стасья,  -  а
сейчас и вовсе вдовой оставить хочешь?!
     - Настасья, - еще более просительно сказал Верещагин  и,  нагнувшись,
поднял установленный на подоконнике ручной пулемет.
     - Ой, Паша! Пашенька! Паша! Пашенька, прости,  Христом  Богом  прошу!
Прости, Паша!  -  бросилась  к  нему  Настасья  и  ухватилась  за  приклад
пулемета. - Не ходи! Не ходи с ними. Погубят ни за грош!
     Сухов и Петруха продолжали сидеть на своих местах. В комнату вошел  с
пулеметом в руках Верещагин.
     - Вот что, ребята, - сказал он, переводя дыхание. - Пулемета я вам не
дам.
     Сухов встал на ноги.
     - Павлины, говоришь? - сказал он, усмехнувшись. -  Понятно...  Пошли,
Петруха. Они прошли мимо Верещагина, все еще державшего пулемет в руках, и
спустились во двор...
     За воротами, в тени дувала, их ждал гарем.
     - А вас кто сюда звал?! - прикрикнул Сухов на женщин, вскочивших  при
его появлении на ноги.
     - Марш в общежитие.
     Женщины заторопились в сторону музея.
     - С ними мы баркас на воду не спустим, - сказал Сухов Петрухе, - надо
что-нибудь другое придумать...
     Сухов и Петруха подтащили к баркасу ящик с динамитом,  конфискованный
у педжентских стариков.
     Спустившись в трюм, Сухов прошел к мотору.  Достав  кусок  бикфордова
шнура, присоединил его к одному из цилиндров под свечу.
     - Считай, - сказал он  Петрухе  и  запустил  мотор.  Шнур  загорелся.
Петруха начал считать:
     - Один, два, три, четыре... - Он досчитал до сорока двух,  пока  шнур
весь сгорел. Отрезав новый кусок шнура, Сухов проделал  эту  операцию  еще
раз. Шнур загорелся снова. Убедившись таким образом  в  надежности  своего
замысла,  Сухов  вытащил  из  ящика  несколько  шашек,  затем  один  конец
бикфордова шнура присоединил  к  свече  двигателя,  другой  -  к  ящику  с
динамитом.
     - Спрячь получше ящик и шнур, чтоб не видно было,  -  приказал  Сухов
Петрухе, - и прибери здесь все.
     - Теперь пускай плывут себе!  -  потер  руки  Петруха.  -  За  кордон
собрались. Заведут мотор и через сорок два ка... ак!
     - Это точно, - подтвердил Сухов и полез по лестнице на палубу.
     Банда Абдуллы неторопливо двигалась к Педженту. Абдулла был в хорошем
расположении духа.
     - Мой отец перед смертью сказал: "Абдулла, я прожил жизнь бедняком...
- рассказывал он Саиду, ехавшему рядом, - и я  хочу,  чтобы  Аллах  послал
тебе дорогой халат и красивую сбрую для твоего  коня."  Я  долго  ждал,  а
потом Аллах сказал мне: "Садись на коня и возьми сам что хочешь... если ты
храбрый и сильный..."
     Абдулла умолк, чтобы дать высказаться собеседнику.
     - Мой отец ничего не сказал перед смертью. Джевдет убил его в  спину,
мрачно произнес Саид.
     - Твой отец был мудрый человек, - продолжал Абдулла. Большое  сильное
его тело мерно покачивалось в седле. - Но кто на  этой  земле  знает,  что
есть добро и зло? Кинжал хорош для того, у кого он есть, и плохо  тому,  у
кого он не окажется в нужное время.
     Ночью четыре огромных факела пылали вокруг  Педжентского  музея.  Это
Сухов установил на площади бочки с керосином и поджег их.
     Отблески света трепетали, неровно освещая ночные улицы, дома. Сухов с
крыши дома наблюдал за ночным городом.
     Гюльчатай уже спала, ее юное лицо было спокойно. У  изголовья  каждой
бывшей жены висела табличка с ее именем.
