ченой крышей. В монастыре Чойжин-ламын-сум есть
красочные фрески, изображающие сцены пыток, которые ожидают на том свете
врагов ламаистской веры: им выпускают внутренности, сдирают кожу и
выковыривают глаза. А в ханской ставке можно увидеть знаменитые скульптуры
Занабазара.
   Занабазар был первым богдо-гэгэном. Именно благодаря его
дипломатическим способностям страна избежала завоевания маньчжурами,
присоединившись к их империи на выгодных условиях. Но в основном он вошел
в историю, поскольку был удивительно талантливым художником и скульптором.
Практически все виды искусства Монголии многие века жили по канонам,
опиравшимся на его творчество. Вершиной буддистской скульптуры считаются
отлитые Занабазаром бронзовые изваяния двенадцати ипостасей богини Тары.
Они совсем маленькие, но совершенно очаровательные, особенно прелестная
Зеленая Тара, для которой мастеру позировала его возлюбленная - простая
девушка из степи. Согласно легенде, ламы позже отравили ее, чтобы уберечь
богдо-гэгэна от нарушения обета безбрачия. В это, однако, трудно поверить:
преемник Занабазара почти официально собрал себе целый гарем.
   В Улан-Баторе несколько интересных музеев. В музее изобразительного
искусства, например, собрана коллекция масок: Особенно знаменита почти
метровая маска демона из шариков красного коралла, с рядком белых черепов
надо лбом. А в музее истории мне больше всего запомнилась не выставка
старинных костюмов (некоторые из них включали прически, с которыми можно
было спать только на спине), и даже не десятиметровые каменные фаллосы
гуннских времен, а экскурсия, которую я случайно подслушал.
   Молоденькая девушка-экскурсовод с отличным английским водила пару
немецких туристов по залам, посвященным новейшей истории страны.
   - Когда нас оккупировали Советы, - рассказывала она, - для Монголии
настали черные дни. Русские разрушали нашу культуру и вывозили природные
богатства. Они оставили после себя разруху, из которой мы с трудом
выбираемся.
   - Простите, - скромно присоединился я к беседе, - я немного разбираюсь
в архитектуре, и у меня возникло впечатление, что почти все дома в городе
построены русскими архитекторами...
   - О, да, - подхватила она, - русские во всем навязывали нам свой стиль
жизни! А вы, простите, откуда к нам приехали?
   - Из Москвы.
   Воцарилось молчание. Немцы явно с трудом сдерживались, чтобы не
хихикнуть.
   - Ну, вообще-то, - наконец обрела дар речи бедная девушка, - русские
тоже сделали для нас много хорошего! - И она торопливо увела своих
подопечных в следующий зал.
   Все же самый интересный из музеев города - музей естественной истории.
Здесь собрана одна из лучших в мире коллекций динозавров, экспонаты
которой добыты за многие годы изнурительного труда в пустыне
американскими, советскими, чешскими и прочими экспедициями. За это время
палеонтологам попалось несколько совершенно уникальных находок: отпечатки
кожи; кладка яиц, накрытая сверху скелетом насиживающей самки; и, наконец,
пара динозавров, погибших в момент драки - сцепившиеся между собой
травоядный протоцератопс и хищный велосираптор (этот вид со сравнительно
большим мозгом стал главным героем фильма "Парк Юрского периода"). В музее
есть четыре крупных цельных скелета превосходной сохранности:
   два великолепных тарбозавра (они похожи на тираннозавров, но тяжелее и
покороче, со столь же эффектными зубами, крошечными детскими ручками и
совершенно таким же, как у птиц, строением костей таза и ног), тяжелый
двуногий утконосый динозавр, питавшийся водной растительностью, и
длинношеий великан типа бронтозавра. На стене этого зала висят две
огромных передних лапы неизвестного ящера. По строению они напоминают
"ручонки" тарбозавра, но больше раз в двадцать. Кроме лап, от этого
загадочного хищника ничего не сохранилось, но, видимо, зверь был
интересный. К сожалению, поскольку хищных динозавров всегда было меньше,
чем травоядных, их кости находят намного реже. Из северной Монголии в
музей доставили более "свежие" кости: два полных скелета носорогов и
метровый череп гиенодона - самого крупного хищного млекопитающего,
напоминавшего, видимо, помесь медведя и кабана.
