Помог случай.
На моем столе стояли цветы. Экономка - я привез ее из Бразилии - не
привыкла поливать цветы в таких маленьких горшочках, и на моем столе
образовалась изрядная лужа... Вы помните, вероятно, что все бумаги,
которые ваш отец послал мне, были завернуты в лоскут, также найденный в
вашем тайнике. Лоскут лежал на столе. Признаюсь, я им иногда смахивал
пыль. Вода подобралась к нему. Кусок материи намок, я отжал его, просушил,
и мне понравился его цвет - необычный, знаете ли, цвет.
   - Рюдель хитро прищурил глаза. - Такой цвет, что я подумал: а не тот ли
краситель, что описан учеником Хайана, придал волокнам этой материи такой
блеск и цвет? Стал внимательнее перечитывать записи, сделанные в торговой
книге, и огорчился. Не знаю, стоит ли говорить, у меня какой-то
разоблачительный талант, господин Меканикус...
   - Говорите, господин Рюдель. Дела наших предков так далеки и так наивны
по сравнению с нашим огненным временем, что меня ничто не может огорчить!
   - Чудесно! Вы лишены спеси, это облегчает задачу. Ваши предки
разбогатели благодаря соверш„нному преступлению. Да, по законам того
времени, они совершили крупное торговое преступление! Собственно, даже
два, если хотите.
   Но так как сейчас двадцатый век, а речь идет о середине шестнадцатого,
то вы можете спать спокойно... Какой-то из моих предков прославился
сочинением веселых песенок, из-за которых чуть было не сгорел по приговору
инквизиции, что не мешает мне быть добрым католиком... Но вопрос идет
совершенно о другом. Вы, кажется, химик?
   - Меканикусы - все химики, - ответил я.
   - Так будьте внимательны, здесь есть кое-что для химика. Итак, первое
преступление Меканикусов. Ваши предки торговали краской индиго. Получали
они ее от купцов в Антверпенской гавани, затем перевозили вверх по Шельде
и каналам в Маас. В торговой книге отмечены платежи при всех перегрузках.
   Параллельно шли записи в отношении других товаров и характерно, что
каждая перегрузка индиго обходилась невероятно дорого. Записаны все взятки
должностным лицам городов и таможен... Вы не видите преступления? Но в тот
период владельцы плантаций вайды, европейского кустарника, из которого
добывалась синяя краска, заставили правительство запретить ввоз индиго из
Индии. Таково первое преступление ваших предков...
   - Я не нахожу в нем ничего страшного.
   - Я также. Поэтому переходим ко второму преступлению. Ваши предки,
дорогой Меканикус, торговали каким-то необыкновенным драгоценным
красителем. Они выдавали его за настоящий пурпур, ставший к тому времени
величайшей редкостью! Продавался этот краситель по баснословным ценам, в
основном в монастыри, для изготовления некоторых деталей одежды
кардиналов, епископов и прочих высших сановников церкви. Одновременно -
факт, невиданный во всей истории средних веков, - эти краски продавались
Востоку, правда, в очень незначительных количествах. Итак, краска,
выдаваемая ими за пурпур, не являлась таковой. В этом содержание второго,
также невинного преступления ваших предков.
   - И все?
   - О нет, я только начинаю. Ваш прапрадед отправлялся на войну против
герцога Альбы. Ну и превосходно! Бери копье, надевай шлем и воюй! Но нет,
этот ваш старикан замуровывает в стену какие-то бумажки. Насколько мне
известно, в тайнике не было даже денег. А они имелись у вашего семейства.
Понятно, почему прятались торговые книги. В них содержались секреты. Ну, а
почему такой чести удостоилась рукопись Одо Меканикуса? Семейная реликвия?
   Сомневаюсь, так как она вовсе не свидетельствовала о знатности вашего
рода.
   Так вот, мой друг! Краситель, принесший богатство торговому дому
Меканикусов, изготавливался вашим прапрадедом на основании перевода,
сделанного Роджером Бэконом на оборотной стороне арабского пергамента.
Мной были выявлены два слова: "Это верно", написанные тем же почерком, что
и записи в торговой книге Меканикусов...
