чной является стадия "ментальной неподвижности", при которой абсолютная концентрация происходит с затратой минимальных усилий. Эта стадия является стадией мастерства, на которой становится возможным появление психических сил. 
Овладение дхьянами имеет ценность в Махаяне не из-за возможности обладания силами, но из-за полезности для познания "шуньяты", пустоты феноменального мира, являющейся его неотъемлемым качеством, а также и мира внутри ума медитирующего. Средством для такого прорыва является третья заповедь для медитирующих - практика Випассаны (тибет. "тхагтхонг"). Здесь медитирующий использует силу Самадхи, как средство для медитации над шуньятой. Далай Лама (1965) не описывает детали техники випассана в тибетских практиках, но отмечает, что течение недисциплинированного ума медитирующего может быть остановлено и "блуждания или мечтания ума могут быть успокоены путем концентрации на физической структуре тела и психологической структуре ума", т.е. подразумеваются две техники Випассана, которые упоминаются в "Вишуддхимагге". Посредством Випассаны с шуньятой в фокусе медитирующий сбрасывает все убеждения Эго, достигая в конечном итоге "цели, которая ведет к разрушению всех моральных и ментальных нечистот". 
Однако, эта цель не означает кульминацию духовного развития для тибетского буддизма, но представляет собой стадию на пути его дальнейшей практики и эволюции. Тот контроль над ментальными процессами, которого он достиг путем концентрации, а также его проницательность делают его готовым для того, чтобы приступить к дальнейшим тренировкам в таких техниках, как визуализация и культивировать такие качества, как сострадание. Многие школы тибетского буддизма имеют свою уникальную программу продвинутых тренировок, с упором на тот или иной аспект. У всех из них основы медитационного умения концентрации и проницательности служат предпосылки для более сложных, продвинутых усилий, направленных на тренировку ума медитирующего. 
Чогьям Трунгпа (1976), подводя итог пути тибетского буддизма, советует медитирующему, прежде чем приступать к какой-либо из продвинутых тибетских техник, "развить общее трансцендентное чувство видения вещей такими, какие они есть". Вот почему медитация Випассана закладывает фундамент для медитирующего. Имея ясное видение вещей, медитирующий снимает те меры предосторожности, которые служили ему защитой в повседневной жизни. Это делает его открытым для шуньяты - "прямого восприятия без опоры на что-либо". В свою очередь, это вдохновляет медитирующего на достижение идеала боддхисаттвы. Но это не конец пути. За восприятием жизни с точки зрения бодхисаттвы, есть восприятие глазами йога, за йогом - восприятие глазами сиддхи, а за этим - глазами Будды. На каждом из этих уровней искателю присуще уникальное чувство себя и мира - например, для бодхисаттвы таковыми является шуньята. На еще более высоких уровнях им является психологическое пространство "махамудры". На этой стадии, говорит Трунгпа(Гюнтер и Трунгпа, 1975, стр.36), "символы не существуют, как таковые: чувство переживания утрачивается. Энергия спонтанно движется в том направлении, которого требует сложившаяся ситуация; никакая легкомысленность невозможна". Это ведет человека к "разрушению того, что требуется разрушить и поощрению всего того, что требуется поощрить". Когда человек достигает "махамудры", всякая борьба на пути исчезает. 
Некоторым бывает трудно оценить истинную природу какого-либо пути, не принимая участия самому в практических занятиях. Более всего это приложимо к системе, подобным тибетскому буддизму, суть инструкций в котором эзотерична. Ваджраяна, тантрическая школа тибетского буддизма, окутана тайной;великий и легендарный тантрист Миларепа предупреждает (Чанг, 1970): "Учения тантры должны практиковаться в тайне; они будут утрачены, если их практиковать на базарной площади". Даже будучи опубликованы, многие тибетские методы не раскрывают своих секретов, т. к. для того чтобы по-настоящему понять их и вкусить их плоды, их необходимо практиковать. Переводы, подобные выполненным Эванс-Венсом, дают читателю живую картину тибетских учений. Но для того, чтобы следовать по этому запутанному пути, нужно найти ламу-учителя, потому что даже сейчас специфичные методы тибетского буддизма передаются от учителя ученику по линиям, уходящими своими корнями в века. 






