очайшая и конечная идея Гаутамы представляла "вещь в самой себе" со всеми исчезнувшими своими проявлениями, т.е. Абсолют, как Не-Бытие, отличающееся от Абсолюта, как Бытие. Но, как известно всем передовым западным философам, "Не-Бытие" не значит "Ничто"; это термин для обозначения Реальности в чистой Сущности, в отличие от Реальности, проявляющей Относительность. 
И мы утверждаем положительно, что внимательное изучение подлинного учения Гаутамы обнаружит факт, что Гаутама не проповедовал доктрины Первичного Ничто, или нигилизм; что его "Ни-Что" было тождественно с западным понятием о Не-Бытии, понятием, представляющим высшую идею Реальности "вне-Бытия"; и что он признавал То в его чистейшей Сущности, как основную реальность, - фундамент всего, что видимо. Без этого основного понятия вся философия Гаутамы не имела бы почвы под собой, была бы бессмысленной со своей доктриной Чего-то, происходящего из Ничего и возвращающегося в Ничто для того, чтобы получить Свободу, очевидная нелепость, противоречащая всем принципам и инстинктам индийского мышления. Гаутама действительно проповедовал ничтожество феноменальной жизни, или сансару, превзойдя даже адвайта-ведандистов в своем понятии о природе майи, которую он определял как полное Неведение, без тени Истины или Реальности, или называл ее Ложью в уме Абсолюта. Но он основал свое учение на Том, что неразлучно с индийской мыслью, на Том, изъятие чего разбило бы индийскую мысль на части, которые нельзя было бы ни собрать, ни соединить. Гаутама был иконоборец, язычник, даже атеист в глазах правоверной индийской церкви, но он не был безумцем, требующим признания Ничего в основе Всего. Несомненно, "толкователи" Будды извратили его учение. 
Между тем как Гаутама запрещал всякое умозрение в отношении природы Непознаваемого, полагая, что первичные вопросы не могут быть поняты человеческим умом, хотя "все бывает понято", когда достигается состояние нирваны, все же из косвенных мнений, которые он высказывал по временам о своих доктринах, можно вывести, что его внутренние учения (возникшие из его трансцендентального знания, приобретенного им в состоянии нирваны, или просветления) определяли, что основная Реальность, или То, в своей сущности равносильно Небытию, - по сравнению с Бытием, как понимает последний термин человеческий ум. Небытие не есть Несуществование, скорее это есть существование в состоянии лишенном атрибутов, свойств или деятельностей, поскольку таковые касаются проявления, хотя всякое возможное проявление должно существовать потенциально, действительно, значение Небытия можно понимать как "Бытие потенциальное". Это различие высоко метафизическое, но некоторые из древних греческих и современных западных философов признавали это различие и принимали его в своих метафизических системах; хотя бы, например, Гегель, который утверждает, что "Небытие и Бытие составляют Одно". Эта идея Небытия признана также некоторыми индийскими метафизиками, которые предполагали, что Парабрахма, или Верховный Брахман, или Существенный Брахман, выше Брахмана в его фазе активной Причины вселенной. Это одна из величайших тонкостей метафизического умозрения. И неудивительно, что Гаутаму обвиняли в проповедовании доктрины "Ничтожности" (Nothingness) Реальности, так как для среднего ума Небытие имеет более общего с Ничто, чем с Нечто". Но Гаутама понимал это различие и действительно на нем основывал свое различие между нирваной и паранирваной, как мы это сейчас увидим. 
