Лев Колодный
Цикл "Ленин без грима"




Лев Колодный

  Цикл "Ленин без грима"

                          Явление вождя в Палашах

                                "Время - начинаю про
                                     Ленина рассказ".

                                                В. Маяковский.

  В образе питерского рабочего в волосатом парике под кепкой, гладко
выбритый, по подложных документам на имя Константина Петровича Иванова
предстает Ленин на фотографии, сделанной в августе 1917 года. Таким
неузнаваемым выглядел он, когда за ним безуспешно охотились "ищейки
Временного правительства", как пишут учебники истории СССР.
  В другой завалящейся кепке и одежде, со щекой, перевязанной грязной
тряпкой, похожий на бродягу, явился нежданно-негаданно Ильич в Смольный,
когда его соратники круто заварили кашу Октябрьской революции.
  Наш вождь любил перевоплощения.
  В годы первой русской революции вернулся однажды Ильич из-за границы
домой в таком виде, что родная жена его не узнала: со сбритой бородой и
усами, под соломенной шляпой. Тогда же видели его в Москве в больших синих
очках, какие носили слабовидящие...
  Да, уважал маскарады Владимир Ильич, макияж, грим, парики. пользовался
ими, как артист, Парик, тряпку со щеки долго не снимал, даже попав в штаб
революции, гудящий, как растревоженный улей.
  Когда избавился от необходимости прибегать к парикам, за дело взялись
партийные публицисты и представили миру Ильича в образе пролетарского
вождя, пророка ленинизма, в гриме святого трудящихся всех стран.
  Наше время снимает с лица Ленина этот мастерский грим. Кажется, на сей
раз "всерьез и надолго", по-видимому, навсегда. Очень не хотят такой
разгримировки пикетчики, толпящиеся перед входом в музей В. И. Ленина, на
Красной площади перед Мавзолеем, где дальше отступать им некуда - за ним
саркофаг вождя.
  Им, пикетчикам, посвящаю цикл очерков "Ленин без грима".

