вий, которые наступили затем в 30-е годы.
Новые проблемы определяются в наше время уже не старым антагонизмом между левыми и правыми. С крушением социализма потеряла свои основания и старая конфронтация между левыми и правыми, идущая еще от XIX века. Для надежд на осуществление утопических прогрессистских целей радикального Просвещения нет больше оснований. Формирование нового консерватизма стало вопросом выживания. Сам экологический кризис представляет собой в общем, в основе своей чисто консервативный вызов, осмыслить который можно лишь в консервативных понятиях.
Самое большое препятствие на пути политического обновления составляет то, в какой форме мы осуществляем так называемое преодоление прошлого. Для этого процесса характерна политическая односторонность. В итоге сохраняется устаревшая схема деления на левых и правых.
Никакая новая консервативная сила не сумеет пробиться в ФРГ на поверхность, пока всякий человек, высказывающий вещи, признанные в любой другой стране как само собой разумеющиеся, рискует у нас тем, что его будут преследовать за эти высказывания как фашиста. Определенные люди наживают на преодолении прошлого политический капитал. Результатом искаженного толкования ими этого вопроса явилось то, что в сознании многих людей, прежде всего молодежи, возникает неверное представление о национал-социализме. Национал-социализм предстает в более безобидном виде, чем он был в действительности, что само по себе опасно.
Выживание демократии зависит от того, найдут ли представители нового консерватизма достаточную силу аргументации, чтобы разъяснить, что преодоление прошлого не может быть оружием в политической борьбе. Ссылки на необходимость преодоления прошлого не могут быть оправданием для тех, кто уклоняется от вопросов, поставленных реальной действительностью.
Многие проблемы, занимающие нас сегодня и связанные с беспомощностью политики, коренятся в том, что обещанное партией ХДС духовное и этическое обновление так и не состоялось. Когда политики хором жалуются ныне на отсутствие в обществе солидарности, на то, что эгоизм принимает уже бесчеловечные формы и никто не хочет считаться с общими интересами, - это абсурдно.
Ведь тот же самый политический класс на протяжении сорока лет ориентировал людей на то, что они должны руководствоваться исключительно своими личными интересами, обещая им все более крупные куски от общего пирога. Можно задать вопрос: а каким же еще должно быть после всего этого самосознание населения, если не таким как ныне?
Правда заключается в том, что духовные силы, благодаря которым люди способны сообща преодолевать кризисы, так и остаются не востребованными. У людей есть воля и потенциальная готовность к таким усилиям, какие они уже проявили в свое время в период восстановления экономики страны после войны. Нужна, однако, конкретизация программы духовного и этического обновления, обещанной когда-то партией ХДС.
Основатели партии ХДС/ХСС исходили после войны из новой политической идеи: сторонники обеих христианских конфессий объединились в одну партию, руководствуясь стремлением не допустить никогда впредь падения немцев до состояния варварства. Если ХДС не может ныне убедительно выступать в качестве силы, противостоящей возврату варварства, тогда партия теряет оправдание своего существования.
При основании новой объединенной партии предполагалось также возвращение к западноевропейской традиции этоса, рассматривая это как элементарное условие выживания современного государства. Мы стояли тогда на краю пропасти. К какой иной интегративной идее могли мы тогда обратиться?
Своими бесспорными достижениями за послевоенный период ХДС/ХСС обязана взаимодействию либеральных, социальных и консервативных сил, которые составляли в рамках партии духовную и политическую общность. Что недоставало либералам, то находилось у консерваторов. Что недоставало социально ориентированным силам, то было у классических либералов. Конечно, сохранение баланса между этими силами всегда было непростым делом, но основной аккорд долгое время сохранялся. И в этом был секрет успеха.
Затем произошла культурная революция 1968 года. Она в корне изменила политическую ситуацию. Это движение поставило ряд актуальных и содержательных вопросов. Например, о том, имеет ли смысл в перспективе заботиться лишь о постоянном повышении жизненного уровня, думая лишь о хорошей еде, путешествиях и т.п. Был по праву поставлен вопрос о духовных основах, об исторических целях.
Перед партией ХДС было две возможности. Она могла либо согласиться с теми ответами, которые давало поколение культурной революции, либо противопоставить им собственные и лучшие ответы. Но тогда ей нужно было бы обратиться к своему христианскому наследию. Если тому, что утверждала эта культурная революция, инспирированная марксистскими и анархистскими идеями, не будет противопоставлено другой позиции со стороны ХДС, тогда партия ХДС окажется вынуждена приспосабливаться к позициям культурной революции. Об этом я предупреждал еще в 1976 г. Партия, которая не способна дать ответы на политические вопросы, исходя из своей собственной духовной субстанции, рано или поздно окажется в зависимости от тех, которые диктуются другими партиями.
