ь
оказавшись на краю высокого обрыва, с которого открывался вид на
бесконечные волны холмов и зазубренный черный хребет вдали. Я развернул
автобус и поехал вдоль обрыва к показавшейся вдали башне телевизионного
ретранслятора. Вдруг впереди возникли несколько десятков желтых точек и с
невероятной быстротой покатились по траве. Это были дзерены - монгольские
антилопы. Они развивают скорость до 60 км/ч, так что мне удалось подъехать
к ним поближе, лишь прижав один табунок к обрыву. Как я ни жал на газ, эти
легконогие создания носились вокруг автобуса, словно дельфины вокруг
весельной шлюпки, все время соблюдая дистанцию в сто-двести метров.
   Возле ретранслятора мы наконец-то выехали на трассу - очень вовремя,
потому что как раз начало темнеть. Дорога спустилась с обрыва, пересекла
несколько солончаков и побежала дальше. Я ожидал, что местность и дальше
будет становиться все более сухой, а трава - разреженной, но почему-то все
происходило наоборот.
   Оказывается, в этом году здесь было необычно много дождей. Обилию
свежей растительности радовались не только скотоводы. Едва наступила ночь,
как в лучах фар появились тушканчики. Такого их количества никогда не
видел не только я, но и шофер, колесивший по Гоби всю жизнь. Монголы,
кстати, неплохо разбираются в тушканчиках и даже называют их по-разному.
Крупные длинноухие виды называются алагдаага (это слово стало их латинским
названием), короткоухие емуранчики - емураанч, а мелкие зверьки - даахай.
   Обалдевшие от яркого света фар, несчастные зверьки замирали, чуть
шевеля ушами и длиннющими усами, потом вдруг срывались с места и уносились
прочь огромными прыжками, виляя из стороны в сторону с помощью резких
взмахов украшенных пушистыми черно-белыми "знаменами" хвостов. Емуранчики
прыгали не так хорошо и нередко кидались прямо под колеса, так что мне
стоило огромного труда никого из них не задавить. При этом я еще старался
вести приблизительный учет (одних только тушканчиков-прыгунов за несколько
часов было много сотен), да еще высматривал на обочинах дороги скрытных
карликовых тушканчиков. Эти застенчивые большеголовые гномики размером с
куриное яйцо прыгать почти не умеют, а при виде автобуса тихонько шмыгают
в траву, так что заметить их очень трудно, а определить вид - еще труднее
(в этом районе их три вида). Около полуночи тушканчики вдруг пропали. За
всю вторую половину ночи нам встретились только несколько ушастых ежей,
один-единственный гобийский тушканчик и крошечный джунгарский хомячок.
   - О, Даланзадгад! - изумленно вскричал проснувшийся шофер, когда за час
до рассвета мы въехали в поселок под этим названием - центр
Южно-Гобийского аймака.
   Ответом ему был дружный хохот: мужик так обрадовался возможности
уступить мне руль, что почти всю дорогу проспал на заднем сидении,
несмотря на тряску.
   Моноголия делится на аймаки, примерно соответствующие нашим районам, а
аймаки - на сумы, или сомоны, нечто вроде сельсоветов. Слова "аймаг" и
"сум" означают и территорию, и центральный поселок, а центры территорий
часто называют не собственным именем, а по названию территории. Например,
Даланзадгад в других частях страны называют по его аймаку: Омнговь.
   Шофер развез всех по домам, а меня - к себе в гости. Слегка выспавшись,
наутро мы приехали на автобусе к местной природоохранной конторе. Перед
ней несколько спортивного вида молодых людей копались в моторе УАЗика.
   - Зохиолч-биологч (писатель-биолог) - представил меня шофер.
   - Петра Дмитриевича знаешь? - спросили они.
   - Знаю.
   Ровно через час мы сидели в тенечке на экспериментальной делянке,
закусывая водку-архи единственными на всю Гоби помидорами. Журчал арык,
лилась с безоблачного неба песенка жаворонка, неспешно текла беседа, из
машины доносился голос Виктора Цоя.
   Ребята учились кто в Москве, кто в Одессе, и по-русски говорили без
малейшего акцента. Они знали все свежие анекдоты и каждый очередной тост
заканчивали словами: "А что мы много пьем, так это советское влияние".
