Подборка материалов по современному состоянию армии

"СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО": Время "Ч"
БУНТ НА КОЛЕНЯХ (Открытое письмо  офицеров  генерального  штаба
министру обороны Российской Федерации)
РОХЛИН Л.Я.: СОСТОЯНИЕ ТУЗЕМНЫХ  ВОЙСК  ЗАПАДА  В  РОССИИ  (О  ВЗРЫВООПАСНОМ
ПОЛОЖЕНИИ   В   АРМИИ)  Заявление  для  печати  председателя  Комитета
Шмидт  Дзоблаев: ВОСЕМЬ МЕСЯЦЕВ В АДУ (исповедь заложника)

                        "СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО"
                                1-2-97

                              Время "Ч"
----------------------------------------------------------------------
                            АРМИЯ И ЕЛЬЦИН
----------------------------------------------------------------------

     Публикуемый нами дневник генштабиста - не просто крик  о  помощи.
Это,  скорее,  вопль отчаяния гибнущей армии России.  Нашим правителям
так и не удалось за шесть лет армию реформировать.  Они  предпочли  ее
уничтожить: так ведь им безопасней. До чего же нужно было довести наше
офицерство,  чтобы один из  представителей  его  элиты  -  Генштаба  -
решился написать то,  что вам предстоит прочитать.  Быть может, кто-то
возразит автору - не следует,  мол,  всю  вину  взваливать  на  одного
президента,  который  к тому же болен и уже давно реально не руководит
страной.  Однако дневник Виктора БАРАНЦА - материал  сугубо  личный  и
субъективный. И в этом его ценность. Предание этого дневника гласности
- дело огромной государственной важности.  Если в срочном  порядке  не
обратить  внимание  на  положение  в армии,  через 3-4 месяца ситуация
может выйти из-под контроля.  И последнее.  Трагизм ситуации еще  и  в
том,  что эта публикация наверняка не подвигнет Кремль изменить что-то
в лучшую сторону.  Скорее всего, дело кончится гонениями, но не против
воров в погонах,  а против человека,  решившегося вслух сказать то,  о
чем думают сотни тысяч офицеров и солдат.
     Я ГОЛОДНЫЙ И ОЧЕНЬ ЗЛОЙ.  Сегодня опять ушел на службу задолго до
того,  как проснется семья.  Чтобы не смотреть в глаза жене,  детям  и
догине   Шерри.  Моего  офицерского  пайка  с  осточертевшей  говяжьей
тушенкой хватает  на  неделю.  В  холодильнике  -  пустынная  зима.  С
некоторых  пор  я  стал замечать,  что домашние каждый вечер встречают
меня глазами моей вечно голодной собаки.
     В метро  я  видел  сухую  старуху.  В руках она держала плакатик:
"Подайте Христа ради - хочу кушать".  Такой же плакатик мне захотелось
повесить  на  грудь  поверх  шинели.  Я  бы  только  добавил  подпись:
"Защитник Отечества"...

                         КАНДИДАТ В КАМИКАДЗЕ

     Сквозь давно  не  мытые  оконные  стекла  своего   генштабовского
кабинета  я  гляжу  на  президентский кортеж,  несущийся по Знаменке в
сторону Кремля. Из моего окна очень удобно угрохать машину Ельцина.
     Гранатомет или  граната типа "Ф-1" - вещи для этого отличные,  но
слишком шумные.  Да и для  прохожих  небезопасные  -  много  осколков.
Останется  только  застрелиться  сразу  после того,  как разлетятся на
куски президент и его длинный сверкающе-черный членовоз.
     Перебираю варианты. Еще один способ отправить Ельцина на тот свет
- установить радиоуправляемую мину на дороге в лючке канализации,  над
которым  наш  Верховный  Главнокомандующий  регулярно проезжает.  Мину
можно купить в Москве почти на  любой  толкучке  за  500  баксов.  Это
примерно две мои месячные зарплаты.  Но где взять деньги, если уже три
месяца государство не отдает  армии  долги?  А  тут  еще,  как  назло,
приболела жена, и я стал единственным кормильцем.
     На днях мне пришлось полдня торчать в двадцатиградусный мороз  на
Киевском  рынке,  чтобы продать комплект зимней военной одежды.  Когда
офицер продает свою форму, он предает собственную честь. Я молил Бога,
чтобы  меня  никто  не  узнал  из  своих,  генштабовских,  или их жен,
частенько в последние месяцы забредавших сюда с той же целью.  Но  все
случилось   хуже  некуда:  меня  узнал  давний  знакомый  -  отставной
преподаватель академии Генерального штаба.  Заметив,  что я дымлюсь от
стыда,  он раскрыл свою громадную,  как танковый чехол, сумку, набитую
сантехникой:
     - Ничего зазорного, полковник. Жизнь вынуждает...
     За последнее время я перебрал много  способов  левого  заработка:
после  службы  собирал  офисную  мебель  в  одном из банков на Арбате,
разгружал вагоны с древесиной на товарной станции и даже  рекламировал
"гербалайф"  среди  пузатых иностранцев у входа в "Метрополь",  до тех
пор пока майор ФСБ не посоветовал: "Смойся дальше, чем я вижу".
     Мои приработки  были  мизерными.  Так что покупка "адской машины"
была столь же нереальной, как приобретение "мерседеса".
     Когда полковникам  очень  плохо,  им  в голову лезут очень плохие
мысли...