                                   * * *

  На московскую землю Владимир Ильич Ульянов ступил в конце лета 1890 года,
когда ему было двадцать лет.
  "Впервые В. И. Ленин приехал в Москву не позднее 20 августа (1 сентября)
1890 г., когда направлялся из Самары в Петербург для переговоров о сдаче
экстерном государственных экзаменов при Петербургском университете за курс
юридического факультета". Это первая цитата, которую делаю из известной,
выходившей не раз книги "Ленин в Москве и Подмосковье", составленной
стараниями сотрудников бывшего института истории партии МГК и МК КПСС, при
помощи краеведов, журналистов.
  Мне могут сказать: "Что нового можно рассказать на эту тему, если она
разрабатывалась, как золотая жила, десятки лет усилиями множества людей?".
  Не собираюсь открывать новые ленинские места в Москве, хотя это и
возможно, несмотря на тотальные поиски. Несколько лет назад побывал я в
одной коренной московской семье, где увидел бюст вождя, отлитый из чугуна
сразу после его смерти, хранимый как реликвия. Увидел старинные часы фирмы
"Мозер" в серебряном футляре, по преданию, подаренные самим Лениным
покойному московскому рабочему-партийцу из этой семьи в благодарность за
предоставленный в 1906-1907 гг. ночлег в доме, располагавшемся некогда в
восточной части города, где жили пролетарии.
  Дом этот, деревянный, одноэтажный, сохранился только на семейной
фотографии. У меня нет сомнений, что в один из приездов до Октября в
промежутке между эмиграциями Ленин мог однажды заночевать на глухой окраине
в семье рабочего, проверенного партийца. Из этой семьи вышел в люди будущий
начальник нашей знаменитой Таганской тюрьмы, назначенный на ответственную
должность за заслуги перед революцией.
  Однако никаких документов, подтверждавших этот факт ленинской биографии,
не сохранилось, кроме воспоминаний преклонных лет москвички. Она, якобы,
видела основателя партии, будучи ребенком, когда Ленин оказался в их доме,
а уходя, оставил щедрый подарок - карманные часы.
  Поскольку, повторяю, документов никаких нет и найти их практически
невозможно, то и написать об этом факте, когда я узнал о нем, оказалось
нельзя: разрешения на такую публикацию институт истории партии никакому бы
автору не дал. Своего корреспондента, члена этой семьи, если память мне не
изменяет, Николая Ивановича Какурина, просил я написать все, что ему было
известно об этом эпизоде, чтобы хоть какой-то документ в архиве остался. Но
не сумел его вдохновить на такой труд. И сам не вдохновился, чтобы
преодолеть моральные трудности. Маячил перед глазами образ начальника
Таганской тюрьмы в командирской гимнастерке и с шашкой на боку, увиденный
мною на фотографии. Он-то и стал преградой на пути к стиранию еще одного
"белого пятна" в биографии нашего учителя и вождя. Не хотелось идти по
следам тюремщика, даже если по ним представлялась возможность выйти на
явный ленинский след. Хотя, вообще говоря, это интересная работа - пройтись
по пыльным тропинкам коммунистических тюремщиков с дореволюционным
партийным стажем.
  Каждая из таких дорожек приведет рано или поздно к тракту или шоссе,
магистральному пути, каким вошел в историю товарищ Ленин...
  Но мы никуда не будем сворачивать с главного маршрута, который проложил
лично Владимир Ильич своими ногами по Москве, хотя, казалось бы, писано об
этом переписано,
  Однако многое пока неясно, многие факты трактовались искаженно, многие
замалчивались выпадали из поля зрения авторов Ленинианы... Поэтому и надо
писать.
  Так вот, с берегов Волги экстерн Ульянов ездил сдавать экзамены в
Петербургский университет. Для этого ему следовало приезжать в Москву на
Рязанский вокзал (ныне Казанский), перебираться на Николаевский, чтобы
ехать в Петербург. Почему с Рязанского вокзала да не направиться в
московскую гостиницу, а оттуда в центр, в Московский университет,
славившийся юридическим факультетом, где также можно было бы сдать
экзамены? К слову сказать, экстернат в Московском университете
просуществовал много лет, я в 1950 году чуть было не поступил на это
захиревшее отделение, но его как раз тогда прихлопнули, переведя всех
экстернов в заочники...
  Прибывающий тогда в Москву путешественник на Каланчевской площади
чувствовал себя далеко от центра города, на его окраине. Нужно было нанять
извозчика и по Домниковке, ныне не существующей, двинуться к Садовому
кольцу, далее проследовать в гущу Москвы, где на площади около ста
квадратных километров проживало около миллиона жителей. Всех, по головам,
