к его лирике. Поэт  был  оригинальным  мыслителем,  следующим  в
русле европейской мысли и порой идущим самостоятельно. Как поэта и мыслителя
его ценил Шопенгауэр. Леопарди почти не был знаком с философией  Гегеля,  но
гегелевское диалектическое понимание мира было ему близко,  и,  быть  может,
это было типологическое схождение. Созвучны также их взгляды на природу.
     В своей "Бесконечности" Леопарди еще считал  возможной  гармонию  между
человеком и мирозданием, но позднее он отрешился от этой веры. В его  лирике
и дневниковых записях возникает зловещий образ "мачехи-природы",  в  котором
прослеживается некая диалектическая  двойственность.  Будучи  матерью  всего
сущего, природа стала злой мачехой, обрекая людей на страдания,- причина, по
которой  мировое  зло  неисповедимо  и  неискоренимо.  Леопарди  никогда  не
принимал всерьез эсхатологических мифов, и его пессимизм не знает панических
настроений, страха перед  судьбой.  Дело  здесь  не  только  в  человеческой
гордости, но и в растяжимости самого понятия скорби. "Нет  такого  отчаяния,
которое не содержало бы в себе надежду",- пишет Леопарди в своем "Дневнике".
     Скорбь для Леопарди - это понятие  экзистенциальное,  ибо  в  ней  сама
сущность мира, а все люди - братья во скорби,  будь  то  богачи  или  нищие,
молодые или старые, красавцы или уроды, потому что никто не избежит  смерти.
Скорбь - это сущностный философский смысл бытия, а в плане художественном  -
структурообразующее начало поэтического  образа.  В  то  же  время  она  для
Леопарди  вполне  реальное  лирическое  чувство,  все  оттенки  которого  он
воплотил во всем их многообразии. Скорбь в его поэзии выступает как  чувство
нравственное, рождающее благородные порывы души. Она могла быть  героической
("К Италии", "Брут младший"), стоической ("Последняя  песнь  Сафо",  "Ночная
песнь  пастуха,  кочующего  в  Азии");  скорбь  у  него   могла   обернуться
элегическим раздумьем ("К себе самому"), горькой иронией  ("Палинодия")  или
тем, что он сам называл  "своей  сладчайшей  мукой"  -  любовью  ("Любовь  и
Смерть", "К Сильвии", "Неотвязная мысль").
     "Ночная песнь  пастуха"  -  одно  из  самых  значительных  произведений
второго периода творчества. Образ ночного странника  воплощает  собой  вечно
ищущую человеческую душу. И рядом - образ пустыни,  земной  и  небесной,  по
которой совершает свой путь луна,  олицетворяющая  извечность,  божественное
начало в природе. Между луной и человеком та же отчужденность, что  и  между
природой и человеком. Пастух вопрошает безответную луну:

     Ужели не гнетет
     Жизнь эта - пастуха,
     А жизнь твоя - тебя? Куда стремится
     Путь краткий мой и твой извечный ход?

     Контраст и тождество здесь слиты воедино, поскольку луна и пастух - оба
"угнетены". Стихотворение пронизано идеей вечного движения, но движение  это
в лучшем случае - круговорот, не дающий выхода. По  замкнутому  кругу  ходит
бессмертная луна и  смертный  пастух,  за  которым  бездумно  бредет  стадо,
олицетворяющее  собой  бессмысленное  "довольство  своей  праздностью".   Их
дополняет образ старика с котомкой на плечах, спешащего в  безумном  беге  к
собственному  концу.  Романтический  контраст  этой  идиллии  в   соединении
беспредельности пространства с заданностью движения. Разрыв замкнутого круга
возможен, хотя это лишь из области желаемого. "Если мы не можем обладать, то
никто не лишил нас права желать",- пишет Леопарди в  "Дневнике  размышлений"
.
     В итальянской критике "Ночную песнь  пастуха"  часто  называют  "Лунной
сонатой" Леопарди. Как и в известной бетховенской сонате, природа у Леопарди
полна таинственности и напряженного молчания. Ночь смешала мрак и свет, и  в
этом смешении как бы сокрыта тайна грядущего дня.
     В лирике второго периода проявляются и богоборческие начала. Они есть в
"Бруте младшем", герой которого причисляет себя к  "роду  Прометея";  слышны
они также в  последних  строках  "Любви  и  Смерти",  где  лирический  герой
выступает "с челом открытым, рвущимся к борьбе, с  бичующей  рукой,  залитой
кровью". Лирике итальянского поэта присуща трагедийность, и многие его стихи
напоминают финальные монологи в пятом акте трагедии.
     В   отличие   от   классицистов,   Леопарди   не   любит   традиционных
мифологических персонажей, но  иногда  сам  сотворяет  мифы.  Именно  так  и
начинается его повествование в стихотворении "Любовь и Смерть";

