.

Для Шевченко вхождение Гетманщины в Империю - вечный повод к трагедии. А у
Котляревского тоже событие породило "Энеиду" - самое веселое произведение
из когда-либо написанных по-украински.

Правда, в советскую эпоху Котляревского пытались кое-как приспособить к
коммунистической идеологии, превратив в эдакого "прото-Шевченко",
высмеивающего "пан‹в" с позиций народа. Приспособление шло плохо -
Котляревский и сам был пан. Имел восемь душ крепостных. Служил в кавалерии,
за десять лет пройдя от рядового до капитана. Воевал с турками. Орден св.
Анны получил за склонение "татар буджакских быть приверженными к России".
Был приятелем всех малороссийских генерал-губернаторов - от Куракина до
Репнина. Бриллиантовый перстень получил из рук Александра I. Великий князь
Николай Павлович (будущий Николай I), проезжая через Полтаву, пожелал
получить для себя два экземпляра "Энеиды".

К тому же двери ада у Котляревского, в отличие от Шевченко, открыты всем
без социальных различий.

Там вс‹ нев‹рн‹ ‹ христьяне,
Були пани ‹ мужики,
Була тут шляхта ‹ м‹щане,
‹ молод‹, ‹ старики;
Були багат‹ ‹ убог‹,
Прям‹ були ‹ кривоног‹,
Були видющ‹ ‹ сл‹п‹,
Були ‹ штатськ‹, ‹ во’нн‹,
Були ‹ панськ‹, ‹ казенн‹,
Були миряни, ‹ попи.

"Страждання народу в кр‹пацьк‹й невол‹" давно стало общим местом. При этом
забывают очевидное. Так же, как украинский, страдал и русский мужик. И
точно такими же привилегиями, как российский дворянин, обладал дворянин
украинский. Это была не национальная, а дворянская империя. Как всякий
подобный организм, она возникла из слияния двух элит - верхушки
малороссийского казачества и петербургского правящего класса. "Брак" между
ними был заключен в буквальном смысле - Алексей Разумовский разделил
постель с дочерью Петра Великого (того самого, "що розпинав нашу Укра—ну",
по словам Шевченка) и стал ее морганатическим мужем.

Впрочем, и все остальные империи возникают по подобному плану. Почти
одновременно с эпохальными событиями на восточнославянской равнине Англия
заключает унию с Шотландией - возникает Великобритания. Полутора веками
ранее Польша и Литва слились в единую Речь Посполитую. И даже Бисмарк
создаст по тому же сценарию Германскую империю, соединив элиты Пруссии и
Германских княжеств.

У Котляревского, одевшего своих героев в мешанину из античных и современных
одежд, троянцы сливаются с латинянами, давая начало будущему Риму -
зеркальное отражение событий, спаявших Гетманщину с Петербургом.

Процесс этот был абсолютно закономерен. Сама по себе Гетманщина оказалась
слабосильным неконкурентоспособным организмом. Крымское ханство в ее
времена начиналось под Запорожьем. Граница с Польшей проходила сразу за
Киевом по речке Ирпень - бегать далеко не надо. Необходим был союз для
решения внешнеполитических проблем. И он удался!

К тому времени, когда Котляревский засядет за "Энеиду", все было уже иначе
- и Речь Посполитая, и Крым просто перестали существовать под ударами
единой восточнославянской империи. Победоносному офицеру императорской
армии Ивану Котляревскому, на глазах и при участии которого свершилось это
чудо, останется только снисходительно пошутить: "Як вернеться пан хан до
Криму" и "до лясу, як ляхи метнулись". В выражениях он не стеснялся и
симпатий не скрывал. Горе побежденным!

В пророчестве Юпитера в начале "Энеиды" содержится разгадка того, о чем на
самом деле эта поэма:

Еней збуду’ сильне царство
‹ заведе сво’ там панство:
Не малий буде в‹н панок.
На панщину весь св‹т погонить,
Багацько хлопц‹в там наплодить
‹ вс‹м —м буде ватажок.

XVIII век смотрел в античность, как в зеркало. Всемирное Государство римлян
для него - прообраз всех будущих империи. Как человек наблюдательный,
Котляревский отмечает параллели в украинской и римской истории. После
поражения под Берестечком казаки оставляют Польше Правобережье, аналог чему
в "Энеиде" - гибель Трои. Украинцы мигрируют на Слобожанщину, входившую в
состав России - в поэме Эней с товарищами отправляется к царю Латину.
Отношения с местной властью складываются непросто - порой доходит и до
мордобоя. Но в результате Латин и Эней заключают союз, который принесет их
потомству мировое господство и потерянную Трою, а казацкая старшина
приобретает права российского дворянства и в союзе с ним возвращает при
Екатерине II Правобережье, повергнув Польшу. Аналогия более чем очевидна.

