В кругу кэрролловедов  спорным  считается  вопрос  о  том,  что  именно
высмеивает песня Белого Рыцаря в "Алисе в Зазеркалье" "Я рассказать тебе  бы
мог, как повстречался мне  какой-то  древний  старичок,  сидящий  на  стене"
(перевод Д.Орловской) {"The  aged,  aged  man".}.  Одни  сопоставляют  песню
Белого  Рыцаря  со  стихотворениями  Уильяма  Вордсворта  "Решительность   и
независимость" и "Шипы". Другие, как это делает,  например,  Хорас  Грегори,
сравнивают песню Белого Рыцаря с вордсвортовской "Одой о  бессмертии"  {См.:
Кэрролл Л. Указ. соч. - С.348-349.}. По мнению же М. Гарднера, в песне  этой
звучит и строка из положенного на музыку Генри Раулем Бишопом  стихотворения
Томаса Мура "Мое сердце и лютня" {Там же. - С.204.}.
     В  кэрролловедении   известно   также,   что   начало   первой   строки
стихотворного гротеска "Это голос Омара" {"Та the voice of the  Lobster".  В
переводе В.В.Набокова: Как дыня, вздувается вещий Омар. // "Меня, -  говорит
он, ты бросила в жар; // Ты кудри мои вырываешь и ешь, //  Осыплю  я  перцем
багровую плешь". // Омар! Ты порою смеешься, как еж,  //  Акулу  акулькой  с
презреньем зовешь; // Когда же и вправду завидишь акул, //  Ложишься  ничком
под коралловый стул" (Кэрролл Л. Аня в Стране Чудес / Пер. Набокова В..  Л.,
1991. - С.72).} вызвало негодование читателя некоего  священнослужителя  еще
при жизни Кэрролла. Дело в том, что первая строка стихотворения  "Это  голос
Омара"  напомнила  читателю  библейское  выражение  "голос  горлицы"  {Цветы
показались на земле, время пения настало, и голос горлицы  слышен  в  стране
нашей" (Песнь Песней 2, 12).}, отчего он и обвинил писателя в  богохульстве.
Впрочем, по мнению М.Гарднера,  библейские  ассоциации  здесь  ни  при  чем:
Кэрролл  откровенно  пародировал   малозначительный   дидактический   стишок
"Лентяй" английского богослова и поэта конца XVII - начала XVIII  в.  Исаака
Уоттса {"Это голос лентяя. Вот он застонал: // "Ах, зачем меня будят! Я спал
бы, да спал" (перевод О.Седаковой).}.  Таким  образом,  замечает  М.Гарднер,
стихи и песни, которыми Кэрролл воспользовался, в основном полностью в  наши
дни забыты. "В лучшем случае мы помним лишь названия, и  то  только  потому,
что Кэрролл выбрал их для пародии" {Цит. по: Кэрролл Л. Указ. соч. - С.20.}.
     Здесь следует сказать, что мнение, будто стихи в двух "Алисах" являются
пародиями, было безоговорочно Принято в кэрролловедении лишь  на  протяжении
нескольких десятилетий после их выхода в свет. В последние годы появились  и
иные точки зрения. Так,  например,  американская  исследовательница  Биверли
Л.Кларк считает, что вопрос, являются ли пародиями стихи  в  двух  "Алисах",
относится по преимуществу к  "проблеме  дефиниции",  т.е.  к  тому,  что  мы
согласились понимать под термином "пародия" {Clark B.L Carroll's well-versed
narrative: "Through the I coking-Glass" // Lewis Carroll.  -  P.  131.}.  По
мнению исследовательницы, этот термин имеет более узкое определение, чем это
принято в кэрролловедении. БЛ.Кларк склонна полагать, что  назвать  пародией
можно только то сатирическое произведение, которое  намеренно  и  откровенно
высмеивает оригинал. Что же касается Кэрролла, пишет  она,  то  писатель  не
просто вкладывал абсурдный смысл в форму изначального оригинала, он зачастую
имел в виду не только литературную сатиру, но  и  общеморальный  критический
подход и взгляд. Воистину пародийным исследовательница считает только стишок
из второй главы "Алисы в Стране Чудес" "Как дорожит  своим  хвостом  малютка
крокодил"  (перевод  О.Седаковой)  {"How  doth  the   little   crocodile".},
поскольку он действительно высмеивает  одну  из  назидательных  божественных
песен того же Исаака Уоттса, которая призывает деток трудиться. В отличие от
героини уоттсовский песенки, т.е. пчелы, мастерящей себе  "опрятный  дом"  -
соты {Как дорожит своим деньком // Малюточка пчела! - // Гудит и вьется  над
цветком, // Прилежна и мила" (перевод  О.Седаковой).},  малютка  крокодил  у
Кэрролла трудится, "глотая рыбок целиком" {"How neatly spreads his claws, //
And welcomes little fishes in // With gently smiling jaws!".}.
