бычей.
                     Греши смелей, чтоб каяться потом!
                     Без ранговых различий и приличий
                     Все испытать спешат и стар и млад:
                     Любовь, обжорство, пьянство, маскарад.

        "II"

                     Когда сгустится ночь под небосклоном
                     (Чем гуще тьма, тем лучше, господа!).
                     Когда скучней супругам, чем влюбленным,
                     И нет у целомудрия стыда,
                     Тогда своим жрецам неугомонным
                     Веселье отдается без труда.
                     Визг, хохот, пенье, скрипки и гитары
                     И нежный вздох целующейся пары.

        "III"

                     Вот маски: турок, янки-дудль, еврей,
                     Калейдоскоп невиданных уборов,
                     Лент, серпантина, блесток, фонарей,
                     Костюмы стряпчих, воинов, актеров -
                     Все что угодно прихоти твоей,
                     Все надевай без дальних разговоров,
                     И только рясу, - боже сохрани! -
                     Духовных, вольнодумец, не дразни.

        "IV"

                     Уж лучше взять крапиву для кафтана,
                     Чем допустить хотя б один стежок,
                     Которым оскорбилась бы сутана, -
                     Тогда ты не отшутишься, дружок,
                     Тебя на угли кинут, как барана,
                     Чтоб адский пламень ты собой разжег, -
                     И по душе, попавшей в когти к бесу,
                     Лишь за двойную мзду отслужат мессу.

        "V"

                     Но, кроме ряс, пригодно все, что есть, -
                     От королевских мантий до ливреи, -
                     Что можно с местной Монмут-стрит унесть
                     Для воплощенья праздничной затеи;
                     Подобных "стрит" в Италии не счесть,
                     И лишь названья мягче и звучнее.
                     Из площадей английских словом "пьяцца"
                     Лишь Ковент-Гарден вправе называться.

        "VI"

                     Итак, пред нами праздник, карнавал.
                     "Прощай, мясное!" - смысл его названья.
                     Предмет забавно с именем совпал:
                     Теперь направь на рыбу все желанья.
                     Чем объяснить - я прежде сам не знал -
                     Перед постом такие возлиянья?
                     Но так друзья, прощаясь, пьют вино,
                     Пока свистка к отплытью не дано.

        "VII"

                     На сорок дней прости-прощай, мясное!
                     О, где рагу, бифштекс или паштет!
                     Все рыбное, да и притом сухое,
                     И тот, кто соус любит с детских лет,
                     Подчас со зла загнет словцо такое,
                     Каких от музы ввек не слышал свет,
                     Хотя и склонен к ним британец бравый,
                     Привыкший рыбу уснащать приправой.

        "VIII"

                     К несчастью, вас в Италию влечет,
                     И вы уже готовы сесть в каюту.
                     Отправьте ж друга иль жену вперед,
                     Пусть завернут в лавчонку на минуту
                     И, если уж отплыл ваш пакетбот,
                     Пускай пошлют вдогонку, по маршруту,
                     Чилийский соус, перец, тмин, кетчуп,
                     Иль в дни поста вы превратитесь в труп.

        "IX"

                     Таков совет питомцу римской веры -
                     Пусть римлянином в Риме будет он!
                     Но протестанты - вы, о леди, сэры,
                     Для вас поститься вовсе не закон.
                     Вы только иностранцы, форестьеры,
                     Так поглощайте мясо без препон
                     И за грехи ступайте к черту в лапы!
                     Увы, я груб, но это кодекс папы.

        "X"

                     Из городов, справлявших карнавал,
                     Где в блеске расточительном мелькали
                     Мистерия, веселый танец, бал,
                     Арлекинады, мимы, пасторали
                     И многое, чего я не назвал, -
                     Прекраснейшим Венецию считали.
                     Тот шумный век, что мною здесь воспет,
                     Еще, застал ее былой расцвет.