                         ГЕНШТАБОВСКИЕ НИЩИЕ

     В дверь моего  кабинета  входит  сослуживец.  Он  бросает  жадный
взгляд на пачку сигарет "LM", лежащую на столе.
     - Старик, извини, можно стрельнуть?
     Слова еще говорятся, а пальцы уже выковыривают сигарету из пачки.
Это нормально.  Так часто делаю и я.  Секунда стыда - зато пять  минут
кайфа.  Лет  десять  назад я бы скорее пробежал по улице голяком,  чем
стрельнул у сослуживца сигарету. Сейчас это обычное дело. Убогая жизнь
и   святые  каноны  офицерского  этикета  превращает  в  условные.  Мы
опускаемся, сами того не замечая.
     Полковник гасит  окурок.  И  смотрит  на меня глазами,  которые я
каждый день встречаю в пешеходных переходах и в метро,  - так  смотрят
бомжи.
     - Старик, у тебя полтинника до получки не найдется?
     Я ничем не могу помочь, поскольку сам начал рабочий день с обхода
кабинетов.  Вот и сейчас по лабиринтам узких подземных коридоров бреду
в  соседнее  здание.  Осталась  одна надежда - друг,  который служит в
Центре военно-стратегических исследований ГШ.  На  его  рабочем  столе
огромная секретная карта,  облепленная роями цифр и букетами стрел.  В
том месте,  где  турецкая  пехотная  дивизия  предположительно  должна
прорваться к Воронежу,  лежит отрывной листок календаря, на котором от
руки написано: "Иванову - 100, Петрову - 500, Сидорову - 750"...
     - Ты, случаем, не богат? - опережает меня стратег, который больше
озабочен собственным безденежьем, чем возможным прорывом турок.
     По тому   же   маршруту   возвращаюсь   обратно.  А  навстречу  -
замминистра  обороны  генерал   армии   Константин   Иванович   Кобец.
Неспешная,  уверенная походочка, ухоженные волосы, крупное красноватое
личико без признаков недоедания и какие-то тяжелые глаза.  Каждый раз,
когда  встречаюсь  с  этим  человеком,  почему-то  испытываю  недобрые
чувства.  Есть у нас такие генералы,  при встрече с которыми у меня  в
голове  мелькают  разные  нехорошие  слова.  Уже  пятый год за Кобецом
тянется длинный шлейф слухов:  его фамилия  называется  в  числе  лиц,
некогда      занимавшихся      грязными      делишками     в     неком
криминально-коммерческом  "Информационном   агентстве"   при   участии
знаменитого  шулера  Димы  Якубовского,  его  уличили в причастности к
нечистоплотной  сделке,  связанной  с  продажей   коммерческой   фирме
минобороновского   25-этажного   дома  в  Северном  Чертанове,  о  его
сказочной даче в Архангельском  рассказывают  легенды.  Не  так  давно
всплыли  какие-то  "церковные документы" с его подписью...  Уже ни для
кого не секрет,  что Кобец имеет надежную крышу в кремлевских кругах и
потому его никто не трогает.
     Мы идем навстречу друг другу.  На  мне  нет  головного  убора,  и
потому  я  по  уставу обязан прижать руки большими пальцами к бедрам и
поворотом головы отдать честь. Честь отдавать не хочется. Потому ныряю
в боковой выход...
     Я возвращаюсь в кабинет и начинаю зло рыться в  столе  в  надежде
откопать  среди  вороха  бумаг  брикет  венгерского  рыбного  бульона.
Голодная генштабовская мышь уже отгрызла половину моей порции. Стакан,
вода,  кипятильник.  И я уже похож на облизывающегося кота, ожидающего
смачного куска с хозяйского стола.
     С нами что-то происходит.
     В памяти,  как в калейдоскопе,  мелькают лица  и  гарнизоны...  Я
видел плачущего полковника Генерального штаба: его жена тайком продала
любимца  семьи,  голубого  немецкого  дога,  чтобы  купить  билет   до
Хабаровска,  -  надо было срочно лететь на похороны отца.  Мой друг из
Питера,  всю  офицерскую  жизнь  помешанный  на  старинных  книгах   и
собравший редкостную домашнюю библиотеку,  сегодня втихаря от домашних
приторговывает  на  книжных  развалах  на  Невском.  В  Тихом   океане
американские матросы с палубы корабля показывали нашим военным морякам
свои белые  и  черные  задницы  под  безудержное  ржание  офицеров.  А
каких-то    пять-шесть   лет   назад   они   отдавали   честь   нашему
военно-морскому флагу...  В ракетной шахте под Нижним Тагилом я  видел
майора-дистрофика,   который   звонко   выскребал  ложкой  тушенку  из
консервной банки и рассказывал о том,  что у  его  детей  и  жены  эта
тушенка уже вызывает рвоту. На Камчатке в магазине "Военторга" офицеры
и прапорщики брали  продукты  "под  запись"  в  долговой  книге  -  до
получки.  Когда же приходила получка, долги в три раза перекрывали ее.
На Арбате бомжующий ветеран Великой Отечественной войны  десятый  день
скандально  торговался  с  чавкающим  жевательной  резинкой  скупщиком
наград.  Тот предлагал  старику  загнать  орден  Красного  Знамени  за
тридцать тысяч. Хозяин ордена хотел сто. И кричал на спекулянта:
     - Ты еще ссыкун,  чтобы  давать  за  добытый  кровью  орден  семь
пакетов кефира!

