лий Иванович... Семь тысяч! - повторял он, захлебываясь от
счастия,  что у него будут такие деньги. - Две тысячи на обстановку, Василий
Иванович, а пять тысяч положим в банк... Да... Амалия и не догадывается, что
я  привезу целый капитал...  Я  обещал ей  привезти три  тысячи и...  вдруг:
"Амальхен, считай!"
     И  Карл  Карлович весь  сиял восторгом при  одной мысли,  как  фрейлейн
Амалия будет приятно удивлена при счете семи тысяч.
     - И она стоит,  Василий Иванович, эта милая девушка, такого сюрприза...
Другая  советовала  бы  беречь  деньги,   а   она:   "Не  отказывай  себе  в
удовольствиях,  дорогой Карл!" О,  как я это чувствую,  Василий Иванович!  -
прибавил в умилении Карл Карлович, утирая навернувшуюся слезу.
     - И давно вы,  Карла Карлыч,  познакомились с вашей невестой? - спросил
Василий Иванович. - Вы об этом никогда не рассказывали.
     - О да... очень давно... Когда я был, Василий Иванович, еще студентом в
Дерпте,  на четвертом курсе,  я  в одно воскресенье увидел Амалию -  ей было
тогда шестнадцать лет  -  влюбился и  сказал себе:  "Карл!  Если  ты  имеешь
характер,  эта  девушка должна  быть  твоей  женой"...  И  мы  оба,  Василий
Иванович,  имели характер...  Вы понимаете, какая история, Василий Иванович!
Жениться при сорока двух рублях в  месяц жалованья может только какой-нибудь
довольно глупый человек,  а я не глупый человек и не согласился так жениться
и  сделать несчастье двум человекам -  danke schon!  И  я  пришел к фрейлейн
Амалии и  сказал:  "Я  вас очень люблю,  прекрасная Амальхен,  и  очень хочу
жениться,  но  будем лучше подождать!"  И  она сказала:  "Я очень люблю вас,
Карл,  и  тоже очень хочу жениться,  но будем лучше подождать".  Она и тогда
была  умная девушка,  Василий Иванович!  Она  тоже понимала,  что  на  очень
маленькое жалованье нельзя жениться и надо ожидать... да!..
     "Давно бы я женился!" -  подумал Василий Иванович.  И, прихлебнув вина,
проговорил:
     - Терпеливый вы, однако, человек, Карла Карлыч... Долго же вы ожидаете!
     - Но Амальхен будет моей женой, Василий Иванович!.. Будет!
     И, словно увидав вдруг перед собой какое-нибудь неожиданное препятствие
к тому, чтобы фрейлейн Амалия стала его женой, Карл Карлович с таким грозным
видом ударил при этом по столу кулаком,  что Василий Иванович поднял на него
свои осоловевшие глаза и, казалось, спрашивал: "С чего так расходился, Карла
Карлыч?"
     Но  он  уж  снова  улыбался  добродушно-блаженной улыбкой  подвыпившего
человека и продолжал:
     - И  мы будем очень счастливо жить,  Василий Иванович...  Мы знаем друг
друга и будем,  как следует добрым супругам,  а не то что кошка с собакой!..
Да!..  И  у нас...  вы понимаете какая история?..  у нас,  Василий Иванович,
будет два ребенка... сын и дочь... Больше не надо, Василий Иванович.
     - Отчего же не надо?.. - удивился Василий Иванович.
     - Много детей - много расходов... И многие ученые говорят, что много не
надо... Двух довольно, Василий Иванович... Вы непременно пожалуйте ко мне на
свадьбу. Мне очень приятно, Василий Иванович, видеть вас на свадьбе. И когда
вы увидите,  Василий Иванович, как хорошо жениться на благородной девице, вы
подумаете, подумаете - и тоже женитесь на благородной девице... Nicht wahr*,
Василий Иванович?
     ______________
     * Не правда ли (нем.).