Из Небытия или Парабрахмы произошло Бытие или Брахман (собственно Гаутама избегал употреблять эти обычные термины, желая освободить свое учение от идей, связанных со старой терминологией). Небытие было То - Все, что Есть - и кроме него не было ничего. Из Небытия, или Того, возникло или произошло Бытие, или проявление в виде мирового сознания, или творческого разума, или мировой души. Гаутама положительно отказался объяснить или допустить обсуждения по вопросу о природе или о "причине" этого проявления Бытия, заявив, что обыкновенному уму недоступна эта Истина, но она станет понятна и ясна по достижению состояния нирваны. Затем Бытие стало проявлять "похоть к жизни", которая близко соответствует "Воле" Шопенгауэра, за исключением того, что последняя принимается как "Вещь в себе", между тем как "похоть к жизни" есть только феноменальное проявление, или внешность. Эта "похоть к жизни" возникла из Бытия согласно "цепи последствий", или "причинной эволюции", которая установилась следующим образом: сначала из авидьи или неведения возникли иллюзорные идеи, или Сознание Отдельности; затем проявилась "похоть к жизни", или желание объективного опыта; затем психическая основа для чувствующего организма; затем, при посредстве чувствующих органов, произошло соприкосновение с внешними предметами; далее - смутное познавание, или чувство; потом - желание разных предметов; привязанность к предметам; затем рождение человека и разные обстоятельства, сопровождающие Жизнь, а именно, сама жизнь, старость, смерть, печаль, страдание и пр.; затем возникла карма, обусловливаемая жизнью; затем происходит повторное рождение и сансара, пока не достигается эмансипация или свобода. Авидья же или неведение было началом цепи, и оно-то представляет решительного врага, которого предстоит побороть. Первоначальная же форма неведения есть иллюзия отдельности. 
Похоть к жизни, судя по многим намекам со стороны Гаутамы и древних буддистских учителей и комментаторов, может быть рассматриваема как горячее, страстное желание объективного существования, действовавшее бессознательно, или инстинктивно, и проявившее потом сознание в некоторых своих формах творения. Это желание жить проявлялось во всем живущем, начиная с атома до человека, как в растительных, так и в животных формах. Некоторые определяли его как самую жизнь, как мы понимаем ее, во всех ее проявлениях и формах, некоторые называли его - "творческой волей"; между тем как другие отождествляли его с "Природой". Всеми однако оно признавалось за инстинктивную постоянную, настойчивую, борющуюся, действующую, созидающую, пламенную, изменчивую жизненную силу, которая вечно проявляется под всеми феноменальными видами и формами в мире, творя, сохраняя и затем уничтожая каждую форму. Постоянная перемена и приспособление и, в результате, ничего не остается нетронутым; - созидание и разрушение: рождение, рост, старость, смерть - для того только, чтобы дать место другим формам; новая жизнь, возникающая из самой плоти мертвых форм. Это и есть "похоть к жизни". 
Гаутама учил, что самая сущность похоти к жизни была кама, или желание. Желание одухотворяет похоть к жизни, является ее движущей силой и побудителем к действию. Все исходит из желания, в той или другой форме, и невозможно избавиться от него, если не убить его тотчас, учил Гаутама. Отречение от желания есть единственная надежда, говорил он своим ученикам, и все его учение направлено к отречению от жизни посредством уничтожения желания. Вот ключ к учению Гаутамы, от начала до конца. 
Происходя от похоти к жизни, с ее движущей силой желания, возникает сансара, или цикл существования, составляющей мир заблуждений, преступлений, скорби, смерти, рождений, увяданий, разочарований; страдании и (если не освободиться) бесконечного, беспрерывного цикла повторных рождений и перевоплощений по закону кармы. Сансара считается ничем в действительности и является лишь результатом неведения, порожденного похотью к жизни и желанием выразиться в объективном существовании. Но пока сансара длится, она страшно реальна - это кошмар нашего "Я" - и она будет вечно длиться, "пока не последует отречение от желания и не будет достигнута эмансипация. Желание держит все в объятиях сансары, начиная от бессознательных атомов, минералов, растений и животных вплоть до человека, в котором желание доходит до кульминационной степени чувственности: погоня за выгодой, эгоистические стремления, личные прихоти, антипатии и симпатии - словом, все атрибуты Личности, из которых возникают себялюбие и разъединение. 