   - Передай Петру Дмитриевичу, чтобы он обязательно приехал. Таких дождей
шестьдесят лет не было. Обычно здесь одна тырса (карликовый ковылек) да
полынь растут, а сейчас видишь, все в цветах. Выпьем за него и за всех
советских ученых. Пусть они всегда будут здесь как дома. Как у вас
говорят: курица не птица, Монголия не заграница?
   Все ехидно посмотрели на меня.
   - У нас говорят "Болгария не заграница", а не "Монголия", - нашелся я.
   - Молодец, выкрутился! - все радостно захохотали. - За дружбу народов!
   Мое появление удачно совпало с приездом "проверяющего" из Улан-Батора,
так что выпивка, закусь и развлекательная программа были приготовлены
заранее. Доехав до массива барханных песков, мы устроили гонки на
верблюдах. Монгольские верблюды - самые быстрые из двугорбых, хотя и
уступают одногорбым беговых пород (к тому же на одногорбом удобнее сидеть,
хотя на первый взгляд кажется, что должно быть наоборот). Ездить на
верблюде гораздо легче, чем на лошади или осле, а тем более на яке или
олене. Упасть с него можно только в совсем пьяном виде, а мы еще были
вполне ничего.
   Пообедать мы заехали на базу Интуриста. Гости с Запада живут там в
идеально чистых беленьких юртах, рядом с душевыми, плавательным бассейном,
рестораном и специально привезенными из Таиланда "массажистками". Но я
слышал, как они жаловались друг другу, что "только эти дикари могли
поселить нас в таком первобытном свинстве". На базе я познакомился с
молодым пареньком по имени Коолт-баатар, который работал механиком. Узнав,
что я хочу попасть дальше на юг, он оживился.
   - Представляешь, я тут всю жизнь живу, а за горами ни разу не был.
   Из дальнейшего разговора вяыснилось, что у него в гараже стоит уже
отремонтированный джип, который надо вернуть хозяину только через четыре
дня. Мы договорились, что совершим вылазку в пустыню, причем я оплачиваю
бензин и питание, а Коолт отремонтирует машину, если что-нибудь случится.
"Побег" был назначен на следующее утро, а пока мы с ребятами поехали в
горы.
   К югу от Даланзадгада тянется хребет Гурван-Сайхан ("триста красавиц"),
высотой до 2825 метров, последнее на восток звено Гобийского Алтая. Хребет
состоит из двух частей, прижатых друг к другу по всей его длине. Южная
часть - более древняя, это зализанные временем горы с округлыми вершинами.
Северная часть - совсем молодая, голые черные скалы. По мере роста
северной части речки, стекавшие с южной, пропилили ее насквозь, и
образовались несколько узких глубоких каньонов, один из которых мы и
собирались посмотреть.
   Ущелье называется ‚лын-Ам (Щель бородачей) - здесь гнездятся бородачи,
снежные сипы, черные грифы и беркуты. Во многих местах оно такое узкое,
что можно идти, держась руками за обе стены сразу. Глубина его достигает
тысячи метров, так что некоторые участки дна освещаются солнцем всего
минуту в день.
   Ребята остались в небольшой забегаловке у входа в теснину, предоставив
мне три часа на то, чтобы пробежаться по ней туда и обратно. Это довольно
легко, хотя часто приходится шлепать по воде, а во многих местах каньон
перегорожен тысячами сетей больших черных пауков.
   Каньон - настоящий оазис влажного микроклимата среди сухих гор
Гобийского Алтая, и здесь можно увидеть несколько видов, более типичных
для совсем других мест - например, стенолаза - похожую на роскошную
тропическую бабочку сиреневую птицу с ярко-алыми крыльями. На более
пологих склонах, где в изобилии растут барбарис и сладкий, как мед,
крыжовник - настоящее царство грызунов, особенно много песчанок и
алашанских сусликов. А под скалами прячутся единственные в Гоби ядовитые
змеи - маленькие щитомордники. Пройдя все ущелье, я оказался в холмистых
предгорьях, сплошь покрытых цветущими астрами. По верхним частям склонов
были аккуратно разложены правильные темно-зеленые круги - кусты
стелющегося можжевельника. Взобравшись на один из отрогов, я разглядел в
бинокль стадо горных баранов, которые паслись в сопровождении стайки
мелких птиц - кажется, монгольских вьюрков.