        "XI"

                     Венецианка хороша доныне:
                     Глаза как ночь, крылатый взлет бровей,
                     Прекрасный облик эллинской богини,
                     Дразнящий кисть мазилки наших дней.
                     У Тициана на любой картине
                     Вы можете найти подобных ей
                     И, увидав такую на балконе,
                     Узнаете, с кого писал Джорджоне,

        "XII"

                     Соединивший правду с красотой.
                     В дворце Манфрини есть его творенье:
                     Картин прекрасных много в зале той,
                     Но равных нет по силе вдохновенья.
                     Я не боюсь увлечься похвалой,
                     Я убежден, что вы того же мненья.
                     На полотне - художник, сын, жена,
                     И в ней сама любовь воплощена.

        "XIII"

                     Любовь не идеальная - земная,
                     Не образ отвлеченной красоты,
                     Но близкий нам - такой была живая,
                     Такими были все ее черты.
                     Когда бы мог - ее, не рассуждая,
                     Купил, украл, забрал бы силой ты...
                     Она ль тебе пригрезилась когда-то?
                     Мелькнула - и пропала без возврата.

        "XIV"

                     Она была из тех, чей образ нам
                     Является неведомый, нежданный,
                     Когда мы страстным преданы мечтам
                     И каждая нам кажется желанной,
                     И, вдруг воспламеняясь, по пятам
                     Мы следуем за нимфой безымянной,
                     Пока она не скрылась навсегда,
                     Как меж Плеяд погасшая звезда.

        "XV"

                     Я говорю, таких писал Джорджоне,
                     И прежняя порода в них видна.
                     Они всего милее на балконе
                     (Для красоты дистанция нужна),
                     Они прелестны (вспомните Гольдони)
                     И за нескромным жалюзи окна.
                     Красоток тьма, - без мужа иль при муже, -
                     И чем они кокетливей, тем хуже.

        "XVI"

                     Добра не будет: взгляд рождает вздох,
                     Ответный вздох - надежду и желанье.
                     Потом Меркурий, безработный бог,
                     За медный скудо ей несет посланье.
                     Потом сошлись, потом застал врасплох
                     Отец иль муж, проведав, где свиданье.
                     Крик, шум, побег, и вот любви тропа:
                     Разбиты и сердца и черепа.

        "XVII"

                     Мы знаем, добродетель Дездемоны
                     От клеветы бедняжку не спасла.
                     До наших дней от Рима до Вероны
                     Случаются подобные дела.
                     Но изменились нравы и законы,
                     Не станет муж душить жену со зла
                     (Тем более - красотку), коль за нею
                     Ходить, как тень, угодно чичисбею.

        "XVIII"

                     Да, он ревнует, но не так, как встарь,
                     А вежливей - не столь остервенело.
                     Убить жену? Он не такой дикарь,
                     Как этот черный сатана Отелло,
                     Заливший кровью брачный свой алтарь.
                     Из пустяков поднять такое дело!
                     Не лучше ли, в беде смирясь душой,
                     Жениться вновь иль просто жить с чужой.

        "XIX"

                     Вы видели гондолу, без сомненья.
                     Нет? Так внимайте перечню примет:
                     То крытый челн, легки его движенья.
                     Он узкий, длинный, крашен в черный цвет.
                     Два гондольера в такт, без напряженья,
                     Ведут его, - и ты глядишь им вслед,
                     И мнится, лодка с гробом проплывает.
                     Кто в нем, что в нем - кто ведает, кто знает?

        "XX"

                     И день-деньской снует бесшумный рой,
                     И в час ночной его бы вы застали.
                     То под Риальто пролетят стрелой,
                     То отразятся в медленном канале,
                     То ждут разъезда сумрачной толпой,
                     И часто смех под обликом печали.
                     Как в тех каретах скорбных, утаен,
                     В которых гости едут с похорон.

        "XXI"

                     Но ближе к делу. Лет тому не мало,
                     Да и не много - сорок - пятьдесят,
                     Когда все пело, пило и плясало,
                     Явилась поглядеть на маскарад
                     Одна синьора. Мне бы надлежало
                     Знать имя, но, увы, лишь наугад.
                     И то, чтоб ладить с рифмой и цезурой,
                     Могу назвать красавицу Лаурой.

        "XXII"

                     Она, хоть уж была немолода,
                     Еще в "известный возраст" не вступила,
                     Покрытый неизвестностью всегда.
                     Кому и где, какая в мире сила
                     Открыть его поможет, господа?
                     "Известный возраст" тайна окружила.
                     Он так в известном окрещен кругу,
                     Но невпопад - я присягнуть могу.