     Но  Василий Иванович пребывал в  меланхолии и  мрачно тянул шампанское,
по-видимому, не обнаруживая намерения последовать совету Карла Карловича.
     - О,  вам непременно надо жениться и  иметь парочку детей.  И  вы тогда
всегда будете в хорошем духе и всегда будете иметь хороший аппетит,  Василий
Иванович!  -  прибавил Карл  Карлович и  добродушно залился смехом,  видимо,
довольный своими словами.
     - Не стоит привязываться к людям - вот что я вам скажу, Карла Карлыч! -
вдруг проговорил Василий Иванович с видом мрачного философа.
     - Как не стоит?  Я позволю спросить, Василий Иванович, почему не стоит?
- взволнованно возразил  доктор,  принимая  обиженный вид.  -  Кажется,  моя
невеста стоит... Фрейлейн Амалия...
     - Да что вы все:  фрейлейн Амалия да фрейлейн Амалия,  Карла Карлыч!  -
вспылил Василий Иванович.  -  Я не трогаю фрейлейн Амалию... Я знаю, что она
достойная девушка... Я не про фрейлейн Амалию, Карла Карлыч!
     - О,  извините,  Василий Иванович!..  Я не понял...  Я думал, вы хотите
сказать,  что не стоит жениться на фрейлейн Амалии. Я немножко пьян, Василий
Иванович!
     - Я не про фрейлейн Амалию...  Женитесь себе с богом,  Карла Карлыч,  и
будьте счастливы...  Я,  кажется, не завистливый человек... Я вообще говорю,
что не стоит привязываться к  людям!  Лучше,  знаете ли,  подальше от них...
Пусть говорят что хотят... Черт с ними!..
     Карл  Карлович  вытаращил  от  изумления  глаза.  Что  это  с  Василием
Ивановичем?  Положим,  он выпил сегодня лишнее,  но никогда он,  добродушный
Василий Иванович,  и после шампанского не высказывал такого мрачного взгляда
на людей.
     - Вы привязались,  положим,  к человеку,  полюбили,  думали -  хороший,
добрый человек, а он вдруг окажется свинья - вот что обидно, Карла Карлыч...
Понимаете?
     Но Карл Карлович не понимал и хлопал глазами.
     - Не  то обидно,  что вас обманули...  да...  что за ваши услуги вас же
назвали дуракам...  Понимаете:  ду-ра-ком!  Положим,  и это обидно. Но бог с
ним!..  Главное,  обидно,  Карла  Карлыч,  что  человек  окажется  форменный
подлец...  Вот что больно!  - с грустью воскликнул Василий Иванович, выпивая
по этому случаю новый бокал.
     И, помолчав, он продолжал:
     - Хорошо-с!  Ну поступи так какой-нибудь человек нашего возраста, Карла
Карлыч...  Оно все не так обидно...  А то вдруг:  молодость...  так сказать,
начало жизни...  и подлость,  -  повторял грустно Василий Иванович,  начиная
немного заплетать языком.
     - Но зачем же любить фальшивого человека! - воскликнул Карл Карлович. -
Вы извините,  Василий Иванович,  а это неблагоразумно... да! О, я никогда не
любил фальшивого человека.  Я  прежде узнаю,  какой человек со  всех сторон.
Меня не обманет фальшивый человек. О нет!..
     И,   принимая  вдруг  сосредоточенно-озабоченный  вид,   Карл  Карлович
таинственно прибавил, понижая голос:
     - Я догадался,  Василий Иванович.  Вы хотите маскировать...  Вы, верно,
любили одну фальшивую девицу, и она обманула такого благородного человека! И
вы вспомнили и...  стали не в  духе...  Но я прямо говорю:  она неблагородно
поступила!..  Да!  Извините - неблагородно, Василий Иванович! И я бы пошел и
сказал ей:  "Сударыня!  Вы  неблагородно поступили с  честным человеком!"  И
забыл  бы  фальшивую  девицу,  а  полюбил  бы  благородную  девицу,  Василий
Иванович!..