                      С НАМИ ЧТО-ТО ПРОИСХОДИТ.

     Уже пишется   славная   летопись  еще  одной  ратной  кампании  -
чеченской.  Хоть бы историки не забыли чего,  особенно  как  десантным
полком  мы за два часа брали Грозный.  А затем вывозили в Ростов,  как
мороженую говядину,  трупы наших  пацанов,  "умиравших  с  улыбкой  на
устах".
     На подмосковной военной авиабазе Чкаловской  долго  не  пересыхал
ручей  цинковых  гробов,  в которых были запаяны русские воины - седые
полковники и 19-летние пацаны.  Уже вся  Россия  "заминирована"  этими
неуклюжими  и  страшными  металлическими коробками с кодом "Груз-200".
Цинковый гроб стал единицей измерения "эффективности" нашей политики.
     Где-то на  северной  окраине  Грозного в январе 1995-го чеченский
снайпер  выцелил  светлую  голову  моего   друга   полковника   Володи
Житаренко. Кто хоронил погибших на войне друзей, тот знает, что нет на
свете тяжелее ноши,  чем гроб друга. Но эта ноша неподъемна, если друг
гибнет на бестолковой войне.
     Верховный Главнокомандующий купался в Черном море, играл в теннис
и  дегустировал  редкостные южные вина,  а его полки совсем рядом тупо
терзали чеченские села,  смутно понимая,  какой такой "конституционный
порядок" по велению президента они пришли сюда наводить.  Слепая жажда
мести за погибших товарищей очень часто была двигателем геройства.
     Еще ни  одна армия мира не добивалась победы там,  где ее солдаты
не понимали, во имя какой идеи они идут на смерть.
     Военный хирург,   за   три   чеченских  месяца  наковырявшийся  в
человеческом мясе больше,  чем за 30 лет службы,  рассказывал мне, что
чаще всего ему приходилось слышать от искалеченных пациентов крик: "За
что?!"
     Он не  знает  ответа.  Армия  не  знает  ответа.  Страна не знает
ответа.

                      "ЗА НАШУ СОВЕТСКУЮ АРМИЮ!"