   Вернувшись, я застал моих друзей в состоянии полного кайфа. Они как раз
прикончили очередную бутылку и валялись на травке в окружении деловито
сновавших по своим делам монгольских пищух. Ужинали мы в домике
заведующего музеем природы, который заодно торгует футболками, марками и
прочими сувенирами (у западных туристов особым спросом почему-то
пользуются монгольские марки с изображением Микки-Мауса). Пока
очаровательные дочки заведующего угощали нас бараниной, он жаловался мне
на тяготы перестройки. У многих местных жителей, особенно старше тридцати,
ностальгия по советским временам распространяется и на официально ушедшую
в прошлое дружбу с Союзом. Поэтому, хотя каждое вновь избранное
правительство спешит объявить об окончательной переориентации на Запад,
отечественный путешественник может везде рассчитывать на самый теплый
прием. Впрочем, традиции гостеприимства в степи распространяются на
любого, будь он хоть китаец (их здесь не любят по-настоящему).
   В музее собраны всяческие редкости: яйца динозавров, гигантские стволы
окаменевших деревьев, чучело красного волка (в Монголии он на самом деле
желтовато-серый), каменные наконечники стрел. Последнее, собственно,
редкостью назвать трудно. В Гоби валяется множество всевозможных ножей,
скребков, топоров и прочих памятников каменного века. Где-то в Северной
Гоби есть так называемая Кремневая Долина (не путать с Silicon Valley в
Калифорнии) - там, говорят, труднее найти необработанный камень, чем
камень со следами обработки. Это месторождение кремня использовалось
охотниками всей Монголии на протяжении тысяч лет.
   Наступил вечер. Умолк хор насекомых, потянулись на ночлег огромные стаи
садж - быстрых длиннохвостых птиц, похожих на голубей. Маленькие соколки -
степные пустельги бросили охоту на саранчу и попрятались в норы. Поползли
на свет ламп странные насекомые. Сначала появились неуклюжие полосатые
жуки-корнегрызы, потом здоровенные кузнечики со смешным названием "степной
толстун". Увы, в наших степях всю эту симпатичную живность можно увидеть
лишь при очень большом везении.
   В полночь меня потихоньку подбросили к турбазе. Коолт уже ждал меня,
спрятавшись в тени и нервно озираясь по сторонам. Мы выкатили за ограду
джип, загрузили его бензином, водой и продуктами из ресторана, бесшумно
завелись и поехали через горы.
   За Гурван-Сайханом лежит уже настоящая пустыня, Заалтайская Гоби. "Говь"
   по-монгольски означает просто "пустыня" или, точнее, "пустынная
впадина". Едва перевалив горы, мы оказались в песках Хонгорын-Элс, море
высоченных барханов с редкими кустиками саксаула. Там я немного свернул с
дороги, чтобы поискать тушканчиков, и, как выяснилось, не зря. Кроме
мохноногих тушканчиков, которые скачут по всем барханам от Волги до
Пекина, мне встретились несколько очень редких длинноухих - это совершенно
фантастические создания, которые в основном состоят из огромных ушей,
острого носика, усов и хвоста.
   На рассвете мы покинули пески и покатили между низких хребтов на запад.
Вокруг тянулись ровные пространства сверкающей на солнце разноцветной
щебенки, чаще всего черной (точнее ярко-черной, цвета харбаран, как
говорят монголы). Изредка пейзаж оживляло появление джейранов, лисы или
пустынной дрофы - джека. Один раз через дорогу с невероятной быстротой
промчалась змейка - полосатый полоз. Вообще змей в Гоби очень мало из-за
холодных ночей.
   Трасса, по которой мы ехали, в старину называлась Дорогой Ветров - она
соединяла Восточную Монголию с Джунгарией. В те времена монголы
практически не жили в пустыне, лишь пересекали ее по караванным путям.
Сейчас тут тоже очень мало людей: в одном из виденных нами сомонов было
ровно восемь домов, а это был центр огромной территории.
   У поселка Но„н ("гoсподин") мы миновали несколько потухших вулканчиков,
черных и мрачных, а несколько дальше обнаружили пятиметровый ствол
окаменевшего дерева - кажется, болотного кипариса. Он и сейчас растет в
поймах рек юго-востока США, вот только динозавров в кипарисовых лесах,
увы, теперь не водится.