     Сестер Любви и Смерти первый крик В один раздался миг.
     Прекрасней их на нашей нет планете
     И на иных, и нет нигде на сеете.

     Но как дисгармоничны, неравносложны эти  начальные  строки!  И  в  этой
дисгармонии изначальность трагического.
     Тема любви и смерти - одна из древнейших в поэзии,  и  само  библейское
изречение "сильна, как смерть, любовь" сохраняет свой смысл в  произведениях
Леопарди. В этом союзе прекрасного и трагического  отражается  романтическая
диалектичность.  У  Леопарди   любовь   и   смерть   -   это   тождество   и
противоположность одновременно, порождение злой судьбы, но зато - лучшее  из
ее порождений.

     Над смертной жизнью вместе пролетая,
     Они - для сердца мудрого оплот.

     В понятии поэта трагический удел предпочтительней прозябания  и  жизни,
лишенной счастья. Так, в "Бруте младшем" и в "Последней  песне  Сафо"  герои
предпочитают смерть безрадостному и унизительному  существованию,  и  смерть
для них оказывается единственно возможным проявлением свободы воли. Смерть и
любовь, считает Леопарди, даны немногим, лишь  обладателям  мудрого  сердца,
или свободным духом.  Лирическим  и  одновременно  трагичным  можно  назвать
стихотворение "Консальво", в  котором  умирающий  юноша  просит  любимую  им
Эльвиру поцеловать его на прощанье. Девушка дарит ему поцелуй, но не  любви,
а скорее жалости и сострадания.  Но  для  умирающего  это  единственный  миг
счастья.  Представление  Леопарди  о  счастье  соответствует   романтическим
воззрениям, согласно которым счастье не долговечно,  а  всего  лишь  миг,  и
ценность  жизни  определяется  наличием  этого   "наполненного   мгновения".
"Вершинные"  моменты  в  жизни  человека  противостоят  годам   тусклого   и
безрадостного существования.
     Как и многих романтиков,  Леопарди  привлекала  поэзия  малых  форм,  и
морально-философская лирика занимает значительное место в его  наследии.  Он
был   оригинален   в   осмыслении   поэтических   жанров,   отказавшись   от
классицистского разделения их на низкие и высокие, а также от  традиционного
для итальянской поэзии сонета, к которому прибегал лишь изредка.
     Интимная лирика Леопарди может быть камерной, раскрывающей  элегические
настроения героя. Таково короткое стихотворение "К себе  самому",  где  поэт
умоляет свое сердце успокоиться и забыть  о  недавно  пережитых  "прекрасных
обманах":

     Умолкни навеки. Довольно
     Ты билось. Порывы твои
     Напрасны. Земля недостойна
     И вздоха. Вся жизнь -
     Лишь горечь и скука. Трясина - весь мир.