     - О Аллах, - поднялась вдруг одна из них. - Есть хочу.
     И тогда, как по команде поднялись все и обернулись к Гюльчатай.
     - Наш муж забыл нас, еще нас не узнав. Это его дело. Но почему он  не
дает нам мяса? - протянув к ней руки, сердито сказала Джамиля. -  Когда  я
была любимой женой Абдуллы, мы каждый день ели мясо! - с презрением  глядя
на  Гюльчатай,  добавила  она.  -  И  орехи...  И  рахат-лукум!  Гюльчатай
испуганно слушала Джамилю.
     - Может быть, ты плохо его ласкаешь? Или  ему  не  нравится,  как  ты
одета?
     - Мы сами  должны  ее  приготовить.  -  Женщины  окружили  Гюльчатай,
подняли ее с места, развязали свои узелки с нарядами.
     В серьгах, кольцах, браслетах, разодетая и ярко  накрашенная,  как  и
полагалось любимой жене хозяина гарема, шла Гюльчатай  по  галерее  музея.
Проходя мимо Петрухи, Гюльчатай прикрыла лицо и некоторое  время  постояла
над ним. Потом исчезла в темноте.
     Сухов с крыши дома наблюдал за  ночным  городом.  Послышались  легкие
шаги. Сухов оглянулся, насторожился. В люке чердака  появилась  Гюльчатай.
Она откинула чадру и тихо ждала, когда Сухов взглянет на нее.
     - Ты зачем пришла? - спросил Сухов.
     - Я пришла к тебе, господин. - Гюльчатай,  улыбаясь,  приближалась  к
Сухову.
     - Ты чего это так расфуфырилась? - спросил он строго.
     Гюльчатай, улыбаясь призывно, шла на него.
     - Ты чего?.. - спросил Сухов. - Ты что?! - прикрикнул он.
     Гюльчатай вплотную придвинулась к нему.
     - Ты это оставь! - шепотом сказал Сухов. Он совсем близко  увидел  ее
глаза, губы.
     - Господин, плохо - таранька, таранька... Дай твоим женам мяса.
     - Что? - удивился Сухов.
     Дай самый плохой барашек. Гюльчатай будет тебя любить.
     Сухов покачал головой.
     - Мяса... А где его взять? Каши и той нет, а ты  мяса  просишь.  Одна
таранька осталась. Гюльчатай, продолжая ласково глядеть  на  Сухова,  села
ему на колени.
     - Ты это оставь, - несколько  растерянно  сказал  Сухов  и  попытался
отодвинуть ее от себя. - А может, и впрямь тебя замуж отдать?!  -  осенила
его вдруг спасительная мысль. - Женю  на  тебе  Петруху  законным  браком.
Парень он холостой, повезет тебя к матери своей.
     - Петруха? -  спросила  Гюльчатай,  продолжая  сидеть  на  коленях  у
Сухова. - Я твоя жена. Разве не правда?
     - Моя жена дома, - нахмурился Сухов.
     - Разве ты не можешь сказать, что Гюльчатай твоя любимая жена?  Разве
она обидится?
     - Обидится?! - Сухов вздохнул. -  Сколько  раз  тебе  объяснять:  нам
полагается только одна жена. Понятно? Одна.
     Гюльчатай удивилась.
     - Как же так - одна жена любит, одна жена  пищу  варит,  одна  одежду
шьет, одна детей кормит - все одна?
     - Ничего не попишешь.
     - Тяжело, - сказала Гюльчатай.
     - Конечно, тяжело, - вздохнув согласился Сухов. И  опять,  в  который
уже раз за время его странствий по пустыне, предстала  перед  его  глазами
Екатерина Матвеевна, законная супруга. -  Ладно,  ладно.  Спокойной  ночи.
Завтра поговорим. - Сухов спихнул со своих колен Гюльчатай...
     А когда он под утро задремал ненадолго, приснилось ему, что сидит  он
на зеленой лужайке в окружении своих многочисленных  жен  общим  числом  в
десять человек - гарем плюс незабвенная Екатерина Матвеевна.
