меня и у моих компаньонов есть шестнадцать  процентов акций порта.
Остальные  мы купим  на тендере.  Мы  уже сделали заявку  на  тридцать шесть
процентов акций за двести сорок миллионов долларов. Обратили внимание?
     -- Да, обратил. "Фрахт интернейшнл" -- это твоя фирма?
     -- Я ее контролирую.
     --  Если  победит Антонюк,  торги  не  будут честными.  И  в российском
законодательстве столько лазеек, что их невозможно проконтролировать.
     -- Так сделайте так, чтобы Антонюк не победил.
     -- А чем, по-твоему, мы занимаемся?
     -- Убить Хомутова -- это решение проблемы кажется вам рациональным?
     -- Так ты и про это знаешь?
     Смотритель маяка только покачал головой:
     --  Раньше,  Профессор, мы  лучше  понимали друг  друга.  Неужели  я бы
встретился с  вами, если  бы не знал всего? Абсолютно всего?  Я не  дам  вам
этого сделать. Это мое слово: не дам.
     -- Никто уже не сможет этого остановить. Даже я.
     -- А я попробую. Не  получится  --  ну, не получится. Но я  сделаю все,
чтобы получилось.  Я попробую, Профессор. Вы меня  хорошо  знаете. И знаете,
что это  не пустая угроза.  У меня  остался только  один  вопрос. Мелочь  по
сравнению с тем, о  чем мы говорили.  Но  мне хотелось  бы  получить на него
ответ. Эти губернаторские выборы -- они  были неожиданными, вызваны какой-то
экстраординарной ситуацией?
     Профессор непонимающе пожал своими могучими мосластыми плечами:
     -- Нет. Самые обычные. Плановые.
     --  Насколько я знаю,  выборы губернатора проводятся раз в четыре года.
Значит, уже четыре года назад вы знали о нынешних выборах?
     -- Бывают случаи, когда губернатор становится членом правительства. Или
уходит в отставку. Тогда выборы проводятся досрочно.
     -- Но в этом случае такого не было? -- уточнил Столяров.
     -- Не было, -- подтвердил Профессор. -- Хомутов хороший хозяйственник и
был вполне на своем месте.
     -- Биржевая игра на повышение акций порта города К. и соответственно на
понижение курса акций таллинского порта началась еще до взрыва "Регаты". Это
было года три-четыре назад. Значит, уже  тогда правительство России имело на
порт  города  К.  какие-то  виды?  Взрыв  "Регаты"  просто  сделал  ситуацию
максимально благоприятной. Так?
     -- Не понимаю, к чему ты ведешь, -- заметил Профессор.
     --  Сейчас  об®ясню. Следовательно,  уже три или  четыре года назад все
прекрасно  понимали,  что  для   реконструкции   порта   нужны   иностранные
инвестиции, а  иностранные инвесторы не дадут  денег коммунистам. Что  нужно
было  сделать,  чтобы в  городе  сегодня спокойно  победила  партия  власти?
Назовем  их  демократами,  хотя  это  не  кажется  мне  правильным.   Ладно,
демократы. "Наш дом -- Россия". Вовремя платить людям зарплату и пенсии. Ну,
еще какие-нибудь мелкие социальные пособия малоимущим, многодетным  семьям и
пенсионерам. И что? И  все. И сегодня не нужно было  бы  убивать ни в чем не
повинных людей, выстраивать хитроумные и весьма  дорогостоящие комбинации  и
идти на риск крупнейшего проигрыша. Почему этих жалких денег не дали  тогда,
когда они были нужны?
     -- В стране нет лишних денег.
     -- На пенсии,  -- уточнил Столяров. -- А на спецоперации есть.  Я задам
еще  один  вопрос.  Он, возможно,  покажется вам глупым, потому  что  я  уже
здорово  отвык  от  России. Почему  вы,  мозговой  центр  этой  операции, не
настояли  на том, чтобы  задолженность  по пенсиям и зарплате была  погашена
хотя бы  года  полтора-два  назад? Вы  же прекрасно  понимаете,  что  выборы
сегодня прошли бы без сучка и задоринки. Политическая полемика и пистолетная
стрельба  с  использованием   профессионалов  высшей  квалификации  --  есть
разница?
     -- Я ставил этот вопрос. И не раз.
     -- И что? -- спросил Столяров. Профессор только пожал плечами.
