но. Вроде бы у  вас там
началась революция, а у посла дочка пропала. Впрочем,ты наверняка в курсе.
     -- Да.
     -- Не понимаю, что ты нашел в  этих  революциях?  У  нас, кстати,  тоже
поговаривали, что будет революция, но обошлось. Ты,  наверное, всей  страной
управлял?
     -- В общем, да.
     -- И, разумеется, влюбился без памяти?
     -- Да.
     -- И плел дворцовые интриги, резал глотки придворным?
     -- Да.
     -- И пировал с  людоедами?.. Милый, давай  ты не  будешь обо  всем этом
рассказывать,  хорошо? Я понимаю, это должно быть ужасно  интересно, но, сам
посуди, какой смысл рассказывать о своих приключениях мне, домоседке?
     -- Правильно, -- поддакнул Аластер, который неподвижно  сидел в кресле.
-- А то он нас с тобой заговорит.
     --  Милый, а может, ты напишешь  книгу? Мы бы тогда ее купили и держали
на видном месте  -- а ты бы думал,  что  мы  ее читаем...  Чем же ты  теперь
собираешься заняться?
     -- Никаких  планов у меня нет. Хочется немного отдохнуть от варварства.
Какое-то время поживу в Лондоне или в Берлине, а там посмотрим.
     -- Вот и отлично. Оставайся лучше в Лондоне. Повеселимся от души -- как
в старые времена.
     -- Нет, спасибо, я уже повеселился... Боюсь, ваши попойки покажутся мне
теперь  немного  пресноватыми, особенно после  Мошу... это  городок  такой в
джунглях...
     -- Бэзил! Давай договоримся раз и навсегда. Ты нам о своем  путешествии
не рассказываешь, ясно?
     До  десяти вечера  они  играли  в  "садовника",  а  потом Аластер вдруг
спохватился:
     -- Мы ведь не обедали?
     -- Верно, -- сказала Соня. -- Пошли.
     И  они  отправились  в новый,  только что  открывшийся коктейль-клуб  и
заказали по кружке  легкого пива и  по сандвичу с печенкой.  Аластер  где-то
слышал,  что  этот коктейль-клуб довольно  дешевый,  но  выяснилось, что  он
дорогой, и даже очень.
     Из клуба Бэзил поехал к Анджеле Лайн.
     -- Знаешь, --  сказала  Соня Аластеру, раздеваясь, -- в глубине  души я
побаиваюсь, как бы Бэзил тоже не начал зазнаваться.

     В Матоди вечер. По  набережной  неспешно  гуляют под  руку два  знатных
араба.
     В гавани,  среди парусников и других, больших  и малых судов  стоят на.
якоре  два новеньких военных катера -- один английский,  другой французский:
недавно,   по  решению   Лиги  Наций,   Азания  об®явлена  франко-британским
протекторатом.
     -- Глядите, они все время чистят медь.
     -- Да,  такой катер, должно быть, больших денег стоит. Они строят новую
таможню.
     --  А  также полицейский  участок, инфекционную  больницу и европейский
клуб.
     -- В горах много новых коттеджей.
     -- Строится большое поле для спортивных игр.
     -- Раз в  неделю они моют водой  улицы. Они водят детей в школу и колют
им в руку яд. Дети потом очень болеют.
     --  Они могут посадить человека в  тюрьму только за то, что  он слишком
тяжело навьючил верблюда.
     -- Директор почты -- француз. Он раздражен  и вечно  куда-то торопится.
Они прокладывают шоссе  из Матоди в Дебра-Дову, а железную дорогу собираются
разобрать.
     -- Господин Юкумян  купил рельсы и старые паровозы. Надеется продать их
в Эритрею.
     -- Во времена Сета жилось лучше. Культура, воспитание были тогда в цене
-- не то что нынче.
     Поднявшийся на башню  мечети  муэдзин  повернулся на север,  в  сторону
Мекки,  и начал сзывать мусульман на молитву. Арабы благоговейно замолчали и
остановились.  "Аллах  велик...  нет Бога  кроме  Аллаха  и Мухаммед  пророк
Его..."
     Мимо промчался двухместный  автомобиль. За  рулем  сидел окружной судья
мистер Реппингтон, рядом с ним -- миссис Реппингтон.
     -- Приемистая машинка, ничего не  скажешь. Молитва Пресвятой Богоматери
в  миссионерской церкви.  "...gratia plena: dominus  tecum; Benedicta  tu in
mulieribus..." '.
     Автомобиль выехал из города и стал подыматься в горы.
     -- Господи, как на свежем воздухе-то хорошо!
     -- Жуткая дорога. Все никак ее не закончат. Не повредить бы заднюю ось.
     -- Я обещала Бредертонам, что мы заедем к ним на коктейль.
     --  Хорошо,  только  долго сидеть мы  не  сможем, ведь сегодня  обед  у
Леппериджей.
     В миле от  города,  вдоль  дороги  стояли  шесть одинаковых коттеджей с
верандой, садиком  и почтовым ящиком на садовой калитке. Машина остановилась
возле второго коттеджа. Бредертоны сидели на веранде.
     -- Добрый вечер, миссис Реппингтон. Вам коктейль?
     -- Да, если можно.
     -- А вам, Реппингтон?
     -- Джин с содовой.
     Бредертон  работал   в  санитарной   инспекции   и  зарабатывал  меньше
Реппингтона,  однако в этом году  он должен был сдавать экзамен по арабскому
языку и в случае успеха рассчитывал на повышение зарплаты.
     -- Как прошел день?
     --  Как обычно.  Колесил по городу и штрафовал туземцев за состояние их
конур. А как дела в форте?
     -- Неплохо. Сегодня, кстати, слушалось дело, о  котором я  вам говорил.
Помните, я рассказывал  про туземца,  который устроил себе  дом из  обломков
старого, валявшегося посреди дороги грузовика?
     -- Помню, конечно. И кто же выиграл?
     -- Туземец. Оба пункта обвинения, выдвинутые против него арабом, бывшим
шофером  этого  грузовика, мы признали  неправомочными.  На  туземца подавал
жалобу и департамент труда -- бедняга, видите

     `  "...полная  благодати,  с  тобой  Господь;  благословенна  ты  между
женами..." (лат.)

