наш путь и в благоговейном молчании ждать помощи от Спасителя.
  Я утверждаю,  следовательно, что, если  Римская империя существовала не
по  праву,  Христос, родившись, совершил  бы  несправедливость3.  Консеквент
(вывод) ложен  следовательно, истинно суждение,  противоречащее  антецеденту
(предпосылке)4.  Ведь противоречащие друг другу  суждения  переходят взаимно
друг  в друга, если придать  им противоположный смысл. Ложность  консеквента
доказывать  верующим  незачем   ведь,  если  он  верующий, он  признает  его
ложность, а если не признает, он неверующий, а если он неверующий, то довод,
о котором  идет речь, к нему не относится. Вывод я доказываю  так: тот,  кто
соблюдает повеление добровольно, подтверждает делом, что оно справедливо   а
так  как  дела  убедительнее  слов  (как  склонен  думать  Философ  в  конце
"Никомаховой  этики"),  такое  подтверждение  убедительнее,   чем  одобрение
словом.  Но  Христос,  как свидетельствует  летописец  Его  Лука,  соизволил
родиться от Девы  Матери в дни, когда  было  обнародовано повеление  римской
власти, дабы при этой  исключительной переписи рода человеческого Сын Божий,
став человеком, был записан как человек  а это и значило соблюсти повеление.
А может  быть, благочестивее будет  полагать,  что  повеление  было  сделано
цезарем по Божественному наитию,  дабы Тот,  Кого  столько  времени  ожидали
среди  смертных,  Сам  вместе  со  смертными  вписал  бы Себя  в  их  число.
Следовательно,    Христос   делом   подтвердил,   что   повеление   Августа,
действовавшего  от   имени   римлян,  было   справедливо.   И  так   как  из
справедливости   повеления  вытекает  право  юрисдикции,  необходимо,  чтобы
признавший справедливым повеление признал бы и  юрисдикцию, которая  была бы
несправедливой, если бы не осуществлялась по праву. И  следует заметить, что
аргумент, направленный на разрушение консеквента, хотя по  своей форме  он и
сводится  к  одному  из  мест  "Топики"5,  однако  силу  свою   обнаруживает
посредством второй  фигуры силлогизма6,  если  редуцировать  его  по  первой
фигуре как аргумент,  основанный на допущении антецедента. А редуцируется он
так:  все  несправедливое   утверждается  только  с  помощью  несправедливых
методов  Христос никогда не прибегал к несправедливым словам  следовательно,
Он  не  признавал  несправедливое.  Путем  полагания  антецедента  так:  все
несправедливое   утверждается   несправедливо     Христос    признал   нечто
несправедливое  следовательно, Он признал нечто несправедливо.

  XII. И если Римская империя существовала не по праву, грех Адама не был
наказан  во  Христе1,  а это  ложно  следовательно, суждение, противоречащее
тому  суждению,   из   которого  заключение  вытекает,   истинно.   Ложность
консеквента  выясняется  так.  От греха  Адама  все  мы  грешники, по  слову
Апостола:  "Как через одного человека  вошел грех в мир2 и  с грехом смерть,
так  и  во  всех  людей  вошла смерть,  потому  что  в  нем все  согрешили"
следовательно, если бы этот грех не был искуплен смертью Христа,  мы  по сей
день  оставались  бы  сынами  гнева   по  природе  своей  (то  есть  природе
поврежденной). Но это не так, коль скоро Апостол  свидетельствует в Послании
к ефесянам, говоря об  Отце:  "Он  предопределил  усыновить нас через Иисуса
Христа,  по решению  воли  Своей, в  похвалу  и  славу  благодати  Своей,  и
благодатию  этой Он  облагодетельствовал нас  в возлюбленном  Своем  Сыне, в
котором  мы  имеем искупление  кровью  Его и прощение  грехов,  по богатству
благодати Его, изобильно нам дарованной"3. И коль скоро  Сам  Христос, терпя
муку, в Евангелии от Иоанна говорит: "Совершилось!"4  Ведь там, где что-либо
совершилось, уже не остается что-либо делать. Для порядка следует знать, что
наказание не  просто  мука, причиняемая  творящим беззаконие, но мучение, на
которое  обрекает  их тот, кто наделен  правом наказывать.  Вот почему, если
мука причиняется  не  полномочным судьей,  она не есть наказание, а, скорее,
несправедливость. Вот  почему некто и  говорил  Моисею: "Кто  поставил  тебя
судьею  над  нами?"5  Если,  следовательно,  Христос  не  пострадал  бы  при
полномочном судье,  эта  мука не  была бы наказанием  и судья не мог бы быть
полномочным,  если  бы  он  не  был  наделен правом  творить  суд  над  всем
человеческим родом, поскольку карался весь человеческий род в плоти  Христа,
взявшего на Себя или понесшего болезни  наши (по слову  пророка).  И  цезарь
Тиберий, чьим  наместником был  Пилат, не имел бы права творить суд над всем
человеческим родом,  если бы Римская империя существовала не по праву6.  Вот
почему Ирод, хотя  он  и не ведал, что творит (подобно Каиафе, возвестившему
истину о небесном решении),  отдал Христа на суд Пилату, как свидетельствует
Лука  в  своем  Евангелии. Ведь Ирод правил не в качестве наместника Тиберия
под  эмблемой  орла или под эмблемой  Сената,  но был королем,  поставленным
Тиберием управлять  отдельным  королевством,  и права его  были  ограничены.
