о характере восприятий у тех монад, которые
не обладают разумной душой, а с другой - показать, в чем состоит различие
между монадами. Ведь Лейбниц допускает бесконечное множество монад, ни одна
из которых не тождественна другим, и все они различаются по степени ясности
и отчетливости своих восприятий и, соответственно, по силе своих
стремлений. Только при условии, что между ясными и отчетливыми
восприятиями, которыми обладают высшие монады, и смутными и спутанными,
которыми обладают монады низшие, существует бесконечное множество
промежуточных ступеней, число монад может быть актуально бесконечным.

В отличие от Декарта Лейбниц, как видим, опирается на понятие актуальной
бесконечности, играющее важную роль как в его монадологии, так и в физике.
Число простых субстанций у Лейбница актуально бесконечно, потому что только
актуально бесконечное может воплотить в себе принцип абсолютного различия,
положенный Лейбницем в основу философии.

К допущению актуальной бесконечности Лейбница побудили также его
размышления над обоснованием инфинитезимального исчисления. Как в свое
время Галилей, отправляясь от понятия бесконечно малой скорости и
бесконечно малого расстояния, пришел к необходимости допустить актуально
бесконечное множество бесконечно малых (неделимых), так и Лейбниц, двигаясь
аналогичным путем, оказывается перед необходимостью ввести понятие
актуальной бесконечности. Но в отличие от Галилея он пытается построить
метафизику, с помощью которой можно было бы обосновать понятие актуальной
бесконечности, разрешив те противоречия, которые с этим понятием связаны.

Однако разрешить противоречия актуальной бесконечности Лейбницу не удалось.
Об этом особенно наглядно свидетельствует неопределенность его позиции
относительно актуальной бесконечности в математике: Лейбниц то склоняется к
принятию актуально бесконечно малого, то допускает в математике только
потенциально бесконечное. Особенно характерна в этом отношении статья
Лейбница, написанная в форме диалога между Пацидием и Филалетом в 1676 г.-
"Пацидий - Филалету".

Итак, благодаря введению бессознательных восприятий Лейбниц избегает
парадоксального вывода о том, что все субстанции в мире - это
субстанциальные формы, или души, а значит все они способны мыслить. Монады
различаются между собой по степени ясности и отчетливости своих восприятий:
от низших, восприятия которых смутны и бессознательны, до высших -
человеческих душ, у которых наряду с бессознательными восприятиями имеют
место также и весьма отчетливые, сопровождающиеся сознанием. Таким путем
Лейбниц разрешает проблему, возникающую в связи с допущением некоторого
подобия "души" даже в вещах неживой природы. В результате выстраивается
своего рода лестница простых субстанций - от низших к высшим, которая
позволяет взглянуть на природу с точки зрения развития. Эта точка зрения,
чуждая в целом XVII веку, открывает перспективы, в частности, для создания
теоретического фундамента биологических наук.

7. Природа - непрерывная лестница существ

Не в меньшей степени, чем потребности разрешить метафизическую проблему
простого и сложного и математическую проблему обоснования дифференциального
исчисления, монадология Лейбница обязана своим появлением на свет
изобретению микроскопа. Именно микроскоп позволил сделать ряд открытий в
области микробиологии, положивших начало новому этапу в развитии этой
отрасли знания. Итальянец Марчелло Мальпиги положил начало исследованиям
микроскопической анатомии высших животных, а также описал микроструктуру
растений и беспозвоночных животных. "Голландский микроскопист и один из
конструкторов микроскопа Антони Левенгук обнаружил форменные элементы крови
- красные кровяные тельца, углубил исследование капилляров, изучал
микроскопическую анатомию глаза, нервов, зубов. Ему принадлежит открытие в
1677 г. сперматозоидов... Исследования Левенгука положили начало изучению
простейших. Он открыл инфузории, саркодовых, бактерии. Все эти формы он
объединил под общим названием "анималькули", т.е. зверьки, мелкие животные,
так как не сомневался в их животной природе".

В 60-х гг. XVII столетия Роберт Гук описал клеточное строение растительных
тканей; в своей работе "Микрография, или Некоторые физиологические описания
мельчайших телец при помощи увеличительных стекол" он рассматривал клетки
как поры, "пузырьки" в структуре растительной ткани. Благодаря микроскопу
удалось сделать важные открытия и в области эмбриологии. Под впечатлением
открытия Левенгука Ян Сваммердам и его соотечественник и современник
голландский ученый Ренье де Грааф делают наблюдения развития зародыша. На
основании своих наблюдений Сваммердам выдвинул теорию предобразования
зародыша, которая затем оформилась в целое направление, получившее название
преформизма. Кроме Сваммердама и Левенгука, идею преформизма разделяли
Мальбранш, Бонне, Робине, Галлер и др. Разделял эту идею и Лейбниц, у
которого она получила философское обоснование и в свою очередь
содействовала окончательной кристаллизации монадологии.

