В двадцатых числах января 1996 года в Москве состоялось очередное
заседание  глав  государств  СНГ,  на  котором  обсуждались  и военные
вопросы.  Спичрайтеры подсунули Ельцину текст выступления,  которое  в
очередной раз оказалось "проходным".  Вероятно,  сообразив, что оно не
произвело  на  присутствующих  должного  впечатления,   Ельцин   вдруг
ударился  в  длинный и подробный рассказ о событиях в Первомайском.  В
его речи заметно бросалось в глаза то старческое, что подкрадывается к
человеку  исподволь.  Он  повторял  одни  и  те  же  слова,  по-детски
восхищался  банальными  вещами,  как  сенсацию  подавал   давно   всем
известное,    сопровождая   свои   "байки"   жестами,   которые   явно
свидетельствовали о спаде интеллекта и самоконтроля...

----------------------------------------------------------------------
     Главы из   книги   Виктора   Баранца  "Рыцари  и  негодяи"  будут
опубликованы в следующих номерах "Совершенно секретно".
----------------------------------------------------------------------

     Из досье  автора:  полковник  Виктор  Баранец.  С  1983  года - в
центральном  аппарате  Министерства   обороны.   Советник   начальника
Генштаба, старший офицер отдела референтов министра обороны, начальник
Информационно-аналитического  отдела  Управления  информации.  Ныне  -
заместитель начальника пресс-службы МО РФ.  Участник боевых действий в
Афганистане.  Награжден орденом "За службу Родине в Вооруженных  Силах
СССР" III степени и многими медалями.

                        "СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО"
                                4-3-97

                              Время "Ч"
----------------------------------------------------------------------
                            Виктор БАРАНЕЦ

                            АРМИЯ И ЕЛЬЦИН
                Записки полковника Генерального штаба
----------------------------------------------------------------------
                           Начало в ј 2/97
----------------------------------------------------------------------

     Как сотни тысяч офицеров,  я жил надеждой на то, что развал армии
удастся  остановить.  Но  ни  письма   с   Арбата   в   президентские,
правительственные, парламентские инстанции, ни самые жесткие обращения
коллегии МО,  ни убийственные по откровенности заявления министра, его
заместителей и главкомов ничего не меняли. И тогда я решил, что пришел
и мой черед "бросаться под танк".  У меня было единственное  оружие  -
дневник.  Конечно, "крамольные" строки о покушении можно было запросто
убрать.  Да,  но ведь "преступная  мысль"  еще  не  есть  действие,  а
откорректированная   исповедь   -   это  уже  фальшивка.  Согласитесь,
искренность гораздо ценнее лицемерия.  Я понимал,  что  за  публикацию
дневника придется заплатить, но никогда не думал, что цена будет такой
высокой.  Мгновенное освобождение от должности,  приказ об увольнении,
демонстративное  конвоирование  из  здания  Минобороны  и унизительная
процедура лишения служебного пропуска.  Теперь - "наружка" и "хвосты",
круглосуточная  прослушка  домашнего  телефона,  причем  не тайная,  -
разговоры с друзьями и родственниками часто с издевками  перебиваются.
Теперь  и я узнал,  что такое "привет от Максим Максимыча".  Это когда
среди ночи  врубается  на  полную  мощь  телефонный  звонок,  когда  в
почтовом  ящике  нахожу свой портрет в траурной рамке,  а в телефонной
трубке звучит похоронный марш и дочери кто-то советует: "Передай отцу,
есть  очень удобное место на Митинском кладбище".  Все нормально.  При
Ельцине мы обрели свободу слова,  очень во многом реальную. Я хотел бы
видеть того американского полковника,  который посмел бы изложить свои
мысли о Клинтоне.  За предоставленное мне право говорить в глаза моему
президенту  все,  что  я  думаю,  я был готов драться хоть с оружием в
руках.  Можете и сейчас считать  меня  по  этой  части  самым  большим
ельцинистом.  И  мало доблести будет в том,  когда мы станем "нести по
кочкам" человека,  после того как он уйдет с политической  сцены.  Мои
мысли можно принимать или отвергать. Но я никогда не соглашусь с теми,
кто хочет заставить меня изменить позицию. Это мое право.
----------------------------------------------------------------------

