шими своими
силами издать сочинение Петербуржца.
  Для этого ездил с дачи в Москву, на Садовую-Кудринскую, где в глубине
владения, в двухэтажном строении, проживал член "шестерки" врач Мицкевич.
  В этом доме автор передал свою рукопись московскому студенту А, Ганшину,
которая произвела на последнего "огромное впечатление". Он и вызвался
издать труд, благо был человеком состоятельным.
  Вспоминая о беседах в Кузьминках на берегу пруда спустя тридцать лет,
этот же состарившийся издатель писал, что "уже тогда чувствовалось, что
пред тобой могучая умственная сила и воля, в будущем великий человек".
  Чтение нового сочинения в кружках происходило и в Москве, и в Питере,
куда уехал в конце августа отдохнувший и посвежевший будущий "великий
человек", а тогда помощник присяжного поверенного, о котором, очевидно, за
лето подзабыли коллеги из юридической консультации, где, бывало, он как
адвокат вел прием истцов.
  Об адвокатской практике в 1894 году "Биохроника" не упоминает ни разу:
вс„ - тайные кружки, встречи с марксистами-интеллигентами, с рабочими на их
квартирах. Одному пролетарию вождь помогал изучать первый том "Капитала"
Карла Маркса.
  Можно только вообразить. что из этой затеи вышло...
  В конце года в письме к матери он, занятый штудированием Маркса, просит
достать ему третий том "Капитала". Волнуют и семейные дела. Младшая сестра
Мария Ильинична с трудом одолевает гимназический курс, терзается, что
успевает плохо, о чем сообщает любимому брату. А тот отечески отвечает. Из
"Биохроники" узнаем: "Ленин пишет письмо М. И. Ульяновой, в котором
беспокоится о ее здоровье, рекомендует не переутомляться".
  Все так, но не совсем. Вот что на самом деле писал Владимир Ильич Марии
Ильиничне:
  "С твоим взглядом на гимназию и занятия я согласиться не могу... Мне
кажется, теперь дело может идти самое большее о том, чтобы кончить, А для
этого вовсе не резон, усиленно работать... Что за беда, если будешь
получать тройки, а в виде исключения двойки?.. Иначе расхвораешься к лету
не на шутку. Если ты не можешь учить спустя рукава - тогда лучше бросить и
уехать за границу, Гимназию всегда можно будет кончить - поездка теперь
освежит тебя, встряхнет, чтобы ты не кисла очень уж дома. Там можно
поосмотреться и остаться учиться чему-нибудь более интересному, чем история
Иловайского или катехизис Филарета".
  Да, брат знал, что говорил, сам штудировал Иловайского и Филарета, сдавал
на пятерки почти все гимназические дисциплины, цену им знал, высоко не
ставил. И советовал поэтому сестре в 16 лет бросить... выпускной класс,
семью и уехать учиться за границу!
  Зная о трех источниках семейного бюджета (пенсия матери, наследство отца,
земельная рента), мы уже не особенно удивимся такому совету. Ясное дело.
что "деньжонок" и на дорогу, и на жизнь, и на учебу за границей нашлось бы
и для младшей дочери, как находились они для всех остальных детей. Вот
выдержка из другого, более позднего письма сестре:
  "Меня вообще очень удивляет, что ты с неохотой едешь за границу. Неужели
интереснее сидеть в подмосковной деревушке?".
  Еще одно ленинское указание по этому поводу, на сей раз матери; "Маняша,
по-моему, напрасно колеблется. Полезно бы ей пожить и поучиться за
границей, в одной из столиц, и в Бельгии особенно бы удобно заниматься. По
какой специальности хочет она слушать лекции?".
  Наконец, Маняша решилась и отправилась по совету брата в Бельгию, где
начала слушать лекции в университете.
  "План Маняши ехать в Брюссель мне кажется очень хорошим. Вероятно,
учиться там можно лучше, чем в Швейцарии, С французским языком, вероятно,
она скоро справится. В климатическом отношеним, говорят, там очень хорошо".
