Как смертный стряпчий: он тщеславен был
                     И опасался должности лишиться;
                     Но наконец устал он и решил
                     К своим властям небесным обратиться
                     За помощью - и получил от них
                     Шесть ангелов и дюжину святых.

        "V"

                     Немалый штат, но дела всем хватало:
                     Так много царств сменилось и систем,
                     Так много колесниц прогрохотало,
                     Да каждый день убитых тысяч семь!
                     Но Ватерло резнею небывалой
                     И мерзостной внушило ужас всем,
                     И, описав великое сраженье,
                     Все пошвыряли перья в отвращенье.

        "VI"

                     А впрочем, я писать ведь не хотел
                     О том, чего и ангелы боятся:
                     От адской гекатомбы мертвых тел
                     Сам дьявол содрогнулся, может статься,
                     Хоть он и нож точил для этих дел,
                     Но нужно к чести сатаны признаться,
                     Великих он не восхвалял совсем,
                     Поскольку точно знал им цену всем.

        "VII"

                     Перевернем же несколько страниц
                     Недолгого бессмысленного мира:
                     Не стало меньше трупов и гробниц,
                     Не стали лучше скипетр и порфира,
                     Герои шли и повергались ниц,
                     И громоздились новые кумиры,
                     Как чудища "о десяти рогах",
                     В пророчествах внушающие страх.

        "VIII"

                     На рубеже Второй Зари Свобод
                     Георг скончался. Не был он тираном,
                     Но был тиранам друг. Из года в год
                     Его рассудок заплывал туманом.
                     Властитель, разоряющий народ
                     И благосклонный к мирным поселянам,
                     Он мертв. Оставил подданных своих
                     Полупомешанных, полуслепых.

        "IX"

                     Он умер. Смерть не вызвала смятенья,
                     Но похороны вызвали парад:
                     Здесь бархат был, и медь, и словопренья,
                     И покупного плача маскарад,
                     И покупных элегий приношенье
                     (На рынке и они в цене стоят!),
                     А также факелы, плащи и шпаги.
                     Регалии готической отваги.

        "X"

                     И мелодрама слажена. Едва ль
                     В густой толпе глазеющих болванов
                     Кто помышлял о мертвом: вся печаль
                     Была от черных платьев и султанов.
                     Покойника немногим было жаль,
                     Хотя гремело много барабанов,
                     Но адскою казалось чепухой
                     Зарыть так много золота с трухой!

        "XI"

                     Итак: да станет прахом это тело,
                     Землей, водой и воздухом опять -
                     Свершить сей путь оно б скорей успело.
                     Не будь порядка трупы умащать:
                     Бальзамы, примененные умело,
                     Ему мешают мирно догнивать,
                     По существу же эти ухищренья
                     Лишь удлиняют мерзость разложенья.

        "XII"

                     Он умер. С ним покончил этот свет.
                     Осталась только надпись на гробнице
                     Да завещанье, но юриста нет,
                     Который спорить дерзостно решится
                     С наследником: он папенькин портрет
                     И лишь одним не может похвалиться
                     С почившим патриархом наравне:
                     Любовью к злой, уродливой жене.

        "XIII"

                     "Господь, храни нам короля!" Признаюсь,
                     Он очень бережлив, храня таких.
                     А впрочем, я сказать не собираюсь,
                     Что лучше преисподняя для них.
                     Пожалуй, я один еще пытаюсь
                     Исправить зло для мертвых и живых:
                     Мне хочется, презрев чертей ругательства,
                     Умерить адское законодательство.

        "XIV"

                     Я знаю - это ересь и порок,
                     Я знаю - я достоин отлученья,
                     Я знаю катехизис, знаю прок
                     Доктрине христианского ученья;
                     Старательно я вызубрил урок:
                     "Одна лишь наша церковь - путь к спасенью,
                     А сотнями церквей и синагог
                     Чертовски неудачно выбран бог!"