Пусть  же  перестанут  порочить  империю  Римскую те, кто  мнят себя  сынами
церкви, видя, что жених ее Христос признал империю в начале и в конце  Своей
миссии. И теперь  уже достаточно очевидно, полагаю я,  что римский  народ по
праву стяжал мировую империю.
  О счастливый народ, о славная  Авзония! Что было бы, если бы никогда не
рождался тот,  кто  подорвал мощь твоей империи7,  или  если бы  никогда  не
обманывало его самого благочестивое его намерение!

  КНИГА ТРЕТЬЯ

  I. "Заградил пасть львам, и они не повредили мне, потому что я оказался
пред Ним чист"1.
  В начале этого сочинения была поставлена цель исследовать три вопроса в
соответствии с  предложенной  материей  о  первых  двух,  думается  мне, уже
достаточно было сказано в предшествующих книгах. Теперь остается рассмотреть
третий. Ответ  на него,  быть может,  вызовет  известное негодование  против
меня, ибо истинность  его не может быть доказана без  того, чтобы кое-кто не
краснел. Но так как я возношу мольбы  к Истине, сидящей на  неизменном своем
престоле,-- и Соломон, начиная Книгу Притч, также хотел собственным примером
научить  нас  размышлять  об  истине  и  ненавидеть  неправду,  а  наставник
нравственности, Философ2,  убеждал нас  жертвовать ради истины дружбой,-- я,
черпая уверенность в приведенных словах Даниила, в которых Божественная сила
утверждается как щит поборников истины, облеченный, по словам Павла, в броню
веры, горя жаром  того угля,  который один из серафимов принял  с  небесного
жертвенника,  коснувшись  им  уст  Исаии3,  вхожу  в  настоящий   гимнасий4,
преисполненный решимости на глазах всего мира изгнать из палестры нечестивца
и лжеца силою десницы Того, Кто освободил нас  Своею кровью от власти мрака.
Чего убоюсь? Ведь Дух, единосущный  Отцу и Сыну, глаголет  устами Давида: "В
вечной памяти будет праведник, не убоится худой молвы"5.
  Итак, настоящий  вопрос, который предстоит  исследовать, касается  двух
великих светил6, а именно римского  первосвященника  и римского принцепса, и
ставится он о том,  зависит ли власть римского монарха (являющегося по праву
монархом всего мира, как было это доказано во второй  книге) непосредственно
от Бога, или же она зависит от  наместника, или служителя Божия, под которым
я разумею преемника Петра, истинного ключаря Царства Небесного.

  II.  Подобно  тому  как  мы  поступали и  в  предшествующем  изложении,
надлежит при  обсуждении настоящего вопроса взять в качестве исходного некий
принцип,  на  основе  которого строятся  аргументы, касающиеся  раскрываемой
истины, ибо  без намеченного  заранее принципа какая польза  будет от нашего
труда, даже если мы и будем  говорить истину? Один  лишь принцип есть корень
утверждаемых  промежуточных  положений1.  Итак,  возьмем в качестве исходной
следующую непререкаемую истину: всего, что  противно намерению  природы, Бог
не  желает [ olit].  Если  это  не  было  бы  истиной,  не  было  бы  ложным
противоречащее этому суждение, а именно: у  Бога отсутствует нежелание [Deum
 o   olle] того, что противно  намерению природы. И если это не ложно, то не
ложно  и  вытекающее  из  него   ведь  в  необходимых   условных  положениях
невозможно, чтобы консеквент был ложным, если антецедент не является ложным.