     - Девицу?!  Какую девицу?  - воскликнул Василий Иванович, недоумевая. -
Женщины, Карла Карлыч, лучше мужчин...
     - Так вы не про девицу?.. - удивился Карл Карлович. - По-ни-маю! У вас,
верно, был фальшивый друг, Василий Иванович?
     - Друг?!  Друг -  великое слово, Карла Карлыч!.. "Положи живот за други
своя"... Друг!.. Был у меня давно друг... Платоша Осетров... Это был друг!..
Еще с корпуса... Но он потонул, Карла Карлыч... Катался на катере... налетел
шквал... не успели отдать шкотов, и катер перевернуло...
     - И ваш друг не умел плавать...
     - Платоша  Осетров не  умел  плавать?!  -  воскликнул Василий Иванович,
бросая на доктора недовольный взгляд. - Плюньте тому в рожу-с, Карла Карлыч,
кто вам скажет, что Платоша Осетров не умел плавать-с! Он был первый пловец!
Пять раз, бывало, обплывал вокруг корабля... Да-с...
     - О, я не знал, Василий Иванович! - успокаивал доктор.
     - То-то,  я вижу,  что не знали...  Он зацепился кортиком за уключину и
потому погиб,  бедный!..  Подумайте -  молодой мичман,  всего двадцать лет и
погиб из-за  кортика...  Да-с!..  Вот  это  был друг,  настоящий друг!  И  с
благородными правилами человек. Простыня человек... душа чистая... С тех пор
не было у меня друга!
     - Так про кого же вы говорили, Василий Иванович?..
     - Про кого я говорил?..
     Имя Непенина чуть было не сорвалось с языка.  Но Василий Иванович вдруг
спохватился и дипломатически заметил:
     - Я  вообще говорил,  Карла Карлыч...  Я  вспомнил один анекдот,  Карла
Карлыч... Не со мной - нет... С моим знакомым! - продолжал Василий Иванович,
чувствуя все-таки потребность поговорить о своей обиде.
     - Анекдот?..  Ну,  очень  рад,  очень  рад!  -  весело  воскликнул Карл
Карлович. - А я смотрю: вы не в хорошем духе и с таким сердцем говорили... я
и  подумал:  неужели у  Василия Ивановича был фальшивый друг?..  И  мне было
очень неприятно,  что у вас был фальшивый друг... Я, конечно, не имею права,
Василий Иванович,  быть вашим другом...  О,  знаю,  что  вы  меня не  можете
считать другом... Но я очень много уважаю вас, Василий Иванович... Постойте,
Василий Иванович...  Позвольте мне  вам сказать,  как я  уважаю и  ценю вас,
Василий Иванович...  Я  немножко выпил,  но могу сказать...  И вот что я вам
скажу:  вы знаете,  я должен жениться и беречь деньги...  Должен ли я беречь
деньги, Василий Иванович?..
     - Очень уж вы дорожите деньгами, Карла Карлыч!
     - Да... потому, что я хочу жениться... Но придите вы, Василий Иванович,
и  скажите:  "Карл Карлович!  дай  мне пятьсот долларов взаймы!"  -  и  Карл
Карлович сейчас же принесет пятьсот долларов...  Скажите:  "дай тысячу!" - и
он  принесет тысячу!  Я  никому,  вы  знаете,  не дам,  потому что я  должен
жениться,  а вам дам, Василий Иванович! - воскликнул умиленно Карл Карлович.
- Да!..  Вот что я хотел вам высказать...  Ваше здоровье,  Василий Иванович!
Теперь я буду слушать ваш анекдот.
     Василий Иванович был несколько тронут и проговорил:
     - Спасибо,  Карла Карлыч...  Я верю вам... Вы не фальшивый человек... У
вас есть правила.