     --  Потрясающе,  --  помолчав,  проговорил  Столяров.  И  повторил:  --
Потрясающе.  Такое  возможно  только в России. Если  я когда-нибудь  вздумаю
написать об этом  книгу,  мне никто не поверит. Сочтут это  глупым авторским
вымыслом.  Или  злобным очернением моей бывшей родины. Я  даже не  знаю, как
оценивать ситуацию:  сочувствовать вам, что  вы живете в  такой удивительной
стране, или радоваться, что я в ней не живу.
     -- Родину не выбирают, -- буркнул Профессор.
     --  Вы не правы, -- возразил  Столяров. -- Не выбирают климат и пейзаж.
Но выбирать общественный  строй можно.  И нужно. Больше того:  должно. -- Он
покачал  головой и засмеялся: -- Нет, я не могу. Знать  за четыре года,  что
будут  выборы, и пальцем не шевельнуть! Все это было бы очередным российским
анекдотом, но для анекдота  эта  история слишком пропитана  кровью. Столяров
встал.
     -- Давайте, Профессор, заканчивать наш разговор. Свое условие я вам уже
высказал. Если со мной  что-нибудь случится:  автомобильная  или авиационная
катастрофа,  крушение  моторной  лодки или яхты,  бандитское  нападение  или
вообще что угодно, даже  ранение, пусть даже не смертельное, --  эти дискеты
попадут по  назначению. И  немедленно. Прощайте,  Профессор.  Встретимся  на
последнем предвыборном митинге  Хомутова. Я  бы  сказал точней: увидимся.  Я
издали, может быть, увижу вас. А вы тоже  издали, может  быть, увидите меня.
Это и будет наша последняя встреча.
     И хотя все уже было сказано, оставалась  в разговоре  какая-то пауза. И
Профессор заполнил ее:
     -- Хомутов на выборах проиграет.
     Смотритель маяка вызвал из дома молодого человека,  бросил ему ключи от
"жигуленка" и приказал:
     -- Отвези нашего гостя. Куда скажет. --  И лишь после этого спросил: --
А что такое демократия, Профессор?
     IV
     Подполковник Егоров  вошел в мой номер, как всегда без  стука, примерно
через  час  после  того,   как   на  площади  Победы  закончился   последний
предвыборный  митинг Антонюка. Как уж там в избиркоме  разбирались, не знаю,
не  исключаю даже, что бросали жребий,  но Антонюку  последняя встреча с его
электоратом выпала  на  четверг  13  ноября,  а губернатору  Хомутову  -- на
пятницу  14 ноября. После  чего  всякая  предвыборная  агитация  запрещалась
законом. Для  того,  надо полагать, чтобы избиратели за субботу привели свои
мысли  в порядок без  постороннего вмешательства и в  воскресенье  16 ноября
могли  явиться  к  избирательным  урнам  с  полным и  ясным сознанием своего
гражданского долга. И с четким решением.
     Митинг удался,  было  довольно много народу --  пенсионеров, в основном
крепеньких, как боровички, и погода была как на заказ: сухо, чуть ветрено, с
просветами  солнца,  как  очень ранней  весной.  После  митинга  я  отправил
Антонюка  в  сопровождении  Мини  и Гены Козлова  на его  загородную дачу  и
приказал оставаться  с ним  до самого дня выборов. А сам вернулся в "Вислу",
лег  на необ®ятную  кровать прямо в одежде поверх покрывала  и стал думать о
том, как мне жить дальше.
     А мне было о чем подумать.
     Я  понятия не имел, чем вся эта  завтрашняя затея с последним  митингом
Хомутова  закончится. Но  чего мне категорически  не хотелось  -- это я знал
совершенно точно: чтобы на меня повесили убийство Комарова. И речь даже была
не  о том, насколько это  усугубит мою вину. Той вины, которую мне уготовили
-- террористический  акт против  кандидата демократических сил, --  ее и без
убийства Комарова  за глаза хватало. Но мне почему-то неприятно было думать,
что хоть  у единого человека в городе К. да и во всей России возникнет мысль
о том, что некий бывший офицер спецназа  Сергей Пастухов подло  покусился на
жизнь безобидного провинциального историка.
     А  навесить мне  это убийство они могли  запросто.  Трудно ли подменить
пули, которыми был убит Комаров, на те, какими будет убит губернатор? Это  в
операции-то, которой руководил Профессор!  И баллистическая экспертиза будет
в порядке, и отпечатки  моих пальчиков -- все будет в  полном порядке. Уж  в
этом-то я не сомневался.
     И вот это-то мне и не нравилось.