     Одним словом,  по  мысли  Б.Л.Кларк,  так  называемые  пародии  в  двух
"Алисах" могут составить континуум - от истинных пародий, подобных  "Малютке
крокодилу", и до простых "отражений", являющихся вовсе не пародиями, а  лишь
парафразами оригиналов, а также до далеких "отголосков", которые в  сущности
вобще не могут быть соотнесены с тем, что  считается  их  оригиналом  {Clark
B.L. Op. cit. - P.131.}. И действительно, Кэрролл сам писал о своей  балладе
"Сияло  солнце  в  небесах"  ("Морж  и  Плотник")  {"The  Walrus   and   the
Carpenter".} (которую и при жизни писателя соотносили, да и сейчас соотносят
со стихотворением Томаса Гуда (1799-1845) "Сон Юджина Арама"), что,  сочиняя
балладу о морже, плотнике и о съеденных ими устрицах,  он  не  имел  в  виду
никакого конкретного стихотворения. "Размер его вполне  ординарен,  -  писал
Кэрролл", - и я не думаю, что "Юджин Арам" подходит сюда больше, чем  многие
другие стихотворения, которые я читал и которые написаны  тем  же  размером"
{Цит. по: Clark B.L. Op.cit. - P.131.}.
     Принято считать, что Льюис  Кэрролл  принадлежит  к  плеяде  английских
писателей-романтиков,  воспринимавших  мир  с  большой  долей   философского
скептицизма и романтической иронией, идею которой высказал впервые  теоретик
немецкого  романтизма  Фридрих  Шлегель  (1772-1829).  Мир  для   английских
романтиков  -  это  хаос,  который  в  своем  движении  не  имеет   никакого
направления,   никакого   доступного   пониманию   образца   либо   причины.
Произведения  писателей,  основывавших  свое   творчество   на   философском
скептицизме и романтической  иронии,  создавались  главным  образом  методом
определения границ человеческого языка и анализа последнего. Так,  концепция
способности человека к неправильному пониманию, т.е. концепция  диспропорции
между индивидуальным человеческим разумом и окружающим человека миром,  была
положена  в  основу  творчества  предшественника   английского   романтизма,
величайшего английского сатирика Джонатана Свифта. "Путешествия Гулливера" -
это не что иное, как  поиск  точности  в  языке.  Лилипуты  в  "Путешествиях
Гулливера", измеряя его шляпу во всех возможных пропорциях, узнают из  этого
количественного анализа многое, но только не то, что имеют дело со шляпой, а
повествователь    "Сказки    бочки"    принимает    собственную    фальшивую
словоохотливость за подлинную жизнь.
     Один из основателей английского романтизма Сэмюэл Колридж  в  "Поэме  о
Старом Мореходе",  которая  считается  классическим  примером  романтической
иронии, стремился  разрушить  чувство  справедливости,  а  в  фантастическом
фрагменте "Кубла Хан" и в поэме "Кристабель" связывал  наш  хаотический  мир
даже с демонизмом {Lockridge L.S. Coleridge the  moralist.  -  Ithaca;  I,.,
1977. - 293 p.}.