пересчитали по переписи 1898 года, когда число москвичей уже перевалило за
миллион. То есть наша Москва была в десять раз меньше, чем сегодня: и по
территории, и по населению. Но и тогда она была Москвой, с Кремлем,
десятками монастырей и сотнями церквей, Московским университетом и
консерваторией, галереей братьев Третьяковых и библиотекой Румянцевского
музея, Большим и Малым театрами, множеством торговых рядов, тьмой
трактиров, меблированных комнат, ресторанов, подворий.
  Московский городской голова внедрял в быт водопровод, канализацию, строил
новые Верхние торговые ряды, здание городской думы... Москва была
крупнейшим культурным центром, где появлялись на свет симфонии и оперы
Чайковского, романы Льва Толстого, рассказы Чехова, картины Левитана,
дворцы Шехтеля, где издавалшсь десятки журналов и газет, множились
тигюграфии и издательства...
  Однако, как мы знаем, наисильнейшее воздействие оказали на будущего вождя
другие источники вдохновения, а особенно писатель, создавший в царской
тюрьме роман под названием "Что делать?"...
  Неизвестно, останавливался ли Владимир Ульянов в Москве на пути в Питер,
чтобы осмотреть ее достопримечательности, и если задерживался, то на какой
срок. Обстоятельства складывались так, что вслед за старшими детьми в семье
устремился он за образованием в столицу империи.
  Первым проторил путь в университет Александр Ульянов, подававший большие
надежды в науке; в Питер проследовала и литературно - одаренная Анна
Ульянова. Старший брат, как известно, принял участие в покушении на
императора Александра III, к счастью, не удавшемся. За что был казнен
вместе с друзьями - заговорщиками, последовавшими тернистым путем "Народной
воли", державшей в страхе семью Романовых.
  В отличие от старшего брата и старшей сестры Владимир не поехал в
столицу, а поступил в Казанский университет, откуда его вскоре исключили за
участие в студенческих волнениях, выслав в родовое имение деда - Кокушкино,
под Казанью. Спустя год с небольшим, отсидевшись в деревне, после
неоднократных ходатайств с просьбой разрешить завершить высшее образование,
Владимир Ульянов, брат повешенного государственного преступника, получил на
это право. Выбор пал на Петербургский университет. Почему?
  В Петербурге решила учиться любимая Владимиром сестра Ольга, девушка
талантливая, подавшая в августе 1890 года прошение на Высшие женские курсы.
Девушех в университет по тогдашним правилам не принимали. В том же августе
приезжает в Питер и ее брат.
  На следующий год четыре раза наведывался он в университет, совершая
дальние путешествия с берегов Волти через Москву к берегам Новы. Вскоре
Ольга умирает от тифа. На Волховом кладбище появляется первая могила
Ульяновых.
  Поредевшая семья после кончины отца, казни брата, и, смерти сестры, после
отделения решившего жить в Петербурге Владимира, переезжает с Волги на
постоянное место жительства в Москву. Это событие произошло в конце лета
1893 года, когда пришла пора поступать в университет младшему сыну в семье
Дмитрию, выбравшему медицинский факультет университета.
  - Нам это все известно, - слышу раздраженные голоса тех, кто пикетирует
мавзолей В, И. Ленича. Но известно ли пикетчикам. многие из которых
перешагнули сегодня черту бедности, на чем основывалось благосостояние
семьи, обожаемого ими вождя? Чем обьяснить, что Ульяновы, оставшись без
кормильца, могли свободно переезжать из города в город - из Симбирска в
Казань, из Казани в Самару, из Самары в Москву, жить в хороших домах при
полном достатке на квартирах как зимих, так и летних?
  Это объясняется тем высоким положением, какое занимали в империи врачи и
учителя.
  Врачом (последняя должность - доктор Златоустовской оружейной фабрики)
был дед Александр Бланк, по специальности врач-хирург и акушер, по
призванию бальнеолог, знаток водолечения.
  Учителем был отец Илья Ульянов, служивший директором народных училищ
губернии, удостоившийся чина действительного статского советника (по табели
о рангах на штатской службе - приравнивался к чину генерала на военной
службе). Оба - отец и дед почти всем, что заработали, были обязаны только
себе. Жены их, естественно, не служили, занимались детьми. Бланк оставил
дочерям имение в Кокушкино, усадьбу с землей, домом.
  Илья Ульянов владел городской усадьбой в Симбирске. Продав ее, семья
могла купить хутор Алакаевку под Самарой, с домом и землей, где, как в
Кокушкино, жили и летом, и зимой.
  Придя к власти, внук Бланка и сын Ульянова обещал, что народный учитель