     После того как Горбачев принял "историческое"  решение  о  выводе
наших  войск из Европы,  в армии начался период невиданного морального
разложения,  которое еще больше усугубилось при  Ельцине,  развязавшем
руки  "дикому" бизнесу.  Сокращение Вооруженных Сил с их гигантскими и
плохо контролируемыми запасами оружия и вещевого  имущества  и  других
материальных  средств,  сращение  с коммерцией породили в армии хищную
идеологию  преступной  наживы   за   счет   того,   что   принадлежало
государству.
     Самая крупная в мире  войсковая  группировка  -  Западная  группа
войск  -  в  1991-1994  годах  превратилась  в Клондайк для военного и
гражданского  ворья.  Вырученные  от  продажи  "излишков"   войскового
имущества  колоссальные  валютные средства,  которые по указам Ельцина
должны  были  идти  на  строительство  жилья  для   военных,   нередко
переводились в российские и иностранные коммерческие банки и пускались
в оборот.
     Меня поражала     откровенная     наглость     некоторых    наших
минобороновских  генералов:  в  то  время  когда  семьи   офицеров   и
прапорщиков  выведенных  из-за  рубежа  частей  ютились  на пустырях в
палатках  и   бараках,   а   строительство   многих   жилых   объектов
замораживалось  "из-за нехватки финансовых ресурсов",  министр обороны
Грачев и некоторые его замы покупали дорогостоящие  иномарки,  строили
роскошные  виллы в ближнем Подмосковье,  пускали в коммерческий оборот
десятки миллионов  долларов  и  немецких  марок.  Гигантские  денежные
суммы,  предназначенные  для  приобретения  продовольствия  для войск,
переводились на счета коммерческих структур и "прокручивались"  в  тот
момент,  когда армейские командиры вынуждены были вместо хлеба кормить
солдат сухарями и расходовать неприкосновенные запасы.
     Десятки тысяч офицеров и прапорщиков бродили по городам и весям в
надежде снять за приемлемую цену угол для семьи, а в это время десятки
проектировщиков  и архитекторов корпели над проектами многоэтажных дач
для министра и наиболее приближенных генералов.
     Когда-то мне  довелось  сидеть в знатном немецком пивном кабаке с
офицерами  военной  миссии  Великобритании.  Они  откровенно   крутили
пальцами  у  виска,  когда речь зашла о согласии Горбачева,  Ельцина и
Шеварднадзе пойти на унизительные условия  "бегства"  наших  войск  из
ФРГ.  Когда-то  численность  английского контингента в Германии была в
300 раз меньше советского.  Англичане уходили более десяти лет.  Мы же
за три года в авральном порядке вывели более 500 тысяч военнослужащих.
Около 100 тысяч из них не имели жилья.
     Два десятка дивизий мы вынуждены были бросить в открытые поля.  В
то время я побывал в военном гарнизоне Богучары,  под Воронежем. Тогда
строительство  городка  только начиналось,  и офицеры с семьями жили в
палатках  и  кунгах  по  уши  в  грязи.  Офицеры  дивизии  не  боялись
проклинать   Ельцина   даже  в  присутствии  генералов  и  полковников
Генштаба.  Никто из них  не  считал,  что  не  надо  было  уходить  из
Германии.  Говорили главным образом о том,  что "надо было сделать все
толково",  планомерно,  с достоинством.  Сопрягая темпы вывода войск и
темпы строительства жилья и военных городков.  Истина элементарнейшая.
Но  на  нее  откровенно  начихал  Горбачев.  Он  зарабатывал   дешевую
популярность у немцев на унижении своих солдат и офицеров.
     Ельцин пошел тем же путем.  Он не только не  притормозил  бегство
наших сильнейших дивизий,  а,  наоборот,  ускорил его, пойдя "на более
сжатые сроки".
     Там, в  Богучарах,  мы  сидели в брезентовой палатке,  по которой
беспрерывно строчил холодный осенний дождь, пили из минных алюминиевых
колпачков разбавленный спирт и смотрели по "видику" любительский фильм
о проводах последних российских частей из  Германии.  Явно  "уставший"
Ельцин,  неуверенно дирижирующий оркестром и наваливающийся на кого-то
из дипломатической свиты.  Не  менее  "уставший"  замминистра,  тайком
справляющий  малую нужду под трапом самолета.  Бывший главком Западной
группы войск генерал-полковник Матвей Бурлаков с притуманенным взором.
И  его  замполит  генерал  Иванушкин,  заснувший  на пресс-конференции
своего босса  в  зале  ожидания  подмосковной  авиабазы  Чкаловской  1