С последствиями этого процесса мы имеем дело сегодня. В особенности задеты в составе ХДС христианские консерваторы, которые объявлены политическим врагом. Такого давно не было. Однако история вносит свои коррективы. И вот уже председатель фракции ХДС в бундестаге Шойбле приходит к выводу, что главной предпосылкой для решения наших проблем является сплочение немцев, обретение ими вновь общности, осознание общности судьбы. Немцы должны преодолеть свой эгоизм, гедонизм, анархические привычки и поставить себя служению национальному сообществу.
Консерваторы, прежде всего христианские, всегда играли в этой партии ключевую стратегическую роль. Было бы совершенно неверно относиться к ним как к какой-то маргинальной группе. В действительности именно христианские консерваторы способны внести решающий вклад в сохранение партии.
Для уныния, для ухода из политики нет оснований. Самая настоятельная задача состоит в правильном анализе ситуации. Нужно вспомнить о теоретических традициях, которые стоило бы использовать. Тот, кто интересуется либеральным, христианским консерватизмом, не может пройти мимо учения о двух царствах и современного варианта этого учения у Гегеля. Динамика развития Европы и все достижения Европы, как, например, понятие свободы, ведут свое начало от этого учения о двух царствах.
Либеральный консерватизм и учение о двух царствах
В ХХ веке не только потерпели крушение коллективистские формы идеологии и политики - фашизм и социализм. На пути к своему краху находится также и либерализм. Пройдет еще какое-то время, пока мы осознаем, что до коллапса либерализма нас отделяет не такая уж большая дистанция. Чувство триумфа по поводу поражения социализма прошло, поскольку событие это лишь ускорило кризис либерализма и сделало его еще более очевидным. Модель государства благосостояния переживает процесс эрозии так же, как и другие идеологии, выросшие на почве Просвещения и Французской революции. Между тем либерализм выступал в облике именно государства всеобщего благосостояния.
В этой книге много говорилось о процессах внутреннего распада в ФРГ. Однако кризис демократии не означает конца демократии. Кризис обозначает, если можно так сказать, последний пункт, за которым может последовать общий поворот к лучшему. Это должно нам удасться, так как либеральной демократии в Германии нет альтернативы.
Единственную силу, способную преградить путь к новому экстремизму, представляет собой разумный консерватизм, который может взять на себя ответственность за судьбу нации. Без интерпретации всемирно-исторических процессов и выработки соответствующих новых понятий трудно будет дать ответ на этот вызов. Нам нужно такое понимание политики, которое соответствовало бы новой ситуации.
Социалистическая модель, которая осуществлялась в Советском Союзе, была воплощением логики двухсотлетней эпохи Нового времени. Крушение социализма разрушило фундамент самой этой эпохи. Поражение современных политических утопий задело все прогрессивные теории и идеологии в ФРГ в самой их сути.
Слабость всех либеральных систем состоит в том, что они не могут дать человеку осознание смысла жизни. Мы живем в таком мире, где все возможно, но уже не осталось ничего, что было бы важно. Конечно, у нас есть демократические структуры, разделение властей и рыночная экономика. Но все это инструменты, методы, механизмы упорядоченной совместной жизни.
Сами по себе эти инструменты и механизмы не в состоянии обосновать духовные ориентации. Они не являются самостоятельными носителями культуры. А без духовных ориентаций человек жить не может. Кто-то должен избавить его от столкновения с основными истинами. Смысл жизни, принадлежность к какой-то общности, сопричастность с общим, прочную основу в жизни политика дать человеку тоже не может.
Й.Фишер, деятель партии "зеленых", признается в своей книге "Левые в эпоху после социализма", что мечты об осуществлении социалистической утопии испарились. Перед лицом явного кризиса эпохи Нового времени возникает сомнение, возможна ли вообще стабилизация общества и человека без религии. Автор высказывает сожаление по поводу того, что церкви представляют ныне христианство таким образом, что не могут дать ответа, который соответствовал бы современной ситуации. Какой надлом: бывшие левые осознают значение религии для обеспечения стабильности либерального строя!...
Кризис эпохи Нового времени выражается особенным образом в кризисе религии и политики. Тема "религия и политика" возникает во все времена, во всех культурах постоянно, вновь и вновь, как бы ни менялись обстоятельства. Религия, а для нас это означает конкретно христианство, существует в этом мире как реальная действительность. Существование религии, естественно, не может поэтому не иметь также определенных политических последствий.