              РУССКИЙ ОФИЦЕР ЛЮБИТ СВОЮ РОДИНУ БЕСПЛАТНО

     24 января  1996  года  Борис Ельцин в Кремле за закрытыми дверями
встретился с министром обороны генералом армии Павлом Грачевым. Вскоре
стало  известно,  что беседа шла об углубляющемся кризисе в финансовой
сфере армии:  справка,  которую накануне подготовили Грачеву в Главном
управлении  военного бюджета и финансирования МО,  свидетельствовала о
жуткой ситуации  с  выплатой  денежного  содержания  военнослужащим  и
гражданскому персоналу.
     И вот  уже   дикторша   телепрограммы   "Время"   несет   войскам
архирадостную  весть:  во  время встречи с министром обороны президент
твердо  заявил,  что  все  задержки  военным  по   выплате   денежного
содержания будут в ближайшее время ликвидированы.
     Что-то подобное мы слышали еще осенью 1995 года,  когда эти долги
государства  армии  перевалили  за 2,5 триллиона рублей.  Тогда кто-то
убедил Ельцина,  что один из основных виновников  такого  положения  -
начальник  Главного  управления  военного  бюджета и финансирования МО
генерал-полковник Василий Воробьев.  В ноябре вышел президентский указ
о  смещении  Воробьева.  Ему  инкриминировалось  невыполнение  решений
правительства. В чем именно оно заключалось, Кремль умалчивал. Судя по
тому, что Воробьева не уволили из армии, а всего лишь "вывели за штат"
и стали...  подбирать новую должность,  было абсолютно ясно,  что идет
игра, о которой Ельцин мог и не знать. Было понятно и другое: тот, кто
отважился  на  столь  опасные  маневры  за  спиной  президента,   явно
заинтересован  в  спасении  Воробьева  и  занимает  сильные  позиции в
Кремле.  Вскоре по МО поползли слухи о  причастности  нашего  главного
военного казначея к прокрутке бюджетных денег в коммерческих банках, а
затем газета администрации президента сболтнула больше  положенного...
Но всей правды так никто и не сказал.
     И хотя Воробьева убрали, веры в то, что государство сможет быстро
рассчитаться с армией, было очень мало.
     Наши офицеры,  побывавшие в округах и на флотах,  тоже  сообщали,
что  там  не  возлагают  больших надежд на твердые обещания Верховного
главнокомандующего.  Уже не верят в них и очень многие в Минобороны  и
Генштабе.  Время идет - денег не выдают.  Кто попроворнее - ударился в
тайный "левый" промысел.  Наиболее  удачливы  те,  у  кого  есть  своя
машина.  Но  и им с каждым днем все труднее - слишком много становится
конкурентов  в  Москве.  Да  и  не   каждый   начальник   отваживается
систематически прикрывать "извозчиков" - кто-то же должен и вкалывать.
     И все же идеи учения  чу-чхе  (опора  на  собственные  силы)  все
больше  овладевали  умами моих сослуживцев.  Левые приработки - что-то
вроде спасательного круга в бурном океане российского рынка.
     Однако иные,  даже самые умные полковники, имеющие красный диплом
академии Генштаба,  были совершенно  беспомощными  в  применении  идей
чу-чхе  для  выхода из финансового кризиса.  У одних было слишком мало
практической сноровки,  у других - слишком много совести.  Они  иногда
пытались найти свой выход из положения. Вот кто-то опять подает идею о
забастовке. Но бастовать нам запрещено. Отметается. Хочешь бастовать -
надевай  гражданку  и  иди  к  Белому  дому устраивать пикеты вместе с
зависимыми  и  независимыми   военными   профсоюзами.   Можешь   вволю
наораться, но денег в финчасти от этого не прибавится.
     Мой сослуживец притащил из  управления  кадров  стандартный  лист
контракта  и  пытается  найти  там  графу с обязательствами Минобороны
своевременно выплачивать денежное содержание тому,  кто подписал с ним
договор.
     - Пойди и вытри  этим  контрактом  задницу!  -  советует  товарищ
въедливому правдоискателю.
     Денег офицерам Минобороны и  Генштаба  не  платят  уже  четвертую
неделю.   Некоторые  начальники  даже  стесняются  давать  подчиненным
задания, зная, что могут нарваться на неприятные комментарии.
     И тем  не  менее  наш  "мозговой  трест" день и ночь пашет во всю
мощь.  Чем хуже становится положение  дел  в  армии,  тем  напряженнее
работа.  Сюда,  в кабинеты и оперативные службы нашего "Пентагона", по
сотням,  тысячам не видимых миру каналов стекается военная информация,
которую надо принять, осмыслить, выработать единственно верное решение
и  выдать  его  в  войска.  Сбежал  из  части  солдат  с  автоматом...
Застрелился  офицер...  Нет  горючего  для  выхода  подлодки на боевое
