чиновник, угодливый, бледненький,
даже какой-то синеватый" вдруг начинает СЛЫШАТЬ зов, повинуясь
которому делает головокружительную карьеру. Пусть сам по себе он
никто, но его голосом отныне говорит Голем... Среди образов
подобных креатур, созданных фантастами, особо отметим
инфернальные личности Гуннара Мархеля и дона Рэбы (*) - редкие
удачи на общем фоне. Ведь по своей сложности эта задача сравнима
только с попыткой Рэдрика Шухарта описать "пустышку": "Можно туда
просунуть руку, можно и голову, если ты совсем обалдел от
изумления, - пустота и пустота, один воздух".

------------------------------
(*) Справедливо усматривая в реалиях арканарского средневековья
"новое средневековье", устроенное фашистским режимом в Германии,
критики почти не задаются вопросом о возможных прототипах дона
Рэбы среди высшего руководства Третьего Рейха. На наш взгляд,
существует удивительное сходство между королевским министром,
вынырнувшем "из каких-то заплесневелых подвалов дворцовой
канцелярии", и рейхсляйтером Мартином Борманом, возглавлявшим
партийную канцелярию (фактически заместитель Гитлера по партии) в
ранге министра. На общем патологическом фоне гитлеровского
окружения "секретарь фюрера" отличался редкостной безликостью -
ему просто НЕЧЕМ было выделяться. Особыми достоинствами он не
блистал, массы его практически не знали, а партийная элита
воспринимала как выскочку. Даже внешность у него была совершенно
не запоминающаяся, словно специально усредненная. Но благодаря
деловым способностям и умению лавировать в хаосе партийных
интриг, "этот цепкий, беспощадный гений посредственности"
постепенно оттеснил всех прочих нацистских бонз, став бессменным
"серым кардиналом" при постепенно теряющим рассудок фюрере. А
после смерти хозяина именно Борман оказался полновластным
регентом нацистского государства. Правда, его триумф был недолог
- всего 36 часов. Роль "ангела возмездия" - Руматы в случае дона
Рэбы - взяли на себя советские танки...
------------------------------

Главное - достаточно насыщенная информационная среда, и вот уже
нелепая тощая фигура Клавдия-Октавиана Домарощинера из "Улитки"
незаметно начинает играть ключевую роль во всех делах Управления.
А в "Годе Лемминга" Малахов покрывается холодным потом от одной
только мысли, что где-то может существовать человек еще более
могущественный, чем безобидный лысый старичок по прозвищу
Кардинал. Который сразу же вызывает в памяти образ дона Рэбы,
особенно когда демонстрирует свою "фирменную" улыбку доброго
дедушки. "Улыбка в сетке мелких морщин висела на лице Кардинала,
как приклеенная маска. Мелькнула шалая мысль: "А если она
отклеится, а там - ничего?.."

Но уже во второй половине двадцатого века был достигнут
естественный предел централизованного управления: "объем
накопленной на Земле информации, скорость ее обработки и
разветвленность сетей стали сопоставимы с аналогичными
параметрами Розовых Скал. Тут-то все и началось, тут-то все и
посыпалось..." [7]. Из "исторической справки", заключающей "Год
Лемминга", мы узнаем, что Кардинал умер через два года после
описанных событий, а спустя еще несколько лет была расформирована
и созданная им система Служб.

"Если старый Демиург ни бельмеса, пардон, не петрит, значит,
родился новый и готов творить..." [7].

Третья революция отменила монополию на информацию. Более того,
информация стала самостоятельной ценностью, то есть - товаром. И
чем быстрее она обновляется, тем выше ее ценность. Обязательная
для всех Норма, чье существование обеспечивал целый комплекс
запретов, уже принадлежит прошлому. Ведь исчерпанность любой
области информационного пространства - лишь вопрос времени.
Поэтому установка на новизну в конечном итоге неизбежно ведет к
разрушению прежде незыблемых границ.