     Жены, как полагается, одеты в  нарядные  платья,  на  головах  у  них
цветастые платочки, и все заняты делом: кто шьет, кто прядет... А  посреди
всех их, окруженный вниманием и лаской, сам он, Федор Сухов, восседает.  В
красной чалме и в обнимку с любимой Екатериной свет Матвеевной... Чай пьет
из пиалы...
     В это время отряд Абдуллы выехал на берег и резвым шагом  приближался
к баркасу. Когда первые всадники поравнялись с нефтяными баками, раздались
крики унтера:
     - Гляньте!.. Ибрагим! Его халат!..
     Подхватив на ходу меховую папаху, унтер подскакал к Абдулле.
     - Бедный Ибрагим, - сказал Абдулла.
     Унтер протянул папаху Абдулле.
     Тот повернулся к Саиду.
     - Пока я их не возьму, ты останешься здесь, - сказал он сурово.
     Пришпорив коня, он поскакал к Педженту.
     Часть бандитов поскакала за ним.
     Сопровождавшая Саида четверка сняла с него винтовку и кинжал...
     Сухов все еще подремывал на крыше музея  и,  как  всегда,  в  мыслях,
писал своей супруге: "А еще хочу приписать для  вас,  Катерина  Матвеевна,
что иной раз такая тоска к сердцу  подступит,  клешнями  за  горло  берет.
Думаешь, как-то вы там сейчас? Какие нынче заботы?  С  покосом  управились
или как? Должно быть, травы в этом году богатые... Ну да не долго  разлуке
нашей тянуться. Еще маленько подсоблю группе товарищей, кое-какие  делишки
улажу и к вам подамся..." Тут Сухов проснулся. Вскочил на  ноги.  К  этому
времени бандиты Абдуллы уже окружили  крепость.  Вышедший  прогуляться  за
ворота Петруха попытался открыть по ним стрельбу. Но, к счастью,  винтовка
его опять дала осечку. Банда промчалась мимо,  не  заметив  его  в  старой
полузасыпанной траншее...
     Абдулла, соскочив с коня, направился к воротам музея...  Стремительно
поднялся  по  лестнице.  У  вывески  "Общежитие  первых  свободных  женщин
Востока" он задержался. Прочитав ее, вошел к женщинам. Сопровождавшие  его
нукеры остались у дверей. Жены Абдуллы, сбившись в кучу, жались в угол.
     - Станьте  каждая  у  своей  кровати!  -  приказал  Абдулла.  Женщины
подчинились.
     - Джамиля, разве тебе плохо жилось у меня? Почему  ты  опозорила  мое
имя?.. -  спросил  Абдулла.  В  мрачном  голосе  его  вдруг  проскользнули
грустные нотки. - Разве я не любил тебя? А ты, Зумруд! Обидел  ли  я  тебя
хоть раз? Почему ты не умерла, когда  тебе  предложили  стать  бесчестной?
Разве ты не клялась мне в том, что всегда будешь  мне  верной  женой...  А
Гюльчатай? Помнишь ты тот день, когда впервые пришла в мой дом?
     Женщины кутались в чадры, но Абдулла безошибочно  узнавал  каждую  из
них.
     - Почему вы встали на путь бесчестия? Почему обесславили  мое  имя  и
покрыли его позором?
     - Мы были верны тебе, господин, - тихо сказала Джамиля.
     - А кто поверит этому?! - спросил Абдулла. - Да простит  меня  Аллах,
но  нет  вам  прощения,  женщины.  Пришел  ваш  час.  -  Абдулла   спустил
предохранитель своего маузера. Сзади донесся  легкий  шорох.  Обернувшись,
Абдулла увидел в узком окне общежития Сухова.  Он  сидел  на  подоконнике,
сзади него висела веревка, в руках он держал револьвер.
     - Руки вверх и лицом к стене! Быстро! - приказал Сухов.
     Абдулла поднял руки.
