ем сейчас.
     -- Нет, не считаю, -- ответил  Блюмберг.  -- Сколько сейчас у нас акций
порта?
     -- Около двенадцати процентов.
     -- Прикупите еще. Процентов до шестнадцати. Небольшими партиями и через
независимых брокеров. Никто не должен знать, что акции скупаем мы.
     -- Я все понял, господин Штейман. Будет исполнено.
     Блюмберг отключил интерком.
     --  Заубер  прав,  --  заметил Николо Вейнцель. --  Мы прогорим на этих
акциях, если не сбросим их немедленно.
     -- Я покупаю  ваши доли. По  сегодняшнему биржевому  курсу,  --  заявил
Блюмберг. -- Идет? Вейнцель подумал и сказал:
     -- Нет. Мы всегда рисковали вместе. Не будем нарушать традицию. Да и не
верю я, что вы можете просчитаться в русских делах.
     -- Согласен, -- кивнул  Макс. -- Но если бы вы хоть чуть-чуть об®яснили
нам свою позицию, нам спокойней было бы спать. Речь все-таки идет о десятках
миллионов долларов.
     -- Так и  быть, об®ясню, -- отозвался Блюмберг. -- Порт К. находится на
семьсот миль ближе к Центральной Европе, чем санкт-петербургский, и на сотни
миль ближе Таллина и Риги. Это -- первый фактор, который еще скажется. Пусть
не сразу. К порту сходятся все северо-западные железные дороги России -- это
второй фактор. Промышленность России оживает, товарооборот возрастает -- это
перспективы  развития.  Как только Россия  реконструирует  порт,  он  станет
главным  в  балтийском  товарообороте. И  никакие Таллины  не  составят  ему
конкуренцию.  Прибалтам  нечего  возить. Они  могут возить только российские
грузы.  Они  пойдут на огромные уступки,  чтобы получать  фрахты.  Иначе они
просто загнутся. Все это, конечно, не завтрашний день. Но мы ведь не в покер
играем, верно? Большие деньги никогда не бывают быстрыми. А тут речь идет об
очень больших деньгах.
     -- А эти выборы губернатора, на которых победят коммунисты? -- напомнил
Вейнцель. -- Они могут кардинально изменить кон®юнктуру.
     -- На  этот счет не могу вам  ничего сказать, -- ответил Блюмберг. -- У
меня  есть  кое-какие  предположения.  Но это  только  предположения.  Чтобы
проверить  их,  я  и еду туда.  И  хватит о  делах. Налил,  Никола?  Прозит,
коллеги!
     Блюмберг сделал глоток джина и поморщился:
     -- И как вы его пьете?
     Николо Вейнцель  раскрыл  вмонтированный  в  стену офиса холодильник  и
достал оттуда бутылку, обернутую плотным пергаментом. Не говоря ни слова, он
развернул пергамент  и  поставил  на стол  перед Блюмбергом самую  настоящую
бутылку "Кавказа"  -- с обычной  пластмассовой пробкой и с  криво наклеенной
этикеткой. Ну, разве что она была вымыта до блеска и не липла к рукам.
     -- Нет, -- сказал Блюмберг. -- Не верю. Не может быть. Нет.
     --  Я берег  ее для какого-нибудь торжественного момента,  --  об®яснил
Николо, довольный произведенным эффектом. -- Похоже, этот момент наступил. Я
знаю, шеф, что  ваши  запасы  этого  вина давно  закончились.  Надеюсь,  эта
бутылка  доставит вам удовольствие.  Ее  привез по  моей  просьбе  один  наш
партнер, турок, он часто бывает на Кавказе. Он  сказал, что потратил  немало
времени, чтобы найти там это вино.
     Блюмберг обнял тощего Николо и похлопал его по спине.
     --  Вот теперь  я  понимаю, что такое  настоящее уважение  к  партнеру.
Спасибо, Никола, ты  меня  растрогал.  А  меня непросто  растрогать.  Совсем
непросто.
     --  Скажите, шеф, почему вы пьете это...  вино? -- поинтересовался Макс
Штирман.
     Макс  хотел  сказать  "дерьмо",  но  решил  не портить  торжественность
момента.
     --  Скажу.  Однажды  с  моим  учителем мы  провели...  ну,  скажу  так:
блестящую  операцию...  в одной из  европейских  столиц. Это была  операция,
которая позже вошла во все специализированные учебники. По ходу дела я  спас
жизнь  моему учителю. Не скажу, что от отваги или особого  умения. Скорей --
по дурости и везению. Но что было -- то  было. За эту операцию наш начальник
получил чин генерал-лейтенанта и орден Ленина, а нас  премировал.  Выдали по
половине  месячного оклада жалованья. Ну, зарплаты,  если тебе это понятнее.