Читатель может заметить сходство идеи о похоти к жизни у Гаутамы с началом пракрита по санкхье и с идеей веданты о майе, скрывающей Реальность, из которых возникла феноменальная жизнь со своей сансарой, или циклом существований, и от которых душа стремится избавиться. Идею эту неизменно находим в индийских системах философии: душа, вдали от родного очага, стремится найти дорогу к своему родному крову. Даже Ньюман в своем гимне "Укажи дорогу, Кроткий Свет" выражает интуитивное убеждение: "Я ведь чужестранец, далеко от Дома; укажи дорогу мне!" Буддизм близко подходит к древнейшей идее санкхьи о духе, запутавшемся в пракрита и старающемся выпутаться, хотя Гаутама существенно отличается в своем толковании "души", как мы сейчас увидим. Проф. Гарбе говорит в своей "Философии древней Индии": 
Система санкхья послужила во всех главных чертах основой для джайнизма и буддизма, двух философски-украшенных религий, которые исходят из идеи, что земная жизнь представляет одно лишь страдание, и которые всегда возвращаются к этой мысли. Согласно их учению, причина страдания есть желание жизни и мирских наслаждений, а последним звеном всей цепи причин является "неведение", из которого происходит это желание; средством к прекращению неведения, а вместе с ним и страдания, является истребление желания, отречение от мира и безграничная любовь ко всякой твари. 
Прежде чем приступить к рассмотрению плана Гаутамы для избавления страждущей души от сансары, мы рассмотрим сперва вторую ересь Гаутамы (по мнению его критиков), а именно, его отрицание существования души, в каковом важном преступлении его обвиняли индийские последователи враждебных буддизму систем, которые считали Гаутаму "еретиком", а также западные критики, которые не поняли основных идей его доктрины и обвиняют его в создании механической кармы для соединения различных существований по за 
кону перевоплощения при отсутствии "души". Если нет души, возражали эти критики, то как же происходит повторное рождение? что тут может воплощаться? А между тем, вопрос этот легко выясняется, если его берут в освещении общей индийской философии. Подобно тому как Гаутама был назван "атеистом", потому что он отказался признать Ишвару, ему приписывали отрицание души, потому что он не хотел признать "индивидуального пуруша" Капилы, хотя и принял его идею пракрита. 
Во-первых, Гаутама, полагая, что весь феноменальный мир есть майя, или иллюзия, в самом строгом смысле и со всеми конечными логическими заключениями, отказался признать существование индивидуальной души, заявляя, что чувством самости мы обязаны единственно авидье, или неведению, и майе, или иллюзии, и что в действительности не может быть ничего подобного индивидуальной сущности, или душе, так как - Все есть То и не что иное. А потому индивидуальная душа должна рассматриваться как часть фикции иллюзорного феноменального мира. При внимательном обсуждении становится ясным, что Гаутама претендует в этом отношении не более чем быть последователем адвайта веданты с ее "Tat tvam Asi" "То есть ты", - так как индивидуальная душа рассматривается просто как результат проявления "Единого во Многом". Но Гаутама в действительности идет немного далее и отказывается признать даже проявление индивидуальной души, или сущности духа, заявляя, что этого не нужно для объяснения чувства "самости" или для объяснения перевоплощения. Критики объявили, что Гаутама употребил "жестокое средство" начала кармы, чтобы перенести следствия причин одной жизни в следующую жизнь; такая идея подразумевает, дескать, большую несправедливость, потому что это значило бы возлагать на одного индивидуума следствие причин, порожденных другим индивидуумом. Но это не так, потому что в обоих случаях дело касается одного и того же индивидуума, подобно тому как человек шестидесяти лет есть тот же "индивидуум", что и человек в двадцать лет, или шестилетний ребенок, хотя он и является в различном виде перед наблюдателем. Весь спор возник из-за понимания слова "душа". 