     - Брось оружие. Обернешься - стреляю, - ласково добавил он.
     Абдулла вынужден был подчиниться.
     Сухов пинком ноги отворил дверь общежития  и  наставил  револьвер  на
двух нукеров, стоявших на часах. Приказал им бросить оружие и встать лицом
к стене. Те тоже подчинились. Сухов подвел Абдуллу к барьеру галереи  так,
чтобы он был виден со двора стоявшим там бандитам. -  Прикажи  им  сложить
оружие, - громко скомандовал Сухов  Абдулле.  -  Или  я  отправлю  тебя  к
Аллаху.
     Бандиты, увидев Абдуллу, взятого на мушку, растерялись.
     - Ты слышишь меня? - спросил Сухов. - Говори.
     Абдулла молчал. Тогда заговорил Сухов:
     - Вы должны все погрузиться на баркас и морем  уйти  из  Педжента.  Я
передам вам его, - Сухов показал  на  Абдуллу,  -  когда  вы  отчалите  от
берега. Ясно? А теперь освободите двор! Чтобы ни души здесь не осталось!..
Вы тоже катитесь отсюда! - приказал Сухов нукерам, стоявшим лицом к стене.
     Бандиты очистили музей. Сухов подтолкнул  Абдуллу,  и  они  пошли  на
первый этаж музея, к "зиндону" - подвальной тюремной комнате  с  небольшим
зарешеченным оконцем и дверью, запирающейся снаружи на железный засов.
     К ним подбежал Петруха.
     - Останешься здесь, - приказал ему Сухов, после  того  как  дверь  за
Абдуллой была заперта. - А я схожу на берег. Поглядим, что делают бандиты.
     Бандиты  готовились  к  отплытию.  Они  грузили  на  баркас  тюки   с
награбленным добром, запасались в дорогу  провизией,  на  огне  нескольких
больших костров поджаривались бараньи туши. Сообщение о  пленении  Абдуллы
привело банду в замешательство. Все вскочили на ноги, прекратили погрузку,
засуетились.
     Саид сидел у костра, когда первый  примчавшийся  из  крепости  бандит
выкрикнул задыхающимся голосом:
     - Абдуллу украли!
     К берегу,  выполняя  условие  Сухова,  скакали  еще  полтора  десятка
всадников. Саид встал.  Подошел  к  ближайшему  бандиту  и  спокойным,  но
быстрым движением вытащил у него из-за пояса револьвер. Приставив  дуло  к
заросшему подбородку растерявшегося от неожиданности бандита, Саид снял  с
его плеча и винтовку.
     - Не  говори  никому,  не  надо,  -  доброжелательно,  почти  ласково
посоветовал  он  ему  и,  продолжая  держать  под  прицелом,  отступил  на
несколько шагов, чтобы вскочить на своего коня.
     Из-за гребня большого бархана, выставив  перед  собой  ствол  ручного
пулемета, Сухов следил за происходящим у баркаса.
     Саид подъехал к нему, соскочил с коня, прилег рядом.
     - Обманут тебя, - сказал он. - Они  сядут  на  баркас,  ты  отпустишь
Абдуллу, они вернутся.
     - Это вряд ли, - усмехнулся Сухов.
     Во дворе своего дома, под навесом, жена Верещагина Настасья  вспорола
брюхо огромному осетру, выложила икру в  большую  миску,  посолила  ее  и,
взбив, понесла в дом. Настасья отворила дверь и вошла в комнату.
     Верещагин, раскинувшись на широкой кровати, спал. Он бормотал во сне,
стонал,   всхлипывал.   Настасья   неодобрительно   покачала   головой   и
перекрестилась на образа.
     - Ура, за мной, ребята! В штыки! - закричал Верещагин и вскочил  весь
в поту. Настасья полотенцем обтерла его и поставила на стол миску с икрой.
     - Опять пил, не закусывал? - спросила она строго.
     - Не могу я больше эту проклятую икру есть! - взмолился Верещагин.  -
Надоела!
     - Ешь, тебе говорят.