Процесс, конечно, шел не без трений. Чему у Котляревского тоже есть
свидетельство в водевиле "Москаль-чар‹вник". Спорят вояка откуда-то из
центрально-русских губерний и украинский крестьянин:

Солдат. Ну, что и говорить! Вить вы - природные певцы. У нас пословица
есть: хахлы никуда не годятся, да голос у них хорош.

Михайло. Н‹куди не годяться? Н‹, служивий, така ваша пословиця н‹куди тепер
не годиться. Ось заглянь у столицю, в одну ‹ в другу, та заглянь в сенат,
та кинь по м‹н‹страх, та тогд‹ ‹ говори - чи годяться наш‹ куди, чи н‹?

Если кинуть "по министрам", то расклад вот каков. Украинцами были: канцлер
Безбородко (руководил внешней политикой, подписал знаменитый
Кучук-Кайнарджийский договор, по которому северное Причерноморье отбиралось
у Турции), канцлер Кочубей (подвизался на том же поприще), Трощинский
(министр юстиции), Гудович (глава Государственного совета), Миклашевский
(сенатор) и т. д.

Можно было бы посоветовать солдату заглянуть и в генералитет. Там бы он
увидел еще двух земляков Ивана Петровича - фельдмаршала Паскевича,
усмирителя Польши, и однофамильца поэта - Петра Котляревского,
"генарал-метеора", отразившего на Кавказе персов в тот самый год, когда
Наполеон стоял в Москве.

Некоторые реплики из водевиля в нынешней Украине хоть запрещай: "Теперь чи
москаль, чи наш - все одно: вс‹ одного батька, царя Б‹лого, д‹ти".

Нет, это была и наша Империя, что отразилось и в царском титуле - "всея
Великая и Малая, и Белая". Точно так же, как в полном названии другой
короны до сих пор красуется: "Объединенное королевство Великобритании,
Шотландии и Северной Ирландии".

Ни замалчивать, ни стыдиться своего имперского прошлого у нас нет смысла.
Оно было прекрасно.

Свидетельством чему - бессмертная "Энеида".

* * *

По вечерам я люблю выходить к памятнику Шевченко напротив Университета,
носившего некогда имя князя Владимира. Тяжелый, с набыченной головой, с
отвисшими усами, Тарас напоминает воскресший идол языческого Перуна. Именно
этого бога сверг когда-то в Днепр креститель Руси. Почему-то никому в
голову не приходит символическая связь между этими событиями. Имени
Владимира Университет лишили большевики. Они же установили культ Шевченко и
этот перуноподобный истукан в сквере. Они же по-гайдамацки щедро оросили
Украину кровью. Древний Перун словно воскрес в культе Шевченко.

Живой Тарас всегда притягивал к себе энергию окружающих. О нем заботились.
Его выкупали из крепостной неволи. Учили. Слали деньги. Вытаскивали из
армии. Сам он не мог ничего. Нет ничего удивительного, что Украина теперь
повторяет его судьбу, жалуясь, плача, клянча кредиты и ожидая чуда. Ведь
для нее он тоже стал языческим богом. Как сказочный вурдалак, Шевченко
по-прежнему пьет из нас энергию, требуя поклонения. Но он уже все сказал и
ничего не знает о грядущем, кроме того, что "буде син, ‹ буде мати, ‹
будуть люди на земл‹".

Честно говоря, это и без него было известно. Пора взглянуть на этого
человечка, чей рост был всего лишь 164 см, без искажающей масштаб подставки
постамента.

Он был "мобилизован" большевиками почти сразу же после захвата власти.
Памятник ему, как "великому деятелю социализма", был по распоряжению Ленина
втиснут в Москве уже в 1918 году. Жестокость послереволюционной
действительности превосходила все испытанное страной доселе. Поэтому новому
режиму, расстрелявшему за тридцать лет поэтов больше, чем их родилось в
России за три столетия царствования династии Романовых, понадобился миф,
что где-то в далеком прошлом якобы бывали времена еще более жестокие. Что
это за жестокость, старались не уточнять. Ибо невозможно, будучи в здравом
рассудке, поверить, что три дня николаевской барщины - хуже ежедневной (без
выходных!) работы в передовом сталинском колхозе. Как невозможно поверить и
в то, что розги, которыми однажды, по приказу пана, угостили на конюшне
Тараса, ужаснее ликвидации кулачества "как класса".

