охо. Фрезер вновь спас
положение.
   - Мы сделаем другой! - сказал он громко, жестом остановив Альму и
посмотрев ей в глаза.
   Все подумали, что речь идет о приемнике или передатчике, отнятом у нас,
и долго возмущались нашему "нахальству". Одна Альма поняла смысл слов
Фрезера.
   Бедная Альма!.. Когда монахи ушли, унося свои трофеи, она забегала по
лаборатории, медленно раскачивая опущенной головой. Она была очень похожа
в эту минуту на расстроенного, задумавшегося человека.
    
 Наше положение стало куда более шатким. Между мной и Фрезером теперь
постоянно кто-нибудь находился. Очень часто пробирка из рук Фрезера
вначале попадала в руки надсмотрщика и только затем, после некоторого
раздумья, отдавалась мне. Видимо, приставленные к нам монахи выучили
наизусть список "опасных веществ", могущих послужить основой для
изготовления взрывчатки.
   Стоило мне взять в руки колбу с толуолом, как три-четыре пары глаз
неотступно начинали следить за тем, что я делаю и куда поставлю полученное
вещество.
   Однако главари чувствовали, что свести наши работы только к
производству нужного им газа - задача неосуществимая. Им приходилось
мириться с некоторыми слабыми остатками нашей самостоятельности. Для нас
же становилось ясным, что главную надежду следует возложить все-таки на
мнемонал. Я стал исподволь изучать абсорбцию* мнемонала различными
веществами. Неожиданно выяснилось, что обычные вещества, применяемые в
противогазах, практически не поглощают его. Активный уголь хотя и
задерживал мнемонал, но недостаточно, да я и не имел возможности провести
его активирование до конца, так как не было печи для прокаливания без
доступа воздуха. Силикагель улавливал газ легче, но также не полностью.
Что только мы не перепробовали!.. Наконец среди окислов некоторых металлов
нашлись нужные нам надежные поглотители газа. Теперь можно было подумать и
о маске.
    
                                    III
  
   Альма, разлученная со своим "голосом", тосковала. Она даже не выходила
вместе с нами на прогулку. Как мы жалели, что не послали ее наружу,
снабженную аппаратом для речи, когда еще могли это сделать! Как-то во
время прогулки Фрезер показал мне засыпанный почерневшей листвой лаз,
проделанный Альмой.
   - Может быть, расширить его? - предложил я.
   - За двадцать минут прогулки? - спросил Фрезер.
   - Да еще под наблюдением? Ночью-то нас не выпустят...
   - Да, далеко не уйти... А что, если послать Альму?
   - Куда?
   - Послать с запиской - как бросают бутылку со своими координатами
потерпевшие кораблекрушение.
   - Но к кому она попадет?
   - Есть риск, согласен... Но я надеюсь на Альму. Ей можно объяснить,
какой вид имеет полицейский, и только ему она позволит снять с ошейника
записку.
   Фрезер быстро побежал в дом, вынес несколько листков бумаги. Я услышал
вопрос одного из караульных:
   - Зачем бумага? И ответ Фрезера:
   - Доктору Меканикусу пришла в голову гениальная мысль!
   - О, я очень рад! Передайте доктору мои поздравления, - сказал охранник
с ноткой уважения.
   Нужно сказать, что начальство, запугав охранников важностью той работы,
которую мы делали, вызвало у этих грубых и недалеких монахов почтительное
отношение к нам. Мы были для них чем-то вроде таинственных колдунов из
детских сказок.
   Впереди Фрезера бежала Альма. Я присел на пенек. Отсюда сквозь колючую
проволоку были видны поля и рощи соседних деревень.
   Фрезер написал небольшое письмо. Вот его примерное содержание:
    
 Господа!
   К вам обращаются граждане Бельгии Карл Меканикус и Жак Фрезер,
незаконно и обманным путем задержанные тайной религиозной организацией.
Вся наша вина заключается в том, что мы открыли нервный яд большой силы,
вызывающий временную слепоту и появление перед глазами изображений,
отвечающих собственному образному мышлению. Найденный нами газ применялся
для лечебных целей. Мы считаем своим долгом дать разъяснение характера
действия найденного нами вещества, так как цели религиозной организации,
захватившей нас, нам неясны. Подозреваем, что наш товарищ по исследованиям
Рене Годар, бывший священник, проживавший, как и мы, в городе Динане на
Маасе, находится в тех же руках.
   Спасите нас!
   Собака приведет к монастырю, в котором мы содержимся как пленники.
Ответ можно переслать с собакой. Ошейник не снимать!
   Карл Меканикус, Жак Фрезер.
    
