мало  никому  не
показалось, особенно этому дипломату. Так что с шутками надо осторожней,
Андрей Евгеньевич. Особенно при нашей чертовой работе. Хорошо,  когда  у
начальства все в порядке с юмором. А если нет?
   - Если нет, тогда беда, - грустно улыбнулся Григорьев.
   Пока он шел по коридору к себе в кабинет, лицо его пылало. Впервые за
последние  полтора  года  ему,   непьющему,   захотелось   напиться   до
беспамятства. Впервые у  него,  железно  здорового  человека,  отчетливо
закололо сердце, заныла половина головы. Он вспомнил,  как  пару  недель
назад  свалился  в   комнате   дешифровальщиков   иезуитски   спокойный,
вкрадчивый полковник Бредень,  главный  советник  резидента  по  кадрам.
Сидел, пил чай, обсуждал какие-то рутинные вопросы и вдруг грохнулся без
сознания со стула на пол. Оказалось  -  инсульт.  Результат  сильнейшего
нервного  перенапряжения.  А  месяц  назад  выбросился  с   балкона,   с
двенадцатого этажа, майор Грибанов, помощник атташе по науке и  технике.
Двухметровый крепкий детина, медлительный улыбчивый увалень, не пил,  не
курил, имел красавицу  жену,  должен  был  получить  чин  подполковника.
Просто встал ночью, вышел на балкон, перелез через перила...
   - Нет уж, дудки! - пробормотал Григорьев. Оказавшись в  кабинете,  он
кинулся к маленькому  холодильнику,  содрал  зубами  железную  крышку  с
бутылки минеральной воды, стал жадно пить прямо из горлышка.  В  зеркале
он видел свое багровое злое  лицо.  Острый  кадык  ходил  туда-сюда  при
каждом глотке. Жилы на шее взбухли. Глаза налились темной кровью.
   Позади него, прямо  напротив  зеркала,  стояла  на  столе  фотография
белокурой девочки в белой пионерской блузке и красном галстуке.
   - Ничего, Машка, прорвемся! - пробормотал Андрей Евгеньевич и тут  же
закашлялся, вода попала в дыхательное горло,  из  глаз  брызнули  слезы,
которые  потом  еще  минут   тридцать   мешали   ему   ясно   видеть   и
ориентироваться в пространстве.

Глава 15

   Майор Арсеньев в трусах и шлепанцах сидел на  корточках  у  открытого
холодильника и задумчиво глядел на белую  кастрюльку,  а  также  на  две
котлеты, лежавшие на тарелке и аккуратно обтянутые прозрачной пленкой. В
кастрюльке был борщ. Домашние говяжьи котлеты даже сквозь  пленку  пахли
чесноком и укропом.
   Больше всего на свете ему хотелось сейчас этого борща, со сметаной, с
куском черного хлеба. Котлет тоже хотелось, но не так сильно. Однако это
было невозможно. Борщ и котлеты стояли на чужой территории.  Холодильник
был строго поделен. Две полки принадлежали майору, две - его бывшей жене
Марине. На полках майора валялись три голые сморщенные сосиски недельной
давности,  маленький  заплесневелый  кубик  сыра  и  короткий   хвостик,
оставшийся от батона сырокопченой колбасы.
   Майор осторожно  приподнял  крышку  кастрюльки  и  понюхал  борщ.  Он
понятия не имел, где его бывшая жена и когда она вернется. Марина  могла
явиться прямо сейчас, могла и через сутки. Но в любом случае  количество
борща было строго ограничено. Ровно половина кастрюльки, то есть как раз
на одну полную тарелку. Марина приготовила его для себя,  и  только  для
себя. Нет, если бы майор умял ее борщ, никакой катастрофы не  случилось.
Она бы обозвала его тряпкой  и  дармоедом,  а  потом  сварила  себе  еще
какого-нибудь вкусного супу, например куриной лапши. И ничего страшного.
За пять лет совместной жизни она еще не так его обзывала. Дело, конечно,
не в словах. Просто когда ты развелся с женщиной и  продолжаешь  жить  с
ней под одной крышей потому, что трудно быстро  разменять  квартиру,  то
жрать ее борщ и котлеты нехорошо.
   Саня тихо опустил крышку, достал свой сыр, срезал плесень, настрогал,
сколько было возможно, колбасы.  Оставшийся  крохотный  хвостик  обгрыз,
сосиски долго внимательно нюхал и выкинул. С чашкой  чая  и  тарелкой  с
бутербродами (хлеб все-таки  пришлось  позаимствовать  у  Марины)  майор
отправился в свою комнату и включил телевизор.