   Мы свернули с дороги к подножию гор Нэмэгэту, чтобы найти котловину под
тем же названием - это крупнейшее в Монголии динозавровое кладбище и очень
красивое место. Но отыскать туда дорогу нам так и не удалось. Тогда мы
решили в оставшееся до темноты время попытаться проехать как можно дальше
на запад, в Большой Гобийский заповедник. Когда начало темнеть, впереди
показался новый массив песков, а дальше - саксаульник. Мы отыскали
глубокое сухое русло с относительно ровным дном, которое вело через пески.
Я аккуратно вел машину по этому узкому "коридору", а Коолт тихо дремал.
Вдруг за очередным поворотом передо мной возник здоровенный верблюд. Будь
я фанатом верблюжьих гонок, никаких денег бы за такого не пожалел:
маленькие горбы, длинные крепкие ноги, легкая голова - красавец!
   Он тут же доказал, что действительно достоин участия в гонках:
оттолкнулся всеми четырьмя ногами, взметнув тучу пыли, и с быстротой
хорошего коня помчался по оврагу. Я нажал на газ, и джип запрыгал по
ухабам, словно укушенный скорпионом джейран. Коолт проснулся и вцепился в
меня с криком "Стой, машину сломаешь!"
   Свернув за поворот, мы увидели, что впереди борт оврага осыпался.
Верблюд легко, как пушинка, взлетел на крутую осыпь и был таков.
   Первым делом я вылез из джипа, посмотрел на следы зверя и убедился, что
это действительно хавтгай - дикий верблюд. Он сохранился только в
Заалтайской Гоби и в количестве всего нескольких сотен, так что нам
здорово повезло. Потом я хотел дать по шее Коолту, но сообразил, что он
был прав. Если бы с машиной случилось что-нибудь серьезное, мы бы,
конечно, в конце концов выбрались отсюда, но с работы его бы точно
выгнали, а работа в Интуристе - это шанс, который бывает раз в жизни.
   Вскоре русло кончилось, выведя нас на обширную площадку мокрой глины со
множеством следов. Пока не стемнело окончательно, я бродил вокруг в
надежде отыскать следы ирвэса (снежного барса) или мазаалая - гобийского
бурого медведя, которого осталось всего несколько десятков штук. Их не
оказалось, зато там были следы еще двух диких верблюдов, чоно (волка),
шарунэг (лисицы) и множества джейранов.
   Набрав сухого саксаула, мы развели костер и поужинали. К чаю на свет
выбежала здоровенная черная фаланга - мохнатое страшилище размером с
блюдце. Не успел я ее толком рассмотреть, как Коолт сунул мне за шиворот
что-то столь же мохнатое и зубастое, пояснив: "зусаг".
   Прошло не меньше минуты, прежде чем я отловил зусага у себя под
рубашкой и выяснил, что это не фаланга, а очаровательный хомячок
Роборовского - безобидная пушистая крошка. Более крупные хомячки
по-монгольски называются "шишуухэй".
   Полюбовавшись зрелищем шикарного звездного дождя, Коолт пошел спать, а
я вооружился фонарем и отправился изучать фауну песков. Ночь была просто
восхитительной. Под сплошь усеянным яркими звездами небом причудливо
извивались корявые стволы саксаула. Этот призрачный лес населяли вполне
соответствующие обитатели. По песку мягкой кошачьей походкой крались
гекконы Пржевальского с чудесными золотистыми глазами и нежной "замшевой"
кожей. Бесшумный, как тень, пролетел сыч, вспыхнула вдали пара зеленых
точек - глаза корсака, отразившие свет фонаря. Со стороны гор донесся еле
слышный волчий вой, прошуршал песком ветер, треснул сухой листок под
лапками тарантула... Люблю пустыни по ночам!
   Утром нас разбудил щебет птиц, отовсюду слетавшихся к маленькой луже в
середине глиняного пятна. Десятки пустынных вьюрков, завирушек и
саксаульных воробьев, казалось, могли бы выпить всю лужу за пару дней, но,
видимо, грунтовые воды продолжали потихоньку просачиваться с гор вдоль
сухого русла. Чуть позже прилетели два чернобрюхих рябка - солидные
толстенькие птицы. У самцов некоторых видов рябков перья на груди устроены
таким образом, что удерживают воду - птицы смачивают их на водопое и таким
способом доставляют воду птенцам. Я долго наблюдал за рябками в бинокль,
но не заметил, чтобы они смачивали грудь.