Нынешней Украине он нужен по той же причине. Когда зарплату не выплачивают
месяцами, а в домах отключают свет, нет ничего утешительнее баек о
крепостном праве, во времена которого света не было вообще. Между тем,
военные потери всей Российской Империи "бездарного, реакционного" Николая Љ
в Крымской войне (310 тысяч) в восемь(!) раз меньше, чем потеряла без
всякой войны Украина за десять лет независимости.

Можно, конечно, сказать, что Шевченко в этом не виноват. Что он не жаждал
обожествления. Что вдохновенно выводя в завещании: "Љ вражою злою кров'ю
волю окроп‹те" он имел в виду что-нибудь совсем другое, какой-нибудь
очередной поэтический образ, вроде клюквенного сока.

Но, господа, отчего же мы удивляемся, что у этой воли получилось такое
омерзительное, заляпанное кровью лицо?

СКАНДАЛЬНЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ О Т. Г. ШЕВЧЕНКО ЕГО СОВРЕМЕННИКОВ

"КОБЗАРЬ" ЗА СЧЕТ КРЕПОСТНИКА

(Эпизоды из жизни Шевченко по воспоминаниям Петра Мартоса)

Шевченко я знал коротко. Я познакомился с ним в конце 1839 года в
Петербурге, у милого доброго земляка Е. П. Гребенки, который рекомендовал
мне его как талантливого ученика К. П. Брюлова. Я просил Шевченко сделать
мой портрет акварелью, и для этого мне надобно было ездить к нему. Квартира
его была на Васильевском острове, состояла из передней, совершенно пустой и
другой, небольшой, с полукруглым вверху окном, комнаты, где едва могли
помещаться - кровать, что-то в роде стола, на котором разбросаны были в
живописном беспорядке принадлежности артистических занятий хозяина, разные
полуизорванные, исписанные бумаги и эскизы, мольберт и один полуразломанный
стул, комната, вообще, не отличалась опрятностью: пыль толстыми слоями
лежала везде; на полу валялись тоже полуизорванные исписанные бумаги, по
стенам стояли обтянутые на рамах холсты - на некоторых были начаты портреты
и разные рисунки. Однажды, окончив сеанс, я поднял с пола кусок исписанной
карандашом бумажки и едва мог разобрать четыре стиха:

Червоною гадюкою
Несе Альта в‹ст‹.
Щоб лет‹ли круки з поля
Ляшк‹в-панк‹в —сти.

Що се таке, Тарас Григорьевич? - спросил я хозяина - Та се, доброд‹ю, не
вам кажучи, як инод‹ нападуть злидн‹, то я пачкаю пап‹рець, - отвечал он. -
Так що ж? Се ваше сочинени’? - Эге ж! - А багато у вас такого? - Та ’
чималенько.

- А де ж воно? - Та отам п‹д л‹жком у коробц‹. - А покаж‹ть.

Шевченко вытащил из-под кровати лубочный ящик, наполненный бумагами в
кусках, и подал мне. Я сел на кровать и начал разбирать их, но никак не мог
добиться толку.

Дайте мен‹ оц‹ бумаги додому, - сказал я, - я —х прочитаю. - Цур йому,
доброд‹ю! Воно не варто прац‹. - Н‹, варто - тут щось дуже добре. - Йо? чи
ви ж не см‹’тесь ‹з мене?

- Та кажу ж, н‹. - С‹лькось, - возьм‹ть, коли хочете; т‹льки, будьте
ласкав‹, н‹кому не показуйте й не говор‹ть. - Та добре ж, добре!

Взявши бумаги, я тотчас же отправился к Гребенке и мы, с большим трудом,
кое-как привели их в порядок и, что могли, прочитали.

При следующем сеансе я ничего не говорил Шевченко об его стихах, ожидая, не
спросит ли он сам о них, - но он упорно молчал; наконец я сказал:

- Знаете що, Т. Г. ? Я прочитав ваш‹ стихи - дуже, дуже добре! Хочете -
напечатаю?

- Ой, н‹, доброд‹ю! не хочу, не хочу, далеб‹ що не хочу! Щоб ‹ще побили!
Цур йому!

Много труда стоило мне уговорить Шевченка; наконец он согласился и я, в
1840 году, напечатал Кобзаря. При этом не могу не рассказать одного
обстоятельства с моим цензором.

Это был почтенный, многоуважаемый Петр Александрович Корсаков.