   Заканчивались вечерние новости. За ними следовал гигантский рекламный
блок, Арсеньев принялся бродить по каналам, тут  же  наткнулся  на  свою
недавнюю беду. Модный певец, голый по пояс, прыгал с микрофоном во  рту,
размахивал жидкими длинными волосенками и повторял:
   "Чучело! Чучело!"
   На соседнем канале известная актриса, нежная красавица, рассказывала,
как ее жизнь  преобразилась  от  использования  крема  из  плаценты.  На
следующем под звуки фуги Баха лохматая немытая цыганка с  испитым  лицом
крутила свечкой над голым животом какого-то мужчины.
   - Потомственная ворожея Ада владеет тайнами древней цыганской  магии,
которые передаются из поколения в поколение по женской линии, -  пел  за
кадром сладкий рекламный голос.
   Арсеньев вернулся к новостям, которые все никак не  заканчивались,  и
решил больше никуда не переключаться.
   К концу прогноза погоды Саня  успел  смести  все  бутерброды,  но  не
наелся и утешил себя тем, что перед сном много есть вредно.
   Под новый рекламный блок он задумался  о  котлете.  Это  было  совсем
глупо, как-то даже унизительно.  Но,  с  другой  стороны,  их  две,  они
достаточно большие, к тому же быстро портятся.
   От окончательного падения его спас шум в  прихожей.  Явилась  Марина.
Судя по приглушенным голосам и тихому смеху, она пришла  не  одна,  а  с
приятелем.
   - Подожди, он, кажется, дома, - донесся до Арсеньева  нежный  голосок
бывшей жены.
   - Ну, так давай с ним поздороваемся, - ответил мужской шепот.
   - Совсем не обязательно. Мы не общаемся. Саня плотней прикрыл  дверь,
увеличил звук телевизора и принялся дальше бродить по каналам. Очередная
кнопка перенесла его в телестудию, разрисованную великанскими  багровыми
розами. Посередине одного из цветков, в  маленьком  креслице,  восседала
круглая, как яблоко, женщина лет пятидесяти с лиловыми кудряшками.
   - Я всегда одерживаю победы на любовном фронте, потому  что,  покоряя
сердце очередного мужчины, не стесняюсь  в  средствах,  -  сообщила  она
простуженным басом.
   Арсеньев  уже  хотел  сбежать  на  следующий  канал,  но  тут  камера
скользнула по публике и он увидел знакомую резиновую физиономию  Феликса
Нечаева. Помощник покойной Кравцовой сидел в первом ряду и  тянул  руку.
На нем был зеленый пиджак без воротника и  лимонная  водолазка.  Ведущая
предоставила ему слово.
   - Настоящая женщина  должна  покоряться  мужчине,  служить  ему,  как
рабыня,  -  сообщил  Феликс,   скорчив   важную   надменную   морду,   -
подсознательно каждая  женщина  стремится  именно  к  этому.  Когда  она
накладывает макияж, подводит глаза, красит губы, в каждом  ее  движении"
заложен   древний   ритуальный   символ   принесения   себя   в   жертву
могущественному и властному фаллическому божеству.
   - Очень интересно. И что же это за божество такое? - тараща  глаза  и
кокетливо поправляя локон, спросила ведущая.
   - Разумеется, мужчина, - оскалился Феликс, - у  самок  орангутанга  в
брачный период губы наливаются  кровью,  это  сигнализирует  самцу,  что
самка готова к спариванью. У женщины накрашенные  губы  тоже  обозначают
готовность номер один. Она хочет отдаться своему божеству.
   Последовал огромный рекламный блок. Саня занялся записными книжками и
ежедневниками Виктории Кравцовой, которые давно ждали  его,  разложенные
на маленьком секретере.
   Их было совсем немного. Содержали они в основном  телефонные  номера,
короткие  пометки  о  назначенных  встречах,  иногда  попадались   планы
совещаний с перечнем имен и поручений, списки дел.
   Кравцова пыталась втиснуть в один  день  кучу  каких-то  переговоров,
встреч, презентаций, визит к  зубному  врачу,  срочную  покупку  туфель,
подготовку пресс-конференции, саму пресс-конференцию,  премьеру  в  Доме
кино и деловой ужин напоследок. Интересно, удавалось  ей  это  или  нет?
Судя по крестикам и  галочкам,  поставленным  напротив  каждого  пункта,
скорее удавалось, чем нет.
   "Салон - 300 долларов (пиллинг, массаж, маска - 150,  парикмах.  100,
руки-ноги 50); костюм 700, туфли 400, нижн. бел. 250...? и так далее.