   Нам пришлось вернуться по сухому руслу назад и объехать пески с юга.
Вскоре мы встретили пастуха, который обрадовал нас сообщением, что мы уже
на территории Баян-Хонгорского Аймака. Кроме того, он рассказал, что пески
называются Ингэн-Хроверийн-Хоолой и что там живет около десятка диких
верблюдов. Монголы очень хорошо отличают их от домашних и даже называют
другим словом (домашний называется не хавтгай, а тэмээ). Дальше к югу, по
его словам, лежала местность Аймишигтай-‚р-Омхий (первое слово означает
ужасный, жуткий, второе - дурной знак, а третье - вонючий или тухлый).
Заинтригованные столь многообещающим названием, мы поспешили туда, но
ничего интересного не обнаружили.
   Позже оказалось, что надо было ехать на запад - тогда мы бы вскоре
оказались в оазисе Эхин-Гол, где находится биостанция. Теперь же путь на
запад нам преграждали горы Цагаан-Богд, а на юг - китайская граница.
Пришлось повернуть на восток. Стараясь держаться подальше и от границы, и
от гор, мы потихоньку возвращались обратно.
   Собственно говоря, граница в Гоби сейчас почти не охраняется из-за
нехватки средств. Один из сотрудников экспедиции рассказывал мне, что к их
лагерю в Восточно-Гобийском аймаке однажды выехала на свет компания
заблудившихся "новых монголов" на "Мерседесе", который они перегоняли из
Китая в обход таможни. Кого только не встретишь в пустыне!
   Справа показался кусок ярко-красного склона. Коолт молча повернул туда
- мы оба знали, что кости динозавров находят именно в красноцветных
породах. Оказалось, что три квадратных метра склона усеяны расплющенными
панцирями черепах-триониксов. В середине красного пятна высилась куча
песка. Раскопав ее, мы нашли слой маленьких осколков окаменевшей кости, по
расположению которых было видно, что когда-то они составляли череп
небольшого динозавра-цератопса. Видимо, палеонтологи уже нашли это место
и, не имея возможности забрать череп, засыпали его, чтобы уберечь от
выветривания. Вернув кучу песка на место, мы покатили дальше. Больше в тот
день ничего интересного нам не попалось, кроме стада куланов, да и тех мы
встретили на бугристом участке, где не могли быстро ехать, чтобы
подобраться поближе.
   Пообедав в рощице могучих тограков (тополей-туранги), столпившихся
вокруг крошечной лужицы среди голой пустыни, мы к вечеру вернулись под
Гурван-Сайхан и тут встретили пожилого аборигена, пасшего верблюдов. Коолт
поговорил с ним и сказал мне:
   - Пойдем, посмотрим, тут есть одна интересная штука.
   "Штука" оказалась зеркалом скольжения - пятиметровой скалой с идеально
гладкой черной поверхностью, которая при удачном освещении кажется
прозрачной дверью вглубь горы. Полюбовавшись этим геологическим чудом, мы
угостили старика лепешкой и поехали домой.
   Коолт - образованный парень и очень любит природу, но ему трудно было
понять зигзаги, которые я выписывал на дороге, отчаянно пытаясь объезжать
тушканчиков и прочую живность. В конце концов он решил, что это своего
рода спорт, и стал делать то же самое. Но поскольку машину он водил
намного лучше меня, то позволял себе гораздо более рискованные виражи. В
результате перед самой турбазой мы едва не опрокинулись из-за кинувшегося
под колеса гобийского хомячка. Вот было бы обидно: проехать по пустыне
почти тысячу километров и навернуться за двести метров до финиша!
   В восемь утра я уже стоял у бензоколонки, дожидаясь, не поедет ли
кто-нибудь на север. Вскоре подкатил ПАЗик, и я радостно забился внутрь,
уплатив по таксе (примерно 10$ за 600 км). Еще больше я обрадовался, когда
обнаружил, что едем мы по другой дороге.
   Я еще не вполне вошел в местный ритм жизни, где невозможно куда-то
спешить, поэтому бесконечные остановки для заправки кумысом слегка
действовали на нервы.
   Но все же поначалу путешествие проходило гладко - жаль только, порулить
мне никто не предлагал (а то мы бы, честное