раскрутил,  будто  это  был  не
разбойник весом в двух быков, а зайчик, и закинул его так далеко в море, что
черепаха  еле его отыскала. Отыскав, она его сожрала -- ей-то, черепахе, все
люди на одно лицо.
     -- Куда же направится Тесей дальше? -- спросила Кора.
     -- Я думаю, что к самому Прокрусту. И это уже настоящий подвиг,  не  то
что мелкие провинциальные разбойники.
     -- Это  к  тому  самому,  который на своем ложе кого вытягивает, а кого
укорачивает?
     -- Вот именно, -- согласился кентавр. --  И  должен  сказать,  что  это
самая  подлая  пытка  из  тех,  что придумана человечеством. Ты в самом деле
хочешь поглядеть на Прокруста?
     Надо постараться. Правда, я  теперь  не  тот  скакун,  что  раньше,  но
обыкновенного коня всегда обгоню. Так что устраивайся поудобнее и держись за
мои плечи. Тебя будет трясти, а ты терпи.
     -- Ни  в  коем случае. Ведь если ты будешь крутиться вокруг Коринфа, мы
не только до Афин, до Мегары  неделю  не  доберемся.  Зато  Медея  до  Тесея
доберется куда раньше нас. И уж она-то щадить его не будет.
     -- Тогда  поскакали! -- Кентавр перешел на рысь, но не замолчал. -- Чем
больше я узнаю Медею, -- говорил он, -- тем меньше понимаю. Вроде бы она  --
жертва  любви.  Ведь по прихоти богинь шалун Эрос вонзил в нее стрелу. Разве
простой смертный может воспротивиться этому? Никто. Даже кентавр  не  может.
Если сказать честно, для меня самый главный авторитет в истории -- Плутарх.
     -- Какой  еще  Плутарх?!  --  тут  даже  Кориного школьного образования
хватило, чтобы возмутиться. -- Этот Плутарх еще  не  родился  и  неизвестно,
когда родится!
     -- Кора,  научись  наконец  простой  вещи,  -- возразил Хирон. -- Время
относительно, и уж тем более относительно положение в  нем  людей.  Если  ты
попытаешься  создать  какую-нибудь  таблицу,  в  которой разместишь деяния и
жизнеописания людей, богов и героев, то получится сплошная чепуха. Даже  мои
ученики,  которых  я  катал  на этой вот самой лошадиной спине, порой умерли
раньше, чем я родился, а другие переживут меня на столетие. Троянская  война
еще  не  началась,  а  кое-кто из моих современников уже погиб, сражаясь под
стенами Трои. Да что Тещ  говорить,  мальчишкой  Тесей  не  испугался  шкуры
Немейского  льва,  которую  Геракл, его дядя, бросил, придя к ним в гости на
спинку стула. Но ведь в те годы Геракл еще и не помышлял о  своих  подвигах.
Да  что  там  говорить, в большинстве греческих мифов ты прочтешь о том, что
Тесей был одним из аргонавтов. Да каким он мог быть  аргонавтом,  если  Ясон
уже  погиб,  а Тесей еще лишь движется к своим подвигам. Так что не спорь со
мной, девочка, и смирись с порядком, который навел в истории мудрый Плутарх,
хотя Сократ пишет, что ему не хватает глубины выводов  и  умозаключений.  Но
Плутарх  велик тем, что в эпоху, когда все верят в любую мистическую чепуху,
когда любой демагог и популист  может  сманить  на  свою  сторону  греческий
народ,  если  пообещает  каждому  по бутылке самогона и тысяче драхм, да еще
пять рабынь, которых отнимет неизвестно у кого, то весь народ кинется за ним
с криками "Слава!". И прольется кровь. Так вот, в этот критический для  моей
родины   период   Приходит  Плутарх  и  находит  любой  чепухе  рациональное
об®яснение. И если ты начнешь утверждать с горящими глазами, что видела, как
из груди  Медеи  торчало  оперение  стрелы,  посланной  Эросом,  то  Плутарх
об®яснит  тебе  ситуацию  разумно,  просто  и без всяких. стрел. Что было на
самом деле? На самом деле невероятно  тщеславная,  красивая,  помирающая  от
скуки  и  безвыходности колхидская принцесса узнала о прибытии аргонавтов из
великой Западной Европы! На  что  .ирна  могла  рассчитывать  до  этого?  На
мингрельского  князька?  На  абхазского  дикаря? На свана, живущего в вечных
снегах? И Медея тут  же  дает  себе  слово  --  любой  ценой  она  заполучит
облеченного  доверием  богов  Ясона  и вырвется с его помощью из колхидского
заточения.