     Верещагин вздохнул и, зачерпнув полную ложку икры, отправил ее в рот.
     - Ой, что нынче страху-то в поселке! Из дома никто носа не  кажет,  -
рассказывала Настасья, пока Верещагин с отвращением глотал  икру.  -  Этот
рыжий, что к нам приходил, самого Абдуллу будто поймал. Не к добру  это...
Господи, ты хоть не задирайся, не встревай! Будет с тебя, свое отвоевал...
     Петруха, вооруженный винтовкой, сидел у двери "зиндона". Абдулла  вел
себя тихо, его даже не было слышно.
     Через двор музея к колодцу прошла Гюльчатай.
     Петруха вскочил на ноги, окликнул ее. Гюльчатай остановилась.
     - Гюльчатай, открой личико, - попросил ее Петруха, подойдя поближе. -
Ну, открой. Гюльчатай колебалась...
     Вдруг за углом раздался непонятный шум.
     -  Вроде  крадется  кто-то,  -  встревожено   сказал   Петруха.   Они
прислушались.  Действительно,  из-за  поворота   галереи   второго   этажа
доносились какие-то звуки.
     - Последи-ка за дверью, - попросил Петруха. - Я сейчас.
     Он добежал до арки и свернул за угол здания.
     Гюльчатай положила кувшин на землю.
     - Гюльчатай,  -  услышала  она  свое  имя;  голос,  произнесший  его,
заставил ее задрожать. - Подойди к двери.
     Гюльчатай приблизилась  к  двери.  В  небольшое  оконце  она  увидела
связанного Абдуллу.
     - Открой лицо! - сказал Абдулла, пронзительно глядя на бывшую жену. -
Теперь отодвинь засов, -  продолжал  он,  когда  она  подчинилась  ему.  -
Подойди сюда!
     Женщина шагнула за дверь. Она шла к Абдулле, как кролик к  удаву,  не
смея отвести глаза от страшных глаз своего мужа.
     - Развяжи, - приказал Абдулла.
     Женщина послушно освободила его от веревок. Абдулла положил  руки  на
плечи жены. Гляди ей прямо в глаза, он сдавил ей  горло  и  отпустил.  Она
упала на пол. На галерее второго этажа Петруха  увидел  Лебедева,  который
складывал какие-то картины и посуду в нишу, сделанную  им  в  полу.  Рядом
лежали плиты, которыми он собирался ее прикрыть.
     - А, это ты, - облегченно вздохнул Петруха, - Что ты там делаешь?
     - Прошу вас, ни звука, - поднес палец к губам Лебедев, - здесь тайник
от бандитов.
     Петруха поспешно вернулся на свой пост. Гюльчатай сидела у двери.
     Петруха присел рядом.
     - Ну, открой личико, - попросил он. Чадра откинулась. Худое  недоброе
лицо Абдуллы открылось под ним.
     Петруха отшатнулся, попытался вскочить. Сильный удар ребром ладони  в
шею помутил его  рассудок.  В  следующее  мгновение  он  был  убит  штыком
винтовки, которую Абдулла снял с его плеча.
     Сухов с Саидом возвращались в музей. Въехав во  двор  Сухов  окликнул
Петруху. Ответа не последовало. Сухов пробежал  через  внутренний  двор  и
увидел пригвожденное к земле тело Петрухи. Сухов вынес из подземелья  тело
Гюльчатай и осторожно  уложил  рядом  с  Петрухой.  Снял  кепарь,  постоял
немного.
     Подошел Саид.
     - А теперь уходи скорее, - сказал он, - одному нельзя оставаться.
     - Не могу, - ответил Сухов. - Абдулла убьет женщин.
     - Абдулла убьет тебя. - Упрямство Сухова не нравилось  Саиду.  -  Это
его жены. Через полчаса будет поздно. Я должен ехать.
     - Я рассчитывал на тебя, Саид, - с сожалением сказал Сухов.
     - Если меня убьют, кто отомстит Джевдету? - спросил Саид.