Глава 12
ЯПОНСКИЙ ДЗЭН

Слово "дзен" происходит от санскритского "дхьяна". Культурный обмен между странами привел к тому, что в Японии появился дзен, который был связан с традицией "Вишуддхимагги" через китайскую школу "чань" - медитации. Те изменения, которые претерпел дзен во время своего путешествия во времени и пространстве из Индии 5-го века в Японии сегодняшних дней, более очевидны в его учении, чем в деталях практики. Доктринальные различия(во многом схоже с различиями буддизма тхеравады и махаяны) выявили эти изменения и затушевали сходство. Некоторые варианты дзен медитации (дзадзен) остались такими же, как полнота внимания и проницательность. В отношении полноты внимания все разновидности дзадзен расширили область его применения от сидячей медитации до всех жизненных ситуаций. 
Хотя сидячий дзанзен одобряется, этого нельзя сказать в отношении интенсивного изучения писаний. Один из прежних мастеров Сото дзен Гоген (1971, стр.62) писал:"Не имеет значения насколько хорошо вы говорите, что знаете... эзотерические и экзотерические доктрины; до тех пор ваш ум цепляется за тело, вы будете тщетно пересчитывать чужие сокровища, не приобретя их для себя даже на полпроцента". 
Дзадзен, как и Випассана, начинается с заложения прочного фундамента медитации; используется много разновидностей техник концентрации. Самадхи или Дхьяна является, согласно терминологии дзен, "великой фиксацией"или "состоянием единства" и, в котором различия между вещами растворяются, так что они предстают перед медитирующим в аспекте их тождественности. Эта стадия является промежуточной на пути к достижению конечной цели дзен. Судзуки предупреждает (1958, стр.135):"Если стадия великой фиксации принимается за конечную, не будет ни дальнейшего роста, ни прозрений сатори, ни проникновения в Реальность, ни разрывания оков жизни и смерти". Глубоких погружений еще не достаточно. Они являются необходимыми, но не являются достаточными шагами на пути к просветлению. Мудрость проницательности приходит после самадхи. 
Среди технических приемов дзен имеются несколько уникальных методов достижения Дхьяны. Одним из таких методов является коан (применяемый главным образом сектой Риндзай), который представляет собой вопрос или загадку, найти решение которой совершенно невозможно рассудочным путем. Чтобы найти "решение" на нее, нужно выйти за пределы мышления путем освобождения ума от языковых ограничений. (Миура и Сасаки, 1965). Получив коан, наподобие "Каким было твое лицо, до того как ты родился" или "Что такое Му", ученик все время удерживает его в уме. Что бы он ни делал, как только посторонние мысли вторгаются в его ум, он сразу отпускает их и снова возвращается к своему коану. Когда он обнаруживает, что его рациональный ум не способен решить неразрешимое, его концентрация достигает лихорадочного напряжения, приводящего к осознанию полнейшей безвыходности положения. Когда это происходит, то, что было полным коаном, уменьшается до символического фрагмента, например, просто "Му". Когда способность перескакивать с одного на другое совершенно истощается, приходит момент "прозрения". Мысли исчезают и медитирующий входит в состояние "дайгу" или состояние фиксации. Его коан "раскрывает все свои секреты" при вхождении в Самадхи (Судзуки, 1958). 