  Когда сестра оказалась в Брюсселе, то не только училась, но следила за
новой литературой, интересовавшей брата, покупала дорогие книги и
отправляла ему в Россию... А он, узнав, что Маняша устроилась в Брюсселе,
углубил свои знания о местоположении столицы Бельгии, после чего писал
сестре:
  "Взялись сейчас за карты и начали разглядывать, где это - черт побери -
находится Брюссель. Определили и стали размышлять: рукой подать и до
Лондона, и до Парижа, и до Германии, в самом, почитай, центре Европы... да,
завидую тебе", - писал уже из мест не столь отдаленных брат...
  Ясное дело, что подбивал ненавязчиво сестру съездить из Брюсселя погулять
и в Лондон, и в Париж, и в Берлин, все ведь рядом, до всего рукой подать,
коль в руке "деньжонки", заработанные трудом алапаевских хлеборобов!
  Одной рукой принимает Владимир Ульянов "деньжонки" от матери, полученные
за аренду земли, прибавочную стоимость, изъятую у крестьян Алапаевки. А
другой рукой молодой хозяин хутора сочиняет экономическую статью, где с
гневом пишет о неких "кулацких элементах, арендующих землю в размере,
далеко превышающем потребность", которые "отбивают у бедных землю, нужную
тем на продовольствие".
  У младшей из Ульяновых дело с учебой обстояло все-таки плохо, высший курс
наук она так до конца и не одолела, в отличие от других братьев и сестер,
уважавших дипломы. Прославленный наш педагог Надежда Константиновна в свою
очередь писала в Брюссель юной родственнице, терзавшейся угрызениями
совести:
  "Ты совсем в других условиях живешь. "Хлебное занятие", не знаю, не знаю,
стоит ли к нему готовиться, думаю, не стоит, а если понадобятся деньги,
поступить на какую-нибудь железную дорогу, по крайней мере, отзвонил
положенные часы и заботушки нет никакой, вольный казах, а то всякие
педагогики, медицины и т. п, захватывают челозека больше, чем следует. На
специальную подготовку время жаль затрачивать...".
  Да, таких откровений в томах педагогических сочинений Н. К. Крупской вы
не найдете. Там совсем другие наставления для детей трудящихся. Но, как
видим, и иные мысли ведомы были Надежде Константиновне, столпу научного
коммунистического воспитания, борцу за трудовую политехническую школу:..
Эти слова еще можно увидеть на вывесках многих обнищавших московских школ,
испытавших на себе не одну большевистскую реформу.
  Такой вот аморальный взгляд на службу как на бесполезное
времяпрепровождение ради заработка внушается девушке, по словам поэта,
"обдумывавшей житье".
  Все эти и другие письма - не только свидетельства двойной морали, но и
того, что Ульяновы и примкнувшая к ним Крупская жили без нужды, в достатке,
даже разделившись на четыре семьи. Но сейчас хотелось бы сказать о другом.
  Русская интеллигенция могла посылать своих детей учиться - за границу,
даже имея средний достаток какой был у Ульяновых, интеллигентов второго
поколения.
  Не все, конечно, российские юноши и девушки без особой пользы, как Мария
Ульянова, училось в европейских университетах.. Многие получали блестящее
образование, становясь дипломированными инженерами. врачами, учеными..
Многие пополняли знания, расширяли кругозор, перенимали передовой опыт,
технологии, чтобы начать собственное дело сразу же после окончания гимназии
или домашнего образования, которое не уступало казенному.
  На 25-м году жизни устремился за границу и Владимир Ульянов, чтобы
укрепиться в избранной им вере на родине вероучителей...
  Ехал за границу Владимир Ильич легально, с заграничным паспортом,
даденным ему для поездки на лечение, якобы после перенесенной болезни.
Жандармы вряд ли поверили в некую болезнь поднадзорного брата грозного
Александра Ульянова, прежде они отказывали в заграничном паспорте,
советовали лечиться на Кавказе, пить "Ессентуки" N 17.
  Первого мая 1895 года вырвавшийся на свободу Петербуржец пересекает
государственную границу Российской империи и движется по железной дороге в
Швейцарию, В пути у него возникают некоторые трудности в усвоении
разговорного немецкого языка, о чем он сообщил матери. После Швейцарии -
Париж, знакомство с зятем Карла Маркса - Полем Лафаргом. В июле - опять
Швейцария, отдых на курорте.