   - Но вы все-таки не объяснили, почему была спрятана рукопись Одо
Меканикуса.
   - Напротив, объяснил... Ваш предок упрятал эту рукопись как подлинное
свидетельство своего права на секрет изготовления этого самого пурпура!
Ведь в то время не было ни бюро патентов, ни системы охраны прав
изобретателя...
   Для меня, как историка, этот момент особенно интересен. Он
свидетельствует о проявлении еще в то далекое время необходимости в
какой-то охране авторских прав... - Рюдель помолчал, а затем очень сухо
сказал: - Огромное удовольствие доставил мне процесс разгадывания
документов, присланных вашим покойным отцом. Но я деловой человек,
господин Карл Меканикус, и не скажу, что занятие историей и даже
криминалистикой прибыльно для честного человека...
   - Но у меня сейчас очень затруднительное положение, - сказал я.
   - Знаю, вс„ знаю, - ответил Рюдель. - Вы подпишете небольшой документ,
которым обещаете мне, что в случае, если краситель, который вы получите
согласно сделанному мной переводу, принесет вам некоторую прибыль, то
десять процентов этой прибыли будут принадлежать мне...
   - Обещаю вам! - сказал я смеясь.
   - Вот в этом я и попрошу подписать вас эту небольшую расписку. Тысяча
извинений, но здесь все оговорено: "только в случае успеха" и так далее...
   Я подписал расписку и, вручая ее Рюделю, сказал:
   - Дорогой Рюдель, но заниматься сейчас средневековыми красителями,
когда существует мощная химическая индустрия, когда ежедневно патентуются
десятки новых красящих веществ?..
   - Но если краситель - искусственный пурпур? - спросил Рюдель и прищурил
глаза, отчего лицо его приняло очень лукавое выражение.
   - Даже если это пурпур! Кстати, современная химия может получать этот
пурпур и не из морских ракушек, как это делали древние финикияне, а
синтетически...
   Рюдель спрятал расписку и, подойдя к своему чемодану, раскрыл его и
вынул бумажный сверток. Медленно он снял бумагу и, встряхнув рукой,
развернул кусок необыкновенно окрашенной материи. Я не знал о
существовании такого цвета. Это был не просто очень ярко-красный цвет, это
было что-то невиданное. Краски переливались на сгибах. От этого лоскута
нельзя было оторвать глаз!
   - Вот во что были завернуты ваши документы! - сказал Рюдель. - Я не
специалист по окрашиванию тканей, но уверен, что женщины обратят внимание
на такой цвет и найдут ему самые неожиданные применения...
   Я записал адрес Рюделя и проводил его к ночному поезду.
    
                                    II
  
   В первый же свободный вечер я взял перевод, сделанный Рюделем, и
погрузился в его изучение. За этим занятием меня как-то застал полковой
капеллан британской армии, которому я предоставил две комнаты в нижнем
этаже.
   Капеллан был бельгийским священником, в эмиграции попал в английскую
армию вторжения, участвовал в освобождении Бельгии от оккупантов, а сейчас
ждал демобилизации, чтобы вернуться в свой родной город, где-то возле
Брюгге.
   Вечерами Рене Годар, так звали капеллана, составлял мне партию в
шахматы. И должен сказать, что каждая такая партия была большой
любезностью с его стороны, так как более сильного игрока я не знал.
Особенно удивляли меня партии, которые он вел "вслепую", то есть
отвернувшись от доски и помешивая угли в камине. Я, видя перед собой доску
с расставленными фигурами, безуспешно пытался отсрочить неминуемый
проигрыш. Особенно неприятно было попадаться в ловушку, а на них капеллан
был большим мастером.
   - Годар, - говорил я капеллану, - у вас голова главнокомандующего
армией, а никак не священнослужителя.
   Капеллан только посмеивался, выигрывая партию за партией. За игрой я и
рассказал Рене Годару историю старинных рукописей, переданных мне Рюделем.
Я неожиданно нашел в Годаре человека обширных знаний и большой горячности.
   - Будь я химиком, я занялся бы этим, - сказал он мне.
   Вопрос об исходном материале пурпура для него не представлял сомнений.