     Что и происходит. А ведь тщеславие Медеи не  имеет  границ.  Если  ради
своей  карьеры,  которая  в  тот  момент выражалась в завоевании Ясона, надо
предать отца, она сделает это не задумываясь. Эрос ей выгоден для оправдания
всех своих подлостей. Ему вообще предстоит в истории грустная роль -- быть в
ответе за все. "Я сделал это во имя любви!" А что ты сделал во имя любви? "Я
завоевал империю! Я перебил сто тысяч  поселян!  Я  ограбил  храмы!  Я  убил
родителей  --  и  все  во  имя любви!" Разве это любовь? Уж лучше мой грех с
коровой, то есть с Герой,  принявшей  облик  коровы.  --  Кентавр  заливисто
захохотал.  Хотя ему было невесело. Коре тоже. Ведь из уст Ясона она слышала
другую правду! -- Медея  увидела  Ясона  и  поняла:  она  его  добьется,  --
продолжал  Хирон.  --  И не только красотой, но и необходимостью. Она должна
была внушить ему, что  без  нее  он  --  ничто,  он  беспомощен.  Зачем  она
разрезала  на  куски своего брата? Да потому что после этого Ясон привязан к
ней как сообщник. Зачем она заставила девочек резать на  куски  собственного
отца?  Потому  что  это  было ее общее преступление с Ясоном. Но кто погиб в
конце концов? Кто был виноват в том, что сгорела живьем  прекрасная  Главка,
ты думаешь -- Медея?
     -- Да, я думаю, что Медея, -- сказала Кора, зная иной ответ.
     -- Чепуха, виноват больше всего не тот, кто убивает, а тот, кто дает на
это согласие!  И как сказал когда-то мудрый человек: "Не бойся своих врагов,
худшее, что они могут сделать, это убить тебя. Не бойся друзей,  худшее,  на
что  они способны, это предать тебя. Бойся равнодушных. Это с их молчаливого
согласия на Земле совершаются все подлости и преступления". Может, я цитирую
неточно. Но смысл передаю верно.
     -- Ты думаешь, что Ясон погиб... по справедливости?
     -- Это была для него лучшая смерть. Он мог погибнуть хуже. И  я  казнил
бы его куда более жестоко.
     Кора  не  стала спорить. Как и кому она сможет передать свой ужас перед
пустотой глаз Ясона перед смертью?
     -- Человек должен отвечать за свои поступки, -- сказал старый  кентавр.
-- Надеюсь, что урок, полученный тобой, будет усвоен.
     Над ними вились слепни, кентавр отмахивался от них хвостом и ладонями.
     К  Прокрусту  они  опоздали.  Впрочем,  успей они туда вовремя, вряд ли
что-либо смогли изменить.
     Было уже поздно, стемнело, яркие  звезды  высыпали  на  небе,  и  среди
множества созвездий наиболее ярко горело созвездие Кормы -- память о корабле
Ясона.  Звезды  этого  созвездия  были  такие  новые,  самые  яркие на небе,
разноцветные, как рождественские фонарики на елке, и от них на землю  падали
праздничные отблески.
     Зрелище,  которое  они  застали в доме Прокруста, наполнило сердце Коры
ужасом и отвращением.
     Слуги и рабы Прокруста толпились у входа,  не  смея  войти  внутрь.  Из
черной и невнятной толпы доносились стоны и вздохи.
     Кентавр спросил:
     -- Что  случилось  в  этом  доме,  добрые  люди?  --  Наш  хозяин... --
откликнулся некто невидимый из толпы, -- нашего хозяина злодейски убили, это
ужасное преступление, и боги жестоко отомстят убийце! -- Что же случилось  с
Прокрустом?  --  Некий  разбойник,  --  ответил  тот  же  голос из толпы, --
пробрался в дом к хозяину и когда тот предложил ему, как и положено, лечь на
прокрустово ложе, чтобы выяснить,  умещается  ли  он  на  нем,  ибо  хозяину
придется подставить к ложу стульчик, чтобы гостю было удобнее спать...
     -- Ты говоришь правду, раб? -- строго спросил кентавр.
     -- Разумеется, чистую правду. -- Как же зовут тебя, правдивый слуга? --
Меня зовут  Мироном,  и  я здесь служу домоправителем. Завтра с утра приедут
прокрустовы братья и наведут здесь порядок, --- ответил домоправитель.