Так вот,  мы получили эту премию, поехали в один магазин в Москве и купили у
грузчиков две  бутылки "Кавказа". И тут же, во дворе этого магазина,  выпили
их из горла.  Мы  были  молоды, счастливы и любили друг друга,  как  братья.
Скажем  так: как  младший и старший  брат,  потому что он был старше меня на
десять лет.  Нам было до феньки, что нас обошли званиями и  наградами, с нас
хватало сознания, что мы сделали для своей страны большое и нужное дело. Так
нам тогда  казалось. И этого было  вполне достаточно.  Только не спрашивайте
меня, почему мы купили  это вино у грузчиков и  почему пили во дворе, а не в
ресторане. Я мог бы это об®яснить, но на это потребуется года три, и вряд ли
вы все до конца поймете. Это, уверяю вас, посложней устройства ваших  сраных
компьютеров. Лучшие умы России и даже всего мира бились над этими вопросами.
И к чему пришли?  "Умом  Россию не понять".  И только. Но я сейчас говорю  о
другом. Вкус  этого  "Кавказа"  с  того дня --  это вкус родины, молодости и
настоящей мужской дружбы.
     Блюмберг сковырнул  пластмассовую пробку, понюхал  вино и  вылил его  в
раковину, а пустую бутылку небрежно бросил в корзину для мусора.
     -- Что это значит, шеф? -- ошеломленно спросил Николо.
     -- Это значит, сынок, что ничто не стоит на месте. Уже нет  той родины,
за которую я без малейших раздумий готов был отдать жизнь. И нет той дружбы.
И  молодости  нет  тоже.  А раз так,  то  не  хрена и  травить  себя  такими
воспоминаниями. Тем более что вино, между нами, полное дерьмо. И со временем
не становится лучше. Все, друзья мои, я исчез.
     И он исчез.
     * * *
     Во второй половине  того  дня, когда неизвестными  злоумышленниками был
взорван лимузин Кэпа, к Пастухову, наблюдавшему  со стороны  за предвыборным
митингом Антонюка,  подошел немолодой  человек  в обычном  сером плаще  и  в
поношенной  кепке,  вежливо  поинтересовался,  который  час. Услышав  ответ,
поблагодарил  и  скрылся в  толпе.  И только через несколько минут, случайно
сунув руку в карман куртки, Пастухов обнаружил там маленькую записку.
     В ней значилось:
     "Сегодня,  18.30, порт,  маяк.  У начала  мола  вас  встретят.  Записку
уничтожьте".
     Подписи не было.
     Пастухов зашел  в платный  туалет, кстати  оказавшийся  по соседству, и
дважды  перечитал записку.  Потом порвал ее на  мелкие кусочки  и спустил  в
унитаз.
     В начале седьмого он под®ехал на своем "пассате"  к зданию пароходства,
оставил  машину  на стоянке и  пешком, никого  ни  о чем  не расспрашивая, а
ориентируясь только на огни маяка, подошел к началу мола.
     Из потрепанных "Жигулей"  13-й  или даже 11-й  модели, приткнувшихся  к
молу, вышел тот самый человек, что спрашивал про время, и коротко кивнул:
     -- Садитесь. Поедем.
     -- Куда? -- спросил Пастухов.
     -- Ко мне в гости.
     Машина  продребезжала  по  каменистой дороге,  проложенной по  середине
мола, и через десять минут остановилась у маяка.
     IV
     Этот человек озадачил меня  с  самого начала.  Остановив "жигуленка"  у
подножия маяка, который вблизи оказался недосягаемо  высоким и  таинственным
из-за равномерного  мелькания  проблесковых  огней, он коротко посигналил  и
кивнул  мне:  "Вылезайте,  приехали". Из  какой-то двери  в мощном  каменном
цоколе маяка появился худосочный молодой человек. В руках у него было что-то
вроде маленького миноискателя. Он провел им вдоль моего тела и кивнул:
     -- Есть. Три.
     -- Спасибо. Можешь идти. Молодой человек исчез.
     --  Вы  напичканы  радиозакладками,  как  еврейская  щука-фиш  луком  и
вареными яйцами. Вы это знаете?
     Я об этом догадывался. Но не стал ни подтверждать, ни отрицать. Если  я
действительно начинен "жучками",  не  было никакого резона обнаруживать, что
мне это известно. Поэтому я промолчал, делая вид, что с интересом осматриваю
маяк и подступающую к нему черную балтийскую воду, по которой стлался туман,
как по утреннему лугу у нас в Затопино.