   - Это кошениль, - уверял Годар. - Маленькие бескрылые самки насекомых,
из которых добывалась драгоценная красная краска кармин...
   - Но знали ли арабы о кармине?
   Годар укоризненно посмотрел на меня и сказал:
   - Да ведь само слово "кармин" - латинская переделка арабского "кирмиз"!
И Джабир ибн Хайан действительно мог производить опыты с кармином,
полученным из Индии или Алжира.
   - Джабир ибн Хайан... Для всей его научной деятельности было характерно
именно практическое направление. Великому Деланию алхимиков он предпочитал
описание приготовления кислот.
   - И сулемы, - добавил Годар, - и нашатыря, впервые описанного также
Хайаном.
   Годар принял самое деятельное участие в разгадывании того, что удалось
сделать Джабиру более чем тысячу лет назад. Перевод Рюделя и значки Бэкона
говорили, что в обработке кармина какую-то роль играла морская соль.
Вскоре нам удалось установить, что Джабир, сам того не зная, произвел
бромирование кармина выделенным из морской соли бромом. Я произвел анализ
того красителя, которым был окрашен кусок материи, переданной мне Рюделем,
и действительно обнаружил бром. В этом не было ничего удивительного - сам
пурпур, чудесная, драгоценнейшая краска древнего мира, носит на языке
современной химии прозаическое название "диброминдиго". Две замечательные
краски древности - индиго и пурпур - оказались очень близкими по
химическому строению. А как же быть с таинственным случаем, который
произошел с учеником Джабира? Годара больше всего интересовала именно эта
история. Я не придавал ей особого значения.
   - Трудно сказать, отчего упал в обморок молодой человек тысячу лет
назад...
   Годар погрозил мне пальцем.
   - Да, да, он мог быть пьяным, влюбленным, мог перегреться на солнце...
- продолжал я.
   - Но, может быть, какой-либо из промежуточных продуктов представлял
собой сильный яд? - спросил Годар.
   - Буду вести процесс под вытяжным шкафом, проверю герметичность всей
системы, - ответил я.
   Я произвел несколько опытов. Не все они были удачны, однако красители
получались. И вскоре мне удалось выделить необыкновенно эффектный
краситель светло-малинового цвета. Я запатентовал его, и несколько
патентных бюро прислали мне свидетельства. А через несколько дней
представитель фирмы, производящей краски для шерсти и искусственного
волокна, выкупил у меня лицензию на строительство специального цеха для
получения дибромкармина, как стали называть вновь открытый краситель.
Название, впрочем, не совсем точно передавало его структуру.
   Мои дела поправились. Я отправил Рюделю письмо, в котором извещал об
удаче, и перевел на его счет некоторую сумму денег. Рюдель мне ответил. Он
был в восторге оттого, что предвидел лучше, чем я, химик-профессионал. Его
письмо содержало длинную нотацию всем, кто пренебрежительно относится к
достижениям прошлых веков.
   Мой постоялец-капеллан собрался уезжать. Я не торопил его, так как
Фрезер целиком был поглощен политической работой и капеллан стал моим
самым задушевным собеседником. Его суждения отличались точностью и
неожиданной для меня демократичностью. Вряд ли мог бы найтись человек,
который, слушая наши беседы, угадал бы в одном из собеседников
священнослужителя.
   Теперь я смог значительно расширить мою домашнюю лабораторию, но вскоре
произошли удивительные события, которые нарушили спокойное течение нашей
жизни.
   Мне было известно, что органические бромсодержащие вещества способны
сильно действовать на нервную систему и на слизистую оболочку глаз. Всем
известно использование брома при лечении нервных заболеваний или
применение бромбензола в качестве отравляющего вещества. Поэтому я
предупредил представителя фирмы о необходимости соблюдения самой четкой
герметизации всего процесса.
   Неожиданно, уже после пуска цеха, я получил телеграмму: "Немедленно
приезжайте, производство остановлено, массовое отравление рабочих.
   Управляющий".