     ли,  своим домом мешал  транспорту.  Придется им теперь  строить  новую
дорогу, в об®езд  старой.  Вообще  эти азанийцы  что-то совсем обнаглели.  И
лягушатники, кстати, тоже.
     -- Хорошо, что вы их проучили.
     -- Именно. И потом, пусть туземцы знают, что британское правосудие их в
обиду не даст. А то с этими лягушатниками каши не сваришь... Ой, уже поздно.
Нам пора. Старушка, поехали. Вы сегодня у Леппериджей случайно не обедаете?
     -- Нет.
     Бредертоны были не вхожи  к Леппериджам. Леппериджа перевели из Индии в
Азанию руководить набором солдат, и в Матоди он считался  большим человеком.
Бредертона он называл не иначе как "специалистом по отхожим местам".
     Реппингтоны заехали домой (их коттедж был пятый по счету) переодеться к
обеду, жена надела черное  кружевное платье, муж -- вечерний белый пиджак, и
ровно в 8.15, как было обещано, они переступили порог дома Леппериджей. Обед
состоял  из пяти блюд, в  основном приготовленных из  консервов,  а  посреди
стола стояла пиала  с водой,  в которой плавали бутоны цветов. На обед  была
приглашена  еще  одна  пара,   мистер  и  миссис  Грейнджер;  Грейнджер  был
чиновником эмиграционной службы.
     --  Из-за этого  Коннолли  мы  сегодня просто  голову  себе сломали, --
рассказывал он. -- Понимаете, строго говоря, он имеет все основания получить
азанийское  гражданство. При  императоре,  кажется, он  был большой  шишкой.
Командовал  армией. Даже получил,  если не ошибаюсь, титул герцога.  Но всем
будет спокойнее, если он отсюда уберется.
     -- Куда подальше.
     -- Дремучий  тип. Говорят, в свое время у  него была  интрижка с  женой
французского посла. Поэтому-то французы и хотят поскорей от него избавиться.
     --  Ясное  дело. Вообще, если  хотите знать, этим лягушатникам время от
времени надо идти навстречу. В мелочах, разумеется. Это выгодно.
     -- Вдобавок он еще женат на черномазой. То есть я хочу сказать...
     -- Понятно.
     --  В  конце  концов,  думаю,  мы   от  него   избавимся.   Вышлем  как
неблагонадежного,  и  все тут.  Ведь во время революции он потерял  все свои
сбережения.
     -- А как же быть с его... женщиной?
     -- Это  уж  не наше  дело  -- главное,  поскорей  выставить его отсюда.
Кстати, я  слышал, они очень  друг к другу привязаны. Да, ему будет нелегко.
Не  много  найдется стран, которые захотят  принять  его  у себя. Впрочем, в
Абиссинии он, может, и устроится. Теперь в Азании другие порядки.
     -- Вот именно.
     -- Должен вам сказать,  миссис Лепперидж, что салат из консервированных
фруктов просто об®едение.
     -- Кушайте на здоровье. Эти фрукты я купила в магазине Юкумяна.
     -- Этот чертенок Юкумян свое дело знает. Мне он здорово помог:
     достает новобранцам  сапоги. Между  прочим, он сам подал  мне эту идею.
Если, говорит, рекруты босиком ходить будут, то наверняка грибок подцепят.
     -- Молодец.
     -- Еще бы.
     В Матоди  ночь.  По набережной прогуливаются английский  и  французский
патруль. В португальском форте крутят пластинку Гилберта и Салливена.
     Три малютки-школьницы,
     Красотки и разбойницы,
     Веселятся от души --
     Чудо как хороши!
     Чудо как хороши!
     Над  морем  несется песенка, вода  тихо  плещется о  каменный  парапет.
Британские полицейские  быстрым шагом идут  по извилистым  улочкам туземного
квартала. Всех собак давным-давно выловили и безболезненно уничтожили. Улицы
совершенно  пустынны, лишь иногда мимо полицейских проскальзывает закутанная
фигура  с фонарем.  За глухими стенами арабских  домов --  никаких признаков
жизни.
     У реки в ветках ивы синичка поет:
     "Ой беда! Ой беда! Ой беда!"
     Я сказал ей: "Пичужка, тебе не везет,
     Раз поешь: "Ой беда! Ой беда!".
     Господин Юкумян вежливо выпроваживает последнего посетителя и закрывает
ставни кафе.
     -- Ничего не поделаешь, -- говорит  он. -- Новые  порядки. После десяти
тридцати употреблять спиртное не разрешается. Мне скандалы ни к чему.
     "Ослабела умом ты? -- я ей закричал.--
     Червячок, может, в маленьком клюве застрял?"
     Но головкой поникшей птенец покачал:
     "Ой беда! Ой беда! Ой беда!".
     Звуки песенки плывут над погруженным во тьму городом. Тихо, едва слышно
плещется у парапета вода.

     Сентябрь 1931 -- май 1932.