     - О, у меня есть правила, Василий Иванович!
     - Да... правила... Вы даже жениться хотите по правилам и детей иметь по
правилам... Я тоже люблю правила, но только не мог бы по правилам жениться и
иметь детей...  Ну, да это ваше дело, Карла Карлыч. Вот когда нет правил или
одна подлость... Слушайте, Карла Карлыч! Вот какой анекдот был.
     И Василий Иванович стал рассказывать, как его знакомый, человек простой
и доверчивый, "имел глупость" привязаться к одному юнцу.
     - Знакомый этот,  знаете ли, был одинокий, вроде меня, ну и, знаете ли,
тоже потребность дурацкая...  пригреть юнца...  Ну-с,  и пригрел, тоже питал
чувства...  Как же!  Вроде как будто к брату даже...  хотел из него бравого,
честного офицера сделать...  Ну,  верил, что и он с своей стороны... А он...
он... Что бы вы думали?..
     Непривыкший много пить  Василий Иванович начинал хмелеть,  и  язык  его
плохо слушался.
     - О, я догадался!.. - воскликнул Карл Карлович.
     - До-га-да-лись?.. Он...
     - Ваш неблагородный молодой человек?
     - Да... Подлец!
     - Фуй!..  Как это нехорошо,  Василий Иванович!  И ваш знакомый пришел к
нему и сказал: "Я буду вас презирать!"
     Но Василий Иванович отрицательно махнул головой.
     - Он  этого  не  сказал?..   Странный  человек  ваш  знакомый,  Василий
Иванович! Как же он поступил?
     Но  Василий  Иванович  молчал,  задумчиво устремив осоловелые глаза  на
пустую бутылку, словно бы в ней скрывалось решение вопроса.
     - Я бы,  Василий Иванович,  рассердился - очень рассердился и сказал бы
фальшивому человеку:  "Милостивый государь!  Вы есть фальшивый человек,  а я
есть  благородный человек,  -  и  по  этой  причине не  могу  иметь  с  вами
знакомства!" Да!.. Вот как бы я поступил, Василий Иванович!
     - А я не знаю, как он поступил! - наконец, протянул Василий Иванович. -
Не зна-ю... Но только он не сердился... да... не сердился, Карла Карлыч!
     - Это довольно странно, Василий Иванович, что не сердился... С ним так,
можно сказать, подло поступили, и он не сердился!
     - Странно,  а  он  не  сердился!..  Нет!..  Подло поступили,  а  он  не
сердился...  Да!  Но  ему было очень обидно...  Это верно...  Это я  знаю...
У-ве-ррен!..  Но  только он не так поступил,  как вы говорите...  Не так!  -
повторил Василий Иванович в каком-то пьяном раздумье.
     Доктор увидал,  что  они  оба  уже достаточно дали "толчок природе",  и
подал совет - не пора ли теперь отдохнуть?
     - Отдохнуть...  Из бухты вон,  отдай якорь?!  Отлично... Ляжем в дрейф,
любезный Карла Карлыч...
     - Именно, в дрейф, Василий Иванович.
     - Но только он не так поступил,  Карла Карлыч!..  Не так, брат! - снова
повторил Василий Иванович, грузно поднимаясь из-за стола.
     - Да  черт с  ним!..  Стоит ли  из-за какого-то неблагородного человека
волновать себе кровь... Тьфу!.. Вы сегодня совсем не в духе... А все оттого,
Василий Иванович,  что редко съезжаете на берег...  Да...  Понимаете,  какая
история?..
     - Я-то понимаю...  И история была...  Можно сказать -  роман...  Миссис
Эмми...  Знаете ли... брюнеточка... Поет... Я по-английски: так и так... Да!
А вы вот, Карла Карлыч, хоть и хо-ро-ший человек... правила... двое детей, а
не  понимаете,  почему он  так  не  поступил!  -  повторил Василий Иванович,
сбрасывая платье...  - А теперь лучше давай, брат, уснем... забудем обиду...