    

                               ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

     Странная забастовка. - Годар предлагает молиться, Фрезер - искать  

                                     I
  
   Я выехал вместе с Фрезером. То, что предстало нашим глазам, когда мы
подошли к цеху дибромкармина, не поддавалось никакому объяснению. Цех был
окружен невысоким, по грудь, каменным забором. Вокруг стояли люди. Это
были жены, дети, друзья тех, кто находился внутри. Химический процесс там
еще продолжался, так как остановить его можно было только с территории
самого цеха. Попасть же в него не было возможности.
   Что же происходило в цехе?
   Рабочие, которые пришли сюда к утренней смене, стояли и лежали в самых
различных позах возле химических установок и аппаратов для производства
красителя. Время от времени кто-нибудь из них вставал и начинал двигаться
на ощупь, но, столкнувшись с горячими трубами еще работающих установок,
вскрикивал и отползал назад. Странное зрелище, неожиданное для меня,
ужасное и непонятное для всех окружающих! Инженеры толпились вокруг меня.
Они также совсем ничего не понимали.
   - Спасательную команду! Почему не вызвали заводскую спасательную
команду?
   - Она там, - сказал инженер. - Она там, но, как только спасатели вошли
в цех, они также, несмотря на маски, присоединились к рабочим.
   - Я подозреваю, что это забастовка, - сказал управляющий заводом, худой
человек с огромным оскалом желтых, прокуренных зубов. - Это забастовка!
   - Чепуха, - возразил инженер, - полная чепуха! Они там почти три часа.
И, кроме того, там врач. Видите человека в белом халате, что лежит возле
аппарата?..
   В толпе слышался плач, раздавались негодующие крики. В этот момент
молодой высокий парень, стоявший неподалеку от меня, вдруг рванулся
вперед, перемахнул через забор и, зажимая лицо руками, бросился в цех, к
группе пожилых рабочих, полулежащих кружком возле какого-то аппарата.
Могло показаться, что они отдыхают... Молодой рабочий в несколько прыжков
был возле них, потом вдруг опустился рядом с ними, попытался привстать и
бессильно рухнул на землю...
   В толпе раздался шум, и кто-то, привстав на заржавленный, старый котел
и дирижируя деревянным бруском, закричал:
   - Эй, вставайте, карминщики! Вставайте!
   - Вставайте! Вставайте!.. - хором подхватила толпа. Люди на территории
цеха зашевелились, привстали, некоторые пытались уползти прочь от
аппаратов, но вскоре опять уселись в кружок.
   Резкий порыв осеннего ветра пахнул нам в лицо, и я почувствовал, как
закружилась голова, закружилась до боли в висках. Кричащая толпа
заколебалась в моих глазах, очертания людей затуманились, превратились в
тонкие полупрозрачные контуры. Но ветер переменил направление, и я пришел
в себя... Видимо, то же самое было со всеми, кто стоял рядом.
   - Это, конечно, газ, - сказал инженер.
   - Нужно немедленно вызвать спасательную команду из Шарлеруа! Расходов
боитесь, что ли? Там на шахтах есть спасатели с кислородными приборами.
   Обычные маски здесь негодны! - громко заявил Фрезер.
   Управляющий зло посмотрел на него, но отдал распоряжение, и через
несколько часов на завод примчались грузовики со спасателями.
   Одного за другим выводили они за руки пострадавших. Затем один из
инженеров надел кислородный прибор и перекрыл трубы. Я также взял маску и
присоединился к нему. Блеск нескольких кранов в нижней части реактора
остановил мое внимание - ведь я сам участвовал в монтаже оборудования. Не
помню, чтобы мы ставили вентили из меди...
   - Когда была произведена замена вентилей? - спросил я инженера, когда
мы выбрались из цеха.
   - Вчера, - ответил инженер, снимая маску. - Но какое это может иметь
отношение к случившемуся? Ах, вы думаете, что они недостаточно герметичны?
   Но в работе при высокой температуре некоторые вентили неизбежно
понемногу пропускают. Лишь бы обошлось без смертных случаев! Наши
профсоюзы не замедлят использовать все случившееся для новых требований.
   - Медь, медь... - повторял я. - Может быть, в этой меди все дело?..
   Мы подошли к пострадавшим рабочим. Некоторые уже пришли в себя. Возле
них суетился врач, прибывший с командой спасателей из Шарлеруа.
   - Что-нибудь серьезное? - спросил я.