  Хотя некоторые временные языковые трудности при вживании в заграничную
атмосферу случались, о чем свидетельствует письмо матери, но, как мы знаем,
впервые оказавшись в Европе, Владимир Ульянов чувствовал себя там свободно:
отдыхал, жил на курорте, часами просиживал в библиотеках, читал по
первоисточникам интересовавшие его сочинения, писал и переводил. Не важно
для него было, где жить: то ли в Швейцарии, то,ли во Франции, то ли в
Германии - по вполне понятной причине - благодаря отличному знанию
иностранных языков. И дело не только в природной способности нашего вождя к
иностранной речи, но и в замечательной системе классического образований,
которое давала российская гимназия. Не какая-то особенная, столичная, самая
рядовая, провинциальная, симбирская в частности.
  Посмотрим расписание занятий в седьмом классе, когда в нем учился
Владимир Ульянов. (Всего обучение длилось восемь лет).
  Учились шесть дней в неделю, по четыре - максимум пять уроков. Из 28
часов занятий на физику, математику отводилось всего 5 часов! По часу на
логику и географию, закон божий. По два часа - на историю, словесность. И
16 (шестнадцать) часов в неделю занимались гимназисты языками - греческим,
латинским, немецким и французским, причем основное внимание обращалось на
письменные и устные переводы с русского на иностранный!
  Гимназическое начальство не гналось за процентом успеваемости, не
страшились ставить нерадивым и неспособным двойки, нещадно оставляли таких
на второй и третий год. Но уж те, кто получал аттестат зрелости, не -
бэкали, не мэкали, как все мы, воспитанники советских школ и университетов,
не размахивали руками, прибегая к языку жестов, когда возникала
необходимость пообщаться с иностранцами, будь то дома, будь то заграницей.
  В реальных училищах больше времени уделялось естественно научным
предметам. Но классическое гимназическое образование - нацелено было на
постижение языков, на знание в первую очередь гуманитарных наук. Это
позволяло сформировать мировоззрение, нравственность молодых, дать им
возможность ощутить себя европейцами, дать в руки ключ к первоисточникам
новейшей научной литературы, которая выходила тогда главным образом на
немецком и французском языках. Гимназическое образование позволяло каждому
уже в 17 лет при желании заводить деловые отношения с иностранцами без
переводчиков, основывать совместные предприятия, ездить в служебные
командировки за границу, не испытывая трудности в общении, постижении
информации по любым наукам, промыслам и ремеслам.
  Эта замечательная национальная гимназическая система народного
образования была разрушена, когда к власти пришел воспитанник симбирской
гимназии Владимир Ульянов. Вкупе со своей супругой, занявшейся делами
"народного просвещения", они раз и навсегда покончили с латынью, греческим,
древними языками, свели к минимуму изучение современных европейских языков.
И мы получили то, что имеем сегодня. Заканчивая Московский университет,
даже филологический факультет, никто не знает того, что знал когда-то
каждый российский гимназист!
  ...После Швейцарии - Берлин, снова знакомства, встречи, сочинение статьи,
походы в театр, библиотеку... Из Москвы приходит письмо с информацией о
том, что подыскивается новая квартира после дачного сезона...
  Русские люди, оказавшись за границей в те времена, не устремлялись по
магазинам и лавкам в надежде купить нечто дефицитное или модное, не глазели
на витрины, как на музейные стенды. Любой заморский товар продавался в
Москве и других городах по тем же примерно ценам, что в Берлине и Париже:
рубль, как известно, являлся валютой конвертируемой, устойчивой, уважаемой.
  Что же покупал Владимир Ульянов - за границей: книги, которых не было в
России. Купил также особый чемодан - с двойным дном, пользовавшийся
повышенным спросом у русских. Для перевозки не контрабандных товаров, а
нелегальной литературы, которую десятилетиями ввозили в империю из Европы,
где свободно печатались журналы и газеты разных революционных партий.
  На нашенской таможне при досмотре бдительные стражи хотя и переворачивали
новый чемодан господина Ульянова, но не заметили двойного дна, а также
всего, что в нем перевозилось через кордон. А от того, чтобы не
воспользоваться таким хитрым чемоданом. Владимир Ильич, хотя и опасался
разоблачения, не удержался.