Последняя пьеса в "Кобзаре" (моего издания) - "Тарасова ночь". С нею было
наиболее хлопот, чтобы привести ее в порядок. Печатание приближалось уже к
концу, а она едва только поспела. Поскорее переписавши ее, я сам отправился
к Корсакову, прося его подписать ее.

- Хорошо! сказал он, - оставьте рукопись и дня через два пришлите за нею. -
Нельзя, П. А. в типографии ожидают оригинала. - Да мне теперь, право,
некогда читать. - Ничего - подпишите, не читавши; все же равно - вы не
знаете малороссийского языка. - Как не знаю! - сказал он обиженным топом. -
Да почему же вы знаете малороссийский язык? - Как же! Я в 1824 году
проезжал мимо Курской губернии. - Конечно, этого достаточно, чтобы знать
язык, и я прошу у вас извинения, что усомнился в вашем знании, но, ей Богу,
мне некогда ждать; пожалуйста, подпишите скорее, - повторяю, в типографии
ожидают оригинала. - А что, тут нет ничего такого? - Решительно нет.

Добрый П. А. подписал; "Кобзарь" вышел.

В то время был в Петербурге Григорий Степанович Тарновский, с которым я
познакомил Шевченко; а вскоре приехал Николай Андреевич Маркович,
поссорившись с московской цензурой за свою историю Малороссии и надеясь
найти петербургскую более снисходительною. Я свел его с добрейшим Петром
Александровичем, и в тоже время познакомил с ним и Шевченко....

И вот Тарас наш развернулся, - завелись денежки, - начал кутить...

Я помню эти знаменитые, незабвенные оргии у одного из наших любимых в то
время писателей, на которые попадал иногда и Тарас. - Весело, безотчетно
весело жилось тогда!... Да и какие лица участвовали в них, и какие
имена!... Но - иных уж нет, а те далече...

* * *

В письме Шевченко к редактору народного чтения есть тоже неверности и нет
многого действительного, - так, он не описывает главной причины своего
освобождения, - о чем сказано будет ниже. - Вероятно, об этом знают и
другие. Сам Шевченко никогда мне этого не рассказывал, а спросить его
казалось мне щекотливым.

Г. Сава Ч. говорит, что, по словам поэта, во время путешествия Шевченко с
сестрою в лебединский (киевской губернии) монастырь, заронилась в его душу
идея будущих "Гайдамак".

- Нет! это было не так.

Тогда же (в 1840) мне хотелось узнать больше подробностей о Барской
конфедерации. Статья энциклопедического лексикона Плюшара не удовлетворила
меня. Часто я говорил об этом с Гребенкою, в присутствии Шевченко, который
был в то время еще довольно скромен, и не только ни одного известия не
сообщил мне, но не подал даже знака, что ему известно что нибудь о
происшествиях того времени. Я перечитал множество сочинений, в которых
надеялся найти хоть что-нибудь об этих делах; наконец мне попался роман
Чайковского на польском языке Wernyhora, изданный в Париже. Я дал Шевченко
прочитать этот роман; содержание "Гайдамак" и большая часть подробностей
целиком взяты оттуда.

* * *

Дело о выкупе Шевченко началась совсем не так, как рассказывает г. Сава Ч.
и сам Шевченко, который умалчивает о подлинном факте. Это было вот как:

В конце 1837-го, или в начале 1838-го года, какой-то генерал заказал
Шевченко свой портрет масляными красками. - Портрет вышел очень хорош и,
главное, чрезвычайно похож. Его превосходительство был очень некрасив;
художник, в изображении, нисколько не польстил. - Это ли, или генералу не
хотелось дорого, как ему казалось (хотя он был очень богат), платить за
такую отвратительную физиономию, но он отказался взять портрет - Шевченко,
закрасивши генеральские атрибуты и украшения, вместо которых навесил на шею
полотенце и добавив к этому бритвенные принадлежности, отдал портрет в
цирюльню для вывески. Его превосходительство узнал себя - и вот возгорелся
генеральский гнев, который надобно было утолить, во что бы ни стало...
Узнавши кто был Шевченко, генерал приступил к Энгельгардту, бывшему тогда в
Петербурге, с предложением - купить у него крестьянина. Пока они
торговались. Шевченко узнал об этом и, воображая, что может ожидать его,
бросился к Брюллову, умоляя - спасти его. Брюллов сообщил об этом В. А.
Жуковскому, а тот Императрице Александре Федоровне. - Энгельгардту дано
было знать, чтоб он приостановился с продажею Шевченко.