Ясутани - современный бонза, приехавший учить в Америку, - приспособил коан для нужд более продвинутых учеников. Он предложил начинающим концентрироваться на дыхании. Цель дзадзена рассматривалась им не как приведение пассивного ума в дхьяну, а как "достижение спокойствия и собранности ума в гуще деятельности". Поэтому его ученики занимались техниками концентрации до тех пор, пока не вырабатывали немного "дзерики" - ментальной силы, возникающей из однонаправленности ума. Плодами дзерики являются невозмутимость, решительность и потенциальная готовность ученика к "кесе-годо" - сатори "проникновения в истинную природу". Когда ученик использует, например, коан, его самадхи достигает завершения, тогда имеет место "абсолютное единство с Му, свободное от раздумий растворение в Му". На этой стадии "внутренне и внешнее сливаются в одно". После того, как было пережито это состояние, может иметь место "кэсе-годо", когда ученик будет видеть "все вещи такими, какие они есть". В состояние "кэнсе-годо" можно впадать где угодно и с различными степенями глубины и ясности. 
Дзерики укрепляет сатори медитирующего. Это помогает ему вынести свое пробужденное состояние за пределы одного только дзадзена. Дзерики, которое он развил в дзадзене, культивирует эффект сатори до тех пор, пока он не начинает формировать всю его повседневную жизнь. Когда ученик приобретает некоторый контроль над умом посредством упражнений в однонаправленности ума, таких как счет дыханий, или истощает свой рациональный ум в работе над коаном, Ясутани часто отсылает его к более продвинутой практике, методу "сикан-танза" или "простому сидению". При этом типе дзенской медитации ученик входит в возвышенное состояние концентрации без предварительно выбранного объекта концентрации. Он просто сидит, ясно осознавая все, что происходит в нем и вокруг него. Бдительный и полный внимания он сидит свободный от каких-либо точек зрения или оценивающих суждений, просто наблюдая. Эта техника полностью аналогична технике Випассаны. Родственной техникой является "подвижный дзадзен", при которой он полностью входит в каждое действие с абсолютным вниманием и ясным осознанием. Это соответствует стадии "простого внимания" Вишуддхимагги. Kapleau (1967) отметил эти тесные параллели и цитирует подстрочный перевод Пали Сутры по полноте внимания, как "предписание"для дзадзена: 
В видимом должно быть только видимое В чувствуемом должно быть только чувствуемое В мыслимом должно быть только мыслимое. 
Практике дзадзен сопутствуют многие виды "сатори", некоторые из которых могут быть переживаниями Дхьяны, другие встречаются на пути постижения. Ясутани предупреждает своих учеников, чтобы они игнорировали видения и интенсивные ощущения. Он говорит, что такие явления появляются, когда ученик достигает стадии "кэнсе", подобно тому, как они могут проявляться на стадии предварительной концентрации. Kapleau (1967) описывает стадию "фальшивого Сатори", называемого иногда "пещерой сатаны". На этой стадии медитирующий испытывает глубокую безмятежность и верит, что достиг своей конечной реализации. Через такое псевдоосвобождение следует прорваться точно так же, как через псевдонирвану на пути Випассаны. Последние шаги на пути к просветлению, согласно Kapleau, (1967 р.13) соответствуют тем стадиям, которые предшествуют Нирване на пути Випассаны."Усилия медитирующего направляются, с одной сторону, болезненным чувством внутреннего рабства, - разочарования в жизни и страха смерти, - а с другой стороны - убежденностью в том, что через Сатори человек может достичь освобождения. Ясутани отмечает, что Сатори обычно предшествует некоторый период переживания Самадхи. В очерке, посвященном своему обучению Дзен, Д. Т. Судзуки рассказывает о своем первом достижении Самадхи посредством коана "Му" (1970, р.10) "но этого Самадхи еще не достаточно. Вы должны выйти из этого состояния, пробудиться от него - это пробуждение и есть Праджня. А момент выхода из Самадхи и видения его так, как оно есть - это Сатори." 
Учителя Дзен подчеркивают необходимость совершенствования достигнутого впервые Сатори путем дальнейшей медитации - до тех пор, пока оно, в конечном счете, не будет пропитывать собой всю жизнь медитирующего. Судзуки (1949) описывает эту конечную стадию ума как стадию, когда факты повседневного опыта принимаются такими, какими они приходят; все события входят в сознание медитирующего и воспринимаются без реагирования на них. Это "нереагирование", как поясняет Blofeld (1962), "не означает впадения в тупой транс, но является исключительно ясным состоянием ума, в котором воспринимаются детали каждого явления без каких либо суждений или привязанностей." 