Но из  отсутствия  нежелания [ o   olle] с  необходимостью  вытекает одно из
двух: либо желание  [velle], либо отсутствие  желания [ o   velle],  подобно
тому как из отсутствия  ненависти [ o  odire] по необходимости вытекает либо
любовь  [amare], либо отсутствие любви [ o  amare]   ведь  отсутствие  любви
[ o  amare]  не  есть ненависть [odire] и отсутствие  желания [ o  velle] не
есть нежелание  [ olle],  как  это очевидно само  собой. Если же приведенное
суждение не является  ложным, то и следующее  суждение не будет ложным:  Бог
желает  того, чего  Он  не  желает  но  ложность такого суждения превосходит
всякую  меру. А  то, что  сказанное  нами  есть  истина,  я  разъясняю  так.
Очевидно, что Бог желает существования цели природы, иначе небо двигалось бы
напрасно, а  этого утверждать нельзя. Если бы Бог желал существования помехи
цели,  Он желал  бы и существования цели  помехи, иначе  Его желание было бы
также напрасным. Но  так  как  целью  помехи является несуществование  вещи,
испытывающей эту помеху, следовало бы, что Бог желал бы несуществования цели
природы, о которой утверждается, что Он  ее  желает. В самом деле, если бы у
Бога отсутствовало желание помехи цели, то,  поскольку оно отсутствовало бы,
из этого отсутствия  желания  [ o   velle]  вытекало  бы,  что  Он  никак не
заботился бы о помехе, о  ее существовании  или несуществовании. Но тот, кто
не заботится  о помехе,  не  заботится  и  о вещи,  способной испытывать эту
помеху,  а  следовательно,   он  не  делает  ее  предметом  своего  желания
относительно  же того, что  не является  предметом его желания [ o  ha et i
volu tate], относительно  того у него желание  отсутствует  [ o  vult].  Вот
почему, если цель природы способна испытывать помеху (а это возможно), то по
необходимости следует,  что у Бога отсутствует желание цели природы, и тогда
получается ранее сказанное, а именно что Бог желает [velle] то, относительно
чего  у  Него  желание  отсутствует [ o   vult].  Итак,  приведенный принцип
является совершенной истиной, коль  скоро  из противоречащего  ему  суждения
вытекают столь великие абсурды2.

  III. Приступая к  нашему вопросу, следует  заметить, что истина первого
вопроса  должна  была быть раскрываема  больше  для того,  чтобы  упразднить
неведение, чем  для того, чтобы упразднить спор: то, что  составляло предмет
второго  вопроса,  относилось одинаково  и  к  неведению, и  к  спору.  Ведь
существует многое, чего мы не знаем, но о чем мы и не заводим спора  в самом
деле, геометр не  знает  квадратуры круга,  но  и  не  заводит  о ней спора
богослов не  знает числа ангелов, но и  не заводит спора  о нем   египтянину
неведома гражданственность скифов,  но  на этом основании он  не  вступает в
прения об их гражданственности. Что же касается истины третьего вопроса1, то
в  нем  столько  спорного,  что  если  в  других  случаях  неведение  обычно
оказывается причиной  спора,  то  здесь, скорее, спор  оказывается  причиной
неведения.  Ведь так всегда случается с  людьми, которые полетом  своей воли
опережают созерцание разума  так, люди, испытывающие дурные аффекты, оставив
позади свет разума,  увлекаются, словно слепые, аффектом  и  упорно отрицают
свою слепоту. Вот почему  часто случается так, что ложь не только остается у
себя  дома,  но  уподобляется  весьма многим, выходящим  за  свои пределы  и
вторгающимся в чужие страны, где, ничего не понимая  сами,  они не встречают
понимания и таким  образом вызывают у одних  гнев, у  других презрение, а  у
некоторых смех. Итак, против  истины,  составляющей предмет нашего  вопроса,
больше всего борются три вида людей. В самом деле, истине, которую я намерен
доказать,  противоречат:   во-первых,  верховный  первосвященник,  наместник