С точки зрения последователя санкхьи "душа" - это индивидуальный пуруша, - сущность, вбирающая в себя некоторые "свойства и атрибуты" благодаря ментальной эволюции пракрита, т.е. "душа", будучи устойчивым началом, есть нечто отличное от ума; она есть "дух", или постоянная сущность, и оживляет ум, - сущность непостоянную. Гаутама же не признавал этого начала индивидуальной "души", даже как проявления одного из двойственных начал, исходящих из Того. Он утверждал, что дух в человеке представляет просто оживленное отражение, или проявление, неделимого Единого Духа Того; он держался того мнения, что не было иной отдельной "души", кроме "характера" индивидуума, каковой характер состоял из атрибутов и качеств человека, т.е. личной его природы, или его отличительных черт. Этот "характер" он принимал за единственную "душу", какую человек имел или мог иметь; и вот этот-то "характер" перевоплощался в новое тело по законам кармы. Другими словами, этот характер был сущностью мыслей и действий человека, прочно соединенных между собой и составляющих "Я", которое было индивидуально, но не было реальной и вечной сущностью. 
При обсуждении этого тезиса с браминами, а он имел к тому много случаев, Гаутама пояснял его, сравнивая "душу" с повозкой, которая состояла из колес, кузова, оси, настилки, скреп и т. п., но которая превращалась в ничто, когда эти части от нее отнимались. Таким образом, он полагал, что если отнять все атрибуты у человека, то не останется никакой "души". Или, согласно другому примеру, душа человека уподоблялась им индийской луковице, сходной с обыкновенным луком, от которой ничего не оставалось, когда снимали последовательные слои кожицы, в поисках "реального лука" или "лука в себе". Его оппоненты отвечали: "Да, но остался бы пуруша, или дух!" На это Гаутама ответил: "Ничего не осталось бы кроме Духа Того, Непознаваемого; отнимите у человека его атрибуты или характер, и останется только То, которое есть не что-либо нам известные, а само Непознаваемое!" И вот поэтому-то они объявили, что Гаутама отрицал бессмертную душу! Они проглядели тот факт, что лишение "атрибутов" или "характерных черт" составляет то самое, чего домогался Гаутама, уничтожая желание и, таким образом, возвращая обратно человека в То или в Небытие, которое действительно было все, чем был человек. Прочтите это внимательно, и вы поймете тонкость логики и рассуждения Гаутамы, а также почему он переубедил браминов. 
Тут следует коснуться причины, почему Гаутама и буддизм всегда считались иноверными и вне разряда "правоверных" индийских философских систем. Вы должны заметить, что буддизм всегда принимается за "внешнюю систему". Вы должны заметить, что "шесть систем", отличаясь от правоверных религиозных догм браминов, и различаясь между собой, все же признаются "правоверными", несмотря даже на то, что они отрицают существование всех богов в индийском пантеоне, как это делает Капила, доходя даже до отрицания Ишвары, личного Бога вселенной. Буддизм же Гаутамы, отрицающий сравнительно мало, признается "неправоверным". Причина этому проста, если ее понять. Вот она: в Индии, среди браминов, или духовной касты, существует чрезвычайная свобода философского и теологического умозрения, не сопряженная с опасностью исключения или отлучения. Как бы смелы ни были умозрение и доктрины, они не опровергаются и не считаются неправоверными, если только учителя признают священный характера Вед; и если только, что еще важнее, они признают кастовую систему в Индии, в особенности высшую природу браминов, или членов духовной касты, которые считались "дважды рожденными" и почти священными, и которые стояли выше королей и правителей, принадлежащих вообще к кшатриям, или касте воинов. Брамины почитались почти наравне с богами. В некоторых старинных книгах встречаются изречения подобного рода: "Есть два класса богов - настоящее боги и брамины, объясняющие Веды". "Брамины даже выше богов, потому что не охраняют ли они самих богов и не снабжают ли их жертвами?" и т. п. Понятно теперь, почему признание доктрины полубожественного духовенства и священного характера Вед было обязательным даже для самой полной "ортодоксии". Это похоже на то, как если бы христианская Церковь средних веков (или даже позднейших) объявила: "Проповедуйте какую угодно философию, но при условии признания божественного происхождения Священного Писания и божественности и непогрешимости Церкви и духовенства". 