        "XXIII"

                     Лаура время проводить умела,
                     И время было благосклонно к ней.
                     Она цвела - я утверждаю смело,
                     Вы лет ее никак не дали б ей.
                     Она везде желанной быть хотела,
                     Боясь морщин, не хмурила бровей,
                     Всем улыбалась и лукавым взором
                     Мутила кровь воинственным синьорам.

        "XXIV"

                     При ней был муж - всегда удобен брак.
                     У христиан ведь правило такое:
                     Прощать замужним их неверный шаг,
                     Зато бесчестить незамужних вдвое.
                     Скорей же замуж, если что не так, -
                     Хоть средство не из легких, но простое!
                     А коль греха не скрыла от людей,
                     Так сам господь помочь не сможет ей.

        "XXV"

                     Муж плавал по морям. Когда ж, бывало,
                     Вернувшись, он вблизи родной земли
                     По сорок дней томился у причала,
                     Где карантин проходят корабли,
                     Жена частенько у окна стояла,
                     Откуда рейд ей виден был вдали.
                     Он был купец и торговал в Алеппо.
                     Звался Джузеппе, или просто Беппо.

        "XXVI"

                     Он человек был добрый и простой,
                     Сложеньем, ростом - образец мужчины.
                     Напоминал испанца смуглотой
                     И золотым загаром цвета глины,
                     А на морях - заправский волк морской.
                     Жена его - на все свои причины -
                     Хоть с виду легкомысленна была.
                     Особой добродетельной слыла.

        "XXVII"

                     Но лет уж пять, как он с женой расстался.
                     Одни твердили - он пошел ко дну,
                     Другие - задолжал и промотался
                     И от долгов удрал, забыв жену.
                     Иной уж бился об заклад и клялся,
                     Что не вернется он в свою страну, -
                     Ведь об заклад побиться все мы прытки,
                     Пока не образумят нас убытки.

        "XXVIII"

                     Прощание супружеской четы
                     Необычайно трогательно было.
                     Так все "прости" у роковой черты
                     Звучат в сердцах пророчески-уныло.
                     (И эти чувства праздны и пусты,
                     Хоть их перо поэтов освятило.)
                     В слезах склонил колени перед ней
                     Дидону покидающий Эней.

        "XXIX"

                     И год ждала она, горюя мало,
                     Но вдруг себя представила вдовой,
                     Чуть вовсе аппетит не потеряла
                     И невтерпеж ей стало спать одной.
                     Коль ветром с моря ставни сотрясало,
                     Казалось ей, что воры за стеной
                     И что от скуки, страха или стужи
                     Теперь спасенье только в вице-муже.

        "XXX"

                     Красавицы кого ни изберут,
                     Им не перечь - ведь женщины упрямы.
                     Она нашла, отвергнув общий суд,
                     Поклонника из тех - мы будем прямы, -
                     Кого хлыщами светскими зовут.
                     Их очень любят, хоть ругают дамы.
                     Заезжий граф, он был красив, богат
                     И не дурак пожить, как говорят.

        "XXXI"

                     Да, был он граф, знаток балета, скрипки,
                     Стиха, владел французским языком,
                     Болтал и на тосканском без ошибки,
                     А всем ли он в Италии знаком?
                     Арбитром был в любой журнальной сшибке,
                     Судил театр, считался остряком,
                     И "seccatura" {Скука! (итал.)} графское бывало
                     Любой премьере вестником провала.

        "XXXII"

                     Он крикнет "браво", и весь первый ряд
                     Уж хлопает, а критики - ни слова.
                     Услышит фальшь - и скрипачи дрожат,
                     Косясь на лоб, нахмуренный сурово.
                     Проронит "фи" и кинет строгий взгляд -
                     И примадонна зарыдать готова,
                     И молит бас, бледнее мела став,
                     Чтобы сквозь землю провалился граф.

        "XXXIII"

                     Он был импровизаторов патроном,
                     Играл, и пел, и в рифмах был силен.
                     Рассказчик, славу делавший салонам,
                     Плясал как истый итальянец он
                     (Хоть этот их венец, по всем законам,
                     Не раз бывал французам присужден).
                     Средь кавальеро первым быть умея,
                     Он стал героем своего лакея.