дежурство...  Из-за нехватки  денег  заморожено  строительство  жилого
городка...  Нечем  прикрыть огромный кусок воздушной границы...  Сразу
пятьдесят молодых офицеров подали рапорты с просьбой об  увольнении...
Иностранная   подлодка  нагло  пасется  в  наших  терводах...  Натовцы
проводят инвентаризацию чешских и  польских  аэродромов...  В  учебном
центре под Стамбулом появились новые эмиссары из Чечни...
     Все задачи - неотложные.  Если кто-то по  неопытности  спросит  у
начальника,  к какому сроку надо выполнить задание,  получит фирменный
ответ:  "Ко вчера!" Здесь никто не работает по восемь часов  в  сутки.
Здесь  люди  работают столько,  сколько нужно.  Очень многие уже давно
забыли,  что такое "нерабочий день". Если ты хоть раз не спал на своем
рабочем  столе  или  на поставленных "коробочкой" стульях под шинелью,
провонявшей сигаретным дымом, - ты здесь не "свой".
     После бессонной  ночи  полковник Генштаба с чувством выполненного
долга,  с отупевшей головой и воспаленными белками  глаз  выпадает  на
Новый  Арбат.  Он спит на ходу и потому слегка задевает плечом кого-то
из прохожих. И слышит:
     - Пьянь беспробудная!
     Зря ты так,  тетя.  Сейчас полковник абсолютно трезв.  А  если  и
выглядит захмелевшим, то это от счастья служить родине в кредит.
     Но даже если нам не  будут  платить  годами,  деньги  на  бутылку
всегда найдутся. Ставят отличники чу-чхе.
     С треском  свинчивается  золоченая  голова   "Распутина".   Нежно
булькает в граненый стакан "огненная вода". Кто-то запевает: "На свете
нету лучше красоты, чем красота граненого стакана!" Эти приятные слуху
многих  мужиков  звуки вдруг заглушает знакомый вой сирены - опять под
нашими окнами какая-то шишка торопится в Кремль.
     Мой товарищ  подходит  к окну с пустой бутылкой и замахивается на
мчащиеся кремлевские тачки. Водочные капли падают ему на погон.
     - Ты   похож   на  Сережку  Тюленина,  -  говорит  один  из  нас,
похрустывая маринованным  болгарским  огурчиком.  -  Помнишь,  как  он
забросал немецкую комендатуру бутылками с зажигательной смесью?..
     Отставной полковник Петрович всегда умел после первого же стакана
придать нашим застольям глубоко философский и актуальный характер.
     - Только русский офицер любит родину бесплатно, - говорит он.
     Что будет дальше,  я уже знаю.  После того как мы в очередной раз
отмутузим  родное  правительство  за  невыполнение  военного  бюджета,
погадаем об очередной отставке Грачева, отчихвостим козыревский МИД за
невнятную позицию в отношении НАТО и договора СНВ-2, обменяемся новыми
данными  о происках иностранных спецслужб против России,  разговор так
или иначе выйдет на президента.  На этот раз офицерский диспут  принял
все же неожиданный характер.
     С заседания земельной комиссии центрального  аппарата  Минобороны
возвратился наш представитель.  Полковник сообщил, что наше управление
снова "в пролете" - ни одного участка земли не выделили. А в очереди -
человек двадцать.  Причем почти все прослужили в армии больше двадцати
лет  и,  согласно  указу  президента,  некогда  с  огромным  восторгом
встреченному  личным  составом МО и ГШ,  имели право на клочок земли в
Подмосковье.  Не получили своих законных земельных наделов даже многие
из  тех,  кто  отбарабанил тридцать и больше лет.  А ведь наши офицеры
знали: после сокращения многих частей под столицей земли высвободилось
столько,  что  хватило  бы на два Министерства обороны.  Но со времени
издания ельцинского указа  минуло  более  трех  лет,  а  нам  говорят:
"Ждите".
     Кто виноват?  Знамо дело - президент. Указ издал, а выполнения не
добился.  Пошло-поехало.  Петрович  старше  и  мудрее всех.  Он стучит
вилкой по столу и говорит:
     - А при чем здесь Ельцин?
     Все дружно  замолкают.  Остановив  атаку,   Петрович   решительно
переходит в наступление:
     - Вы что, хотите, чтобы Верховный главнокомандующий ваш земельный
список контролировал или колышки в землю вбивал?
     Кто-то с плохой дикцией замечает:
     - Петрович, ты что... эдвакат?
     Явно не  Цицерона  тут   же   поддерживают   два   контратакующих
полковника:
     - А почему у некоторых  наших  генералов  по  нескольку  участков
земли?
     - Четыре продал - на пятом хоромы построил! Положено десять соток
- выделили по двадцать! Поехали, если хочешь, я сам покажу!
     Безземельные правдоискатели расходятся злые и возбужденные.