  Когда досмотр благополучно закончился, путешественник с радостью
устремился домой в Москву, в семью, которая в начале сентября проживала в
Майсуровском переулке, на Остоженке, а также на подмосковной даче в Бутове,
известном сейчас строительством многоэтажных домов-коробок.
  Да, Владимиру Ульянову удалось обмануть таможенников и жандармов, что
радовало его, как ребенка. В те дни. как свидетельствует Анна Ильинична,
"он много рассказывал о своей поездке и беседах, был особенно довольный,
оживленный, я бы сказала, сияющий. Последнее происходило главным образом от
удачи на границе, с провозом нелегальной литературы".
  Из Москвы ездил Владимир Ильич в Бутово, на дачу, где за Анной Ильиничной
велся "негласный надзор". Вместе с ее мужем Марком Елизаровым совершил
поездку в Орехово-Зуево, в подмосковный город, где властвовала знаменитая
Морозовская мануфактура, прославившаяся к тому времени мощной стачкой
текстильщиков.
  Хотелось посмотреть этот фабричный город, крепость пролетариата в будущей
революционной войне.
  Пока молодой революционер четыре месяца путешествовал по Европе, родная
полиция не дремала и "замела" многих московских марксистов.
  "Был в Москве, - писал в те дни Петербуржец, - Никого не видал... Там
были громадные погромы, но, кажется, остался кое-кто и работа не
прекращается".
  Пока над Петербуржцем темные тучи проносятся мимо, он на свободе. Ему
улыбается счастье. На таможне, как мы знаем, где пересекалась граница, а
находилась она тогда в Вержблове, все обошлось. Начальник пограничного
отделения донес в Департамент полиции, что при самом тщательном досмотре
багажа, ничего предосудительного в нем не обнаружено.
  Но гулять на свободе оставались считанные дни. Петербургская полиция
оказалась более бдительной, чем Вержбловская.

Лев КОЛОДНЫЙ.




Лев Колодный

  Цикл "Ленин без грима"

                            По чужому паспорту

  За границу летом 1900 года Владимир Ильич Ульянов выехал по заграничному
паспорту, выданному на имя, данное ему отцом и матерью. К тому времени у
него было много других имен. В рабочих кружках звали Николаем Петровичем. В
студенческом питерском кружке марксистов из-за ранней лысины - Стариком. В
московских кружках - Петербуржцем. Первые книги вышли под псевдонимом
Владимир Ильин, причем, как мы помним, полиция хорошо знала, кто скрывается
под этим псевдонимом.
  В германском городе Мюнхене наш герой тайно зажил как господин Мейер. Под
этой кличкой нашла с большим трудом мужа приехавшая за границу из ссылки
Надежда Константиновна, полагая, что супруг скрывается по паспорту на имя
чеха Модрачека в городе Праге. В Чехии, однако, конспиратора не оказалось.
При встрече с Крупской настоящий Модрачек догадался: "Ах, вы, вероятно,
жена герра Ритмейера, он живет в Мюнхене, но пересылал вам в Уфу через меня
книги и письма".
  Из Праги покатила Надежда Константиновна в Мюнхен. Нашла по данному ей
адресу пивной бар, за стойкой которого оказался герр Ритмейер. Он не сразу
сообразил, что хочет от него незнакомая женщина, не признавшая в нем своего
мужа. "Ах, это верно жена герра Мейера, - догадалась супруга бармена, - он
ждет жену из Сибири. Я провожу".
  И проводила в квартиру, где за столом заседали Владимир Ильич, его
старшая сестра Анна и друг-соратник Юлий Мартов...
  "Немало россиян путешествовало потом в том же стиле, - вспоминала тот
эпизод Надежда Константиновна, - Шляпников заехал в первый раз вместо
Женевы в Геную: Бабушкин вместо Лондона чуть не угодил в Америку". Молодая
супруга бывшего присяжного поверенного, нигде не служившая и не получавшая
жалованья, могла колесить по Европе, а обосновавшись там, вызвать
мать-пенсионерку, помогавшую вести хозяйство.