        "XV"

                     О боже! Всех ты можешь защитить -
                     Спаси мою беспомощную душу!
                     Ее ведь черту легче залучить,
                     Чем лесой рыбку вытащить на сушу
                     Иль мяснику за час преобразить
                     Ягненка в освежеванную тушу,
                     А, впрочем, обречен любой из нас
                     Кому-то пищей стать в урочный час!

        "XVI"

                     Апостол Петр дремал у райских врат...
                     Вдруг странный шум прервал его дремоту:
                     Поток огня, свистящий вихрь и град -
                     Ну, словом, рев великого чего-то.
                     Тут не святой ударил бы в набат,
                     Но наш апостол, подавив зевоту,
                     Привстал и только молвил, оглядясь:
                     "Поди, опять звезда разорвалась!"

        "XVII"

                     Но херувим его похлопал дланью,
                     Вздохнул апостол, потирая нос.
                     "Святый привратник! - молвил дух. -
                                                         Воспряни!"
                     И помахал крылом. Оно зажглось,
                     Как хвост павлина, как зари сиянье.
                     Апостолу вздремнуть не удалось.
                     "Ну! - молвил он. - В чем дело, непонятно?!
                     Не Сатану ли к нам несет обратно?"

        "XVIII"

                     "Георг скончался Третий!" - дух изрек.
                     "Георг? Я что-то плохо разумею...
                     А кто Георг? что Третье? невдомек!"
                     "Король английский, говоря точнее..."
                     "А целой ли он голову сберег,
                     А то один тут был с обрубком шеи,
                     И никогда б не быть ему в раю,
                     Не тычь он всем нам голову свою!

        "XIX"

                     Он, помнится, король французский был
                     И для башки, которая короны
                     Не удержала, дерзостно просил
                     Венца блаженных у господня трона!
                     Да я бы сам такую отрубил,
                     Как уши я рубал во время оно!
                     Но, не имея доброго меча,
                     Ключом я саданул его сплеча.

        "XX"

                     И тут он поднял безголовый вой, -
                     Святые все сбежались, пожалели!
                     Теперь он с этой самой головой
                     И в мученики выйдет, в самом деле!
                     Запанибрата с Павлом, точно свой
                     Воссел он, где достойные воссели!
                     Проныра Павел! Впрочем, что он нам?!
                     Мы цену знаем всем его чинам!

        "XXI"

                     Не так бы это дело обстояло,
                     Будь голова у короля цела, -
                     Святых, понятно, жалость обуяла,
                     Она-то вот ему и помогла:
                     Ведь милость божья заново спаяла
                     Башку его и тело! Ох, дела!
                     Зачем-то исправляем мы от века
                     Все мудрое в деяньях человека!"

        "XXII"

                     "Святой! - заметил ангел. - Брось ворчать!
                     Король пока при голове остался,
                     Куда и как ее употреблять -
                     Он толком никогда не разбирался.
                     В руках, умевших нити направлять,
                     Марионеткой праздной он болтался
                     И будет здесь, как прочие, судим,
                     А наше дело - молча поглядим!"

        "XXIII"

                     Тем временем крылатый караван
                     Пространство рассекал с великой силой,
                     Как лебедь волны рек полдневных стран.
                     Ну, скажем, Ганга, Инда или Нила,
                     А то и Темзы. Страхом обуян,
                     Летел среди крылатых старец хилый,
                     У райских врат, полет окончив свой,
                     На облако присел он чуть живой.

        "XXIV"

                     Меж тем иной какой-то Дух могучий
                     Над светлым войском расправлял смелей
                     Свои крыла, как грозовые тучи
                     Над щепами разбитых кораблей.
                     Он был как вихрь, метнувшийся над кручен,
                     И помыслы, один другого злей
                     Отметили чело его немое,
                     И взор его пространство полнил тьмою.

        "XXV"

                     Он так непримиримо поглядел
                     На вход навеки для него закрытый,
                     Что Петр и тот порядком оробел:
                     Он был старик угрюмый и сердитый,
                     А тут от страха даже пропотел,
                     Не зная, у кого искать защиты.
                     (Но, впрочем, пот сей был святой елей
                     Или иной состав - еще светлей!)