"Исследования новейшего времени нам показали, - пишет Лейбниц, - что живые
существа, органы которых нам известны, т.е. растения и животные, возникают
не из гниения или из хаоса, как это думали древние, но из предобразованного
семени, следовательно, путем превращения ранее существовавших живых
существ. В семени животных взрослых находятся маленькие животные, которые
через посредство зачатия принимают новую оболочку, ими усвояемую и дающую
им возможность питаться и расти... И как животные вообще не возникают при
зачатии и рождении, так же точно они и не уничтожаются всецело в том, что
мы называем смертью..." Монады - Лейбниц не скрывает этого - мыслятся по
аналогии с этими мельчайшими животными, но не потому, что эти живые
существа так мелки, что уже не могут быть разделены, - монада понимается
Лейбницем как живое существо, взятое не в его внешне-телесном виде, а
изнутри, как единство жизни. Что же касается внешней формы живого существа,
то каким бы малым оно ни было, в нем, согласно Лейбницу, всегда будут
содержаться еще более мелкие - и так до бесконечности. Именно взятые
изнутри как центры жизненных сил, обладающие восприятием и стремлением,
животные, как бы примитивны они ни были, никогда не рождаются и не
погибают, а только испытывают различные превращения. Точно так же и души,
говорит Лейбниц, имея в виду не только человеческую душу, не покидают
своего тела и не переселяются в новое: нет метемпсихоза, а есть только
метаморфоза.

Очевидно, что на эти размышления Лейбница навело именно открытие
сперматозоидов, которых он называет "семенными животными" и развитие
которых в эмбриональный период служит для Лейбница моделью для развития
монад, которые из простых и лишенных разума могут подняться в своем
развитии до разумных.

Открытие клеточного строения тканей животных и растений, поразившее
воображение многих ученых XVII в., дало модель также и для понимания
Лейбницем процесса образования сложных агрегатов из простых монад.
"Существуют субстанции простые, действительно отделенные друг от друга
своими действиями и беспрерывно изменяющие свои отношения. Всякая простая
субстанция или особая монада, составляющая центр и начало единства
субстанции сложной (например, животного), окружена массой, состоящей из
бесконечного множества других монад, слагающих собственное тело такой
центральной монады...". Монады, таким образом, составляют что-то вроде
колонии полипов, однако это составное образование организовано так, что
более развитая монада, обладающая более отчетливыми восприятиями, как бы
господствует над остальными, являясь центральной монадой, или душой живого
существа.

По отношению к животному Лейбниц, как и все философы XVII в., нередко
употребляет выражение "естественный автомат" или "естественная машина". Но
это не значит, что он, подобно Декарту, действительно отождествляет его с
машиной. По Лейбницу, естественная машина - это та, которая создана
божественным Творцом, в отличие от искусственной, которая создана
человеком. Естественная машина в каждой мельчайшей своей части остается
машиной, и сколько бы мы ни разлагали ее, она до бесконечности будет
состоять из автоматов же, так что мы никогда не доберемся до простого,
мертвого материального вещества. Иначе, говоря, живое существо, по
Лейбницу, состоит из живых же существ, и каждое из последних опять-таки из
живых существ, и так до бесконечности.

Различие между Декартом и Лейбницем можно было бы сформулировать так:
Декарт хочет вывести живое из неживого, объяснить организм, исходя из
законов механики; напротив, Лейбниц - если говорить о его метафизике -
стремится объяснить даже неживое, исходя из живого, и видит в механизме,
так сказать, внешнюю форму проявления организма. Это не значит, конечно,
что Лейбниц пытается ввести в состав механики такие понятия, как цель
(энтелехия), влечение (конатус) одного тела к другому или, напротив, их
взаимное отвращение. Такого рода объяснение физических явлений Лейбниц
резко критикует не толькo у средневековых схоластиков, но даже и у Ньютона,
упрекая его в незаконном обращении к "оккультным силам": всякое признание
действия на расстоянии Лейбниц считает уступкой ненаучному подходу к
природе. В самой механике Лейбниц, как мы уже говорили, исходит только из
количества, формы и движения и в этом пункте не отличается от Декарта. Но
"живое начало" в неорганической природе, по Лейбницу, дает себя знать в
виде силы, изначально присущей всякому телу, и Лейбниц убежден, что
изучение только кинематических законов природы недостаточно для ее
адекватного постижения: необходимо дополнить кинематику динамикой. Это - в
пределах самой физики. А в метафизике требование Лейбница "понимать неживое
из живого" оборачивается уже прямой противоположностью декартовой
установке. Декарт отказывал животным не только в простейших формах душевной
жизни, таких, как восприятие и стремление, но отрицал у них даже наличие
ощущения. Наиболее резко это представление о животном как о чисто
рефлекторном механизме сформулировано у Мальбранша, который полагал, что
животные не могут ни видеть цвет, ни слышать звук, ни испытывать
удовольствие или боль, ибо это состояние сознания, а у животных сознания
нет. Бессознательных же ощущений и восприятий картезианцы не допускали, -
здесь Лейбниц как раз и открыл самый уязвимый пункт философии Декарта и его
последователей.