Господа нашего  Иисуса Христа и преемник Петра, которому мы должны воздавать
не  все, что должны воздавать Христу, но все, что должны воздавать Петру2,--
верховный  первосвященник,  побуждаемый,  быть может,  ревностью  о  ключах,
вместе с  иными  пастырями стада Христова  и с другими,  кто, думается  мне,
движимы лишь ревностью о матери-церкви   быть  может, они  поступают так  по
ревности своей (как я уже сказал), а не по гордости. Во-вторых, противоречат
некоторые другие, в которых  упорная алчность угасила свет разума и которые,
имея отцом  своим дьявола,  именуют себя  сынами церкви, возбуждают спор  не
только  по этому вопросу,  но, страшась  самих  слов  "священный принципат",
бесстыдно отвергают начала как первых двух, так и настоящего вопроса. Есть и
третьи  --  их называют  декреталистами3  не  зная ни какой-либо теории,  ни
какой-либо философии и  в  них неопытные, приковав целиком свое  внимание  к
декреталиям (которые  я, разумеется, считаю достойными всяческого уважения),
убежденные,  как я  полагаю,  в том, что  их декреталии восторжествуют,  они
оспаривают значение империи. И не удивительно, так  как я уже  слышал одного
из  них,  говорившего  и  смело утверждавшего,  что  предания  церковные  --
фундамент веры. Однако это нечестие изгоняет верования тех смертных, которые
ранее преданий  церкви веровали  во  Христа Сына Божья, либо грядущего, либо
уже  пришедшего и  пострадавшего,  и, веруя,  надеялись, а  надеясь,  горели
любовью, и в  горении своем  стали Его сонаследниками, в чем  нет сомнений у
мира.  И  дабы   совершенно  удалить  таковых   из  нашего  гимнасия,  нужно
предуведомить, что существуют священные  тексты,  которые следует отнести  к
временам,  предшествующим  возникновению церкви   другие  возникли  вместе с
церковью, иные же -- более поздние. До установления церкви возникли Ветхий и
Новый заветы, "тверды на веки и  веки"4, по словам пророка  и это же говорит
церковь, обращаясь к  Жениху: "Влеки меня  за собою"5.  Вместе с церковью --
благочестные  Вселенские соборы, на которых присутствовал Христос,  в чем не
сомневается никто из верных, коль скоро Сам Он изрек ученикам,  возносясь на
небо: "Се с вами во  вся дни, до скончания  века", по  свидетельству Матфея.
Существуют и писания учителей -- Августина и других  тот, кто усомнится, что
писателям этим помогал Дух  Святой, тот  либо совершенно не видит их плодов,
либо если и видит, то вовсе их не вкушал. После установления церкви возникли
предания,  именуемые декреталиями   хотя они имеют досточтимый  апостольский
авторитет,  однако  нет  сомнения,  что  их  следует поставить ниже основных
писаний, поскольку в этом Христос убеждал священнослужителей  от противного.
Когда они его  спросили: "Зачем  ученики  Твои преступают предание старцев?"
(ибо  ученики  Его  пренебрегали  омовением рук),  Христос, по свидетельству
Матфея, ответил  им: "Зачем  и  вы  преступаете заповедь Божью ради предания
вашего?"  Тем самым  Он  достаточно  ясно дал понять, что предание  надлежит
ставить  на второе  место.  Коль  скоро  предания  церковные возникли  после
церкви, как  это было  только что  разъяснено, необходимо, чтобы не  церковь
основывала свой авторитет на преданиях, а предания основывались на церкви, и
те, кто  довольствуются  одними  преданиями,  должны  быть в соответствии со
сказанным удалены из нашего гимнасия. Ведь тем,  кто добиваются этой истины,
надлежит основываться в своих  исследованиях  на  том,  из чего  проистекает
авторитет  церкви. Итак,  исключив их, следует исключить  и других, которые,
будучи покрыты вороньими перьями,  кичатся, что  они -- белые  овцы  в стаде
Господнем. Это  те  сыны нечестия, которые ради своих злодеяний отдают своих
матерей  на поругание, изгоняют  братьев  и вдобавок не желают иметь судью6.