     - Я рассчитывал  на  тебя,  -  повторил  Сухов  и  пошел  к  плачущим
женщинам, которые окружила тела Гюльчатай и Петрухи...
     Когда Сухов отошел от женщин, его догнал Лебедев.
     - Я понимаю, вам наплевать на имущество музея,  -  но  поймите  меня.
Ведь все здесь погибнет, если вы не уйдете отсюда. Они  сожгут,  уничтожат
все до последнего экспоната. Вы же не  сможете  один  противостоять  целой
банде. Умоляю вас, уведите этих женщин отсюда!
     - Поздно, - сказал Сухов.  -  Некуда  бежать.  Ничего  не  поделаешь,
придется ждать их здесь. Сухов увидел, как  во  дворе  Саид  сел  в  седло
своего коня и выехал из ворот музея. Сухов смотрел ему вслед, пока  он  не
скрылся за барханами. Теперь Сухов почувствовал, что остался совсем  один.
Лебедев был не в счет.
     Он взял свой "сидор", лежавший рядом  с  пулеметом,  достал  из  него
чистые портянки и рубаху.  Переобулся,  переоделся  и,  укрепив  на  доске
осколок зеркала, начал бриться.
     Брился он тщательно, не спеша, думая о своей Катерине Матвеевне.
     "А ежели вовсе  не  судьба  нам  свидеться,  Катерина  Матвеевна,  то
знайте, что был я и есть до последнего вздоха  преданный  единственно  вам
одной.  И  поскольку,  может  статься,  в  песках  этих  лягу  навечно,  с
непривычки  вроде  бы  даже  грустно,  а  может  быть,  оттого  это,   что
встречались мне люди в последнее время все больше душевные, можно сказать,
деликатные. Тому остаюсь свидетелем боец за счастье трудового народа  всей
земли, Закаспийского интернационального революционного пролетарского полка
имени товарища Августа Бебеля демобилизованный  красноармеец  Сухов  Федор
Иванович!"
     Сухов что-то вспомнил и, не  добрив  одну  щеку,  схватил  пулемет  и
побежал вниз.  Пробежал  через  площадь,  по  узким  улочкам  Педжента,  и
остановился у нефтяных баков. В упор он дал по одному из  баков  несколько
очередей, осмотрел следы от пуль и побежал обратно.
     Банда в полсотни всадников, впереди  которых  мчался  почерневший  от
злости Абдулла, ворвались  в  Педжент.  Дико  крича  и  стреляя,  всадники
неслись к зданию музея.  Несколько  пулеметных  очередей  ударили  по  его
окнам. Десяток бандитов, спрыгнув с  коней,  вбежали  в  здание  музея  и,
непрерывно стреляя, рассыпались по  этажам.  Они  прочесывали  комнату  за
комнатой, искали Сухова и женщин.
     Двое рванули дверь женского общежития  -  там  было  пусто.  Четверка
бандитов влезла на крышу и тоже никого не обнаружила.
     - Никого нет, - доложили они Абдулле, который ждал их во дворе музея.
- Как в землю провалились!
     - Ищите! - приказал Абдулла,  взмахнув  камчой.  Банда  разбилась  на
части и, врываясь во дворы, начала прочесывать поселок.
     К Абдулле, сидевшему на крыльце, подтащили Лебедева.
     - Отпустите руку! Пустите, я говорю!  -  кричал  Лебедев.  -  Что  за
насилие?!
     - Пусти его, Ахмед! - приказал Абдулла.
     - Извольте немедленно прекратить  грабеж!  -  потребовал  Лебедев.  -
Никаких женщин здесь нет. И мне о них ничего не известно.
     Абдулла, не глядя на Лебедева, дважды выстрелил ему в живот. Лебедев,
скрючившись, упал замертво.
     - Ищите! - повторил Абдулла свой приказ...
     Банда с криками подбежала к одному из нефтяных баков и окружила  его.
Двое залезли наверх, попытались открыть люк. Но круглая  крышка,  запертая
изнутри, не поддавалась. К баку прибл