   В начале месяца она  составляла  что-то  вроде  личной  бухгалтерской
сметы, в конце подводила баланс. Правда, считала она только  расходы,  о
доходах в ежедневнике не говорилось.
   Мелькали еще какие-то  цифры,  в  основном  трех-  и  четырехзначные,
похожие  на  денежные  подсчеты,  без  всяких  комментариев.  Безымянные
столбцы цифр соседствовали с упоминаниями об очередных эфирах и  крупных
публикациях Рязанцева и, вероятно,  касались  платной  рекламы  и  левых
журналистских гонораров.
   Иногда попадались названия каких-то лекарств, несколько диет,  то  ли
выписанных  из  журналов,  то  ли  продиктованных  кем-то  из  знакомых,
наброски речей для Рязанцева  (сами  речи  она  писала  на  компьютере),
перечни желательных и нежелательных вопросов  для  ток-шоу,  интервью  и
пресс-конференций. А в общем, ничего интересного.
   Имена и фамилии Кравцова  предпочитала  сокращать,  иногда  до  одной
буквы.  По  частоте  мельканий  на  первом  месте  была  заглавная  ?Ж?,
выведенная  жирно  и  крупно,  обведенная  в  кружок  и,  как  догадался
Арсеньев,  обозначавшая  ?Женю?,  то  есть  Рязанцева.  Встречались  еще
?Ф?, ?В?, ?Т?. Скорее всего, это были  Феликс  Нечаев,  ее  заместитель,
Вадим Серебряков, компьютерщик пресс-центра,  Татьяна  Лысенко,  старший
редактор.
   Ничего похожего на фамилию Хавченко не попалось ни разу, ни в полном,
ни в сокращенном варианте. Между  прочим,  для  ФСБ  Григорий  Хавченко,
глава пресс-центра партии ?Свобода выбора?, оставался одним  из  главных
фигурантов, они серьезно разрабатывали эту линию. Было известно о вражде
и соперничестве между  двумя  пресс-центрами,  партийным  и  думским.  В
кулуарных разговорах Кравцова называла  Хавченко  вором  и  уголовником,
обвиняла его в том, что он положил  к  себе  в  карман  больше  половины
денег, полученных на последнюю предвыборную компанию. Правда,  это  были
всего лишь разговоры, кулуарный треп.
   В своих записях Вика как будто нарочно обходила  стороной  две  темы:
входящие деньги и Хавченко. На бумаге она вообще была крайне  осторожна.
Видимо,  не  исключала,  что  кто-то  посторонний  мог  заглянуть  в  ее
ежедневники.
   Впрочем, иногда она позволяла себе некоторые эмоциональные  вольности
в виде огромных, обведенных несколько раз,  подчеркнутых  тремя  чертами
восклицаний: ?Идиот!?, ?Дура!?, ?Туфта!?, ?Нет!?.
   К кому и  к  чему  относились  эти  немые  крики  души,  понять  было
невозможно.  О  Кравцовой  говорили  разное,  но  никто  не  называл  ее
вспыльчивой и грубой. Наоборот, многих удивляла  ее  железная  выдержка.
Никогда она не повышала голоса, не срывалась. Неужели  для  разрядки  ей
хватало этих безобидных вспышек в ежедневнике?
   Последний письменный возглас был датирован двадцать  восьмым  апреля.
Он оказался самым длинным и содержательным:  ?Придурки!!  Всех  уволю  к
черту!!!"
   Арсеньеву стало жаль, что нет никаких комментариев. Любопытно узнать,
какой  именно  конфликт  случился  между  Кравцовой  и  ее  подчиненными
накануне  убийства.  Судя  по  величине  и  жирности  букв,  по   обилию
восклицательных знаков, она очень разозлилась.
   На всякий случай Арсеньев еще раз просмотрел предыдущую страницу,  но
там не нашел ничего существенного.
   "Съемка 10.30, позв. на Эхо, анонс, Обязат.  напомнить  Ж  побриться!
Очищ. от шлаков и токсинов, двухнедельная программа: 4 таб.  3  р.д.  за
час до еды, мучное искл., маникюр срочно!"
   Саня автоматически отметил про себя, что маникюр она сделать  успела.
Интересно, начала ли очищаться от шлаков  и  токсинов?  Тут  же,  совсем
некстати, он вспомнил ?классные феньки?  Геры  Масюнина  с  пластырем  и
губной помадой.
   "А может, кто-то решил ей отомстить? - неуверенно предположил Саня. -
Личная неприязнь вполне реальный мотив,  если  верить  Масюнину,  убийца
действительно псих, и тогда этот мотив становится еще реальней?.
   На нескольких страницах промелькнули названия  марок  машин  и  цены.