                     СТРАШНЕЕ АМЕРИКАНСКИХ РАКЕТ

     У входа   в   Министерство   обороны   (со   стороны   кинотеатра
"Художественный") топчется на морозе группа телевизионщиков - проводят
опрос:  "За кого вы будете голосовать?" Офицеры  при  виде  телекамеры
ведут  себя  по-разному:  одни отворачиваются и проходят мимо,  другие
решаются отвечать.  Только ведь надо быть слишком  рисковым,  чтобы  в
этой ситуации на вопрос: "Вы будете голосовать за Ельцина?" - ответить
в камеру: "Нет". И все же таковые находятся.
     ...Мне вспоминается июнь 1991 года.  Кинотеатр "Октябрь". Встреча
с кандидатом  в  президенты  России  Борисом  Ельциным.  Многотысячная
толпа,  полный  аншлаг.  Если  бы  в  тот день для встречи был выделен
стотысячный стадион в Лужниках,  и там не хватило бы мест. Мне повезло
- я даже сидел.  На грязном, затоптанном тысячами ног ковре. И смотрел
на Ельцина,  как смотрели,  наверное,  в  свое  время  инфантильные  и
восторженные курсистки Санкт-Петербурга на Блока и Есенина.
     Ему почти не давали говорить. Что ни слово - взрыв аплодисментов.
Одному  (единственному) из присутствующих,  генералу,  дали слово.  Он
встал и сказал:
     - Борис  Николаевич,  я  бы  хотел  проинформировать  вас  и моих
соотечественников,  что  в  армии  есть   демократически   настроенные
офицеры,  генералы,  солдаты,  сержанты и прапорщики.  Они имеют честь
служить вместе с вами на благо  нашего  Отечества  и  любимого  нашего
народа.  Мы  обращаемся  ко  всем  военнослужащим армии и флота,  к их
семьям,  близким и друзьям - на выборах действовать не  по  приказу  и
инструкции,  а по долгу совести.  Мы считаем,  что человеку,  которому
была уготована политическая смерть,  удастся возродить наше Отечество,
его величие и славу.
     Если бы   во   время    этой    "молитвы"    начальник    кафедры
партийно-политической   работы   Военно-политической   академии  имени
В.И. Ленина генерал Владимир Дудник стоял перед Ельциным  на  коленях,
зал принял бы это как совершенно естественное действо.
     Прошло пять лет,  и тот же генерал Дудник  уже  не  "молился"  на
своего идола, а метал в него громы и молнии:
     - Сегодня ясно,  что Ельцину не удалось возродить величие и славу
Отечества.  Вместо  обещанной  демократии  мы получили болтовню о ней.
Вместо благосостояния - обнищание и без того нищих, вместо просвещения
-  государственную  ложь  без  меры и конца.  Вместо славы и величия -
национальный позор.  Вместо обещанной военной реформы - бесконечную  и
бесславную  войну,  новых  вдов,  новую  кровь и бесчисленные слезы...
Скажем ему спасибо за то,  что он сделал в начале пути к демократии, и
попросим: освободите дорогу другим.
     Дудник не одинок. Дудников у нас миллионы.
     Когда мы  избирали  Ельцина  в первый раз президентом,  я бегал с
переносной урночкой по квартирам,  где лежали на  "утках"  неподвижные
седоволосые  старики,  и  радовался  каждому бюллетеню,  опускаемому в
ящик.
     Потом кумир просил меня "потерпеть до осени".
     Я терпел.
     Потом он обещал мне военную реформу.
     Я верил.
     Когда-то преподаватели  меня  учили:  можно  обмануть  человека -
нельзя обмануть народ.  Теперь я знаю:  народ обмануть  можно.  В  том
числе и военный. И не однажды...
     ...Я вновь прокручиваю пленку с  записью  выступления  Ельцина  в
Кремле 23 февраля 1996 года.