 Жак набросал примерный план нашей тюрьмы, указал расположение основных
корпусов лаборатории, наблюдательных постов. Фрезер показал Альме, как
должен ходить и как одет человек, которому она отдаст письмо. Мы отправили
Альму, прикрепив записку к ошейнику.
    
  
 - Лишь бы она попала к полицейскому! - сказал Фрезер. - Во всяком случае,
наверняка у человека, к которому Альма подойдет, будет портупея и пистолет
на боку. По-моему, она меня поняла.
   Альма отсутствовала несколько дней. За это время мы с Фрезером выкроили
из автомобильной камеры кусочки резины и склеили две маски, закрывающие
нос и рот. Это была трудная работа, так как контроль за нами еще более
усилился. В лаборатории теперь все время сидели пять-шесть молодчиков в
сутанах.
   Исчезновение Альмы всполошило монахов, но они старались не показывать
нам, насколько они взволнованы.
   Вечером третьего дня после ухода Альмы нас повели в душ.
   Раздевались мы в маленькой комнатке с залитым белой краской высоким,
узким окошком. Окошко выходило на памятный мне внутренний бетонированный
двор.
   Фрезер вскарабкался на подоконник и взглянул сквозь случайную царапину
в закрашенном стекле. За ним и я не преминул полюбопытствовать. Во дворе
стояла большая светло-серая машина, такая же, как та, что привезла меня из
Франкфурта. Шофер подошел к ней и перегнал на другой конец двора,
освобождая место для двух грузовиков с мебелью. Парни быстро сгружали
столы и стулья, тут же во дворе снимая с никелированных трубок
промасленную бумагу.
   Вновь мы увидели эту мебель, когда ее проносили мимо нашей лаборатории
в дальний конец коридора, где виднелась высокая стрельчатая дверь, судя по
резьбе - очень древняя. За нею находился какой-то большой зал, вероятно
старинная монастырская молельня.
   - Что-то готовится! - озабоченно сказал мне Фрезер, когда нам удалось
остаться вдвоем. - Эх, нет Альмы! Как сейчас она нужна! Я послал бы ее
туда, в зал.
   - Но все равно попы отобрали ее аппарат.
   - И без него мы все узнали бы. Я здесь такое нашел!..
   Оказывается, Фрезер, вскрывая один из еще не распакованных ящиков с
моими приборами из Динана, обнаружил оборудование своей маленькой
радиотехнической мастерской. Он так обрадовался, что довольно хмыкнул.
Монахи тотчас же уставились на него. И Фрезер вынужден был чихнуть
несколько раз, чтобы отвести подозрение. Только то, что ящик был еще забит
в день обыска, сохранило его содержимое. Среди прочего там нашелся
миниатюрный микрофон и набор проводов и ламп.
   Фрезер собрал усилитель почти на глазах у монахов. Ночью в своей камере
на зажженной спичке он лудил медные проводники, наматывал сопротивления.
Днем пропаивал особенно важные узлы длинным медным прутом. Со скучающим
видом он помешивал этим прутом раствор канифоли, якобы по моему заданию,
время от времени раскаляя его на огне газовой горелки. Быстрое движение -
и блестящая слезка пайки ложилась на свое место. Это был самый ловкий
фокус, который я когда-либо видел.
   Мы особенно старательно работали последние дни, и во дворе выстроились
штабели баллонов с мнемоналом. Некоторый проблеск доверия выразился в том,
что мы теперь могли ходить друг к другу в кельи почти в любое время.
   Альма вернулась на пятый день. Монахи чуть ли не обнюхали ее, но
Фрезер, встретив ее у лазейки, успел снять с ошейника записку и
пистолет-ракетницу!
   Содержание записки нас удивило, обрадовало и насторожило.
    