     -- Так продолжай же врать, недобрый человек. Я подозреваю,  что  именно
ты  приносил  веревки,  чтобы помочь Прокрусту, именно ты затыкал рот гостю,
если он кричал и беспокоил соседей, именно ты  оттаскивал  потом  истекающий
кровью труп на свалку, ну, признавайся!
     -- Я   никогда   не   дотрагивался   до  трупов,  --  быстро  отозвался
домоправитель, -- это дело рабов. -- Тогда скажи, что же случилось  сегодня?
Домоправитель почему-то замолчал, и из толпы заговорил низкий женский голос.
     -- К Прокрусту пришел человек по имени Тесей и попросился переночевать.
Господин  Прокруст,  как  всегда,  ответил,  что  рад оказать гостеприимство
незнакомцу, и пригласил его в дом.  Затем,  после  легкого  ужина,  господин
Прокруст  предложил юному Тесею лечь на ложе и вытянуться. Когда же господин
Прокруст увидел, что его гость длиннее ложа на  два  локтя,  то  он  тут  же
поднес ему чашу с вином.
     -- Зачем? -- спросила Кора, спрыгивая с кентавра. -- В чаше было сонное
зелье, -- ответила женщина, -- его гость должен был заснуть. -- Почему?
     -- Неужели  вы не поняли, что наш хозяин был добрейшей души человек? Он
щадил чувства всех тех, кому вынужден был отрезать ноги или  вытягивать  их.
-- Зачем ему это делать?
     -- Глупый вопрос! -- возмутился домоправитель. -- Ведь наш господин был
Прокрустом.  Он имел прокрустово ложе. Он должен был всех прохожих подгонять
по длине под прокрустово ложе. Чего же здесь непонятного?
     -- Скажите, уважаемые рабы и слуги Прокруста, -- попросила Кора.  --  А
если ваш Прокруст просто пускал бы людей переночевать и не калечил бы их, не
мучил и не убивал, разве это не лучше?
     -- Глупости!  --  визгливо  ответила  какая-то  женщина. -- А как тогда
войдешь в историю? Как добьешься бессмертной славы? Как станешь знаменитым в
веках?
     -- Все ясно, -- сказала Кора. -- Ведите меня к нему. Никто не  двинулся
о  места.  Коре  пришлось повторить просьбу. Домоправитель ответил: -- А что
если он еще жив?
     -- Тогда вы напоите его лекарством и  перевяжете  ему  раны.  Ваш  долг
заботиться о господине.
     У  входа  в  дом  в  медную трубку был вставлен факел. Кора взяла его и
вошла внутрь. Дом  был  богат,  в  центральном  дворе  дома  стояли  статуи,
валялись  многочисленные  сундуки,  мешки и корзины, словно обитатели дома в
спешке собирались бежать, да не успели.
     Мальчишка посмелее провел их  на  мужскую  половину,  где  они  застали
ужасную картину.
     На  каменном  ложе,  установленном  посреди помещения, в неверном свете
догорающих факелов, корчился в агонии истекающий кровью массивный человек  с
торчащей  к  небу  рыжей курчавой бородой. Резкие и жестокие черты лица были
искажены  последней  болью.  Странно  было  видеть  его  ноги,   по   колено
отрубленные  и  валявшиеся  у подножии каменной постели, как лежат снятые на
ночь сапоги.
     -- Месть, -- шептал Прокруст, увидев пришедших. -- Отомстите  за  меня!
Он посмел... он посмел...
     -- Скажи  мне,  Прокруст,  -- произнес кентавр, возвышавшийся над ним и
касавшийся головой расписанного сценами любовных утех потолка, -- многих  ли
людей таким образом ты укоротил или удлинил за свою жизнь?
     -- Зачем мне их считать? -- ответил Прокруст, с трудом переводя дух. --
Кто-нибудь  добрый  и  благородный, приставьте мне обратно, пришейте ноги на
место, чтобы кровь не вытекла из моих жил, чтобы я мог догнать и  уничтожить
Тесея! Ведь он был гостем в моем доме!
     -- А что бы ты сделал ночью с этим гостем? -- Голос кентавра звучал без
жалости.  --  Я  сделал  бы  с  ним  то же, что и с другими. -- Прокруст, ты
уходишь сейчас в царство Аида, смирись с этим.
     -- О нет! Я не хочу! Я не заслужил смерти! Я хочу жить!
     -- Ты видишь, что рядом со мной  стоит  сама  Кора,  богиня  подземного
мира. Она подтвердит, что твой час пробил.
     -- Твой  час  пробил,  --  сказала  Кора.  --  Нет,  я же хороший, я же
справедливый! Я столько всего не успел сделать. Я принесу  жертвы  богам,  я
принесу  тебе,  Кора, такие жертвы, что не снились и Афине! Я принесу тебе в
жертву половину Эллады, только пришей мне ноги на место.