Саня удивился. У  Кравцовой  была  отличная  бирюзовая  ?Хонда?,  совсем
новенькая, девяносто восьмого года. Неужели она хотела  поменять  ее  на
?Фольксваген? или ?Опель?? А может, собиралась покупать  вторую  машину?
Зачем?
   Впрочем, учитывая ее характер,  образ  жизни  и  круг  общения,  этот
вопрос можно было спокойно отбросить прочь. Зачем пять  шуб  при  мокрой
московской зиме? Зачем сорок пар обуви, двадцать  три  вечерних  платья,
целая комната, забитая немыслимым количеством барахла,  дюжина  наручных
часов,  двадцать  сумочек,  три  огромных  ящика   в   комоде,   забитые
косметикой? Чтобы всем этим воспользоваться, не хватит и ста лет жизни.
   Во время обыска в квартире Кравцовой кто-нибудь  то  и  дело  охал  и
присвистывал, пытался угадать цену на очередную шмотку  или  безделушку.
Иногда Саня, слыша название  фирмы,  подавал  ленивые  реплики,  сколько
примерно это может стоить.
   Зюзя, проникшись уважением к его скромным познаниям в  этой  области,
попросила его определить примерную стоимость вещей,  которые  показались
ей особенно шикарными.
   Саня с некоторым удивлением  обнаружил,  что  шубы  сшиты  из  мелких
лоскутков и вовсе не в  Италии.  По-настоящему  дорогой  и  качественной
можно  назвать  только  одну,  последнюю,  норковую,  купленную   совсем
недавно, на весенней распродаже с огромной скидкой.  На  ней  еще  висел
ярлык и сохранился товарный чек.
   Из дюжины часов только одни действительно ?Картье?, остальные дешевая
подделка. Настоящие,  серьезные  драгоценности  смешаны  в  шкатулках  с
безвкусной бижутерией в одну кучу. Швы на  роскошных  вечерних  туалетах
подозрительно неаккуратны, слишком много блесток, перьев, пуха, люрекса,
бисера. То, что кажется щелком и кашемиром, на  самом  деле  полиэстр  и
вискоза.
   Обувь больше впечатляла своим количеством,  чем  качеством.  Подделка
под крокодиловую  и  страусовую  кожу,  много  стразов,  красного  лака,
золоченых каблуков-шпилек,  бантиков,  цветочков.  Не  то  чтобы  совсем
дешевка, но все-таки подделка.
   Конечно, имелись у  Кравцовой  по-настоящему  эксклюзивные  вещи.  Но
мало. Значительно меньше, чем ей хотелось. Основную часть  ее  гардероба
составляли горы ярких, броских, почти вульгарных шмоток, с претензией на
роскошь,  иногда  даже  с  поддельными  фирменными   бирками   ?Кристиан
Диор?, ?Шанель?, ?Эскада?, пришитыми вручную.
   - Неужели сама пришивала? - поражалась Зюзя, слушая его комментарии.
   - Вполне возможно, - пожимал  плечами  Саня,  -  бирки  продаются  на
окраинных вещевых рынках.
   - Но зачем, зачем? - восклицала Зюзя. - Она ведь не дурочка и  отнюдь
не бедная. Слушай, Шура, а это? Только не говори, что тоже  подделка!  -
Зинаида Ивановна показывала ему очередную кофточку, украшенную стразами,
отделанную нежным страусовым пухом.
   - Это вообще дешевка с какого-нибудь рынка. Впрочем, я не специалист.
   - Еще какой специалист! Откуда в тебе это, Шура? От кого  угодно,  но
от тебя совершенно  не  ожидала,  -  качала  седой  головой  следователь
Лиховцева.
   Всего года три назад он сам от  себя  этого  не  ожидал.  В  принципе
каждый оперативник должен иметь набор камуфляжа, чтобы при необходимости
легко и незаметно вписаться в круг людей, которые оценивают  собеседника
по ярлычку на изнанке одежды, по марке часов,  ботинок,  галстука  и  по
прочим  деталям  туалета.  По-хорошему,  на  это  стоило   бы   выдавать
определенные суммы, пусть  даже  строго  подотчетные.  Глупо,  когда  не
удается раскрутить важного свидетеля только потому, что ты не  правильно
одет и он тебя за это не уважает.
   Впрочем, рассуждать  о  суммах,  надбавках  и  маленьких  милицейских
окладах еще  более  глупо,  а  главное,  бесполезно  и  унизительно.  Не
нравится - уходи в частные охранные структуры  или  становись  скотиной,
?крышуй? бандитов, бери взятки и садись в  тюрьму.  Твой  выбор,  только
твой. Невозможно постоянно ныть и жаловаться.