     "Сегодня российским воинам,  как и всему народу, приходится очень
нелегко.  Российские  воины  могут  быть  уверены,  что  государство и
общество  поддержат   их   не   только   словами   признательности   и
благодарности.   Самое   серьезное  внимание  будет  уделено  насущным
армейским   проблемам,   своевременному   бюджетному    финансированию
приоритетных  направлений  военного строительства,  решению социальных
проблем военнослужащих и членов их семей..."
     Не так  давно  к  нам  в  Минобороны  приезжала  немецкая военная
делегация.  За чашкой чая разговорились с германским полковником. Ганс
говорил:
     - Я на слюжбе думать только слюжба.  Ты на слюжба думать  дэньги,
квартира, кюшат, адэжда. Это пльохо.
     Пльохо, Ганс. Очень пльохо. Я и без тебя это знаю.
     Я знаю,  что  настоящий  офицер  чаще  всего должен думать о двух
вещах.  О службе и о женщинах.  Наверное,  только тогда  армия  станет
армией.  Что  же  это  за армия,  если о деньгах думается чаще,  чем о
женщинах?
     Теперь я  понимаю:  нехватка  денег  для  армии  сегодня  для нас
страшнее американских ракет.  Отсутствие денег  -  вот  то  чудовищное
универсальное  оружие,  которое день за днем убивает мою армию.  Из-за
этого солдаты выходят грабить на дорогах, стреляются офицеры, замирают
полигоны, самолеты и корабли, пишут рапорты лейтенанты, живут по чужим
углам полковники,  взрываются ракетные  установки  и  разведывательные
спутники, голодают и разваливаются семьи, продаются уникальные военные
технологии и военные тайны,  разворовывается  оружие,  превращаются  в
торгашей генералы.
     Это универсальное оружие убивает не только армию.  Оно уничтожает
и Россию как государство.
     Подумаем и о потомках.
     Песню "Вставай,  страна огромная" лучше всего петь вовремя. Хотя,
конечно, лучше вообще не петь ее без повода. Но помнить надо наизусть.
     Я знаю, тогда из Кремля нам скажут:
     - Дорогие российские воины! Ваш долг перед Отечеством...
     А у меня сегодня долг перед сослуживцем. "Лимон".
     Еду занимать деньги к Таньке-челночнице, бывшей жене моего друга.
     - О,  господин полковник!  - закатывает глазки Танька,  кутаясь в
махровый купальный халат. - Прошу в мой штаб.
     "Был бы я господином, ты бы ко мне ходила, - думаю я. - Пока же я
- товарищ. И меня приперло".
     Танькин "штаб"  и  мой  "сарай"  - приемные покои короля Брунея в
сравнении со студенческой общагой.  Одни дверные ручки,  по-моему,  не
дешевле "мерседеса".
     Танька наливает кофе и садится напротив  меня,  закинув  ногу  на
ногу  так,  что  я  вижу кружевные краешки ее белоснежных трусиков.  С
такими ногами и без ходок в Турцию  можно  было  стать  миллиардершей.
Отвожу глаза и мычу что-то о глубоком финансовом кризисе.
     - Какие проблемы, полковник?! - Порывшись в сумке пухлой ручкой с
бриллиантовым   булыжником  на  пальце,  она  небрежно,  словно  пачку
салфеток,  швыряет на стол толстую пачку денег.  - Бери все. Я сегодня
добрая. Народ и армия едины!
     Уже в дверях, расшаркиваясь, обещаю, что "сразу после получки"...
     - Сразу  после получки поможешь мне племянника от армии отмазать,
- неожиданно заявляет Танька.  - Тогда еще десять таких  батонов  дам,
полковник. Даже пятнадцать.
     Щелкает дверной замок.  У меня в руках уже не деньги  в  долг,  а
считай что взятка. "Опять по пятницам пойдут свидания..