     Поэт нередко противопоставляет слово и ритм. Так  и  в  рассматриваемом
стихотворении слова успокаивают, а  ритм  стиха  с  постоянными  переносами,
обрывистостью фраз, перебоями и незавершенностью строки воспроизводит биение
чувства. Это, пожалуй, самое "чеховское" стихотворение  у  Леопарди,  и  оно
чаще других переводилось на русский язык. О  русской  леопардиане  появилось
очень интересное исследование итальянской славистки Донаты Муредду "Леопарди
в России", в котором дается история восприятия поэта в России и  анализ  его
переводов .
     Позднее  в  творчестве  Леопарди  заметно  возрастает  роль  сатиры   и
намечается преодоление скорби. Тридцатые годы в Европе отмечены  зарождением
новых надежд. В 1831 году создается организация "Молодая  Италия",  а  затем
появляется союз "Молодая Европа". Именно тогда возникла "европейская  идея",
которой суждено было  осуществиться  через  полтора  столетия.  Ее  активным
проводником в Италии стал флорентийский  журнал  "Новая  антология",  вокруг
которого сплотились видные экономисты, историки, писатели, активные  деятели
движения Рисорджименто. Леопарди не мог не примкнуть к этому кругу передовой
интеллигенции. Он давно уже не был затворником Реканати,  успев  побывать  в
Риме, Болонье, Пизе.  Да  и  во  Флоренции  поэт  стал  частым  гостем,  где
познакомился со светской красавицей Фанни Тарджони Тодзетти, которую  считал
единственной большой любовью, хотя и безответной, как и все другие.
     Закат жизни Леопарди провел в Неаполе, у  подножия  Везувия.  Благодаря
помощи друзей жизнь поэта стала более сносной, и он вынашивал  новые  планы.
Однако силы были на исходе, и  14  июня  1837  года  Леопарди  скончался  от
сердечного приступа, приняв смерть спокойно, в полном сознании.

     В последние годы жизни из-под пера Леопарди вышли поэма "Паралипомены к
Батрахомиомахии", а также две большие идиллии -  "Палинодия"  и  "Дрок,  или
Цветок пустыни". Это был закономерный  итог  его  поэтической  деятельности.
Сатирическая  поэма  была   своеобразным   дополнением   к   древнегреческой
"Батрахомиомахии" ("Войне мышей и лягушек"), которую Леопарди переводил  еще
в отроческие годы и автором которой считал Гомера. Да и сам жанр идиллии был
воспринят им в древнегреческой лирике. Но  идиллия  итальянского  поэта  XIX
века стала иной, а ее лиричность носит более утонченный  и  интеллектуальный
характер. Особой же оригинальностью отличается разработанный  Леопарди  жанр
большой  идиллии,  построенной  по  музыкальному  принципу.  В   основе   ее
композиции лежит система противоборствующих и многовариантных лейтмотивов, с
беспредельным  пространством  и  открытым  временем.  Мир  больших   идиллий
разомкнут, и присутствующая  в  нем  личность  всегда  соотносится  с  целым
мирозданием без опосредующих  звеньев.  Эта  личность  гуманна  и  готова  к
состраданию, и, что  самое  главное,  она  духовно  независима.  А  духовная
независимость  воспринималась  как  одно   из   проявлений   столь   ценимой
романтиками свободы. Большие идиллии  Леопарди,  скорбные  в  своей  основе,
могут совмещать лирику и сатиру, печальное и смешное.
     Такова сатирическая идиллия "Палинодия", что в  переводе  с  греческого
означает - двойное отречение. В ней автор высмеивает идеологию  современного
ему оптимизма. Основной  мотив  "Палинодии"  связан  с  образом  счастливого
будущего, "которое сулят все газеты".  И  в  этом  грядущем  "золотом  веке"
всеобщего благоденствия выделяется тема технического прогресса,  машинизации
и засилья прессы. Сам стиль стихотворения, приближенный к публицистическому,
необычен для поэзии Леопарди из-за обилия политической и социальной термино-
логии,  географических  названий,  глаголов  в  будущем  времени.  Увлекшись
иронией, автор смешивает воедино блага и бедствия. Здесь впервые у  Леопарди
появляется тема социального контраста:

     Голодный нищий будет у богатых
     Слугою и работником, в любой
     Общественной формации...