Вот характерный пример предельной последовательности Мальбранша: "У
животных нет ни разума, ни души, как обыкновенно понимается душа. Животные
едят без удовольствия; они кричат не от страдания, они растут, не зная
того; они ничего не желают; ничего не боятся; ничего не познают; и если они
действуют таким образом, который указывает на разум, то это происходит от
того, что Бог при сотворении их имел в виду сохранить их и потому образовал
их тело таким образом, что они машинально, а не от боязни, избегают всего,
что может уничтожить их". Таким образом, даже высшие из организмов,
согласно картезианцам, не обладают ощущением. По Лейбницу, напротив,
ощущением (перцепцией) обладают не только животные и растения, но и все
вообще простые субстанции природы. Вот в этом смысле мы и говорим, что
Лейбниц объясняет даже неживое по модели живого.

Декарт является предшественником того направления в биологии, которое
впоследствии получило название эпигенеза: он рассматривает процесс
возникновения организма, исходя из внешних факторов, содействующих его
формированию, и не придает существенного значения наследственным
предрасположениям, внутренним особенностям, которые затем развертываются во
взрослом организме. И это вполне соответствует его представлению об
организме как о машине, в которой, если выражаться строго, нет ничего
внутреннего.

В противоположность Декарту, Лейбниц убежден, что в семени, из которого
развивается зародыш, уже заложены все свойства будущего организма.
Подчеркивая значение внутреннего (монада - это ведь и есть простая
субстанция "изнутри"), Лейбниц настаивает на несводимости простого к сумме
частичек целого - к совокупности внешних элементов. В этом главный пункт
его спора с картезианцами. Спор идет не о том, существует ли простое и
неделимое начало вообще, - ведь картезианцы тоже признают за таковое
субстанцию мыслящую, - а о том, существует ли неделимое также и в природе.
Лейбниц отвечает на этот вопрос положительно, тогда как Декарт и его
последователи - отрицательно.

Применительно к живой природе картезианцы защищали идею, получившую
впоследствии название эпигенеза, тогда как Лейбниц философски обосновывал
теорию преформизма. Исследования К.Ф. Вольфа в середине XVIII в. нанесли
серьезный удар позиции преформистов: "теория генерации" Вольфа базировалась
на научной программе Декарта и была развитием идей эпигенеза, которые
возобладали во второй половине XVIII и в XIX столетии. Однако открытия
Вейсмана и Моргана показали, что в теории преформизма тоже было нечто
рациональное, и, хотя в зародыше нет еще зачатков органов взрослой особи,
однако в нем есть некоторая наследственная информация, предрасположение к
определенному направлению развития. Именно учет обоих факторов - как
внешних условий развития зародыша, так и его внутреннего предрасположения -
открывает сегодня возможность для научного исследования генезиса живого
существа.

Особое значение для развития наук о живой природе имела также теория
непрерывности, примененная Лейбницем к пониманию как индивидуального
развития, так и истории всего рода живых существ. Теория непрерывности
Лейбница вносила в живую природу идею развития, которой сам Лейбниц
придавал принципиальное значение. Согласно этой идее, вся природа есть
непрерывная лестница существ, низшие ступени которой занимают наименее
развитые - неорганические существа (по Лейбницу, они тоже - существа, ибо
природа везде полна жизни), промежуточные ступени - бесчисленное множество
переходных форм - от неорганических к простейшим одноклеточным организмам,
от них - к растениям, далее - к примитивным животным, от них - ко все более
сложным и, наконец, - к человеку. Этот единый ряд, члены которого
располагаются в порядке возрастания уровня развития, нигде не должен иметь
перерыва: все его члены имеют между собой непрерывную связь, которую только
нужно раскрыть, ибо она не всегда непосредственно явлена человеку. "Люди,
таким образом, находятся в близкой связи с животными, животные - с
растениями, а растения - с ископаемыми окаменелостями, в то время как эти
последние опять-таки связаны с телами, которые являются нам в чувственном
созерцании. Закон непрерывности гласит: если существенные органы одного
существа приближаются к органам другого, то и все остальные свойства
первого должны непрерывно приближаться к свойствам второго. Так с
необходимостью все порядки природных существ образуют одну-единственную
цепь, в которой различные классы, подобно многочисленным кольцам, так тесно
друг с другом соединены, что для чувств и воображения невозможно точно
указать пункт, где начинается один класс и кончается другой..."