Хотя учителя "шести систем" проповедовали народу доктрины, совершенно отличные от ортодоксальных учений, но они никогда не оспаривали священный характер Вед и свободно пользовались текстами из них; в действительности они строили свои системы, ссылаясь на учения Упанишад в своем собственном толковании. Но они всегда склонялись перед кастовой системой и божественностью браминов и потому считались "правоверными". Тут было важнее признание авторитета браминов, нежели согласие с учением Церкви. Но Будда не придерживался подобной тактики. Он проповедовал мировое братство и сделал многое, чтобы ослабить кастовую систему. Он ни отрицал, ни подтверждал непогрешимость 
Вед, но совершенно игнорировал их и построил свою систему на человеческом разуме при помощи трансцендентального просветления. Гаутама был против всяких жертвоприношений и не придавал значения церемониям и ритуалу. Он также осуждал аскетизм и самоистязание. Он проповедовал демократию и мировую братскую любовь. Все люди были для него братьями - и шудры, и брамины. Можно ли удивляться тому, что духовная каста признала его "неправоверным" и обвинила в "атеизме" и в "отрицании существования души", хотя он в этих отношениях недалеко ушел от многих других "ортодоксальных" тенденций? 
Гаутаме также приписывали "материализм" и "привязанность к мирскому", потому что он не одобрял умозрений относительно потусторонней жизни и обязанностей, связанных с ней. Он следовал по этому пути, потому что видел, что индийский народ упускал "дело", размышляя слишком много о доктрине, и он старался пробудить в людях активность Здесь и Теперь. Он не только учил их "совершать дела" в смысле достижения свободы и эмансипации, но запечатлевал в них новые истины об обязанностях человека по отношению к своему ближнему, которые можно сравнить лишь с учением Иисуса Назареянина, пришедшего шестьсот лет после Него. Проф. Джексон говорит: "Одно из начал буддизма, которое, быть может, более других давало ему преимущество перед всеми соседними религиями и содействовало его удивительному распространению, заключалось в милосердии и сострадании, которыми он проникнут, в противоположность с кастовой исключительностью. В этом отношении он занимал относительно браминства такое же положение, как христианство к иудаизму. Это была, в действительности, реакция против исключительности и формализма браминства, попытка сделать его более мировым и отбросить его невыносимое бремя обрядности. Буддизм собственно не уничтожал касты, но объявлял только, что все последователи Будды, избравшие религиозную жизнь, тем самым освобождаются от ее ограничений; в общине, где все члены одинаково отреклись от мира, высшие и низшие, дважды-рожденные брамины и парии, все были братьями. Это был тот именно путь, на который вступило христианство по отношению к рабству древнего мира". А Макс Мюллер говорит: "Будда обращался ко всем кастам и внекастовым. Он обещал спасение всем; и он приказал своим ученикам проповедовать его учение везде и всем людям. Чувство долга, выступавшее из тесных пределов семьи, деревни и страны на широкую арену всего человечества, чувство братской любви ко всем людям, идее человеколюбия - были впервые провозглашены Буддой". 
Гаутама был того мнения, что основной причиной страдания и несчастья в сансаре было чувство отдельности, которым "Я" было обмануто и загипнотизировано. Это чувство отдельности повлекло за собой себялюбие, жадность, распрю, столкновения и все другие дурные проявления, которые превращают жизнь в сансаре в мучительный кошмар. Другими словами, отдельность есть корень зла, и все проявления зла можно проследить до их общего источника. И потому все поучения Гаутам