     Последняя идиллия  Леопарди  "Дрок,  или  Цветок  пустыни"  тематически
продолжает философскую тему "Ночной песни  пастуха".  Здесь  вновь  знакомый
мотив ночи-бесконечности и та же тема пустыни мира. Но вместо условной  Азии
появляется картина Юга Италии: Неаполь, Везувий, Помпея. В годы работы поэта
над этим произведением близ Везувия производились археологические  раскопки,
и древняя Помпея впервые предстала взорам ошеломленных жителей XIX века.
     Пространство в "Дроке"  обретает  большую  материальность,  а  время  -
исторический отсчет. Поэт напоминает о том, что восемнадцать веков  отделяют
его  от  трагического  последнего  дня  Помпеи.  Бесконечность   заполняется
звездами, и в них поэт видит материальные астрономические тела. У него  даже
мелькает мысль: а что, если бы оттуда, из  космической  дали,  взглянуть  на
нашу землю? Эту мысль поэта позднее подхватит  и  разовьет  Рильке  в  своих
"Фонтанах" (1900).
     Образ  жесткой  мачехи-природы,  враждебной  человеку,   воплотился   в
символическом образе Везувия и в исторически конкретном  облике  разрушенной
Помпеи. В стихотворении  многократно  возникает  тема  круговорота  времени.
Везувий не раз обрушивал потоки смертоносной лавы на селения людей. И сейчас
крестьянин, живущий в этих местах, с  тревогой  поглядывает  на  огнедышащую
гору в ожидании новых бедствий. Но на этот раз круговорот  истории  осмыслен
по-новому, и в нем возможны повторения  светлых  периодов.  Лава  продолжает
угрожать человеку, но на склонах Везувия вырос нежный и пахучий дрок.
     Образ душистого дрока - емкий, многозначный символ  лживого  порождения
природы. Беззащитный и хрупкий, он живет на склоне  огнедышащего  Везувия  и
дарит пустыне свежий аромат. Какой урок человеку!
     Понятие о круговороте истории у Леопарди как будто  и  не  противоречит
его  вере  в  поступательное  движение  человеческой  мысли.  Верный   своим
просветительским убеждениям, поэт и здесь прославляет человеческую мысль:

     Ту мысль, благодаря которой мы
     Из варварства едва лишь
     Восстали...

     В "Дроке" появляется образ "содружества  людей",  сплоченных  в  "одном
союзе"  общим  стоическим  сопротивлением   жестокой   "мачехе-природе",   и
приобщившийся к  этому  "союзу"  лирический  герой  уже  не  чувствует  себя
обреченным. Его надежда на будущее еще очень хрупка.  Она  выстрадана  и  со
всех сторон теснима мотивами  скорби,  сомнения,  иронии  и  самоиронии.  Но
значительно и сцепление добрых  мотивов:  "содружество  людей",  бесстрашный
цветок пустыни, одухотворенная мысль и  раскрывающаяся  картина  бесконечной
красоты мира.
     Поэтический образ в лирике Леопарди строится на сочетании конкретного и
неопределенного, привычного слова и необычной интонации стиха. Лексика поэта
отличается  строгой  простотой,  хотя  и  встречаются  архаические  слова  и
обороты,  но  все   это   в   меру.   Риторические   вопросы,   восклицания,
афористичность  еще  связаны  с   традициями   классицистов,   но   выглядят
обновленными в сочетании с новыми ритмическими фигурами.
     Поэтическая система Леопарди оригинальна. Его стихи ни  в  коем  случае
нельзя назвать верлибром. Но изменения, которые  он  вносит  в  классическое
итальянское стихосложение, ведут к свободному стиху. Поэма  "Паралипомены  к
Батрахомиомахии" написана полностью традиционной октавой.  Мастерски  владея
принятой в итальянской версификации строфикой, поэт строит  терцину,  сонет;
часто пишет стихи в строгой форме с  рифмой  через  две  строки  и  чередует
одиннадцатисложник  с  семисложной  строкой.  Его  "Бесконечность"  написана
одиннадцатисложным белым стихом.
     Новация заключается в том, что Леопарди вносит определенную  свободу  в
чередование разносложных строк.  Он  может  свободно  менять  порядок  рифм,
сочетать белый стих с рифмованным и  изменять  сам  характер  рифм.  У  него
иногда вторгается приблизительная рифма, рифма по смыслу, и  это  не  считая
множества внутренних рифм, консонансов. Соотношение слова и ритма может быть
самым неожиданным - слова, звукопись, ритм могут  соответствовать  семантике
слова или контрастировать с ней. Все это  придает  неповторимое  своеобразие
каждой строке поэта. Интеллектуальность и  внутренняя  музыкальность  поэзии
Леопарди родственна лирическому складу человека XX века.