   Господа М. и Ф.

   С попами, не ссоримся... После ракеты вас будет ждать машина у развилки
дорог к северо-западу от монастыря Ваши друзья".
    

                             ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

  Жак Фрезер продолжает записки. - Побег. - Как свершилось Великое Делание

                                     I

   "Жак Фрезер продолжает эти записки. Карла Меканикуса больше нет. Я знал,
что Карл держит свои дневники в термосе. Мой долг довести до конца историю
его жизни...
   В тот день, когда вернулась Альма, ко мне в келью заглянул "мой" монах.
   - Идите к доктору Меканикусу, - сказал он. - Через час по коридору
нельзя будит ходить. До самого утра двери будут заперты.
   Я отправился в соседнюю келью и передал Карлу это предупреждение.
   - По коридору нельзя будет ходить? Так он сказал? - переспросил меня
Карл. - Жак, они что-то затевают! По-моему, здесь ожидается какой-то съезд.
   - Съезд? Действительно, зачем им столько мебели?
   - Да, да, сюда съезжаются какие-то гости. Конгресс подлецов, не иначе!..
   - У меня все готово, - сказал я. - Пустим Альму...
   Я постучал в дверь и попросил разрешения прогулять собаку по двору.
   - Только быстро! - сказали мне. - Через полчаса закроем двери на засов,
таков приказ.
   Мы вышли наружу, и я, наклонившись к Альме, подробно объяснил, что ей
нужно делать. Карл ждал меня у двери с микрофоном в руках и свернутым
тонким проводом. Я приоткрыл дверь. Альма взяла в пасть микрофон, быстро
побежала по коридору и спряталась в темной нише возле стрельчатых дверей в
зал.
   Провод развернулся вслед за ней, и в коридоре было достаточно темно,
чтобы его никто не заметил.
   Через несколько минут дверь заперли. Охране было не до нас, и мы могли
приняться за усилитель. Не скажу, что он мне удался, но слышно было
довольно отчетливо. Вот открывается дверь, скрип... Я время от времени
выключал и включал усилитель, так как очень боялся за самодельные батареи.
Их могло хватить только часа на два. Вдруг в динамике что-то зашумело,
казалось - его внесли в зал театра и вот сейчас раздастся музыка.
   Мы прильнули к нему, и Карл сказал:
   - Альма вошла в зал! Выключай, немного подождем.
   Мы слышали шум переставляемых стульев, голоса многих людей.
   И вот в наушнике раздался голос. Знакомый голос...
   - Наш гость, - сказал Карл, - тот, кто приказал сделать обыск.
   Я кивнул.
   Шум вскоре прекратился. И то, что мы услышали, очень быстро заставило
нас забыть обо всем.
   - Аббат Гильд здесь? - спросил тот же голос. - Здесь. Благодарю вас...
   Господин д'Аку? Также здесь... - Наступила пауза, по-видимому
председательствующий на этом собрании собирался с мыслями. - Мне трудно
начать, господа! - произнес наконец тот же голос. - Я волнуюсь...
   В зале раздался легкий шум. По-видимому, слово "волнуюсь" никак не
подходило к нашему знакомому.
   - Да, господа, я волнуюсь! - строго повторил голос, и шум мгновенно
оборвался. - То, что предстоит нам сегодня, почти не имеет примера в
истории. Я горд, я счастлив, я ослеплен перспективами нашего будущего,
торжественностью этой минуты! И в то же время мне страшно. Да, мне страшно
за тех, кто осмелится покинуть нас, за тех, кто изменит нам... Мне страшно
за них, братья! Предоставленные самим себе, лишенные опоры в нашем
братстве, они исчезнут, как исчезают мотыльки при дуновении первого
холодного ветра...
   Но ничто не рождается заново, все только повторяется, господа. Более
трехсот лет назад великий Игнатий Лойола* основал орден иезуитов. Могучий
и обширный орден понес имя Иисуса в самые отдаленные уголки мира.
Дипломаты и полководцы, священники и писатели, скромные миссионеры - они
были верными и храбрыми, гибкими и решительными воинами Креста! Шесть лет
ждал Лойола признания ордена иезуитов Римом... И Рим признал могучий орден
иезуитов и возложил на него великие задачи и большие надежды... Мы
являемся самым передовым отрядом католической церкви. Обогащенные опытом
предшественников, используя все удивительнейшие откровения божественного