  Паспорт и деньги у наших революционеров находились, чтобы из Москвы и
других городов России перебираться в сытые, ухоженные города Европы, где,
засучив рукава, они принимались подталкивать родину к революции.
  После приезда жены в образе жизни Владимира Ильича произошло несколько
метаморфоз. Если до ее появления в Мюнхене пребывал он без паспорта, без
прописки под именем Мейера, то после воссоединения с Надеждой
Константиновной появился паспорт на имя болгарина доктора юриспруденции
Мордана К. Иорданова, презентованный болгарскими друзьями,
социал-демократами.
  Конспирация проявлялась и в том, что вся корреспонденция между заграницей
и Россией шла через чеха Модрачека в Праге. От него только по почте она
попадала в руки нелегала в Мюнхене.
  Жили Иордан К. Иорданов и его супруга тихо-тихо в предместье, круг их
общения строго ограничивался проверенными людьми.
  Просидев четырнадцать месяцев в камере дома предварительного заключения,
отбыв от звонка до звонка три года ссылки в Восточной Сибири, угодив затем
на десять дней еще раз в дом предварительного эвключения за нелегальный
проезд из Пскова через Царское Село в Питер, Владимир Ильич, по-видимому,
твердо решил никогда больше не подвергать себя арестам.
  В отличив от, скажем, товарищей Дзержинского, Сплина, которые
неоднократно довершали побеги из ссылки, Ленин, отсидев срок исправно, даже
не помышлял бежать, хотя сделать это было сравнительно несложно.
  Выйдя на свободу, хорошо зная, чем ему предстоит заниматься, а именно -
изданием подпольной общерусской партийной газеты, будущий редактор отлично
понимал, что выпускать ее в России практически невозможно. Подготовленную
там к выпуску нелегальную газету ждала участь "Рабочего пути", изъятого
полицией перед самым выходом в свет.
  Хорошо помнил Владимир Ульянов, чем закончился первый съезд новорожденной
социал-демократической партии, состоявшийся, когда он пребывал в Шушенском,
в Минске. На него собралось девять делегатов. Новоявленных членов ЦК
полиция арестовала, как и почти всех делегатов исторического съезда.
  Поэтому, ответив на вопрос "Что делать?" в известном своем сочинении, его
автор понимал: общерусскую газету и партию можно поставить на ноги только
за границей. Поэтому уехал надолго в Европу, развив там невероятно бурную
деятельность.
  Живя в эмиграции, господин Мейер находит типографию, добывает нелегальным
путем русский шрифт, обзаводится корреспондентами и агентами. В конце
1900-го выходит долгожданный первый номер известной всем "Искры" с
эпиграфом из Александра Пушкина "Из искры возгорится пламя!", а также
журнал "Заря"...
  Для издания журнала владельцу типографии предьявлялся паспорт на имя
Николая Егоровича Ленина, потомственного дворянина.
  К тому времени законный владелец паспорта пребывал на том свете. Как
выяснено историком М. Штейном, у умиравшего коллежского секретаря паспорт
был взят дочерью Ольгой Николаевной и передан подруге Надежде Крупской.
Иными словами - паспорт таким образом украли.
  Документ попал в умелые руки. Они подделали год рождения. Фотографий
тогда на паспортах не полагалось.
  Владелец фальшивого паспорта подписал свою статью в журнале "Заря" новым
псевдонимом - Николай Ленин, войдя под этим чужим именем в историю. Как
видим, обман в самой разной форме стал образом жизни пролетарского
революционера. К тому времени за редактором "Искры" числилось много других
псевдонимов: К. Тулин, К. Т-н, Владимир Ильин... Всего же их исследователи
насчитывают более 160... Но из них Н. Ленин стал самым известным, а
причиной его появления послужило не пристрастие к сибирской реке Лене, не к
женскому имени Лена, а конспиративная операция, связанная с хищением
паспорта.
  Имея этот документ, а также свой, выданный в Питере паспорт, тем не менее
Владимир Ульянов обосновался под именем Мейера, причем без паспорта на это
имя. Такое в тогдашней Германии было возможно.
  Как уже говорилось, поначалу жил Владимир Ильич, он же герр Мейер, без
прописки у партайгеноссе Ритмейера.