     -- Не скажешь ли ты мне, зачем ты посвятил этому свою жизнь, --  сказал
Хирон. -- Может, у тебя была высокая цель?
     -- Я отвечу... -- Прокрусту говорить было все труднее, он потерял много
крови.  --  Я  хотел, чтобы мир был красив. Чтобы все люди в нем были одного
роста, чтобы при взгляде на людей сердце радовалось гармонии...
     -- Даже в такой момент он лжет, -- сказал кентавр  и  пошел  прочь.  --
Пить,  --  попросил  Прокруст.  Никто  из  слуг  не  посмел  дать умирающему
напиться. Кора увидела кувшин, налила из него воды  в  плошку  и,  приподняв
голову  Прокруста  за  горячий,  мокрый  от пота затылок, дала ему напиться.
Прокруст пил жадно и быстро, он захлебывался, словно боялся умереть  раньше,
а когда напился, то поднял сильные руки и сомкнул их на горле Коры.
     -- Я утащу тебя с собой в царство Аида, девушка, которая выдает себя за
богиню. Я не уйду один!
     И  все его силы, вся его ненависть к людям собрались в этом движении, в
этом стремлении убить Кору.
     Кора стала вырываться,  но  когти  Прокруста  безжалостно  впивались  в
горло,  и в глазах у нее поплыли красные круги. Она могла бы и сама схватить
его за горло и задушить прежде, чем он успеет это сделать, но она  не  могла
заставить себя причинить боль умирающему...
     На  крики  слуг в комнату ворвался кентавр. Его не беспокоили моральные
соображения. Он поднял переднюю ногу и так ударил копытом Прокруста в висок,
что показалась темная кровь, хватка  его  пальцев  тут  же  ослабла,  и  он,
коротко охнув, умер. -- Просто, -- сказала Кора.
     -- Пошли отсюда. Не надо было нам сюда заходить, -- сказал Хирон.
     -- Куда  теперь? -- спросила Кора, когда они вновь оказались на пыльной
дороге, еле видной, как серая полоса под светом южных звезд.
     -- Здесь неподалеку есть небольшая священная роща, мы переночуем в ней,
а завтра -- в Афины.

     Впервые в жизни, если не считать фотографий и голограмм.  Кора  увидела
принца  Густава, убежденного демократа и наследника престола в Рагозе, утром
третьего октября на улице столичного города Афины неподалеку от  строящегося
храма Аполлона Дельфиния.
     Видимо,  принц,  перед  тем  как  войти в Афины, остановился в какой-то
цирюльне, завился, напудрился, купил в  лавке  длинный,  до  земли,  розовый
хитон  и  скрыл  под ним пояс с мечом. Походка у Тесея была изящная, вернее,
та, которую в трезенской провинции полагали за изящную,  да  и  сандалии  он
приобрел  из  позолоченной  кожи, точно такие, как носили девушки и юноши из
хороших семейств, где  в  моде  тех  дней  были  элегантность  и  изысканные
ионические манеры.
     Кора, которая провела ночь у городских стен Афин, так как они с Хироном
добрались  туда так поздно, что ворота города были уже закрыты, а вступать в
переговоры со стражей было пустым занятием, утром лишь ополоснулась в ручье,
а теперь шла по рынку, выискивая  себе  новый  верхний  хитон  и  платок  на
голову.  Сандалии  она  уже  приобрела,  к  счастью, ей ни о чем не пришлось
просить -- Деньги на покупки ей выдал Хирон,  который  уже  считал  себя  ее
старшим  родственником. Сам кентавр пошел в низменный район Афин, где обитал
его лучший друг Фол. У него он намеревался узнать, в городе  ли  сейчас  бог
медицины, на помощь которого он так рассчитывал.
     Так  что,  когда Кора увидела Тесея, она не сразу догадалась, что видит
героя.