                                   * * *

     Переводы патриотических канцон Леопарди стали  появляться  в  России  в
60-е годы XIX столетия. Это был период  гарибальдийской  эпопеи,  и  русские
шестидесятники горячо сочувствовали итальянским борцам  за  свободу.  Отсвет
побед гарибальдийцев падал и на автора канцоны "К Италии". Конец XIX века  в
России ознаменовался бурным развитием философской науки  и  новым  расцветом
поэзии. Возрос интерес к Леопарди как поэту, мыслителю, и к  его  столетнему
юбилею вышло несколько работ. В начале нашего столетия  Леопарди  привлек  к
себе  внимание  поэтов  Серебряного   века:   Вячеслава   Иванова,   Дмитрия
Мережковского, Николая Гумилева,  Константина  Бальмонта.  Теперь  в  авторе
"Бесконечности"  видели  прежде  всего  философа,   теоретика   европейского
пессимизма и страдающего человека, едва ли не  самого  несчастного  из  всех
живущих. Появились издания его философской прозы и сборники стихов.
     К середине нашего столетия певец любви  и  скорби  отступил  на  второй
план, но не был  полностью  забыт.  О  нем  писали  в  историко-литературных
исследованиях, а его переводы появлялись в хрестоматиях.
     Воскрешение Леопарди в русском литературном сознании пришлось на  конец
60-х годов, когда  уже  наши  шестидесятники  возвратили  Леопарди  русскому
читателю. В 1967 году выходит  его  сборник  с  интересным  предисловием  Н.
Томашевского и с новыми переводами А. Ахматовой и А. Наймана.
     Новые  исследования  о  Леопарди  приобретали   объективный   характер,
анализировалась художественная природа его творчества и позиция в  контексте
европейской литературы. Весомый вклад в развитие  русской  леопардианы  внес
собравшийся  в  Москве  в  июне  1982  года  русско-итальянский   симпозиум,
посвященный автору "Бесконечности".
     Так  кто  же  Леопарди  -  классицист  или  романтик?  На  этот  вопрос
убедительно ответил И. Голенищев-Кутузов, отметивший  у  итальянского  поэта
"слияние классицистских и романтических устремлений", столь плодотворных для
формирования реализма. Таковым,  по  мнению  ученого,  был  путь  Пушкина  и
Лермонтова, современников Леопарди.  И  это  сопоставление,  данное  русским
литературоведом, звучит как высшая оценка творчеству итальянского поэта.
     В преддверии  двухсотлетия  поэта  остается  вопрос:  каково  же  место
Леопарди в мировой литературе, кто  он  -  философ  или  поэт,  "поэтический
философ" или поэт мысли? Оставим Богу богово, а кесарю -  кесарево.  Джакомо
Леопарди был мастером интеллектуальной лирики, запечатлевшим в своей  поэзии
скорбную мысль человеческую. В этом его призвание как  поэта.  И  пока  "жив
будет хоть один пиит", Леопарди будут  помнить  и  почитать  как  одного  из
выдающихся лириков последних двух столетий.