     --  Зовите  меня  Александром   Ивановичем.  Моя  фамилия  Столяров.  Я
смотритель этого маяка, -- представился этот человек. -- Вы можете, конечно,
не реагировать на мои слова, но это не имеет  никакого  значения. Все чипы в
районе маяка блокированы. Не  буду  об®яснять как,  я и сам  в этом не очень
разбираюсь,  но  важен  сам  факт.  Так  что  мы  можем  говорить совершенно
свободно. Для этого, собственно,  я вас сюда  и привез. Мне  было интересно,
придете ли вы на эту встречу. Вы  пришли.  Из этого я делаю вывод, что у вас
есть  масса вопросов и мало возможностей получить на  них ответы. Поэтому вы
не  упускаете даже такого  рискованного варианта,  как встреча  с совершенно
неизвестным вам человеком. Я думаю, что  наш  разговор будет обоюдополезным.
Потому  что у  меня тоже есть масса невыясненных  вопросов.  И вы сможете на
многие из них ответить.
     -- Вы уверены, что я захочу это сделать? -- спросил я.
     -- Да,  --  кивнул  этот  человек,  который назвался смотрителем  маяка
Столяровым. -- Чуть позже я об®ясню почему. А  пока --  одно предупреждение.
Вчера в половине второго ночи вы покинули гостиницу "Висла" через черный ход
и таким же незаметным образом вернулись в  нее в начале пятого утра. Вы были
в этой же одежде, что и сейчас?
     -- Нет, -- сказал я. -- Я был в обычных барахольных шмотках.
     -- Разумно. Очень разумно, -- покивал Столяров.  -- Вам было известно о
чипах?
     -- Догадывался.
     -- Значит, о вашей отлучке из гостиницы  знаю только я. А люди, которые
начинили вашу одежду, ваш гостиничный номер и вашу машину "жучками", об этом
не знают. И не узнают. Во  всяком случае, если и узнают,  то не от меня.  Но
нам   все-таки  нужно   слегка   подстраховаться.   Ваша  поездка   в   порт
зафиксирована. Вас могут спросить, что вы делали сегодня в порту  с 18.30 до
того времени, когда наш разговор будет закончен. Что вы ответите?
     -- Ничего. Это никого не касается.
     --  Не  лучший ответ.  Нет, не лучший.  Если вы, конечно, специально не
хотите возбудить излишних подозрений. А этого, как  я понимаю, вы не хотите.
Вы не  сможете сказать  и  то, что были  здесь  по  каким-то  своим  делам и
разговаривали  со  знакомыми. Потому что  все  чипы  молчат.  Остается  один
вариант.  И  он кажется  мне даже элегантным. Вы приехали в  порт,  оставили
машину на стоянке возле пароходства, подошли  к берегу моря в районе маяка и
просто сидели на камне, глядя на маяк, слушая ревун и успокаивая нервы шумом
волн. Есть  люди, которые очень любят молча и подолгу сидеть на берегу моря.
Вы любите?
     -- Возможно. Или нет. Не знаю, -- ответил я.
     -- А я не люблю,  -- заметил  смотритель.  -- Больше  скажу. Терпеть не
могу моря. Я в детстве жил в Сибири и  люблю лес. А от одного вида волн меня
тянет блевать.
     -- Зачем же вы здесь работаете?
     -- Это очень удобное прикрытие. Во всех отношениях.
     -- Но вам же приходится плавать и на моторках, и на катерах.
     -- Увы, -- со вздохом согласился Столяров. -- Вы хотите спросить, как я
борюсь со своей водофобией? А никак.  Иногда блюю перед  тем, как залезть  в
моторку.  Иногда  после.  А  чаще  --  во  время  всей  поездки.  Вы  хотите
разговаривать здесь или пройдем в дом?
     -- Наш разговор записывается?
     --  Нет.  Технически  это  элементарно,  но  не  вижу  в  этом  никакой
необходимости. У  меня хорошая память,  и  все важное я запомню, а вам иметь
запись  нашего  разговора попросту  опасно  --  ее  могут обнаружить.  И это
вызовет массу вопросов, крайне нежелательных. Как для вас, так и для меня. И
даже особенно для меня.
     --  Тогда давайте останемся здесь, -- предложил я. -- В конце концов, я
приехал посидеть у моря и  посмотреть на волны. И послушать дыхание Балтики.
Скажите, в самом деле пахнет свежим лесом или мне кажется?
     -- Нет, не кажется. Минут пятнадцать назад в Копенгаген прошел лесовоз.