        "XXVI"

                     И ангелы тревожным роем сбились,
                     Как птички, чуя коршуна: у них
                     Все перышки дрожали и светились,
                     Как Орион на небесах ночных.
                     Хотя они достойно обходились
                     С Георгом, но старик совсем притих:
                     Быть может, даже позабыл он с горя,
                     Что ангелы всегда и всюду - тори!

        "XXVII"

                     Все на мгновенье замерло. Но вот
                     Врата сверкнули вдруг и распахнулись.
                     Лучи с недосягаемых высот
                     Планеты нашей крохотной коснулись,
                     Как пламя заливая небосвод,
                     И северным сияньем изогнулись,
                     Тем самым, что во льдах полярных стран
                     Увидел Пэрри - храбрый капитан!

        "XXVIII"

                     И по небу разлился, полыхая,
                     Прекрасный и могучий райский свет,
                     Как знамя славы, радостно сверкая
                     Величьем торжествующих побед.
                     (Сравненьями я тему обедняю,
                     Зане сему земных подобий нет:
                     Не всем дано провидеть столь пространно,
                     Как Саути Боб иль Сауткот Иоанна!)

        "XXIX"

                     То был архангел Михаил; из нас
                     Любой легко признает Михаила:
                     Воспеты и описаны не раз
                     Князь ангелов и вождь нечистой силы,
                     В церквах - для наших слабых смертных глаз -
                     Бесплотные светлы и многокрылы,
                     Но какова их подлинная суть,
                     Пускай другой решает кто-нибудь.

        "XXX"

                     В сиянье славы, славою творимой,
                     Стоял архангел, благостью храним,
                     И юные склонились херувимы
                     И дряхлые святые перед ним.
                     (О старости я говорю лишь мнимой
                     И юность не приписываю им:
                     С Петром в сравненье, говоря точнее,
                     Они не то что младше, а нежнее!)

        "XXXI"

                     Так иерарха всех небесных сил
                     Встречали все святые, величая,
                     Затем что он из первых первый был
                     Наместник Бога для земли и рая,
                     Но даже тени чванства не таил
                     В душе своей небесной, твердо зная,
                     Что, как его ни чтим и ни поем, -
                     Он остается вице-королем!

        "XXXII"

                     Он и угрюмый молчаливый Дух
                     Взглянули друг на друга - и узнали...
                     Непримиримый враг, минувший друг?
                     О чем они бесплотно вспоминали?
                     Но в лицах их мелькнули тени вдруг
                     Бессмертной, гордой, выспренней печали
                     О том, что им навеки суждена
                     В пространстве сфер упорная война.

        "XXXIII"

                     Но здесь была нейтральная граница -
                     Из Иова к тому ж известно нам,
                     Что трижды в год и Дьявол не боится
                     Являться светлым ангельским чинам.
                     Тогда уж не приходится скупиться
                     На вежливость обеим сторонам:
                     Я б вам привел любезный их диалог,
                     Да времени, признаться, слишком мало.

        "XXXIV"

                     И дело, разумеется не в том,
                     Чтоб доказать в цитатах из Писанья,
                     Что Иов - аллегория. Притом,
                     Быть может, это просто описанье
                     Весьма реальных фактов. Мы берем
                     Лишь самые прямые указанья:
                     Они ясны и - верьте или нет -
                     Не менее ясны, чем прочий бред!

        "XXXV"

                     Итак - на почве, в сущности, нейтральной
                     Они сошлись, где роковой порог,
                     Там смерть отбор проводит инфернальный
                     Бесплотных конвоируя в острог.
                     Они не лобызались, натурально,
                     Но каждый был любезен сколько мог:
                     В изысканной учтивости, казалось,
                     С Их Светлостью Их Мрачность состязалась.

        "XXXVI"

                     Архангел, поклонившись, изогнулся,
                     Но не жеманно, как дешевый фат:
                     Своей груди изящно он коснулся,
                     Где сердце смертных бьется, говорят.
                     Но Сатана лишь гордо улыбнулся:
                     Он был со старым другом суховат,
                     Как нищий гранд прославленного рода
                     С богатым выскочкой простой породы.