В непременное условие исполнения ходатайства за Шевченко Императрица
требовала от Брюллова окончания портрета Жуковского, давно уже Брюлловым
обещанного и даже начатого, но заброшенного, как это очень часто бывало с
Брюлловым. Портрет вскоре был окончен и разыгран в лотерее между высокими
лицами Императорской фамилии. - Энгельгардту внесены были деньги за
Шевченко.

Нужны ли тут какие-нибудь комментарии?...

Как же Шевченко, впоследствии, отблагодарил Императрицу за этот
великодушный поступок!!!. Недаром теперь и друзья его скрыли подлинный факт
и виновников откупа Шевченко...

Я сказал, что с изданием Кобзаря у Тараса завелись денежки, и он начал
кутить. Я, сколько мог, старался воздерживать его от этой разгульной жизни,
предчувствуя, что ею он убьет свой талант и, может быть, наживет себе еще
беду.

Предчувствия мои, к сожалению, оправдались; но в то время Шевченко
рассердился на меня за это до того, что бывши потом в наших местах, не
захотел даже побывать у меня и я нигде с ним не встречался. Живописью
занимался он здесь мало; но много написал стихотворений, к сожалению, в
духе возмутительном, которые, как я предвидел, довели его до несчастья.

Недаром говорит пословица; с хама не будет пана.

* * *

Не могу, при этом не рассказать анекдота о Z., который утверждает, как
сказано в "Основе", что Шевченко был отправлен в Пб. по этапам.

Когда Шевченко содержался в Киеве под арестом, там проживал в то время и
Z., бывший с ним в большой дружбе. Генерал-губернатор (Бибиков) потребовал
Z. к себе.

- Вы знакомы с Шевченко, - спросил он? - Знакомы, Ваше
Высокопревосходительство, отвечал Z. - Какие у вас с ним отношения? - А що
ж, В. В., як‹ наш‹ отношения!... Чи по правде прикажете говорить? -
Конечно, если я вас спрашиваю, то вы должны отвечать самую истину.

- Що ж, В. В., негде деться, треба казать правду... Тильки вже В. В.,
простить! я знаю, що воно так не сл‹ду’, - се противозаконно, - та що ж
робить!... Як при—хав я здому, то прив‹з, прост‹ть В. В., прив‹з, кажу,
барильце сливьянки, та барильце вишневки; а квартира моя и Шевченкова, були
оттак соб‹ поруч, - та мы було й носимся з барильцями, од мене до його, а
од його до мене, поки аж випили уже; а як випили, то вс‹ одношення
перестали: н‹чого було носить, В. В. - Прощайте г. Z.!

Это как говорится по нашему: пошить у дурни.

Несмотря, однако же, на это, полиция стерегла выезд Z. из Киева, - и когда
Z. собрался домой, то ему предшествовал секретно полицейский чиновник, с
жандармом, который и приехал в хутор Сороку прежде хозяина и дома встретил
его, предъявив предписание - осмотреть его бумаги. - С‹лькось, - як
зволите, - отвечал Z.

Чиновник перерыл все и не нашел ничего подозрительного. Оставался один
шкаф, запертый двумя замками - внутренним и висящим.

- Отоприте-ка этот шкаф, - сказал чиновник. - Э н‹! звиняйте - сього вже не
буде! - Как не будет? Вы должны показать все, отоприте сей час! - ей же
Богу, не одчиню, - Слушайте, если не хотите открыть добровольно, то я
прикажу сбить замки. - Батечку, голубчику! не займайте оцей шкафи, -
помилуйте. Бога ради! - Но несмотря па все мольбы Z., жандарм сломал замки.

- Ой лишенько! пропав же я теперь на в‹ки, - закричал в слезах Z.

Шкаф открыт. На полках стоят, выстроившись рядами, как солдаты, сулии,
бутыли, бутылки, штофы, и вся армия была поставлена в прежнем порядке.

- Что вы боялись и плакали - спросил чиновник, - тут ничего нет. - Як
ничего нет. Тут мои детки; як же мен‹ не бояться за —х, та не плакать, коли
я думав, що вы их позабираете.

* * *

Шевченко был принят в Малороссии очень хорошо в лучших наших
аристократических домах, - отчего же такая ненависть к панству?

Мен‹ невесело було
Љ в наш‹й славн‹й Укра—н‹!
Н‹хто любив мене в‹тав
Љ я тулився н‹ до кого, -
Блукав соб‹, молився Богу,
Та люте панство проклинав.

Говорит он в одном стихотворении. - Че