сентября 1994 года...
     Офицеры штаба некогда элитной танковой дивизии,  в стылую осеннюю
пору 1994 года сидящей по уши в жирном воронежском черноземе,  до слез
под ядреный  войсковой  мат  ржали  над  выходками  своего  Верховного
Главнокомандующего. То был невеселый смех.
     Накануне 9 мая в  Министерстве  обороны  состоялся  торжественный
прием  известных  военачальников  -  ветеранов  Великой Отечественной.
После банальных праздничных речей и вручения подарков,  как водится  -
по пять капель. За Победу, за Победителей, за не вернувшихся с войны.
     Не лезла в глотку водка.  Что-то противоестественное было в  этом
совместном  застолье  старых и молодых генералов и полковников.  Герои
непобедимой  и  легендарной,  спасшие  страну.  И  "великие  стратеги"
расстрела  депутатов  в  Белом  доме.  Бездари,  погрязшие в Чечне.  Я
чувствовал  себя  непутевым  сыном,  промотавшим  дорогое   наследство
отца...
     Когда уже был потерян счет тостам во славу именинников и в шумном
гомоне  невозможно было услышать,  о чем из дальнего конца зала сквозь
сигаретный     дым     лопочет     очередной     выступальщик,     мой
сослуживец-полковник    сообщил,    что    предлагается    выпить   за
преемственность традиций.
     Увидев, что  рюмка  моего  соседа - ветерана,  генерал-полковника
артиллерии - не наполнена,  я  схватил  бутылку  "Распутина".  Генерал
накрыл рюмку рукой и угрюмо буркнул:
     - Я такие тосты не пью. Огоньку позвольте?
     Мы закурили. Генерал первым нарушил неловкую паузу:
     - Как служится, полковник?
     - Нормально.
     - А как у тебя с совестью?
     - Вы о чем, товарищ генерал?
     - Я тебе не товарищ. Это Грачев тебе товарищ.
     Встреча двух   поколений   славных   защитников   родины  грозила
перерасти в острый диспут.
     - Что вы сделали с нашей армией, полковник?
     Я не знал,  что ответить.  Тамада с другого конца стола прокричал
сквозь балаган:
     - Слово     предоставляется     Герою      Советского      Союза,
генерал-полковнику... почетному гражданину Смоленска и Воронежа...
     Мой собеседник резко встряхнул головой и встал:
     - Налей!
     Я налил. Зал притих.
     - Мой тост очень краток,  - неожиданно звучно и четко объявил мой
сосед. - Предлагаю выпить за славную Советскую Армию! Не чокаясь!
     После некоторого  замешательства  публика  неуверенно  проглотила
этот тост.  А в сторону "президиума" застолья уже мчался  официант,  в
свободное от основной службы время подрабатывающий стукачом. Еще через
пять минут официант вызвал меня в курительную комнату и передал приказ
заместителя  начальника  Генштаба  -  лично спровадить генерала домой:
"Машина у второго подъезда".
     Мой генерал  жил  на Сивцевом Вражке.  В его квартире,  пахнувшей
старой кожаной мебелью,  царил  холостяцкий  бардак  -  жена  генерала
лежала в госпитале. Мы сели на кухне.
     - Ты пей,  - сказал он мне,  - я все равно с  тобой  чокаться  не
буду.
     Генерал принес  на  кухню  огромную  схему  захвата  его   армией
плацдарма  на  Днепре,  повесил ее на ручку холодильника и стал читать
мне лекцию,  то и дело постукивая большой вилкой по стрелам и  номерам
дивизий.
     Где-то за полночь,  когда пехотные батальоны уже вырезали  фрицев
на том берегу Днепра, я заснул и был разбужен негодующим криком:
     - Встать! Умыться!
     После второй бутылки выяснилось,  что генерал был ранен в городе,
где я родился.
     - Если бы я знал,  каких засранцев освобождаю, я бы твой город не
брал!  - сказал он, сдирая с себя рубашку. - Вот смотри, во что ты мне
обошелся.
     Его бок напоминал хорошо засохшее  копченое  мясо.  Уже  светало,
когда мы расстались. Генерал стоял на балконе в белой майке и курил. Я
махнул ему рукой. Он не ответил. Он со мной ни разу так и не чокнулся.
     Я снова воображаю,  что будет,  если раздолбаю машину Ельцина под
окнами Генштаба...
     Театрально проревут  на  похоронах  илюшины,  шумейки,  батурины,
рябовы, филатовы, барсуковы, грачевы - все те, кому нынешний режим дал
возможность отлично поживиться в мутной воде реформаторства.
     А где-то в ободранных российских деревнях перекрестятся  голодные
старики.  Вздохнут  рабочие  зав