        "XXXVII"

                     Он, поклонившись дьявольски-надменно,
                     Сказал, спокойно выступив вперед,
                     Что Судия небесный несомненно
                     Георга в преисподнюю пошлет:
                     Немало там правителей почтенных,
                     От коих меньше пострадал народ.
                     Мостящих ад, как видно из преданий,
                     Обломками "прекрасных начинаний".

        "XXXVIII"

                     "Чего ты хочешь, - начал Михаил, -
                     От этого несчастного созданья?
                     Какие он деянья совершил,
                     И совершал ли в жизни он деянья?
                     Насколько плохо правил он и жил,
                     Открыто изложи всему собранью:
                     Докажешь обвиненья - грешник твой,
                     А если нет - его не беспокой!"

        "XXXIX"

                     "Да, Михаил! - ответил Дьявол. - Да!
                     У врат того, кому ты служишь верно,
                     Я заявляю, что пришел сюда
                     За подданным: он чтил меня всемерно,
                     Пока носил корону. Не беда,
                     Что он не знал вина и прочей скверны,
                     Но с той минуты, как воссел на трон,
                     Мне одному в угоду правил он!

        "XL"

                     Взгляни на нашу землю - хоть верней,
                     Мою! Увы, давно не торжествую
                     Над бедною планетой: все на ней
                     Влачат убого жизнь свою пустую.
                     Сказать по правде - кроме королей
                     Едва ли кто такую кару злую
                     Несет за дело! И властитель твой
                     Напрасно блещет славой огневой!

        "XLI"

                     Мне данники земные короли.
                     Попытки переделать их бесплодны:
                     Высокие властители земли
                     Настолько мне усердны и угодны,
                     Что мы давно к решению пришли
                     Им предоставить действовать свободно!
                     Их небеса к добру не преклонят
                     И к худшему не переменит ад!

        "XLII"

                     Взгляни на нашу землю, повторяю:
                     Когда сей червь бессильный и слепой
                     Вступил на трон, правленье начиная,
                     И он и мир имели вид иной:
                     Его своим владыкой величая,
                     В покое мирном радости земной
                     Хранили острова его по праву
                     Родной уклад и добрых предков нравы.

        "XLIII"

                     Взгляни, какой, покинув жизнь и власть,
                     Оставил он страну свою? Сначала
                     Он подданных любимцу отдал в пасть,
                     Потом его стяжанье обуяло,
                     Порок убогих, эта злая страсть,
                     Презренных душ сгубившая немало.
                     В Америке свободу он душил
                     И с Францией не лучше поступил!

        "XLIV"

                     Он, правда, был орудием в руках,
                     Но, согласись, хороший мастер вправе
                     Его швырнуть в огонь; во всех веках,
                     С тех пор, как смертными монархи правят,
                     В кровавых списках грязи и греха,
                     Что всю породу цезарей бесславят,
                     Другое мне правленье назови,
                     Столь глубоко погрязшее в крови!

        "XLV"

                     Ведь даже слов "свободный" и "свобода"
                     Слепой король Георг не выносил:
                     Из памяти народов и народа
                     Искоренял он их по мере сил.
                     Он правил долго, и за эти годы
                     Всему и вся он горе причинил.
                     Лишь тем он от собратий отличался,
                     Нто пьянством и развратом не прельщался.

        "XLVI"

                     Был верным мужем, неплохим отцом -
                     На троне, правда, хорошо и это, -
                     Поститься за Лукулловым столом
                     Трудней, чем за столом анахорета!-
                     Но подданным его что пользы в том?
                     Их стоны оставались без ответа!
                     Один лишь гнет, жестокий, страшный гнет,
                     Испытывал измученный народ.

        "XLVII"

                     Его стряхнул недавно Новый Свет,
                     Но Старый стонет под ярмом жестоким
                     Ему подобных: где на тронах нет
                     Преемников, в ком все его пороки
                     Воскрешены? Лукавый дармоед
                     И деспоты, забывшие уроки
                     Исто