   Как и в Москве, на улицах Улан-Батора множество книжных ларьков, где
продается самая неожиданная литература: от советских книжек 50-х годов до
детективов Чейза и руководств по Windows-95. Главная улица (бывший
проспект Ленина, ныне Чингисхана) частично отведена под интуристовский
"Арбат" с таким же, как и на московском Арбате, обилием карманников. Там я
увидел картину, слегка потешившую мое совковое самолюбие: огромную очередь
за визами в наше посольство.
   Хотя город очень интересный, сидеть там больше двух дней мне совершенно
не хотелось. Однако я дожидался приезда Петра Дмитриевича, надеясь, что он
повезет куда-нибудь своих сотрудников и меня заодно прихватит. Погода
стояла прохладная (Улан-Батор лежит выше 1300 метров над уровнем моря), с
периодическими дождями, совершенно не располагавшая к путешествиям
автостопом. К тому же никто из сотрудников Экспедиции никогда не ездил по
стране без своей машины и не знал, возможно ли это вообще. Поэтому мне
пришлось злоупотребить их гостеприимством и провести на базе целых пять
дней. Вскоре мы познакомились с молодым монгольским орнитологом Болдом,
отличным специалистом по местной живности, и вместе с ним совершили
маленькую вылазку за город.
   Сочно-зеленая, в синих льдинках цветущих генциан, степь была вся усеяна
стадами овец, лошадей, коров и яков, но дикой фауны тоже было полно. В
небе кружились мохноногие курганники - самые обычные здесь хищные птицы,
они бывают любой окраски от почти белой до темно-коричневой. Обочины
дороги оказались сплошь изрыты норами полевок Брандта - маленьких
зверьков, которые иногда решались лично приветствовать нас громким писком,
встав на задние лапки. Вдали летали стайки красноносых клушиц и даурских
галок.
   Собственно, целью нашей вылазки был поиск дохлых птиц на свалках и
обочинах.
   Наташа собирала птичьи кости, чтобы исследовать их на содержание
какой-то бяки: то ли радиации, то ли ядохимикатов, пусть она сама про это
пишет. Накануне мы даже поймали серую славку, залетевшую на базу, но ни у
кого из трех матерых зоологов не поднялась рука ее придушить. Болд отвез
нас к старому гнезду сокола-балобана, под которым мы нашли останки погибших
соколят, сорок и еще кого-то, и мы с триумфом покатили обратно в город. Тут
я заметил вдали пару журавлей-красавок.
   - Стойте! - закричала Наташа. В течение пяти минут они с Игорем
увлеченно рассматривали журавлей в бинокль, а Болд с усмешкой за ними
наблюдал.
   - В поле им надо, - вполголоса сказал он нашему шоферу.
   Позже я понял, что он имел в виду.
   Следующий день выдался теплым и солнечным, и я рано утром рванул на
Богд-Уул (по-русски Богдо-Ула). Эта гора (2256 м), на которой когда-то
скрывался от врагов мальчик Тэмучжин, будущий Чингисхан, (уже тогда, в
самом начале своей необычайно богатой приключениями жизни, он имел массу
неприятностей из-за бросающейся в глаза одаренности) с тех самых пор
считается священной, то есть биосферным заповедником, если пользоваться
современной терминологией.
   От конечной остановки городского автобуса до опушки леса всего
несколько минут хода через степь. Я не геоботаник, но здешнюю степь они,
наверное, назвали бы ирисово-астрово-эдельвейсовой, столько в ней цветов.
На опушке растет несколько берез, таких старых, что силуэтом они больше
напоминают дубы, а дальше начинается вековая тайга из могучих лиственниц.
   Тропинка плавно поднимается вдоль ручья, а со склонов к ней спускаются
каменные россыпи-курумы. Когда подходишь к очередной россыпи, то видишь,
как ныряют под камни похожие на зайчат зверьки - северные пищухи, а иногда
попадается и хищник - стройный рыжий солонгой. По мере подъема
лиственничник постепенно переходит в пушистый кедрач, где жизнь буквально
кипит: по веткам прыгают черные белки, в кустах шуршат бурундуки, через
тропу то и дело перебегают полевки - красные, красно-серые и монгольские.