     Юношей  и  девушек,  подобных  Тесею,  надушенных,  элегантных,  лениво
фланирующих  по  обширной  рыночной  площади,  красиво  устланной  каменными
плитами, в то позднее утро было немало.  Они  бродили  либо  останавливались
поболтать  поближе  к  ее  краям,  где  возвышались статуи знаменитых людей,
совершенно незнакомых Коре, а возможно, и божеств невысокого ранга.  Дальше,
где  начинались  улицы,  раскидывали  свои  желтеющие,  но  еще густые кроны
могучие платаны, некоторые из них еще помнили времена, когда столичные Афины
были лишь поселением, подобным Трезене. За пределами площади  тянулись  ряды
небольших   колонн,   перекрытых   сверху   каменными  плитами,  что  давало
дополнительную тень, которая падала на каменные прилавки и скамьи, где  были
разложены  товары  торговцев.  Некоторые  пристраивали  к каменным прилавкам
временные навесы и даже кабинки или хижины для товаров, и в одной  из  таких
хижин  Кора  подыскала  себе  чудесный  длинный  хитон нежного апельсинового
цвета, тонкий и легкий, который доставал ей до  колен  и  ниспадал  широкими
складками на пояс. Поверх него Кора приобрела плащ сродни гиматию, из тонкой
шерсти  терракотового  цвета, обшитый по краю темно-пурпурным геометрическим
узором. Хорошо бы сохранить эти одежды до возвращения домой и  показаться  в
них в изысканном обществе Галактического центра.
     Конечно,  Коре  хотелось  бы провести остаток дня, а может, и недели, в
рядах, торговавших украшениями и драгоценностями, и совершить  простительное
преступление  для  женщины  Галактической  эры --купить себе, и только себе,
немыслимые по изысканности драгоценности  из  опалов  и  аметистов  Древнего
Египта и Шумера, из нефрита Древнего Китая, из золота амазонок и скифов. Она
понимала,  что этим она лишила бы музеи будущего их сокровищ. Впрочем, денег
у нее было немного,  и  если  ты  хочешь  возвратиться  домой  не  только  с
сувенирами  для  себя,  но  и  с подарками для бабы Насти и невест комиссара
Милодара, то лучше вообще отказаться от покупок.
     С печалью и терзаниями оторвавшись от  ювелирных  рядов,  где  она  уже
обзавелась  славными  приятельницами и приятелями, Кора направилась к холму,
на  склоне  которого  возводилось  массивное  здание  из   белого   мрамора,
окруженное  простыми  дорическими  колоннами.  Сначала  Кора  по  недостатку
классического образования  предположила,  что  присутствует  при  сооружении
Парфенона, но потом сообразила, что Парфенон увенчивает или будет увенчивать
собой  высокий крутой холм, пока еще не застроенный, с маленьким храмиком на
вершине.
     О названии храма Кора спросила стоявшую рядом женщину.
     Та поглядела на Кору, как на сумасшедшую, но потом,  видно,  смягчилась
при виде дорогих одежд собеседницы и сообщила, что сооружается храм Аполлона
Дельфиния,  о  чем  знает  каждая  собака.  --  Кроме  приезжих,  -- вежливо
поправила ее Кора. И вот тут Кора впервые увидела Тесея во плоти и не узнала
его,  что,  конечно,  непростительный  промах  для  разведчика.  Надушенный,
расфуфыренный  и  гордый собой и своими, пока еще никому здесь не известными
подвигами, Тесей шел по улице, и кто-то из рабочих, уже воспитавший  в  себе
классовое  чувство,  несмотря  на то, что только брезжила заря рабовладения,
крикнул сверху:
     -- Ребята, поглядите, какая фря по улице  гуляет.  Я  бы  не  отказался
попользоваться!
     Кора  не  могла  удержаться  от  улыбки,  потому что подумала, скольких
щеголей в Древней Греции подводило крайнее сходство мужских и женских одежд.
Различие вереде молодежи скорее заключалось  в  прическах,  нежели  хитонах.
Может, именно поэтому в Греции было столько "голубых" и лесбиянок. Попасть в
разряд сексуального меньшинства можно было случайно, по недоразумению, а вот
выбраться из него -- куда труднее.
     -- Вы   обо  мне?  --  спросил  вполне  добродушно  настроенный  Тесей,
запрокинув голову и демонстрируя  каменщикам  юный  пушок  под  носом  и  на
подбородке.
     -- О  тебе,  девица, о тебе, любезная! -- хохотали рабочие. Развлечение
по тем диким временам было отменное.
     И вдруг Тесея охватил гнев, вспышка его была столь неожиданна и быстра,
что Коране успела уловить момент, когда мирно  фланирующий  по  улице  пижон
превратился в дикого зверя.
     Тесей начал крутиться на месте, в поисках какого-нибудь орудия, которым
он мог  бы  поразить  обидчиков, но ничего подходящего под рукой не было. Он
метнулся было к самому строительству, чтобы вырвать шест из опалубки, но тут
обнаружилось, что путь к цели ему перекрывает воз -- небольшой, но массивный
бык волочил арбу, нагруженную тюками с сеном. Возчик, оказавш