   - Пока нет, - ответил врач. - Но ведь никто не знает, что же собственно
произошло.
   Молодой человек, который перепрыгнул через забор, поддерживал за плечи
своего отца. Я не сводил с них глаз. Пожилой рабочий пил прямо из большого
эмалированного ведра. Вода струилась по его щекам, глаза были полузакрыты.
   - Хватит! - сказал он, вытирая губы красным платком. (Я узнал чудесный
цвет моего красителя: все рабочие завода, пользуясь отходами, выкрасили
свои шейные платки в моем дибромкармине.) - Хватит! Баста! Больше в этот
цех мы не пойдем. Пусть доктор химии, как его...
   - ...Меканикус, - подсказали в толпе.
   - Так пусть доктор Меканикус сам работает!
   Я попросил взять несколько проб газа в различных местах цеха. И все
последующие дни я, Годар и Фрезер занимались анализом его свойств.
   Газ великолепно растворялся в воде, был бесцветен, лишен запаха. В
последнем, правда, уверенности не было, так как при дыхании его, даже в
малых порциях, наступало какое-то странное состояние.
   Откуда взялся газ? Почему именно он появился в цехе дибромкармина,
почему раньше, при пуске аппаратуры, он не давал о себе знать?
   Я попробовал дома на небольшой установке получить дибромкармин.
Подвергал анализу промежуточные продукты, но ничего похожего не было. В
чем же дело?
   Фрезер вновь поехал на завод и внимательно пересмотрел все записи
текущих ремонтных работ, произведенных в цехе за несколько дней,
предшествующих этой странной аварии. Управляющий по-прежнему считал ее
чем-то вроде "хитрой забастовки". Впрочем, боязнь забастовки - вполне
естественное состояние директора любого завода в послевоенной Бельгии.
   - Только замена вентилей! - сказал Фрезер, входя в мою лабораторию. -
Были стальные, заменили на немецкие из желтой меди.
   Я быстро разыскал арабский документ Одо Меканикуса и внимательно
перечитал его перевод. А ведь ученик Джабира предупреждал!.. И речь шла
именно об этом странном явлении.
   Так вот что означал знак трехсуточного срока, повторенный трижды в
переводе, сделанном рукой Бэкона! Не входить в лабораторию на протяжении
трех дней. И первый, кто пострадал в результате этого опыта, был один из
учеников Джабира. Но какое значение имела медь? Да, да, в арабском
описании способа приготовления прямо говорится о том, что исходный продукт
кладется в медный сосуд.
   Наши розыски получили новое направление.
   В опытную установку для получения дибромкармина мы помещали в различных
местах медную пластинку, которую Фрезер вырезал из рубильника. Опыт сразу
подтвердил: да, во время синтеза красителя медь опасна. Хотя краситель и
получается, но медная полоса влечет возникновение побочного процесса,
приводящего к образованию летучего ядовитого газа.
    

                                    II

   Фрезер распахнул окна - влажный, напоенный туманами ветер ворвался в
комнату. Фрезер усадил меня в кресло подле окна, сам вытащил стул на
середину комнаты и уронил на пол ампулу с пробой газа...
   На часах было восемь вечера, когда мы пришли в себя. Целых четыре часа
проведены были в каком-то одурманенном состоянии. Все это время мы ничего
не видели и не слышали. Очень слабо помнится, что вначале исчезли
очертания мебели, стен кабинета. Все заволоклось туманом. Некоторое время
я ясно видел руку Фрезера в тот момент, когда из нее выпала ампула с
газом, потом все окружающее предстало едва-едва видным "скелетом" вещей.
   Я заметил, что если быстро повернуть голову, то возникающая перед
глазами новая картина видна только в нескольких ярких деталях, а затем все
исчезало.
   Интересно, что весельная лодка, медленно поднимающаяся вверх по Маасу,
была все время видна из окна как четкий и легкий контур. Станция же для
речных пароходиков, выкрашенная в белую краску, оставалась совершенно
невидимой.
   Эти небольшие наблюдения в дальнейшем привели к разгадке действия яда.
   "Медь - катализатор побочного процесса: причина аварии, -
телеграфировал я дирек