Это  запах свежеразделанной  сосны.  Он  очень устойчив в  тихую погоду. Это
единственное, что меня чуть-чуть примиряет с морем.
     Он подвел меня к каменной скамье на самом берегу и закурил.
     -- Вам не предлагаю,  поскольку вы не курите. Выпить тоже не предлагаю,
так как  вы  не пьете. Сам бы я с удовольствием  выпил, но  у  нас не так уж
много времени, чтобы отвлекаться. Вас удивило, что  я знаю о вашей вчерашней
тайной отлучке  из гостиницы? Как раз  в  это время  в "линкольн" Кэпа можно
было  заложить взрывчатку и  поставить радиовзрыватель. Собственно, именно в
это время так и было сделано.
     -- Вы думаете, что это сделал я?
     Столяров улыбнулся и слегка покачал головой:
     -- Нет, не думаю. Кто-то мог бы и подумать. Но я даже мысли об этом  не
допускаю.
     -- Почему? -- спросил я.
     -- По очень простой  причине, -- ответил  Столяров. -- Потому  что  это
сделал я.
     Нечасто  слышишь  такие  заявления. Мне потребовалось некоторое  время,
чтобы  обдумать  его слова хотя бы в самых общих чертах. Столяров  правильно
понял причину моего молчания.
     -- Вас интересует: зачем? Я об®ясню. Чуть позже.  Пока же могу сказать,
что я слышал все, что происходило в вашем номере. И разговор с Кэпом. И даже
ваш последующий разговор с подполковником Егоровым.
     -- Каким образом?
     -- Там, где стоят десять чипов, может появиться и одиннадцатый.
     -- Его могут найти.
     --  Мне понравились ваши слова о том, почему  одиночка может выиграть у
самого  могучего государства.  Потому что  он принимает решения сам и  очень
быстро,  по  мере  необходимости.  Могу  дополнить  вашу  мысль.  Спецслужбы
пользуются тем, что им дают. А  одиночка -- тем, что ему  нужно. Мой  чип из
нового  поколения.  Он  саморазрушается   при   любой  попытке  локации  или
блокирования. И по сигналу  из центра связи. Этого чипа  в вашем номере  уже
нет. Он  превратился в никчемную пластмассовую труху, назначение которой  не
сможет определить даже самый опытный эксперт. Я решил, что ничего серьезного
в  вашем номере больше  происходить  не  будет.  И  думаю,  что  я прав.  Вы
понимаете, для чего я вам обо всем этом рассказываю?
     -- Да. Вы хотите вызвать меня на ответную откровенность.
     --  Совершенно  верно.  У меня нет  другого способа.  Есть только  одна
проблема, которая может  помешать  нашему взаимному  доверию. Вы обо  мне не
знаете почти ничего, а я знаю о вас достаточно много. Не все, но много.
     -- Что вы знаете обо мне?
     -- Вы  --  Сергей  Пастухов.  Считаетесь  начальником  охраны Антонюка.
Воевали в Чечне,  были капитаном  спецназа  и  начальником  одной  из  самых
сильных  оперативно-диверсионных  групп. Причины увольнения из  армии вас  и
ваших друзей мне неизвестны, выяснить не удалось. Здесь  на вас работают три
человека из  вашей бывшей команды. Двое -- в охране губернатора.  Их фамилии
Мухин и Хохлов.  Третий -- Семен  Злотников. Некоторое время он жил  в отеле
"Мрия"  и изображал из себя  кинорежиссера.  Потом на какое-то  время исчез.
Теперь, предполагаю, появился снова. Думаю, что на встречу с ним вы и ездили
вчера  ночью. Но это  всего лишь мои предположения. Добавлю,  что  некоторое
время Злотников плотно вел некоего Матвея Салахова, убитого при невыясненных
обстоятельствах в  здании телецентра. Могу  сказать, что  Злотников  работал
очень  профессионально.  Очень. Если бы  я  не обладал определенным опытом в
этой области, я не сумел бы ничего заметить.
     -- А вы этим опытом обладаете? -- уточнил я.
     -- Да, -- подтвердил Столяров. -- Да вы и сами это уже поняли. Зачем вы
внедрили своих людей в охрану губернатора?
     Я помедлил  с ответом.  Зачем? Я и  сам не знал. Просто  мне понравился
губернатор, а его  охламоны могли бы защитить его разве что от какого-нибудь
пьяного забулдыги. Подумав, так я и ответил Столярову.
     Он недоверчиво на меня посмотрел:
     -- И только?
     -- Ну, и немного заработать ребятам не помешает.