Не будем забывать, что несмотря на упадок христианских церквей, все же каждое воскресенье несколько миллионов человек в церковь приходит. Каждое слово, произносимое в Германии священнослужителями, приобретает общественное и политическое значение. Какую бы позицию ни занимал священнослужитель по отношению к политике, каких бы политических целей он ни придерживался, слово его приобретает всегда политический смысл.
Характерный признак христианства состоит именно в том, что возвещение истины Евангелия имеет общественную значимость. Когда христиане прячутся в нишу частной жизни и перестают слышать и воспринимать то, что касается судьбы общества в целом, это наносит серьезный ущерб самому христианству, не говоря уже об ущербе для политики.
С другой стороны, возрастает значение политики. В ней снова получает отражение глубинный смысл жизни, ибо каждое политическое решение, каждая политическая программатика включают в себя последствия, определяющие судьбу людей, народов и государств, их культур. Мы между тем утратили сознание серьезности политической жизни, превратив политику в мероприятие средств массовой информации. Развлекательный эффект этого мероприятия все более слабеет.
Мы перенесли понятия постмодернизма на определенные типы политиков, полагая, что от голоса политика и, быть может, от расцветки его галстука больше зависит судьба общества, чем от его политических целей. В политике человек познает, хотя и не всегда отчетливо и непосредственно, конечные вопросы своего бытия. Поэтому политика имеет также свое теологическое измерение. Так же, как религия включает в себя политическое измерение.
Один из виднейших представителей Франкфуртской школы, никто иной, как сам Теодор Адорно произнес однажды фразу, с которой я согласен целиком и полностью: политика без теологии - это не более чем гешефт. Нарастающая эрозия идеи "поли-тического" приносит нам почти каждодневно свидетельства истинности этих слов.
Взаимоотношения религии и политики в Европе совершенно своеобразны, если сравнивать с другими культурами. Решающая особенность состоит в том, что в Европе проводится строгое различение между политикой и религией. Знаменитым образом, воплощающим это различение, является учение о двух царствах, сохранявшееся на протяжении веков.
Как было отмечено еще у Августина, Царство Божье и царство человека разделены. Они имеют разное происхождение, у каждого из них свой путь жизни. Каждое из этих царств имеет свои цели в этой истории. Разделение между царствами снималось лишь в потустороннем мире.
Если мы зададимся вопросом, в чем заключался секрет и причина динамизма Европы, причины богатства и многообразия европейских культур и различных форм жизни, что отличает Европу от других культур, то нужно прежде всего вспомнить об этом различении между двумя царствами.
Что означало для Европы разделение между политикой и религией, становится нам ныне особенно ясно, когда мы сталкиваемся с исламом. Как бы ни интерпретировали ислам, в основе его остается то положение, что различия между религией и политикой не проводится. Политика в мусульманских странах ничто иное, как форма осуществления религии, в конечном счете воплощение воли Аллаха в нашем мире. Какие конкретные последствия это еще будет иметь, над этим, наверняка, нам еще придется поразмышлять в будущем.
К сказанному надо, однако, добавить, что проведение различий между политикой и религией вовсе не означало для истории и культуры Европы вплоть до XVIII века, что между политикой и религией вообще не было ничего общего. Дело обстояло как раз иначе. Считалось, что при всей необходимости различения между двумя царствами их не следует все же полностью отделять одно от другого. Речь идет о весьма сложном взаимоотношении, которое определялось как различением, так и единством. Оба момента, различения и единства, играли в равной степени существенную роль.
Почему это так важно? Почему для политики, которая ограничивается лишь регулированием и упорядочиванием земных отношений, вроде заботы о всеобщем благе, почему для такого рода политики столь важно, чтобы ей противостояла религия, а также церковь как институционализированная форма религии? Это важно для того, чтобы политика могла, сверяясь с истиной религии, устанавливать рамки своих возможностей, что она может и что нет.
Не имея противовеса в виде религии, политика подвержена почти непреодолимой склонности выйти за все рамки и границы. Тогда политика не располагает более критерием, посредством которого она могла бы определять, что подлежит ее компетенции и что нет. Из опыта ХХ столетия мы знаем, что политика, лишенная таких критериев и такого понимания своих возможностей и прерогатив, выходит за свои рамки и границы. А это означает, как мы знаем опять-таки из исторического опыта, саморазрушение политики.