     Мой  номер обыскивали люди Кэпа. И ствола не нашли. Не сомневаюсь,  что
самый тщательный обыск провели  и люди Егорова -- и "пассата",  и  всех моих
шмоток. И  тоже ничего  не нашли. На все сто уверен,  что они прошмонали все
ячейки  в   автоматической  камере  хранения   на   автовокзале,  когда   их
телеметристы зафиксировали мое появление там, покуда чинился мой "пассат". И
тоже ничего не нашли.  По той простой причине, что  "токагипта" там  уже  не
было.  В ту ночь, когда  меня навестил Кэп, а  я потом проведал своего друга
Артиста,  я  извлек  "тэтэшник"  из камеры  хранения.  Разрешение,  выданное
московской  милицией, увез с собой в Москву Артист на  предмет внимательного
рассмотрения его  экспертами УПСМ и негласной проверки ствола, а саму пушку,
по-прежнему  завернутую  в  старый  целлофановый пакет  с пальчиками  Матвея
Салахова, я попросту сунул в  землю  под гнилые листья куста сирени во дворе
Матвея,  куда  забрел как  бы в поисках с®емного  жилья. А поскольку хозяина
дома  не  было  (я-то,  между  нами,  знал,  что он  лежит в  морге  местной
больницы), то я так ни с чем и ушел. Без этого пакета, само собой.
     Его и не найдут, в этом я не сомневался. По той простой причине, что не
станут  искать. Так он  и сгниет в сыром балтийском суглинке. А если на этот
кусок  ржавого  железа  наткнутся  новые  хозяева  участка,  коли   вздумают
перекопать  и перепланировать огород,  -- ну и  что?  Мало ли старого оружия
осталось в этой земле еще со второй мировой войны!  Сдадут в милицию, и дело
с концом.
     Так что не  это меня беспокоило. Меня беспокоило совсем другое. То, что
этот "токагипт"  оказался  в моих руках, было  случайностью.  И случайностью
счастливой.  Иначе  его  девятимиллиметровые  пули  насквозь  прошили бы мою
бренную  плоть,  и не Матвей лежал бы сейчас в  холодильнике  морга, а  я. А
счастливая  случайность  --   это   штука  тонкая  и  требующая  деликатного
обхождения. Она  не прощает  пренебрежения. Как красивая  женщина.  Или  как
удача. И уж если эта счастливая  случайность (в любой форме) выпала тебе  на
долю,  грех ее  не использовать. Если ею  пренебречь,  в  следующий  раз она
обернется  к тебе  другой  стороной --  случайностью,  но такой,  от которой
взвоешь и на стенку полезешь.
     Об  этом  я и  думал:  как  использовать  эту выпавшую  мне  счастливую
случайность. Но ничего в голову не приходило. Полный ноль.
     В этот момент и появился подполковник Егоров.
     Я его ждал. И знал,  о чем он мне хочет сказать и о чем хочет спросить.
И то  и  другое было для него делом не из легких. Мне  даже стало интересно,
как он выкрутится из ситуации, и поэтому я пришел ему на помощь.
     -- Там в мини-баре есть еще бутылка то ли виски, то ли джина. Угощайся.
За счет фирмы.
     Егоров заглянул в бар, понюхал какую-то из бутылок и поставил на место.
Усевшись в кресло за журнальным столом, закурил свой "Кэмэл" и сказал:
     -- Ну?
     Не  знаю,  как в  других языках, но русское "ну" имеет такое количество
значений и оттенков, что понять смысл этого междометия можно только в четком
контексте. А поскольку "ну"  подполковника  Егорова  не было привязано ни  к
чему  определенному, я  решил, что нет и смысла вдумываться в  его  смысл. И
ответил так, как обычно отвечают русские друг другу в подобных ситуациях:
     -- Что "ну"?
     Егоров  не ответил.  Возможно,  он  считал,  что я  должен  быть  более
догадливым. Я попытался:
     -- Ты  не  стал пить хорошее виски,  от которого, насколько я помню, не
отказывался ни разу. Что из этого  следует?  Только одно. После разговора со
мной тебе предстоит встреча с очень большим  начальством, которое терпеть не
может, когда от подчиненного попахивает спиртным. Даже виски "Джонни Уокер".
Я не очень ошибусь, если скажу, что тебе предстоит встреча с Профессором?
     Ну, это  была  такая изящная  форма  разговора.  Не  мог же я ему прямо
сказать, что Профессор с девяти утра находится в городе и провел ряд встреч,
в  том  числе  и  со  смотрителем  маяка.   Все  их  зафиксировал  Артист  и
проинформировал  меня  в  толпе сразу  после  митинга Антонюка, при этом сам
остался,   хочется   верить,   незасвеченным.  Но   для  Егорова  это   было
неожиданностью. И довольно неприятной.