Наступила эпоха "political correctness" - прямое следствие "права
на информацию", возведенного в ранг обязательного закона. Любая
норма - некорректна, поскольку она ограничивает в правах
ненормативные вещи. Также некорректен личный выбор, выделяющий
выбранное из всего остального. Корректным здесь является только
непрерывный процесс выбора сменяющих друг друга новинок, главный
движущий механизм потребительского общества.

"Если раньше истина определялась характером религиозного
откровения или принципами разума, то теперь она зависит от того,
в каком информационном поле оказывается человек.

Под информационным полем следует понимать то пространство, в
котором действуют носители информации, способные вызвать ее
восприятие, индуцировать тип образа жизни и направленность
действий. Индивиды теперь узнают друг друга и определяют свое
внутреннее тождество по типу информационного поля, в котором они
находятся" [56].

На смену идеологам приходят теоретики постидеологического
сознания. Претензии на некое универсальное описание реальности
объявляются ими как заведомо несостоятельные. Но даже идеология,
понимаемая как система идей, рационализирующая конкретные
интересы власти, не отказывалась от разделения явлений на
истинные и неистинные. Теперь же под предлогом критики идеологии
постулируется потенциальная равнозначность всех явлений. Ведь
абсолютно любая ситуация мыслима как адекватная при
соответствующем социальном контексте.

Действительно, на уровне инфосферы невозможно найти критерий,
выделяющий одно из информационных полей по отношению к другому.
Отныне все определяет чисто утилитарный подход. "Быть или не
быть?" подменяется более корректным "что делать?", и затем -
"какова последовательность действий?". Причем рациональная
аргументация воспринимается как пережиток идеологического
сознания - когда отсутствуют нормативные константы, в
пропагандистских целях гораздо эффективнее обращаться к
бессознательному напрямую. "Пропаганда как рациональное
манипулирование иррациональными элементами заменила собой ведущие
формы политической идеологии" [68].

Роль поставщиков информации в постиндустриальном мире изменилась
радикально и бесповоротно. Если раньше было достаточно простой
механической трансляции предзаданного набора стереотипов
(идеологических клише), то сейчас требуется удовлетворять
непрерывно растущие "индивидуальные" запросы "человека массы". В
США, например, около 80 процентов работающих заняты в сфере услуг
и производства информации. Для деградантов поистине наступил
Золотой век. "Четвертая власть", всегда бывшая их удельным
княжеством, ныне переживает период беспримерного расцвета, не без
оснований претендуя на роль "первой".

Интересно, что теория смены элит, разработанная В. Парето еще к
началу двадцатого века, долгое время оставалась невостребованной.
Все-таки идеалы либеральной демократии плохо сочетаются с
элитарностью. Лишь во второй половине века появилась
компромиссная демо-элитарная концепция, согласно которой в
демократическом обществе элиты объективно занимают командное
положение, хотя их власть ограничена "снизу". Довольно точное
отражение нынешней ситуации, когда интеллектуалы становятся
правящей элитой: с одной стороны, они призваны быть проводниками
господствующих интересов, а с другой - обрели господство сами.

Их инициатива в минимальной степени скована жесткими
предписаниями, но зато отсутствуют и глобальные целеполагающие
установки. К тому же элита, состоящая из деградантов, не имеет
достаточной политической воли для реализации сколь-нибудь
долгосрочных проектов. Реально они вообще не управляют, идя на
поводу у "человека массы". В этих условиях все более значительную
роль начинают играть средства массовой коммуникации - основной
инструмент власти. "Сетевые информтехнологии - поистине чудище
обло, озорно, стозевно..." [11]. Монстр, порожденный инфосферой,
функционирует по своим собственным законам, о которых
пользователи-интеллектулы имеют весьма смутное представление. По
этой же причине невозможен и контроль за его эволюцией.

В мире "Леса" мы можем наблюдать, как лиловый туман, когда-то
служащий обычным средством коммуникации, с равным успехом
окутывает не только деревенского слухача, но и саму
"повелительницу леса". Вывод очевиден: "лиловый туман здесь везде
хозяин" [40].