Вы  на клипер не ездите...  Лучше ночуйте здесь...  Сейчас скомандуем другую
кровать! Вы, Карла Карлыч, тоже треснувши... да?
     Карл Карлович не  хотел кровати.  Он отлично выспится на диване.  Через
несколько минут  слуга принес подушку и  белье,  и  скоро в  нумере раздался
громкий храп.


        "XI"

     После вчерашнего "толчка природе" Василий Иванович проснулся поздно и с
головной болью.  Доктора уже не было.  Он уехал на клипер осматривать своего
единственного больного.
     Несколько озабоченный своим долгим пребыванием на  берегу (хотя капитан
вчера снова повторил,  что пробудет весь день на клипере),  Василий Иванович
торопливо оделся,  выпил сельтерской воды,  заплатил по счету и отправился в
лавки  искать  платок с  птицами для  Антонова.  Обойдя несколько лавок,  он
спешил на пристань, не сделав даже обещанного визита миссис Эмми.
     Когда, наконец, после полудня он отвалил от пристани и увидал красивый,
стройный,  с  чуть-чуть  подавшимися назад  мачтами  клипер,  покоившийся на
зеркальной глади вод во  всем своем великолепии,  Василия Ивановича охватило
радостно-спокойное чувство человека,  увидавшего любимый дом  после  долгого
отсутствия.  Шутка ли:  он  не  ночевал на  клипере!  В  течение двухлетнего
плавания это была, кажется, третья ночь, проведенная им на берегу. Он сжился
с  клипером и  любил его  тою странною любовью,  которою любят свои плавучие
дома  страстные моряки  и  свои  тюремные кельи  -  узники,  давно  забывшие
свободу.  Он так привык,  просыпаясь,  видеть полированные, гладкие, светлые
"переборки"  (стены)  своей   каюты,   освещенной  скудным  светом  круглого
иллюминатора,  и  затем -  белобрысую голову Антонова,  выглядывающего из-за
дверей,  чтобы доложить, что команда встает, он так привык, наскоро одевшись
и  прочитав свое  обычное  "Отче  наш"  перед  маленьким образом  спасителя,
носиться с утра по клиперу,  наблюдая за уборкой,  к восьми часам появляться
на  мостике  с  рапортом и  затем  хлопотать до  вечера,  живя  по  судовому
расписанию,  -  что  всякое отступление от  подобного образа жизни  являлось
каким-то диссонансом.  И теперь, подъезжая к клиперу, ему казалось, будто он
давно не был на нем,  и без него,  чего доброго,  что-нибудь недоглядели,  и
клипер не прибран как следует.
     Зорким  любовным глазом  страстного любителя своего  дела  оглядывал он
клипер снаружи и не нашел ничего,  что бы могло оскорбить его требовательный
морской взгляд. Все в порядке. Ни сучка, ни задоринки!
     И  он  бойко  выскочил  на  палубу  и  приостановился,   поглядывая  на
фалгребных ласковым взглядом, словно бы давно не видал их и обрадовался, что
увидел.
     Приложив  руку  к  козырьку,  встретил его  у  входа  Непенин.  Василия
Ивановича точно  кольнуло что-то  в  сердце.  Он  вдруг  вспомнил вчерашнее,
смутился, неловко протянул руку и торопливо пошел по шканцам.
     - Сегодня  утром  почтовый пароход  пришел  из  Сан-Франциско,  Василий
Иванович!  Есть новости...  В Японию идем!  -  говорил Непенин, спеша первым
сообщить старшему офицеру эти известия.
     Василий  Иванович  остановился  и   взглянул  на  Юлку.   Он  был,   по
обыкновению, свежий, чистенький, щеголевато одетый, и приветливая, несколько
заискивающая улыбка играла на его лице.  Василий Иванович вдруг почувствовал
желание оборвать своего бывшего любимца.  Но  вместо "обрыва" он проговорил,
глядя в сторону:
     - Кто едет с командой на берег?