будет поставлен в Советской России в особое положение, в каком не пребывал
при самодержавии. Слово сдержал. Учитель и врач, библиотекарь и инженер,
артист и журналист, как любой интеллигент, оказались в числе наиболее
низкооплачиваемых трудящихся в социалистическом отечестве.
  Никто из советских учителей, врачей не мог мечтать о таком количестве
детей, о таком достатке, который имел провинциальный заводской врач Бланк и
провинциальный деятель народного образования Ульянов...
  Итак, в августе 1893 года коренные волжане Ульяновы стали надолго
москвичами, не испрашивая на то разрешения властей, не зная трудностей и
мучений с "пропиской". Вдова Мария Александровна Ульянова. жившая на пенсию
мужа, не только переезжала из города в город, но и давала блестящее
образование всем детям, которые (при платном обучении) занимались в
гимназиях, университетах и на высших женских курсах лучших городов.
  Первая московская квартира Ульяновых находилась в Большом Палашевском
(ныне Южинский) переулке, в надстроенном позднее верхними этажами старом
доме, невдалеке от Тверской.
  Неделю Владимир прожил с родными. Сохранился документ, подтверждающий
пребывание его в Москве, запись в книге регистрации читателей библиотеки
Румянцевского музея, относящаяся к 26 августа 1893 года:
  "Владимир Ульянов. Помощник присяжного поверенного. Б. Бронная, д.
Иванова, кв. 3". Как видим, здесь указан не переулок, а близкая к нему
Большая Бронная улица. Почему?
  Как полагают историки, адрес этот - мифический, выдуман читателем
библиотеки "в целях конспирации", так как точно известно, что родные его
тогда обитали в Большом Палашевском переулке. В другом месте он не
останавливался.
  Умерший своей смертью академик Петр Павлович Маслов, в юности примкнувший
к социал-демократам, участвовавший в революционном движении (отошел от
политики после Октября), познакомился с Владимиром Ульяновым как раз в 1893
году. Уже тогда Маспов поражен был целеустремленностью своего товарища,
сосредоточенной на одном пункте, сводившейся к "основной революционной
задаче", которая поглощала его ум и волю.
  Вспоминая молодость свою и Ленина, после его смерти, академик Маслов в
"Экономическом бюллетене" опубликовал в 1924 году воспоминания, где
приводится поразительное по откровенности размышление об отличительной
особенности характера молодого Ульянова:
  "Может быть, я ошибаюсь, - писал Петр Маслов, - но мне кажется, что на
все основные вопросы, которые можно поставить, его цельность дела дала бы
такой ответ: "Что есть истина?" - "То, что ведет к революции и победе
рабочего класса"; "Что нравственного?" - "То, что ведет к революции"; "Кто
друг?" - "Тот, кто ведет к революции"; "Кто враг?" - "Тот, кто ей мешает";
"Что является целью жизни?" - "Революция"; "Что выгодно?" - "То, что ведет
к революции".
  Такой вот моральный кодекс революционера. Из этой цитаты во многих
изданиях исключался вопрос, касающийся нравственности. И не случайно.
  Запись в регистрационной книге библиотеки - одно ив документальных
доказательств сформировавшейся в молодости безнравственности Ленина. Если
требовалось солгать "во имя революции", то тут же появлялась очередная
ложь, маленькая или большая. Сначала - из уст помощника присяжного
поверенного (адвоката), а в конечном счете - из уст главы правительства.
  В отличие от анкет, что заполняют сейчас читатели наших библиотек, та
старая, Румянцевская, содержала только три вопроса: фамилия, имя, отчество.
Профессия. Место жительства. Ни о партийность, ни о национальности, ни о
образовании. прочих подробностях дореволюционный формуляр не интересовался.
  Биографы Ленина, которые пытались выяснить его происхождение,
национальность предков - сурово наказывались. Так, на двадцать с лишним лет
была изъята из библиотек книга М. Шагинян "Семья Ульяновых", а сама она, по
ее признанию, "порядком пострадала" из-за того что открыла калмыцкое начало
в роде отца, чем воспользовались немецко-фашистские газеты в 1937 году. Как
выяснила писательница, бабушка Ленина со стороны отца "вышла из уважаемого
калмыцкого рода", кроме того, и в жилах русского деда Николая Ульянова
текла калмыцкая кровь.
  То, что фашистские газеты Германии придали этому обычному среди уроженцев
Волги факту некое значение и затрубили о нем в газетах, вполне понятно. На
то они фашисты, расисты, преступники.
  Но вот почему по инициативе казалось бы, интернационалиста,
марксиста-ленинца товарища Сталина и его соратников принимается решение ЦК