Глава 14.


Парни были одеты в серые плащи с лиловыми
огненноглазыми пауками. В Твинзе все знали этот
символ - эмблему невинного клуба игроков в го...

Н. Ютанов.


В "Улитке" подлинный смысл "гигантской возни в джунглях",
по-видимому составляющей сущность загадочной цивилизации "Леса",
закодирован в ряде символических образов. "Все эти Великие
Разрыхления и Заболачивания", к которым почему-то причастны
исключительно женщины, "жрицы партеногенеза", на самом деле
на редкость точно соответствуют природе ныне господствующих
тенденций. И можно только поражаться интуиции Стругацких,
сумевших описать то, для чего еще не были придуманы слова.

Мифологическая подкладка используемых ими символов наиболее
очевидна. Мрак и хаос изначального состояния мира во всех
преданиях ассоциируется с Великой богиней, Матерью всего сущего.
Но вне централизующего мужского начала она остается бессмысленной
потенциальностью, чем-то наподобие лесной клоаки, периодически
извергающей случайные, незавершенные формы. Так Гея рождает
хтонических чудовищ.

Факт, хорошо известный биологам: организмы всех без исключения
млекопитающих начинают развиваться как женские. Лишь к концу
второго месяца внутриутробного развития плода, при наличии
нормального гена мужского пола, происходит переключение на
мужское развитие.

"С древнейших времен женская магия знает секреты деторождения без
всякого участия мужского начала. Здесь, разумеется, можно
сообщить много пикантных подробностей, но нас в данном случае
интересует только философская сторона вопроса: тайные женские
культы лишь имитируют великую мать - богиню, которая благодаря
бесконечной своей потенции вечно рождает многоликие
формообразования. Мужчине остается роль раба, почитателя или
жреца, поскольку научное познание есть не что иное, как способ
ухаживания или дань восхищения" [69].

Любой метод познания несовершенен. Но табу не случайно составляют
первооснову культуры. Ограничения, внешние или внутренние,
зачастую являются для личности единственными ориентирами в
джунглях бессознательного. Поэтому деятельность, направленная на
постепенное ослабление ("разрыхление") запретов, далеко не
безобидна. Впуская коллективное бессознательное на территорию
сознания, человек должен быть к тому, что рано или поздно гость
займет место хозяина - слишком неравны их силы. А когда
новоявленный оккупант вытеснит на периферию последние остатки
самосознания, человек окончательно превращается в биоробота.

Из лилового тумана выходят только "мертвяки"...

Именно подобная "оккупация" служит истинной причиной роста
иррациональных настроений, выражающихся в немотивированной
агрессивности, тотальной подозрительности и неуверенности. Наряду
с культурной интеграцией наблюдается прямо противоположное
явление - мультикультурализм. Множится мозаика культурных
анклавов, искусственно воздвигаемых барьеров против грядущего
"одержания". Правда, эффективность такого противостояния сравнима
с попыткой деревенских жителей в "Улитке" сопротивляться
наступлению леса.

Не произошло и ожидаемого выравнивания уровня жизни. Пропасть
между абсолютно благополучным "золотым миллиардом" и абсолютно
обездоленным "голодным миллиардом" продолжает увеличиваться. На
этом фоне все отчетливее виден кризис гуманизма, который в новую
эпоху начинает проявляться как антигуманное мировоззрение. Под
предлогом сохранения привычного уровня комфорта, соответствующего
современным стандартам и достоинству человека, уже звучат "слабо
завуалированные предложения о стабилизации положения посредством
"коррекции" численности населения планеты" [64].

Наибольшие шансы выжить в будущем информационном обществе, как
уже отмечалось, имеют люди с высокими интеллектуальными
способностями, могущие без проблем включиться в процесс
функционирования информтехнологий. Что касается остальных, то их
судьба печальна: вспомним отупевших, ведущих чисто растительное
существование обитателей лесных деревень. У подавляющего
большинства людей "информационная перегрузка ослабляет
способность "думать" [61]. Здесь имеется в виду обыденное
значение этого слова, которое сводится все к тому же процессу
обработки информации.