     - Лесовой и Кошкин!
     - Разве не ваша очередь-с? - вдруг строго спросил Василий Иванович.
     - Нет-с.   Я  в  Нагасаки  ездил!   -  почтительно  отвечал,  несколько
удивленный этим тоном, Непенин.
     И Василий Иванович снова смутился, на этот раз от стыда, что, увлекшись
личным чувством, допустил служебную несправедливость.
     - Виноват-с!  Я  думал,  что  ваша,  Непенин!  -  мягко  проговорил он,
торопливо спускаясь вниз.
     В  кают-компании только что отобедали.  На не убранном еще столе лежали
газеты,  несколько журналов и  конверты от  писем,  только что полученных из
России.  Большинство офицеров было  занято  чтением.  При  появлении Василия
Ивановича все  так радостно приветствовали его,  так торопились сообщить ему
новости,  полученные с  почтой,  что неприятное впечатление первой встречи с
Непениным,  после вчерашнего, потеряло свою остроту. По тону приветствий, по
взглядам,  он чувствовал,  что все к нему расположены,  что все ему искренне
рады.  Это  сознание общего расположения подействовало на  Василия Ивановича
сегодня особенно приятно,  и  он  с  какою-то  непонятною для  других нежною
ласковостью пожимал всем руки, отвечая на приветствия.
     - В Хакодате идем, Василий Иваныч!
     - От адмирала получено предписание... Говорят, соберется вся эскадра...
     - Кажется, через три дня уйдем, Василий Иваныч!..
     - Карл  Карлыч  от  фрейлейн Амалии  письмо получил!  Читает теперь!  -
заметил кто-то смеясь.
     - Да ведь вы не обедали, Василий Иваныч?
     - Нет... вот сейчас пойду переоденусь...
     - Эй!  Подавать обедать  старшему офицеру!  -  крикнул  вестовым второй
лейтенант, содержатель кают-компании. - Сегодня, Василий Иваныч, ваш любимый
суп с фрикадельками и отличный ростбиф...
     Довольный этим  общим  ласковым вниманием и  в  то  же  время несколько
озабоченный  новостями  и  близким  адмиральским смотром,  Василий  Иванович
скрывается в каюту, чтобы, переодевшись, явиться к капитану.
     Антонов  уже  ждет  Василия  Ивановича  в  каюте.  Веда  в  рукомойнике
приготовлена.  Свежая,  безукоризненная сорочка  и  белый  китель  аккуратно
разложены на постели.
     - Здравствуй,  Антонов!..  Ну,  вот тебе,  братец,  платок,  -  говорит
Василий Иванович, отдавая вестовому сверток. - Не знаю, понравится ли?
     - Очень форсистый,  ваше благородие!  -  говорит Антонов,  с  восторгом
рассматривая большой шелковый платок с  павлином на красном фоне...  -  Поди
два долларя стоит, ваше благородие?!
     - Два доллара?!  Ты ничего не понимаешь, Антонов... Всего полдоллара! -
весело врет Василий Иванович, заплативший за платок целых четыре.
     - Очень сходно купили,  ваше благородие... Не прикажете ли окатиться?..
В колодце* отлично... Господа окачивались...
     ______________
     * Так называется пространство, куда поднимается винт (Прим. автора.)

     - Некогда...  некогда!..  -  торопится Василий Иваныч и, приведя себя в
надлежащий порядок, идет в капитанскую каюту.
     - Честь имею явиться!
     - Что так рано? Мало погуляли, Василий Иванович! - радушно приветствует
капитан,  усаживая Василия Ивановича рядом  с  собою  на  диван  и  подвигая
папиросы.
     - Делать нечего на берегу, Павел Николаич! И то долго пробы