Ху Хай, старый мастер Дзен, выражает это такими словами: "Когда события происходят, не реагируйте на них. Удерживайте свой ум от остановки на чем бы то ни было." А дзенский мастер 14 века Бассуи поучает, что "дзадзен - это ни что иное, как всматривание в свой собственный ум, без презрения, но и без восхищения теми мыслями, которые в нем возникают. Такое нейтральное положение является и средством и целью Дзен. Оно должно выйти за пределы времени сидения в дзадзене, и должно быть привнесено во всю остальную жизнь. Рус Сасакаи (Miura, 1965, p.XI) объясняет: "Человек, опытный в практике дзадзен, не зависит от того, находится ли он в спокойном месте на своей подушке для сидения. Те состояния сознания, которые вначале достижимы лишь в медитации, постепенно становятся продолжительными, распространяясь на всякую деятельность, в которую он только вовлечен." 
На конечной ступени Дзен - стадии "не-ума", - спонтанная ясность Сатори проявляется во всех действиях. Здесь сливаются воедино цели и средства. Испытав непостоянство всех вещей, то, что "жизнь есть страдание, а все формы есть "ку" пустота и ничто", человек прекращает цепляться за феноменальный мир, хотя и продолжает действовать. 
Признавая глубину такой трансформации личности, Дзен делает некоторый упор на моральные предписания. Моральные заповеди специально не излагаются, скорее, их соблюдение вытекает, как побочное явление, из тех изменений сознания, который происходят при практике дзадзен. Томас Мертон (1965) пишет, что учение Дзен наследует дух Чжуан Цзы, даосского мудреца, который писал: 
"нет ни гонки, ни принуждения, ни привязанностей, ни потребностей; тогда все дела находятся под твоим контролем, и сам ты - свободный человек." 





Глава 13
"ЧЕТВЕРТЫЙ ПУТЬ" ГУРДЖИЕВА

Духовная система Георгия Гурджиева (1877-1948), привезенная на Запад после продолжительного путешествия по Азии и "встреч с замечательными людьми", является, по словам одного из его учеников, религиозным учением Востока, переведенным в "терминологию, не отталкивающую практические умы западных мыслителей." П. Д. Успенский (Ouspensky, 1971), другой ученик Гурджиева, называет эту систему "эзотерической школой", не приспособленной под массовые вкусы; школой, которая учит КАК должно быть сделано то, что согласно религиям ДОЛЖНО быть сделано, - т.е. как трансформировать человеческое сознание. Сам Гурджиев называет свое учение "четвертым путем" в отличие от традиционных путей факира, монаха или йога; путем "хитрого человека", который не удаляется от мира в уединенное убежище для медитации, но работает над своим сознанием в зеркале взаимоотношений с людьми, животными, имуществом и идеями. На продвинутой стадии ученик Гурджиева должен разделить приобретенное знание с другими, чтобы продвинуться еще дальше. Многочисленные гурджиевские группы второго, третьего и четвертого поколения развивали таким образом свои стили и характерные черты. Так как оригинальная школа Гурджиева использовала широкую гамму техник, то какая-либо современная группа может по своему усмотрению использовать или не использовать те методы, которые обсуждаются ниже, и заимствованы главным образом из книг Успенского. 