А вот если под "думанием" понимать обогащение ноосферы новыми
смыслами, то даже самые высоколобые интеллектуалы-деграданты
будут вынуждены признать свою несостоятельность. Впрочем,
подобная способность блокируется инфосферой в первую очередь.

"Я всегда очень интересовался лесом, но ведь в лес меня не
пускают. И вообще, я попал сюда совершенно случайно, ведь я
филолог. Филологам, литераторам, философам нечего делать в
Управлении", - приходит к выводу Перец. Он и не подозревает, что
это только начало. Своеобразный двойник Переца ученый Кандид (*),
волею судьбы оказавшийся в мире "Леса", даже на элементарную
мыслительную деятельность теперь должен затрачивать неимоверные
усилия. И если Перец сетует всего лишь на непонимание - "я здесь
не могу никого научить тому, что я знаю", - то Кандид с трудом
вспоминает, кто он вообще такой. "Мозг зарос лесом".

------------------------------
(*) Оба они типичные интуитивные интроверты, только Перец
этико-интуитивный интроверт, а Кандид - логико-интуитивный.
Скальпель - смутно знакомый инструмент, оказавшийся в руках у
Кандида - символизирует возвращенную способность к логическому
анализу.
------------------------------

В любом случае подобное будущее - не для неоантропов, и в "Заговоре
Посвященных" мы видим, что и Владыка Урус отказывается от участия
в делах Избранной Семерки (причем не он один). Так же закономерно
возрастает влияние Микиса Золотых - "последнего, ставшего
первым".

"Не будучи Посвященным, Микис Золотых оказался способен АДЕКВАТНО
воспринимать всю, подчеркиваю, ВСЮ доступную нам информацию. Он
из тех людей, которые в любые времена понимали, что самая
надежная и сильная власть - не диктаторство, основанное на
страхе, не манипулирование стадом, основанное на слепой вере и
любви; настоящая власть - это доступ к информации и рычаги
контроля за ее утечкой". Иными словами, Микис оказался настоящим
спецнократом. И нет ничего удивительного в том, что именно его
руками осуществлялась Последняя (Третья?) революция.

Однако вот что интересно. Вроде бы происходит всеобщее
разоружение и объединение планеты, но этот процесс практически не
затрагивает гигантский аппарат спецслужб, большинство из которых
также объединяется - во Всемирную Службу Безопасности,
начальником которой является, разумеется, Микис. То есть
возникает знакомая нам по "Году Лемминга" система Служб с Микисом
в роли Кардинала.

Как известно, Кардиналу так и не удалось разрешить главное
противоречие на пути превращения людоедского режима в
"людоохранный". "Рвешь, понимаешь, пуп, пыжишься, чтобы в идеале
сделать их активными, мыслящими, неагрессивными, такими-то и
сякими-то распрекрасными, а потом вдруг оказывается, что все это
абсолютно несовместимо с управляемостью, без коей не сделать их
такими-то и сякими-то", - жалуется упоминавшийся руководитель
Службы духовного здоровья населения. Вспоминается известный
анекдот: "А дустом не пробовали?" Кстати, идея использовать
химические препараты лежит, что называется, на поверхности.

"Если психологи и социологи определят, что же есть идеал, можно
быть уверенным, что невропатологи и фармакологи найдут пути, как
<...> подойти к нему намного ближе, чем в винно-хмельном прошлом
и одуревшим от виски, обкуренном марихуаной и наглотавшемся
барбитурата настоящем" [61]. Вот почему соратником Микиса в его
нелегком труде по защите человека от самого себя становится Борис
Шумахер, создатель хэдейкина - "великого умиротворителя".