разума, которые часто приписывают отдельным ученым - по сути дела, слепым
орудиям в руках господа, - мы выполним предначертания нашей святой
римско-католической церкви!
   Но, чем выше цель, тем труднее к ней путь. Упорство в заблуждениях,
непонимание того, что в измененных условиях должна проявляться высокая
гибкость, нанесли ужасный, но поправимый вред престижу нашей, единственно
верной, единственно истинной религии...
   Наступили новые времена, господа. И, хотя политика Рима, непогрешимая и
величественная, вела все к новым и новым победам, большие потери устлали
наш великий путь. Я должен напомнить вам, господа и братья, время, когда
над землями, где мы сейчас собрались, развевалось знамя фашистской партии.
Увы!
   - это время осталось в прошлом. Яростный и верный борец против
международного большевизма - фюрер не понимал подчас наших усилий, и
щедрая рука, которую ему протягивал святой престол, нередко оставалась
висеть в воздухе. Но кто, как не Рим, первый признал новое государство
Адольфа Гитлера? Да, да, господа и братья, этот факт часто замалчивают, но
именно Ватикан 20 июня 1933 года заключил с национал-социалистской
Германией первый в ее истории международный договор! В этом я вижу
указующее знамение божие.
   В наши трудные времена, когда большевизм все более и более
распространяется по лику земли, как никогда нужен прочный союз свастики и
Ватикана. Этот союз должен стать оплотом борьбы с безбожием, с
коммунизмом. Мы станем тайным костяком всякого движения, которое напишет
на своем знамени: "Бог, собственность, антибольшевизм". Мы уповаем, что
новая война возродит из пепла знамя свастики и вернет Ватикану его мощь и
величие. А пока... пока нам надо заняться уловлением людских сердец.
   Я кончаю... Благодарю за одобрение, которое властью, данной мне богом,
читаю в ваших сердцах. Я уверен, что наш новый орден, официально
получивший наименование "Солдаты креста", выполнит возложенную на него
историей задачу.
   Успех сопутствует уже первым шагам нашего молодого общества. Аббат
Гильд, господа, расскажет вам о необыкновенном, божественном открытии,
которое попало в руки нашему ордену, - открытии, в котором мы ясно видим
милость господа нашего Иисуса Христа!..
   В динамике зазвучал надтреснутый, но звучный голос аббата Гильда,
чувствовалось, что это опытный проповедник.
   - Братья! - заговорил аббат. - Братья! Греховная сущность человека
делает его душу ристалищем борьбы со многими искушениями, борьбы с. самим
дьяволом и сонмищем бесов. Страшные соблазны мешают нам, служителям
церкви, осуществлять наше великое дело. Ради достижения священной цели
католическая церковь издавна шла на целый ряд тайных действий. Было
замечено, что вера очень сильно укрепляется, если верующему порой кажется,
что он видит знамение, видит чудо! Но в наше время, когда над нами летают
стальные птицы, когда многие из прихожан знают и видят передачу движущихся
изображений на огромные расстояния в своих телевизорах, безбоязненно
говорят по телефону, посылают телеграммы, - удивить чудом, придумать чудо
необычайно трудно. Если еще так недавно, еще в прошлом столетии, можно
было спроектировать на облака изображение святой иконы и тем самым явить
чудо народу, то сейчас это вызовет усмешку даже на лице отрока. Увидеть
"бога живого", овладеть тайной видений - насущная задача
римско-католической церкви. Открытие, о котором нам говорил наш глава,
было проверено в моем приходе... Конечно, не все верующие были
удовлетворены виденным, но постепенно можно добиться того, чтобы вернулась
истинная ревность к религии, чтобы каждый, кто ходит в церковь по
привычке, в силу традиции, что особенно характерно для имущих классов,
после каждого посещения подвергался бы сильному и направленному
воздействию чудесного, воздействию необычному, которое вряд ли способны
объяснить рядовые прихожане!.. Те же, кто пожелает узнать истину о
причинах некоторых странных явлений, не будут в состоянии заниматься
нечестивыми размышлениями непосредственно во время службы.