     -- Откуда ты  знаешь, что Профессор  в городе? -- спросил  он.  Верней,
рявкнул.
     --  Ты все  же сделай  пару глотков,  Санек, --  посоветовал я ему.  --
Об®яснишь  оперативной необходимостью. Профессор  человек  профессиональный,
поймет. А  насчет твоего вопроса... На него я тебе, конечно,  не  отвечу. Но
спасибо за то, что ты не стал утверждать, что ни о каком Профессоре знать не
знаешь. А о том, что он в городе -- тем более.
     -- Завтра  в 16.00  на  площади Свободной  России, бывшей имени Ленина,
состоится предвыборный митинг Хомутова.
     -- И что? -- спросил я.
     --  А  то,  что  тебе  и всем  моим людям  приказано обеспечить  охрану
Хомутова. Мы получили информацию, что могут быть инциденты.
     Вот, значит, как они решили.
     Я равнодушно пожал плечами:
     -- Твои люди  --  это твои люди.  А  моя  задача -- охрана Антонюка.  Я
немедленно  еду к нему на дачу и буду с ним до воскресенья, не отходя  ни на
шаг.
     Егоров резко меня перебил:
     -- Наша задача -- обеспечить полный порядок на выборах. Абсолютный. Это
и моя задача, и твоя. Антонюк в безопасности. В опасности Хомутов.
     --  Да  кому нужно его убивать? -- удивился я. Верней,  сделал вид, что
удивился.
     -- Тому, кто захочет сорвать выборы.
     Хоть на этот вопрос честно ответил. После чего  Егоров  вытащил из бара
бутылку виски и бокал  и угостился приличной дозой. За что я лично его ни на
йоту  не осуждал. Ну, трудный разговор  у человека. И  главные трудности еще
впереди. Но тут  он допустил -- я бы так это оценил  -- бестактность. Потому
что если собеседник принимает другого  человека за  дурака  --  это  и  есть
бестактность.
     Он сказал:
     --  Киллер по-прежнему в городе. Тебе заплатили бешеные бабки, чтобы ты
его  вычислил  и  обезвредил, а ты провалял  дурака.  Если  он об®явится  на
завтрашнем митинге, я тебе не завидую.
     Я знал,  какой следующий вопрос вертится у него  на языке: покажи пушку
или проверь. Или еще что-нибудь в этом роде. Во всяком случае, он должен был
убедиться, что "тэтэшник" у меня. Но он поступил умней. Он вытащил пакет, из
него  --  "беретту"  в  американском  варианте  М9  --  "длинную  девятку" и
придвинул ко мне вместе  с  какой-то бумагой, которая, судя по печатям, была
разрешением на ношение этого замечательного ствола.
     -- Держи. Выклянчил для тебя "девятку". Цени. А "тэтэшник"  давай сюда,
он тебе больше ни к чему.
     Я  очень  внимательно рассмотрел разрешение.  Оно  тоже было  выдано  в
Москве.  И  все было на месте.  Но когда  "липу"  изготавливают  спецслужбы,
обнаружить это могут  только опытные эксперты с соответствующей аппаратурой.
Может быть, это разрешение было и не "липой", а ствол вполне чистым. Этого я
не исключал. Потому что твердо  знал другое: в  Хомутова  будут  стрелять из
другого ствола (в идеале из "токагипта") и он-то и окажется у меня в руках в
тот момент,  когда  меня  пристрелит Егоров  или кто-нибудь из его  людей. А
будет при мне эта "девятка" или нет -- без разницы.  И законная она или  нет
-- тоже без разницы. Даже, скорее всего, законная. Ну, почему бы и нет?
     -- Спасибо, Санек, -- с чувством сказал я. -- Ты меня просто растрогал.
Я и не думал, что у меня когда-нибудь в жизни будет такая машинка.
     -- А теперь давай "токагипт" и ксиву, -- повторил он.
     Я налил ему  треть  бокала  виски,  подождал, пока  он  выпьет  и снова
закурит свой "кэмэл", и сказал:
     -- Я в раздумье, Санек.  Передо мной два варианта. Первый -- грубый, но
простой и надежный. Но только в том случае, если ты на него согласишься. Вот
этот  вариант:  ты  никогда  не  давал  мне  пистолета  марки  ТТ в варианте
"Токагипт-58"  и  разрешения на  его  ношение.  Я его  и в  глаза не  видел.