На первый взгляд, перед нами еще один вариант лемовской
"бетризации", однако Скаландис находит в избитом сюжете
оригинальный поворот, вполне достойный лемовских парадоксов.
"Видите ли, хэд оказался не просто химическим веществом - но
чем-то, больше напоминающим живой организм. Хэдейкин воспринял
поставленную перед ним задачу глобально и сам приноровился к
новым обстоятельствам". Правда, тут не обошлось без "толики
магии", добавленной в химическую формулу хэдейкина, что пока
находится за пределами возможностей современной химической
индустрии.

Гораздо перспективнее в этом плане развитие информационных
технологий, все шире используемых для контроля и управления
обществом. Но общество настолько сложная система, что не
поддается однозначному моделированию никакой теорией. На этот
счет есть одна теорема в кибернетике (Маккалока - Питса),
утверждающая, что промоделировать некую сложную
самоорганизующуюся систему может только система, на порядок более
сложная. Поэтому эффективное управление социумом будет означать
для информационных систем качественный скачок: переход на более
высокую ступень развития, чем уровень человеческого сообщества.
Говоря языком Канонических Текстов, появится новый, уже
нечеловеческий Демиург...

Соответственно, и среди средств управления сознанием на первый
план выходят компьютерные масс медиа. Именно благодаря им в мир
вошло одно из ключевых слов новой парадигмы человеческого
мышления - "виртуальная реальность" (ВР).

1984 год - год Крысы и Оруэлла - ознаменовался выходом романа
У. Гибсона "Нейромант" [70], сделавший понятие ВР
(киберпространство в терминологии Гибсона) достоянием массовой
аудитории. За прошедшие годы мир значительно приблизился к
описанному в романе кибер-обществу, так что символическая
перекличка со знаменитым романом-антиутопией приобретает все
более тревожный характер. (Можно добавить еще одно совпадение:
У. Гибсон родился в 1948 году, когда Оруэлл закончил свой роман.)

Совсем недавно известный критик и писатель Умберто Эко в связи с
бурным распространением компьтерных сетей счел необходимым
заявить: "У меня велико опасение, что мы движемся в сторону
условного 1984 года, где место оруэлловских пролов займут
пассивные, телезависимые массы, не имеющие доступа к этому новому
инструменту и не умеющие им пользоваться, даже если возникнет в
том необходимость. Над ними располагается класс мелкобуржуазных
пассивных пользователей - конторских служащих, диспетчеров в
аэропортах и т. п. И, наконец, пирамиду увенчивают хозяева игры -
номенклатура, в самом советском смысле слова. Это уже не будет
класс в его традиционном марксистком виде; в номенклатуру могут
входить как хулиганы-хакеры, так и чиновники с высоким
положением. Одно у них будет общим: знание, обеспечивающее
контроль" [71].

В самом общем виде ВР можно рассматривать как особое психическое
состояние, которому соответствует определенный уровень
реальности. Согласно оккультным представлениям, существует целая
иерархия этих уровней, причем обычный мир (то есть обыденное
состояние сознания) представляет в ней наинизшую ступеньку.

Впервые тему "многоуровневости" мироздания А. Скаландис затронул
еще в рассказе "Скажите там, чтоб больше не будили" [72].
Изобретатель Геннадий Бариков, окончательно разочаровавшись в
нашем, таком несовершенном мире, решает найти другой. Он создает
УАН - "универсальный агрегат наслаждений", - который погружает
его в виртуальный мир, сильно напоминающий "полудневскую" утопию.
("Какие-то диагностеры, глайдеры, флаеры, какие-то микропогодные
установки... Начитался фантастики, идиот!") Мир, в котором
счастливы все.

Смерть в нем вообще составляет предмет негласного табу: ничто не
должно омрачать атмосферы всеобщего счастья. В виде исключения
один из местных гениев, физик и философ Ланьковский, так
объясняет Геннадию общепринятую здесь модель вселенной: "после
смерти в Первом мире люди попадают сюда, во Второй, точнее, в
один из миров Второго Уровня, а после смерти здесь - в один из
миров Третьего Уровня. И так далее до бесконечности. Жизнь вообще
бесконечна, что очевидно и было очеви