   В последнее воскресенье прошедшего месяца я, по предложению нашего
духовного главы, произвел во время богослужения удивительный эксперимент.
Не нужно бояться этого слова, как священники уже не опасаются летать в
самолетах, печатать издания Ватикана в современных типографиях, выступать
перед микрофоном радиостудий, участвовать в спортивных играх... Получив
баллон с некиим божественным газом и предварительно убедившись на самом
себе в его полной безвредности, я поднялся на амвон и обратился к
прихожанам с речью.
   Тема моей воскресной проповеди была: "Ищите и обрящете".
   Во время проповеди я рассказал верующим о некоторых чудесных явлениях,
в истинности которых не может быть сомнения. Я внимательно наблюдал за
моей паствой. Все шло как обычно. Отто Мэк-сын тихонько пожимал ручку
сидевшей возле него молодой жене аптекаря. На задних скамьях шептались о
мирских делах. Бургомистр ловил назойливую муху... Я специально повысил
голос и заговорил о том блаженстве, которое испытывает праведник,
сподобившийся узреть божественное откровение. И в этот момент по данному
мною знаку служитель церкви открыл кран спрятанного за алтарем баллона с
божественным газом.
   "Думайте о боге! - взывал я к прихожанам. - Думайте о боге, и в своей
неизреченной милости он явится перед вами". Стон удивления вырвался из
грудей моих прихожан. Они увидели бога!.. Перед моими глазами в этот
момент также появилась божественная картина... Несколько раз я повторил
громким голосом: "Думайте о боге!" И каждый раз до моего слуха доносились
вздохи и раздавались горячие молитвы.
   Пусть не осудят меня за то, что я держал свои уши отверстыми, но
большинство молитв было о самых различных мирских делах! Я на ощупь
спустился по лестнице и прислушался...
   Бургомистр молил господа бога - которого, судя по его молитве, он
действительно видел воочию, - о ниспослании удачного окончания ревизии
городского управления. Я давно подозревал, что дело с ремонтом канализации
в нашем городе нечисто, и сейчас с удовольствием слышал его признания.
"Ах, нечестивец!" - думал я, вспоминая постное лицо этого лицемера на
последней исповеди. Ведь как я ни старался выяснить правду, он называл
самые различные свои прегрешения за последнюю неделю, а о самом главном и
не заикнулся...
   Отто Мэк, сын одного из самых состоятельных наших горожан, горячо
молился о ниспослании скорой кончины его отцу, здоровье которого пока
никому не внушало опасения...
   Все тайное стало передо мной явным. Молитвы лились все горячей и
горячей, пока концентрация божественного газа из-за сильного сквозняка в
церкви не стала падать. Сквозь образ нашего учителя Иисуса Христа стали
проступать очертания церкви. Я поднялся на амвон и вновь и вновь обращался
к верующим с призывом возблагодарить господа нашего за чудо, которым он
навеки осчастливил нашу бедную церковь.
   Прихожане выходили из церкви странно угнетенными, удивленными,
обессиленными. Целая группа ждала меня у входа в исповедальню. Исповедь
представляла для меня очень большой интерес, и ее результаты были
удивительными. Господа бога видели почти все прихожане, но видели в
соответствии со своими внутренними предпосылками, внутренними требованиями
и возможностями...
   Господин Тукк горячо рассказывал мне на исповеди, что господь бог наш
как две капли воды похож на окружного прокурора из Гладбаха, что он в
больших нафабренных, торчком стоящих усах и что его правая рука непрерывно
почесывает левую... Это признание было тем для меня понятнее, что, будучи
духовником его тетки, женщины набожной и болтливой, я был осведомлен о
том, что некоторые коммерческие операции по продаже автомашин не всегда
являлись приемлемыми с точки зрения закона.
   Жена аптекаря увидела господа бога веселым старичком, который очень
благожелательно ее выслушал и ущипнул за подбородок. "Совсем, как ваш
предшественник, аббат Зигбан, он был таким милым, таким милым!" Я|
конечно, не решился объяснить бедной женщине, что господь бог наш не может
иметь ничего общего с моим предшественником аббатом Фили