Во-первых,  потому,  что  это  разрешение  -- чистой  воды  "липа",  хотя  и
профессионально  изготовленная. Во-вторых,  из этого ствола был убит историк
Комаров.
     Ну, тут уж он выпил пол фужера  без всякого моего приглашения. И только
через  полминуты,  отдышавшись  и  приведя свои  мысли  в  какое-то  подобие
порядка, спросил:
     -- Ты понимаешь, что ты несешь?
     -- Вполне, -- согласился я. -- У меня было время над этим подумать, а у
тебя  не было. Я  расписывался за  оружие?  Нет. За  разрешение?  Нет. Этого
разрешения на этот ствол никто никому  никогда не выдавал. Ни в городе К. Ни
в  Москве. Ни  во  Владивостоке. Нигде. Ствол иллюзорен. Как сейчас говорят,
виртуален. Может, ему стоит таким и остаться?
     Но логика логикой, а эмоции эмоциями. Через десять  секунд мне в ноздрю
упирался ствол только что врученной мне "длинной девятки", а еще через пяток
секунд этот же ствол упирался уже в ноздрю подполковника Егорова. Потому что
если в тебе сидят граммов триста виски, даже очень хорошего,  реакция у тебя
не та, что нужна для быстротечных боевых контактов.
     Я извлек из его подмышечной кобуры его  табельный ПМ,  разрядил  его, а
заодно и "беретту", ссыпал патроны в  мусорное ведро в ванной  и после этого
вернул  ПМ  Егорову. А поскольку он  позволил  себе пару  телодвижений  явно
агрессивного характера, врезал ему  от души чуть повыше  уха. Чтобы отдохнул
минут десять. Чем он и  занялся. А я тем временем созвонился с  заместителем
начальника  МВД майором  Кривошеевым и попросил  срочно приехать  ко  мне  в
гостиницу "Висла" вместе с капитаном  Смирновым, представлявшим в городе К.,
как я понял, уголовный розыск.
     Мое  приглашение,  как  я  и  ожидал,  не  вызвало у майора  Кривошеева
никакого энтузиазма.
     -- Кончай свои штучки,  москвич, -- заявил он. --  Давай по телефону. А
нужно -- приезжай сам. У меня дел и без твоих заморочек -- выше головы.
     Я постарался ответить как можно вежливее -- в том смысле, что, несмотря
на  фингал, который  с момента нашего общения  стал моей  особой приметой  и
вызывает  у  меня проблемы  с  прекрасной  половиной человечества,  а  также
подозрительные  взгляды  гаишников,  наша   беседа  в  кабинете  заместителя
начальника МВД города К. убедила  меня  в  том, что там  работают  преданные
своему делу  профессионалы и они не поленятся отлепить жопу от  стула, чтобы
узнать, кто совершил одно  из самых  громких  заказных  политических убийств
последнего времени, а именно убийство историка Комарова.
     -- А ты знаешь? -- быстро спросил майор Кривошеев.
     -- Полагаю, что да, -- ответил я. Все-таки сказалось общение с Мазуром.
Потому что достаточно было просто сказать "да".
     -- Едем, -- сказал майор.
     Минут  через  двадцать  он появился  в  моем  номере вместе с капитаном
Смирновым  и с папкой следственных материалов прокуратуры. На  том, чтобы он
привез их, я особенно  настаивал, а  он особенно сопротивлялся,  так как это
было связано с какими-то процессуальными сложностями, до которых мне, честно
сказать, никакого дела не было.
     К  моменту  их  появления  подполковник Егоров вполне  очухался и  даже
подбодрился очередной порцией виски.  После чего  бутылку и бокал я убрал  в
бар, так  как  вести официальный  разговор  в  такой  фривольной  обстановке
показалось  мне  неправильным.  Майору  Кривошееву  и  капитану  Смирнову  я
представил  Егорова  как   старшего  охранной  группы  и   человека,  вполне
заслуживающего доверия.  Во всяком случае, при нем можно говорить совершенно
свободно.
     Еще до того, как появились эмвэдэшники, я предупредил Егорова:
     --  Ты отверг  мой первый  вариант. И в  нетактичной форме. Я  вынужден
реализовать вариант номер два. Не думаю, что  он тебе  очень  понравится. Но
выбора у меня нет, Санек. И у тебя тоже. Так что сиди, слушай и не встревай.
     Едва закончив с краткой процедурой  знакомства,  майор  Кривошеев сра