Все они практически не боятся человека - достаточно посидеть неподвижно
пару минут, чтобы на тебя совершенно перестали обращать внимание. Под
камнями можно найти монгольских жаб, похожих на древние тибетские
мини-статуэтки. Вершина горы - покрытое еловым лесом плато с большими
полянами, сиреневыми от цветущей герани. Если тихонько подойти к такой
поляне, можно увидеть маралов - группу самок с оленятами или стадо самцов,
которые в это время носили роскошные рога, покрытые бархатистой кожей. К
моему удивлению, на противоположном, южном склоне лес кончался чуть ниже
вершины, и дальше вниз гору покрывала степь, утыканная столбиками
длиннохвостых сусликов. Вдали, на скалистом отроге, стояли, глядя на меня,
несколько горных козлов.
   Вернувшись в город, я узнал, что Петр Дмитриевич приехал и отправляет
Наташу, Игоря и Болда в большой маршрут по хребтам Хангайского нагорья и
окрестностям озера Хубсугул на севере страны. "Начальником партии"
назначили Наташу, к ее ужасу. Я, к сожалению, не мог составить им
компанию, поскольку был ограничен во времени, к тому же меня больше
интересовал юг Монголии, чем похожий на нашу Сибирь север. "Авось,
свидимся еще," - грустно сказали ребята, прощаясь.
   Уже в Москве выяснилось, что их экспедиция прошла довольно успешно,
несмотря на эпидемию, о которой речь впереди. Болд оказался толковым
проводником, и в конце концов ребята добрались до всех мест, до каких
хотели, а это в Монголии редкая удача. Правда, потом они поехали в Гоби, а
когда у них кончился бензин, то выяснилось, что в стране два дня как ввели
новые талоны. Ну, всякое бывает.
   Весь следующий день я торчал на развилке дорог в десятке километров от
Улан-Батора. До обеда пытался поймать попутку сам, ежась под периодически
налетавшими ливнями и коротая время в наблюдениях за обитателями обочин -
монгольскими песчанками, жаворонками и каменками. Потом удалось
подружиться с диспетчером, у которого отмечались шофера всех проходивших
грузовиков. Теперь я сидел в его домике перед телевизором, запивая чаем
буузы (нечто вроде пельменей или, точнее, тюркских мантов), а он выяснял у
водителей, не едет ли кто-нибудь на юг. Увы, лучшие для "охоты" утренние
часы были упущены, и вскоре мне пришлось возвращаться в город. Подвозивший
меня сотрудник Жуулчин (Интуриста) подал хороший совет:
   - Приходи рано утром на конечную 5-го троллейбуса. Там стоят все, кому
надо на юг. Грузовики заезжают туда и берут, кто сколько сможет.
   Между тем на город обрушилась особенно славная гроза. Она продолжалась
всего с полчаса, но привела к настоящему наводнению. Улицы были забиты
машинами, у которых залило свечи. Вскоре, однако, вода схлынула, оставив
повсюду горы ила и мусора. Главные санитары монгольских городов, черные
коршуны, с визгом дрались в воздухе из-за поживы. Ворон и особенно
воронов, кстати, в Улан-Баторе относительно немного: их частенько стреляют
на мясо.
   В восемь утра (необычайно рано по местным понятиям) я уже стоял в
положенном месте. Больше там желающих уехать на юг почему-то не оказалось,
только без четверти девять подошел какой-то тип и спросил:
   - Куда едешь?
   - Омнговь (в Южно-гобийский аймак) - ответил я.
   - Поздно уже. Полдевятого много машин бывает.
   - Я с восьми стою.
   Он пожал плечами, постоял минут пять и исчез.
   "Постою до девяти, - решил я, - и поеду к диспетчеру, авось там
повезет".
   Вот уже девять, а остановка все также пустынна.
   "Часы спешат чуть-чуть, - вспомнил я, - еще минутку подожду".
   И тут ко мне подкатил желтый ПАЗик с гордой надписью "Омнговь" на
ветровом стекле. Через несколько минут мы уже катили на юг по разбитой
колее (асфальтовых дорог в Монголии почти нет). Едва город скрылся за
холмами, как шофер остановился и что-то сказал. Из пяти пассажиров
по-русски говорили двое, и мне быстро перевели:
   - Шофер устал, хочет спать. Садись за руль.