        "XXXIV"

                     Он влюбчив был, но верен. Он не мог
                     На женщину глядеть без восхищенья.
                     Хоть все они сварливы, есть грешок,
                     Он их сердцам не причинял мученья.
                     Как воск податлив, но как мрамор строг,
                     Он сохранял надолго увлеченья
                     И, по законам добрых старых дней,
                     Был тем верней, чем дама холодней.

        "XXXV"

                     В такого долго ль женщине влюбиться,
                     Пускай она бесстрастна, как мудрец!
                     Надежды нет, что Беппо возвратится,
                     Как ни рассудишь - он уже мертвец.
                     И то сказать: не может сам явиться,
                     Так весточку прислал бы наконец!
                     Нет, муж когда не пишет, так, поверьте,
                     Он или умер, иль достоин смерти!

        "XXXVI"

                     Притом южнее Альп уже давно, -
                     Не знаю, кто был первым в этом роде, -
                     В обычай двоемужье введено,
                     Там cavalier servente {*} в обиходе,
                     {* Услужливый поклонник (итал.).}
                     И никому не странно, не смешно,
                     Хоть это грех, но кто перечит моде!
                     И мы, не осуждая, скажем так:
                     В законном браке то внебрачный брак.

        "XXXVII"

                     Когда-то было слово cicisbeo {*},
                     {* Чичисбей. В XVI-XVIII вв. в Италии - постоянный
                     спутник и поклонник замужней женщины (итал.).}
                     Но этот титул был бы ныне дик.
                     Испанцы называют их cortejo {*} -
                     {* Любовник (исп.).}
                     Обычай и в Испанию проник.
                     Он царствует везде, от По до Tajo {*},
                     {* Тахо - река на Пиренейском полуострове.}
                     И может к нам перехлестнуться вмиг,
                     Но сохрани нас бог от этой моды, -
                     Пойдут суды, взыскания, разводы.

        "XXXVIII"

                     Замечу кстати: я питаю сам
                     К девицам и любовь и уваженье,
                     Но в tete-a-tete {*} ценю я больше дам,
                     {* С глазу на глаз (франц.).}
                     Да и во всем отдам им предпочтенье,
                     Причем ко всем народам и краям
                     Относится равно мое сужденье:
                     И знают жизнь, и держатся смелей,
                     А нам всегда естественность милей.

        "XXXIX"

                     Хоть мисс, как роза, свежестью сверкает,
                     Но неловка, дрожит за каждый шаг,
                     Пугливо-строгим видом вас пугает,
                     Хихикает, краснеет, точно рак.
                     Чуть что, смутясь, к мамаше убегает,
                     Мол, я, иль вы, иль он ступил не так.
                     Все отдает в ней нянькиным уходом,
                     Она и пахнет как-то бутербродом.

        "XL"

                     Но cavalier servente - кто же он?
                     Свет очертил границы этой роли.
                     Он быть рабом сверхштатным обречен,
                     Он вещь, он часть наряда, но не боле,
                     И слово дамы для него - закон.
                     Тут не ленись, для дел большое поле:
                     Слугу, карету, лодку подзывай,
                     Перчатки, веер, зонтик подавай!

        "XLI"

                     Но пусть грешит Италия по моде!
                     Прощаю все пленительной стране,
                     Где солнце каждый день на небосводе,
                     Где виноград не лепится к стене,
                     Но пышно, буйно вьется на свободе,
                     Как в мелодрамах, верных старине,
                     Где в первом акте есть балет - и задник
                     Изображает сельский виноградник.

        "XLII"

                     Люблю в осенних сумерках верхом
                     Скакать, не зная, где мой плащ дорожный
                     Забыт или у грума под ремнем
                     (Ведь в Англии погоды нет надежной!).
                     Люблю я встретить на пути своем
                     Медлительный, скрипучий, осторожный,
                     Доверху полный сочных гроздий воз
                     (У нас то был бы мусор иль навоз).

        "XLIII"

                     Люблю я винноягодника-птицу,
                     Люблю закат у моря, где восход
                     Не в мути, не в тумане возгорится,
                     Не мокрым глазом пьяницы блеснет,