Гурджиев говорил, что большинство людей "спят", то есть живут автоматически, откликаясь на стимулы."Современный человек - говорил Гурджиев (Ouspensky, 1971) постепенно уклонился от того естественного типа, которым он должен был бы являться... восприятия и проявления современного человека... - это всего лишь результаты автоматических рефлексов той или другой части его совокупной сущности." Подобно Будде, Гурджиев понимает под нормальным состоянием человека состояние страдания. Люди из-за их неспособности видеть положение дел такими, как оно есть, остаются целиком подвластны эгоизму и животным страстям, таким как страх, возбуждение, гнев и погоня за удовольствиями. Однако страдание может дать нам толчок к свободе. Путь к освобождению состоит не в общепринятых понятиях добродетельной жизни, а в преднамеренной программе по самотрансформации. Средство, которое предлагает Гурджиев, начинается с самонаблюдения. Кеннет Уокер (Walker, 1969, p.206), который учился у Успенского и Гурджиева, поясняет это так: "Мы заключены в тюрьму нашего ума, и сколь бы мы ни расширяли и ни приукрашивали их, мы все равно остаемся взаперти в их стенах. Если мы хотим когда-нибудь прокинуть эти стены, то первым шагом должно быть наше понимание той ситуации, в которой мы находимся, и видение при этом того, каковы мы есть на самом деле, а не каковыми бы мы хотели быть. Это может быть достигнуто путем поддерживания в себе состояния пассивного осознания..." 
Далее Уокер описывает технику "самовоспоминания" - умышленного разделения внимания таким образом, чтобы направить часть его обратно на самого себя. В своих многочисленных и непостоянных "Я" человек учреждает осознание, которое только наблюдает все остальное - это "наблюдающее Я" или "свидетель". Вначале очень трудно достичь устойчивости "наблюдающего Я", и начинающий то и дело забывает про то, что нужно помнить о самом себе, и самонаблюдение переходит в полное отождествление с тем "Я", которое господствует над его умом в данный момент. Но при наличии у начинающего настойчивости, самовоспоминание укрепляется, так как, говоря словами Успенского, чем больше мы понимаем наше настоящее состояние, состояние сна, тем настоятельнее мы ощущаем необходимость изменить его." Самовоспоминание напоминает "полноту внимания", о которой мы уже говорили выше. Психологической установкой, необходимой при этом методе, является самоотделение, при котором наши собственные мысли и поступки рассматриваются как принадлежащие другому человеку, с которым мы лишь поверхностно знакомы. Успенский (цит. по. Walker, 1969, p.40) предлагал "наблюдать за собой очень внимательно, и вы тогда увидите, что это не ВЫ, не ВАШЕ Я, а некое "ОНО" говорит внутри вас; движется и чувствует, смеется и плачет внутри вас; подобно тому, как идет дождь, потом проясняется, а после снова идет дождь. Все происходит в вас, а ваша главная задача - следить и наблюдать за происходящим." 
Когда ученик осознает, что в его самонаблюдении был допущен перерыв, то он снова возвращает свой отвлекающийся ум к задаче самонаблюдения. Хотя гурджиевские группы используют различные технические приемы, чаще всего они являются второстепенными по отношению к самовоспоминанию. Решающим же является искусство направления внимания на самого себя. Успенский (1971) говорит, что как состояние транса в Самадхи, так и нормальное состояние отождествления, "которое ограничивает свободу человека некоторой малой частью самого себя" противоположны его цели. При самовоспоминании, так же как и в Випассана-медитации, "искажающие зеркала личности" отбрасываются для того, чтобы можно было видеть самого себя. В самовоспоминании, как и при полноте внимания в практике "дзадзен", человек принимает себя полностью, без комментариев и без присвоения имен тому, что он видит. 
Другим примером гурджиевских упражнений на самовоспоминание является сосредоточение на каком-нибудь одном аспекте повседневного поведения на протяжении всего дня - например, на движении рук или на мимике лица. Вот еще одна инструкция для самовоспоминания: "Где бы ты ни находился, что бы ты ни делал, помни о своем присутствии и наблюдай за всем, что ты делаешь." Эта инструкция аналогична тем, которое предлагаются для достижения полноты внимания. Возможно, такое сходство между системами не случайно. И Гурджиев и Успенский бывали в тех странах, где Випассана и подобные ей техники передавались достаточно правильно для того, чтобы научиться им, и Гурджиев в этом смысле являлся великим заимствователем, передатчиком и преобразователем учений Востока. 
В течении практики самовоспоминания ученик приходит (как и на пути Випассаны)