   Несколько самонадеянно (только за два месяца до этого я получил права
на вождение легковушек, причем этих прав у меня с собой не было) я сел за
руль, жестом спросил у водителя, как переключаются скорости, и потихоньку
поехал дальше.
   Во многих местах колея была такой глубокой, что я мог немного
расслабиться и поглядеть на встречающуюся фауну. Мои спутники быстро
сообразили, что меня интересует, и хором говорили мне монгольские названия
зверей и птиц. Так я узнал, что сурок-тарбаган по-монгольски зовется
тарвага, корсак - хярс, беркут - бургэд, сокол-балобан - балбан согол,
заяц-толай - туулай, кот-манул - мануул, а черный гриф - кондор (он
действительно похож на андского кондора, особенно в полете, но откуда об
этом известно монголам, не знаю).
   Чем дальше мы забирались, тем бледнее становилась зелень степи, реже
трава, меньше стада у юрт. Но игра солнечного света, пробивающегося между
разорванными ветром тучами, была все также прекрасна, хотя по мере
приближения к пустыне явно становилось теплее. Пожалуй, Монголия так и
осталась для меня страной постоянно меняющейся погоды, солнечных бликов на
зеленой степи, разноцветных холмов и свежего ветра, пахнущего дождем и
цветами.
   До поселка Мандалговь (Святая гоби), центра Северо-Гобийского аймака,
мы добрались уже в темноте, проделав половину пути, который в принципе
можно легко преодолеть за день. Но ездить быстро здесь сложно, потому что
монголы привыкли останавливаться чуть ли не у каждой юрты, чтобы выпить
кумыса. Сразу за поселком, на самой границе Гоби, мы остановились у
очередной юрты, поужинали и заночевали. Все легли спать прямо в автобусе,
а я, посмотрев на роскошную иллюминацию звездного неба, расстелил спальник
прямо на травке, прикинув, что до утра дождя может и не быть.

   Синий шатер над зеленым ковром, 
   Шелест травы степной.
   Самый просторный на свете - мой дом
   Под молодой луной.
   Нет у него ни дверей, ни окон,
   Нет ни замков, ни стен.
   Днем освещается солнышком он,
   Ночью он спрятан в тень.
   Вот он какой, мой жилой уголок,
   Вот где мой кров и стол:
   Звездами вышит его потолок,
   Вышит цветами пол.
 


                              3. Кэмел-трофи
 
   У верблюда два горба, 
   Потому что жизнь - борьба.
 
   Советская пословица 


   Утро было солнечным и жизнерадостным. Не прошло и трех часов, как мы
позавтракали и собрались в путь. Не стоит винить гостеприимных хозяев за
медлительность: нужно много времени, чтобы приготовить еду для большой
компании на железной "буржуйке", которая топится аргалом (кизяком).
   Кормят проезжих почти всегда бесплатно, лишь на нескольких главных
дорогах встречаются юрты, которые считаются столовыми, и там берут за обед
деньги (около доллара). "Основательный" обед включает плов с бараниной и
хлеб, но обычно дело ограничивается овечьим сыром, ааруулом (сушеным
творогом, иногда совершенно окаменевшим) и цаем (зеленым чаем), в который
старики добавляют соль и масло, а молодежь - сахар и молоко. Самая
питательная часть обеда, пожалуй, чай. Первое время на такой диете очень
скучаешь по фруктам и овощам, но через пару недель привыкаешь.
   Обычно при долгих поездках останавливаются два-три раза в день, чтобы
поесть, и шесть-пятнадцать раз, чтобы выпить айраг (кумыс). Кобылы доятся
только возле своих жеребят, поэтому возле юрт семей, специализирующихся на
кумысе, всегда привязаны жеребята. Ни одна машина мимо такой юрты не
проедет. Кумысом всегда угощают бесплатно, и для меня загадка, на что,
собственно, эти семьи живут.
   Кумыс - такая же неотъемлемая часть монгольской культуры общения, как
водка - русской, а вино - французской. Классический ритуал включает
трехкратное угощение всех гостей и занимает не меньше часа. Мужчины семьи
при этом сидят с гостями, а женщины шуршат вокруг, угощая всех по очереди
и беспрерывно наводя чистоту.