     -- И все? -- повторил он с тем же недоверием.
     -- Да, все, -- подтвердил я.
     --  Плохо дело.  Это означает, что  вы знаете гораздо меньше  того, что
должны знать. Опасная ситуация. Очень опасная.
     -- А вы знаете то, чего я не знаю? -- спросил я.
     -- Возможно.  Я  предлагаю вам  тот же метод, который вы  вчера вечером
предложили  Кэпу.  Сначала я  отвечаю  на  все  ваши  вопросы  с  предельной
откровенностью. Потом на мои вопросы отвечаете вы.
     -- С такой же откровенностью?
     -- Хотелось бы на это рассчитывать.
     -- Давайте попробуем, -- согласился я. -- Кто вы такой и почему активно
вмешиваетесь в дела, которые  смотрителя маяка не могут касаться ни с  какой
стороны?
     --  На первую  часть  вопроса  я вам  не  отвечу,  --  подумав,  сказал
Столяров. -- А на  вторую попробую.  Не прямо,  но достаточно ясно.  Вы были
заинтересованы, чтобы Кэп отправился в мир иной?
     -- Да.
     --  Я  тоже.  Хоть  и  несколько  по   иной   причине.  Вас  беспокоила
безопасность  вашего  подопечного  Антонюка,  а для  меня Антонюк  -- просто
мелкая пешка, не стоящая внимания. Но важно  другое. На этом этапе наши цели
совпали. И я сделал то, чего не могли сделать вы.
     -- Это  могли  сделать  люди Егорова. Он  специально  полетел в Москву,
чтобы получить разрешение на проведение этой акции.
     -- Он  его  не получил. Ему было приказано отпустить Кэпа  и его людей.
Его  команда  выполнила  приказ.  Поэтому  мне   пришлось   взрывать  машину
практически в центре  города, подвергая  риску  жизни посторонних людей. Это
была неприятная  перспектива, но выбора у меня не оставалось. К счастью, все
обошлось. Запрет на акцию по  ликвидации  Кэпа дал  Профессор.  Хотя  приказ
передал по телефону сам Егоров. У меня есть записи его переговоров.
     -- Не держите меня за дурака, -- попросил я. -- Эти линии защищены,  вы
не могли их прослушивать.
     --  Да?  Тогда  я задам вам другой вопрос. Откуда вы  узнали, кто такой
Профессор?  Даже если вы связаны с какой-то спецслужбой, чего я не исключаю,
вы не могли получить  там информацию о Профессоре.  Даже крохи. Я скажу, что
вам   помогло.   Новейшая   техника.  Не  буду  даже  говорить  какая,  хотя
догадываюсь. Почему же вы думаете, что у меня техника хуже? Показать запись?
-- предложил он.
     -- Не нужно, -- отказался я.
     -- Значит, в этом  мы  сошлись. Наши цели  совпадали. Думаю, что  они и
дальше будут совпадать. Проблема только в том, что вы не знаете своей  цели.
И я ее не знаю. Зато я знаю свою. Задавайте вопросы.
     -- Чем вам помешал Кэп? Антонюк для вас пешка. Губернатор, как я понял,
тоже не очень вас интересует. Что вас интересует?
     -- Вы мыслите только в плоскости выборов. Будущий губернатор, кто бы им
ни стал,  фигура, конечно, весьма значительная, член  Совета Федерации и все
такое.  Но в  данной  ситуации это  не  имеет ни  малейшего  значения. Имеет
значение только  одно: кому достанется порт. А еще конкретнее -- контрольный
пакет  акций, который пока находится у  государства,  но который обязательно
будет выставлен на  торги.  Если  губернатором  станет  Антонюк,  он  сумеет
передать большую  часть пакета  своему банку  "Народный  кредит"  на  весьма
льготных условиях.  Здесь  множество лазеек,  и  все их Антонюк  знает. Если
губернатором останется  Хомутов, контрольный пакет  окажется у Кэпа, который
связан  с  несколькими крупными  германскими  фирмами. Это  обеспечит приток
иностранных инвестиций, в которых так заинтересован город да и вся Россия.
     -- Кэп -- бандит. И Профессор знает это не хуже нас, -- заметил я.
     -- Согласен, -- кивнул Столяров. -- У меня тоже  вызвали сомнения слова
Егорова  о  том,  что  Кэп  давно  уже  легализовал  свой  бизнес  и   может
рассматриваться  как  равноправный  партнер.  Для  немцев  он,  возможно,  и
равноправный партнер, но мы-то знаем, кто он такой. Поэтому я его и убрал.
     -- Значит, у немцев больше нет в городе партнера и алья