Зачем  обращаться  к  ним  с  доводами  разума,  если они,  одержимые  своею
страстью, не видят исходных принципов?
  Таким  образом,  остается  спорить  с  одними лишь  теми, кто, движимые
некоторой ревностью к матери-церкви, не ведают искомой ими истины7. С ними я
начинаю состязание в этой  книге  ради блага истины с тем почтением, которое
благочестивый сын обязан  оказывать отцу8, которое  благочестивый сын обязан
оказывать  матери,  благочестивый  в  отношении   Христа,  благочестивый   в
отношении  церкви,  благочестивый  в  отношении   пастыря,  благочестивый  в
отношении всех исповедующих религию христианскую.

  IV.  А  те,  к  которым  обращен  весь  последующий  диспут  и  которые
утверждают, что  власть  империи зависит от  власти  церкви  так,  как  ниже
поставленный мастер зависит  от архитектора, основывая свое мнение на многих
и различных аргументах, извлекаемых из Священного писания и неких деяний как
верховного первосвященника, так и самого императора, пытаются придать словам
своим некоторую  видимость  разумности. Ведь  они говорят,  во-первых,  что,
согласно  Священному писанию,  Бог  создал  два  великих  светильника,  один
большой, другой  меньший, чтобы  один светил  днем, а другой --  ночью1. При
этом они понимают это как аллегорическую речь об оных двух властях, духовной
и  светской.  Далее  они доказывают,  что,  подобно тому как  Луна,  меньший
светильник, не имеет света, кроме того, который она получает  от Солнца, так
и светская власть имеет авторитет лишь в  той мере, в какой она получает его
от власти духовной.
  Чтобы опровергнуть и этот,  и  другие их доводы,  нужно  предварительно
заметить,  что "опровержение довода есть  раскрытие заблуждения",  по словам
Философа  в книге  "О  софистических доказательствах"2.  И  поскольку ошибка
может находиться  как в материи,  так и в  форме аргумента,  можно ошибаться
двояко, а именно либо допуская ложное, либо строя неправильно силлогизм. И в
том и в другом Философ упрекал Парменида и  Мелисса3, говоря: "Они допускают
ложное и строят силлогизм неправильно". Я  понимаю  здесь "ложное" в широком
значении, включая  немыслимое, имеющее природу ложного в  пределах вероятной
материи. Если погрешность будет в форме, опровергающий должен отвести вывод,
показывая, что форма силлогизма не соблюдена. А если случается погрешность в
материи, то  либо потому, что допущено нечто  абсолютно ложное, либо потому,
что это  ложное  --  относительно.  Если ложное абсолютно, то довод надлежит
опровергать,  отбрасывая  допущение   если  же  ложное относительно,  то это
выясняется путем проведения различия.
  Рассмотрев  это  для  лучшего  уяснения  как  приведенного, так и  ниже
приводимых  опровержений,  следует заметить, что  в  отношении  мистического
смысла4  возможны ошибки  двоякого рода: либо тогда, когда ищут его там, где
его нет, либо толкуют его иначе, чем надлежало бы его  толковать. О  первого
рода  ошибке  говорит  Августин  в  сочинении  "О  граде Божьем"5:  "Не  все
повествуемое в виде события должно почитаться знаменующим  что-либо  ведь  к
знаменующему что-либо присоединяется  и нечто ничего не  знаменующее.  Земля
вспахивается только лемехом, но,  чтобы  это  стало возможным, необходимы  и
прочие части плуга". О второго рода ошибке тот же Августин говорит в "Учении
христианском",  упоминая  о  таком  человеке, который  хотел бы  усмотреть в
Писаниях иной смысл, нежели тот, который имеет в виду сам написавший: "Такой
человек ошибается,  как если бы он покинул дорогу и по кругу дошел туда  же,
куда  эта дорога  ведет". И он прибавляет: "Нужно доказать,  что,  привыкнув
уклоняться  от  дороги,  этот  человек  вынужден  ходить  в  поперечном  или
совершенно не в том направлении". Затем он указывает причину, почему следует
избегать  этого  в  отношении  Писания,  говоря:  "Поколеблется  вера,  если
авторитет Божественных писаний пошатнется". Я же утверждаю, что  если  такие
вещи  будут  совершаемы по  неведению, то, прилежно  их  исправляя, можно их
извинить, как можно извинить и того,  кто в облаках