   В гэре (юрте) вообще почти всегда очень чисто, хотя как это удается
женщинам при наличии печки, запасов кизяка, полуголых младенцев и густой
пыли - непонятно.
   Летом им помогает ветер: днем между крышей и полом юрты оставляют
зазор, и помещение свободно продувается. Удивительно, как планировка юрты
похожа на планировку русской избы. Напротив входа (всегда обращенного к
югу) находится красный угол. Там расставлены буддистские иконы и
пожелтевшие фотографии, играющие роль семейного альбома. Восточная
половина - женская (днем там кухня), а западная - мужская (там можно спать
хоть круглые сутки). Вдоль стен расставлены две или четыре железных
кровати и пара комодов.
   Юрта, возле которой мы ночевали, находилась немного в стороне от
дороги. Мои спутники после короткого совещания решили не возвращаться на
трассу, а ехать напрямик, благо по большей части южной Монголии можно
кататься в любом направлении и без дорог.
   Южнее Мандалгоби степь сменяется полупустыней - желтовато-зеленой
холмистой равниной, кое-где пересекаемой низкими скалистыми хребтиками.
Когда-то вся эта область была горной страной, но теперь горы разрушились,
превратившись в холмы и похожие на пеньки гнилых зубов скалы. Земля здесь
покрыта слоем плоской щебенки, блестящей от пустынного загара. Только в
глубоких долинах попадаются участки песков.
   На одном таком песчаном участке прямо из-под колес вдруг вспорхнули две
изящных газели. В несколько длинных прыжков отбежав от автобуса, они
принялись прыгать вверх-вниз, помахивая черными хвостиками и незаметно
отодвигаясь все дальше.
   Издали они напоминали пару играющих бабочек.
   - Зээр! (дзерен) - закричали мои спутники.
   - Харасульт ("черный хвост" - монгольское название джейрана), - сказал
я. Увы, даже в Монголии горожане имеют о природе своей страны довольно
смутное представление.
   - Тиймээ, харасульт, - подтвердил проснувшийся шофер.
   После этого ко мне прониклись огромным уважением, а когда все заметили,
что я еду не куда попало, а ориентируюсь по солнцу, мне, кажется, стали
доверять даже больше, чем владельцу автобуса.
   Почему-то многие хребты здесь пересечены сквозными ущельями, по которым
их очень удобно проезжать. Петляя по одному такому каньону, я уткнулся в
небольшой пятачок песка.
   - Не проедем, - сказал я.
   Шофер проснулся второй раз за день, сел за руль и нажал на газ. Колеса
у ПАЗика маленькие, а песок оказался сыпучим. В течение двух часов мы
пытались откопать автобус, потом разглядели в бинокль какую-то постройку
километрах в трех и побрели туда. Оказалось, что это старая кошара.
Выломав несколько досок, мы отволокли их к автобусу и потихоньку задним
ходом выбрались на твердую землю.
   Пришлось пересекать хребет "в лоб". Торчащие скалы были очень удачно
разделены пятнами ровной земли. Несколько человек шли впереди, выбирая
дорогу, а мы вдвоем крутили руль. Испытываешь странное чувство
нереальности происходящего, когда на обычном городском автобусе катаешься
без дороги по барханам и горам!
   Больше никаких приключений в тот день не было. Все последующие хребты
оказались совсем пологими, и порой о том, что проезжаешь перевал, можно
было догадаться только по наличию овоо - кучи камней, украшенной
тряпочками, осью автомобиля, гнездом курганника или еще чем-нибудь. Здесь
уже не водились сурки, орлы и прочие степные жители, но лис и зайцев было
много по-прежнему. Самыми же красивыми обитателями этих покрытых редкой
травкой просторов оказались крошечные шустрые ящерки - пестрые
круглоголовки. Они окрашены в желтый, розовый или серый цвет с нежным
узором из красноватых, голубых и шоколадных пятнышек, который делает их
почти невидимыми на фоне камней. Особенно шикарные экземпляры, фиолетовые
с ярким рисунком, живут на участках с черным щебнем. Игорю, кстати,
удалось привезти несколько ящериц в Москву, и они благополучно живут у
него до сих пор.
   После полудня мы выехали на трассу, но она так мало отличалась от
бесчисленных автомобильных следов, пересекавших местность во всех
направлениях, что поначалу мы ее проскочили и поняли свою ошибку, лиш