Лейбниц указывает, в каком направлении следует работать биологам, чтобы
открыть те промежуточные виды, которых недостает в цепи живых существ. "Нет
ничего необычайного в существовании зоофитов, или, как их называет Гудде,
растение-животных, - как раз их существование полностью соответствует
порядку природы. Принудительная сила закона непрерывности для меня столь
незыблема, что я ни в малейшей степени не был бы удивлен открытием
промежуточных существ, которые по некоторым своим особенностям, например
питанию и размножению, с одинаковым правом могли бы быть отнесены к
растениям, как и к животным. Да, я, повторяю, не только не был бы удивлен
этим, но я даже убежден, что такие существа должны быть и что естественной
истории в один прекрасный день удастся обнаружить их, если только она
доскональнее изучит бесконечность живых существ, которые из-за своей
малости ускользают от обычных исследований или же скрываются внутри земли
или в глубинах вод".

Именно Лейбницу принадлежит разработка и логическое обоснование идеи
развития, которая была чужда XVII столетию и которая только к концу XVIII -
началу XIX в. стала пробивать себе путь в сознание философов и ученых.
Лейбниц был прав, отмечая, что его век еще не созрел для восприятия этой
идеи. "Принцип непрерывности,- говорит он,- не вызывает у меня ни малейшего
сомнения, и он мог бы послужить цели обоснования ряда важных истин той
подлинной философии, которая возвышается над чувствами и воображением и
ищет источник явлений в интеллектуальных сферах. Я льщу себе, что у меня
есть некоторые идеи такого рода философии, но век не созрел для того, чтобы
воспринять их".

8. Проблема континуума и вопрос о связи души и тела

Монадология Лейбница, таким образом, в значительной мере обязана своим
возникновением открытиям в биологии и особенно в эмбриологии. Однако
аналогия, которую проводит Лейбниц между мельчайшим живым организмом и
монадой, как бы она ни помогала воображению, в то же время не способствует
прояснению понятия монады. Эта аналогия скорее мешает созданию ясного
понятия, поскольку живой организм, как бы мал он ни был, всегда имеет
пространственное протяжение, которого не имеет, по определению Лейбница,
монада. В результате нам легко представить себе, как путем соединения
множества мельчайших организмов-клеток составляется тело животного или
растения, но мы не имеем права по аналогии с этим мыслить себе соединение
монад - ведь монада лишена протяжения, и, сколько бы мы ни "складывали"
таких непротяженных единиц, из них не получится протяженного тела. Здесь
перед нами - опять-таки зенонов парадокс непрерывности: непрерывное нельзя
получить из суммы неделимых.

А в то же время у Лейбница мы встречаем оба утверждения, каждое из которых
противоречит другому. С одной стороны, он определяет монаду как простую
субстанцию, не имеющую частей (не иметь частей - это и значит быть
простым). И поясняет при этом, что "где нет частей, там нет ни протяжения,
ни фигуры, и невозможна делимость". С другой стороны, он говорит, что
"сложная субстанция есть не что иное, как собрание или агрегат простых".
Что же, значит, из суммы неделимых мы получаем непрерывное? Ибо что такое
сложное, как не непрерывное, бесконечно делимое, имеющее фигуру и
протяжение?

Проблема континуума имеет у Лейбница и еще один аспект, с философской точки
зрения не менее важный: в этой форме Лейбниц обсуждает традиционную для
XVII-XVIII вв. проблему соотношения души и тела. И в самом деле: неделимое
(монада) - это душа, ибо все телесное делимо; непрерывное же и бесконечно
делимое - это тело. Вопрос стоит так: может ли сложная субстанция, т.е.
тело, быть составлена из простых, т.е. душ? Или, быть может, это "состоит"
надо понимать в каком-то другом, не буквальном смысле?

Послушаем Лейбница. "Всякая простая субстанция, или особая монада,
составляющая центр и начало единства субстанции сложной (например,
животного), окружена массой, состоящей из бесконечного множества других
монад, слагающих собственное тело такой центральной монады; сообразно
изменениям этого тела она представляет, как бы в некоторого рода центре,
вещи, находящиеся вне ее".

Отсюда видно, что Лейбниц мыслит тело как совокупность бесконечного
множества монад, объединенных между собой в нечто целое высшей монадой,
которая составляет организующий центр данного тела. Это значит, что тело
есть масса только с точки зрения этой высшей монады, а само по себе оно
состоит из неделимых, и, стало быть, в строгом смысле слова не есть нечто
непрерывное. В любом теле, согласно Лейбницу, заключено актуально
бесконечное множество неделимых - монад. Но в таком случае мы можем
говорить о теле не в буквальном, а в каком-то переносном смысле.

И тем не менее Лейбниц везде говорит именно о теле, в соединении с которым
монада - любая монада, а не только вы