С другой стороны, религии, христианству также должна противостоять независимая и самостоятельная политика, подчиненная только критериям и императивам разума. Если религия в свою очередь не признает этих границ и начинает заниматься политикой таким образом, чтобы осуществить свои религиозные требования политически, тогда перед нами опасность религиозно обусловленной нетерпимости, религиозного безумия и фанатизма. Религиозное безумие и фанатизм могут иметь для народов и их культур, а также для благочестивых верующих и церквей такие же катастрофические последствия, как и вдохновленная квазирелигиозными идеями политика, служащая тем, кто обещает спасение.
Человечность человека и корни свободы зависят от того, удастся ли провести различение между политикой и религией, в то же время не разделяя их полностью. Религия и политика должны существовать во взаимодействии. Религии в той же мере предназначено считаться с политикой, как и политике - уважать религию, учитывать ее истины.
Когда их взаимоотношение разрушается, когда предпринимается попытка исключить одно из этих явлений, тогда мы и наблюдаем картину, характерную для кризиса эпохи Нового времени. Тогда наступают величайшие трагедии нашего века. Нам предстоит еще пережить ситуации, когда могут произойти новые трагедии. Поэтому я хотел бы обратиться в заключение к взаимоотношению политики и религии, имеющему конституирующее значение для европейской культуры. Ныне взаимодействие религии и политики, как видно, разбалансировано.
Обратимся сначала к позиции Карла Маркса, который подчеркивал, что критика религии имеет первостепенное значение. Маркс как никто иной понимал, какую решающую роль играет религия для осуществления его собственных революционных замыслов. Проблему критики религии он понимал намного глубже, чем представители вульгарно-материалистической критики религии.
Ибо Маркс был всегда того мнения, что одной лишь теоретической критики религии недостаточно, чтобы уничтожить религию, добиться исчезновения религии. Религия может быть преодолена только тогда, когда будут устранены корни, которые питают ее, дают ей жизнь. Эти корни заключаются в том, что Маркс называл "самоотчуждением человека". Такое самоотчуждение выявляется в условиях капитализма.
Маркс считал, что человек располагает религией не для того, чтобы быть человеком, а для того, чтобы стать кем-то иным. Чтобы вернуть человека к его подлинной человечности, нужно освободить его от религии. Общество и мир должны быть преобразованы и изменены революционным путем. Нужно создать такие условия, при которых человек утратит потребность в религии. Из этих рассуждений Маркса мы можем сделать вывод: существование религии - признак того, что самоотчуждение человека еще не преодолено.
Чем закончилась практическая попытка разрушить и преодолеть религию, известно. К сожалению, мы обсуждаем тему гибели социализма лишь как крах социально-экономического эксперимента. У нас бытует мнение, что если бы социалисты были поразумнее и нашли бы более умное сочетание плана и рынка, то социализм, вероятно, мог бы существовать и далее.
В действительности же социализм в его коммунистическом варианте был одним из самых грандиозных - и в то же время самых роковых и трагических - экспериментов, которые когда-либо предпринимались в истории человечества. В основе этого эксперимента было намерение создать новое человечество, новое общество, добиться тотального осуществления свободы и равенства в рамках радикального атеизма.
От этого эксперимента осталась полностью разрушенная страна, которой угрожает внутренний распад. Преступность, анархия, дикая, безрассудная готовность к насилию - последствия семидесятилетней практики атеизма. Если предполагалось отмирание религии при социализме, то можно считать поразительным феноменом, что русская православная церковь снова становится политической силой в посткоммунистической России.
Взаимодействие политики и религии, выведенное из равновесия Просвещением, имеет также еще один значительный исторический опыт - это, естественно, опыт Третьего рейха. Ученые давно размышляли над тем, в чем могли бы состоять наиболее глубокие корни всемирно-исторического феномена национал-социализма. Бытующее представление, будто Гитлер и те, кто его выбирал, были просто сумасшедшие или преступники, не объясняет того, почему этот феномен смог столь глубоко изменить ход мировой истории и облик нашей планеты.
При более серьезном рассмотрении оказывается, что национал-социализм так же, как и коммунизм, был постхристианским, квазирелигиозным феноменом. Не обладай этот жуткий человек способностью собрать воедино религиозную энергию немцев, которая была до этого в аморфном состоянии, и превратить ее в политическую силу, феномен национал-социализма не был бы возможен.
Мы знаем сегодня, что определенная часть народа считала этого человека не только политическим руководителем, фюрером, но и спасителем, приветствовала его именно как нового спасителя и молилась на него. Я напоминаю об этом, чтобы уяснить, что как коммунизм, так и национал-социализм черпали свои энергию и духовные силы из постхристианской квазирелигиозности.
Вывод из этого исторического опыта вытекает следующий: если распадается религия, исторически сформировавшаяся и выросшая в недрах определенной культуры, и возникае