ВКП(б) от 5 августа 1938 года "О романе Мариэтты Шагинян "Билет по
истории", часть 1, "Семья Ульяновых", которое отправляет книгу Шагинян в
застенок спецхранов и на костер именно за это генеалогическое открытие?
Разве большевики - расисты?
  Попало тогда и вдове Ленина, которая, прочитав роман в рукописи, "не
только не воспрепятствовала его появлению, но, как сказано в решении,
всячески поощряла Шагинян по различным сторонам жизни Ульяновых и тем самым
несла полную ответственность за эту книжку". Вот такими безграмотными
невнятными словами, таким фиговым листком прикрывалась явная фашистская
нагота, сущность сталинско - большевистского партийного решения
относительно "поощрения по различным сторонам жизни Ульяновых".
  До недавних дней абсолютный запрет накладывался на генеалогические
исследования по линии деда Александра.
  Если крестьянское, русское прошлое Николая Ульянова биографам позволяли
описывать в мельчайших подробностях, то прошлое Александра Бланка
представлялось в самых общих словах. Достаточно посмотреть на стенд музея
В, И. Ленина в Москве, чтобы увидеть, как скрывается "не арийское"
происхождение деда по линии матери.
  Единственное, что позволили Шагинян, это сообщить "Александр Дмитриевич
Бланк был родом из местечка Староконстантиново Волынской губернии". Но
сказать, что именем Александр, как и отчеством Дмитриевич, дед Ленина
обзавелся на 21-м году жизни после крещения, принятия православия, а до
того его звали Израилем, писательница, под страхом изъятия книги,
проинформировать не могла.
  Изъяли в шестидесятые годы все документы из ленинградских архивов,
обнаруженные А. Перовым и М. Штейном, где сообщалось о желании братьев
Бланк перейти из иудейской в православную веру. Это позволило им поступить
в военно-медицинскую академию и получить всe права подданных российского
императора.
  - Мы вам не позволим позорить Ленина! - заявили одному из
первооткрывателей документов о происхождении деда вождя в Смольном.
  - А что, быть евреем позор? - спросил обескураженный историк.
  - Вам этого не понять, ответили номенклатурные ревнители чистоты
ленинской крови в штабе революции. Той самой революции, которая сулила всем
своим приверженцам свободу от всякого национального гнета. Сулить-то
сулила, да только практике многим выпускникам институтов и университетов,
заполняя анкеты, приходилось, при попытке занять высокую должность,
отвечать на пресловутый пятый пункт, после чего специалисты органов по
чистоте крови проводили специфические "изыскания" по обеим линиям. Если бы
таким любопытством обладали царские чиновники, если бы они
руководствовались при решении кадровых вопросов инструкциями, которые
разрабатывались на Старой и Лубянской площадях, - не видать бы нашему вождю
ни диплома юридического факультета, ни заграничного паспорта. Ведь у него
за рубежом, а также на петербургских кладбищах по линии матери покоились
десятки родственников с совсем не чистозвонными фамилиями: Гросшопф
(бабушка), Готлиб (прадедушка), Эстедт (прабабушка), то есть явно немцы и
прочие разные шведы. Ну, а что в далеком прошлом творилось по линии Израиля
Бланка - никто и не пытался узнать, не дай Бог...
  Сам же Владимир Ильич Ульянов родными языками называл русский и немецкий.
По национальности считал себя, естественно, русским, уроженцем Волги,
волжанином. Был потомственным дворянином, поскольку его отец, Илья Ульянов,
став действительным статским советником, получил права дворянина, которые
мог передавать по наследству...



Лев Колодный

  Цикл "Ленин без грима"

                            "Ульяновский фонд"

  Что известно о первом пребывании Владимира Ульянова в Москве, в Большом
Палашевском переулке?
  В воспоминаниях брата Дмитрия Ильича, продиктованных в старости,
говорится:
  "В Москве первая наша квартира была в Большом Палашевском переулке -
близко от Сытина переулка, район Большой и Малой Бронной, около Тверского
бульвара. Помню, что дом церковный. Тогда номера домов в Москве в ходу не
были, и я помню, что Владимир Ильич еще смеялся, говорил: "Что же Москва
еще номеров не ввела - дом купца такого-то или дом купчихи такой-то". Адрес
ему еще такой попался: "Петровский парк, около Соломенной сторожки". Он
возмущался: "Черт знает, что за адрес, не по-европейски".
  Таким обыденным было явление Ильича в Палашах, как постаромоскоески
назывался район Палашевских переулков, известный близостью к Тверской,
заурядными каменными строениями, среди ко