   Арсеньев долго не мог постичь эту науку,  искренне  не  понимал,  чем
отличается ?Роллекс? за пятьдесят  тысяч  долларов  от  ?Сейки?  за  сто
долларов  на  запястье  нового  знакомца?  Ведь  не  будешь  без   конца
расстегивать ремешок часов и всем показывать клеймо на  тыльной  стороне
корпуса? Что ты чувствуешь,  когда  на  руке  у  тебя  тикает  небольшая
загородная вилла (от 50 тысяч и выше), на ногах  поблескивает  недельный
тур, скажем в Испанию (от тысячи  до  трех),  на  шее  болтаются  слегка
подержанные ?Жигули? (от пятисот до тысячи)?
   Но постепенно он научился отличать  часы-виллу  от  просто  часов  по
особому отливу циферблата, по блеску стеклышка и  прочим  едва  уловимым
признакам. Кое-как разобрался с одеждой  и  обувью.  А  главное,  понял,
зачем это нужно.
   Если ты принадлежишь к касте людей, которые  по  статистике  занимают
первое место среди жертв заказных убийств и похищений  с  целью  выкупа;
если бронированный джип, видеокамера у ворот, вооруженная охрана, личный
адвокат и прочие прелести становятся необходимы тебе как зубная щетка по
утрам и вечерам, значит, тебе страшно. Ты знаешь, что тебя хотят убить и
сам всегда хочешь убить кого-нибудь. Мир  для  тебя  становится  хаосом,
подлым, опасным и непредсказуемым. Здоровое чувство  бесценности  жизни,
как собственной, так и  чужой,  данное  каждому  человеку  от  рождения,
быстро атрофируется, и на смену ему приходит  нездоровое  чувство  цены.
Цены чисто конкретной, выраженной в  долларах,  подтвержденной  товарным
чеком,  ярлыком,  клеймом,  наклейкой.  Ты  обвешиваешь   себя   всякими
эксклюзивными  талисманами  и  оберегами,  увеличивая  до  бесконечности
количество нулей, которые все равно, как ты ни тужься, останутся нулями.
   Сане все чаще приходилось иметь дело  не  с  алкашами  и  наркоманами
вроде Вороны, не с уличными воришками, хулиганами и  попрошайками,  а  с
представителями этой самой ?нулевой касты?, с людьми  солидными,  хорошо
одетыми.
   Год назад на распродаже в одном шикарном бутике, в центре Москвы,  он
купил себе костюм. Изначальная цена блуждала где-то в районе  тысячи,  и
за одно только это Саня испытывал к костюму смешанное чувство почтения и
отвращения,  словно  он  был   живым   существом,   наглым   талантливым
мошенником.
   Ткань напоминала мешковину по структуре  и  цвету,  на  этикетке  был
обозначен какой-то умопомрачительный  состав:  лен,  шелк,  кашемир.  На
распродаже пиджак и брюки стоили четыреста долларов. Консультировала при
покупке Марина, к тому времени уже бывшая, но  все-таки  немножко  жена.
Часа  два  прокопавшись  в  углу  бутика,  у  многослойных   вешалок   с
невыразительным для Арсеньева тряпьем, она извлекла это чудо и  заявила,
что от такого прикида знающие люди будут  писать  кипятком.  Арсеньев  к
прошлому  лету  накопил  пятьсот  долларов,  чтобы  привести  в  порядок
стареющую машину и съездить в отпуск, порыбачить на  озере  Селигер.  Но
отсутствие приличного костюма мешало работать, а  тут  такое  счастье  -
распродажа, смехотворная цена.
   Однако  костюм  оказался  прожорливой  гадиной.  Он  требовал  других
ботинок, других рубашек. Пришлось еще раз отправиться  на  распродажу  и
расстаться с квартальной премией.
   Что  касается  дополнительных  деталей   туалета,   необходимых   для
камуфляжа, за  неимением  денег  Саня  нашел  оригинальное  решение.  От
дедушки,  военного  переводчика,  у  него  остались  наручные   часы   и
зажигалка. Часы были швейцарской фирмы, образца 1939  года,  неизвестно,
сколько они стоили изначально. В 1945-м, во время встречи на Эльбе,  дед
поменялся с английским офицером. У деда были советские стальные ?ходики?
производства завода ?Слава?, с серпом и молотом на циферблате,  они  так
понравились  англичанину,  что  он  не  пожалел  своих  швейцарских,   с
серебряным корпусом и золотыми стрелками.
   Сане часы достались уже мертвыми, с треснутым  стеклышком.