     Вот и Кэрролл в "Алисе в  Стране  Чудес",  в  "Алисе  в  Зазеркалье"  и
особенно в фантастической поэме "Охота на  Снарка"  рассматривает  Вселенную
как неконтролируемый хаотический поток  и  пытается  противопоставить  этому
философско-скептичсскому видению  мира  средства  романтической  иронии.  Он
превращает все человеческие реалии в структурную игру и, будучи  математиком
и лингвистом, сводит запутанные  человеческие  взаимоотношения  к  ироничной
"логической игре", неважно какой - будь то игра в  карты  (как  в  "Алисе  в
Стране Чудес"), в шахматы (как в "Алисе  в  Зазеркалье"),  в  охоту  (как  в
"Охоте на Снарка"), в цифры (как в "Математических курьезах")  или  в  слова
(как в "Дублетах, словесной загадке")  -  во  всех  случаях  Кэрролл  строит
строго закрытую  систему,  состоящую  из  слов,  систему,  которая,  однако,
остается абсолютно рациональной {См. об этом: Mellor A.K.  English  romantic
irony. - L.. 1980. - IX, 219 p.}.
     Кроме стихотворных гротесков, пародий, бурлесков и травестий, в текстах
Льюиса Кэрролла и, в частности, в текстах двух  "Алис"  имеются  насмешливые
прозаические парафразы, иронично  рисуются  фигуры  некоторых  современников
писателя, да и к самому себе он относится с известной долей иронии. Так,  во
второй главе  "Алисы  в  Зазеркалье",  в  которой  девочка  попадает  в  сад
говорящих цветов, откровенно высмеивается глава из первой части монодрамы  в
стихах "Мод"  английского  поэта-лауреата  Альфреда  Теннисона  (1809-1892).
Герой Теннисона, ожидая свою любимую женщину в "Саду Роз", прислушивается  к
голосам цветов розы, лилии и шпорника, которые, переговариваясь, также  ждут
прихода Мод {"Роза алая вскрикнула: "Ближе, ближе! //  Плачет  алая,  прочит
беду. // И прислушался шпорник: "Я слышу, слышу!" // И шепнула лилия: "Жду!"
(перевод О.Седаковой).}.
     В "Зазеркалье" Алиса беседует с такими же цветами,  да  и  тема  беседы
схожа - речь идет о приходе женщины, в данном случае - Белой  Королевы.  Сам
Кэрролл заметил, что образ Белой  Королевы  до  странности  похож  на  образ
героини романа Уилки Коллинза "Без имени" -  миссис  Рэгг.  "Идя  различными
путями, которые где-то пересеклись, - писал Кэрролл, - мы  странным  образом
осуществили один и тот же идеал - миссис Рэгг и Белая Королева могли бы быть
сестрами-близнецами" {Кэрролл Л. Указ. соч. - С. 161.}.
     Лев и Единорог, с которыми Алиса беседует в Зазеркалье,  в  изображении
Джона Тенниела (1820-1914) - первого иллюстратора сказок (с которым  Кэрролл
работал в тесном контакте) - являются карикатурами на политических  деятелей
того времени - Уильяма Гладстона и Бенджамииа Дизраэли,  что,  видимо,  было
сделано в полном соответствии с замыслом самого Кэрролла. А карикатуры,  как
известно, Тенниел рисовать умел,  он  всю  жизнь  был  связан  с  английским
юмористическим журналом "Панч".
     Прототипом Мыши  из  "Алисы  в  Стране  Чудес"  и  Черной  Королевы  из
"Зазеркалья" (в  оригинале  -  Красная  королева),  по  единодушному  мнению
комментаторов, является гувернантка сестер Лидделл мисс Прикетт. "Одно время
ходили  слухи  о  романтической  привязанности  Кэрролла  к  мисс   Прикетт,
вызванные его частыми визитами в дом Лидделла, - пишет М.Гарднер,  -  однако
скоро стало ясно, что интересовали его дети, а  не  гувернантка"  {Цит.  по:
Кэрролл Л. Указ. соч. - С.134.}. Дж.Падни даже приводит раздраженный  пассаж
по этому  поводу  из  дневника  Кэрролла:  "К  большому  моему  удивлению  я
обнаружил, что мое внимание к ним (дочкам декана колледжа Крайст-Черч  Генри
Лидделла. - И.Г.) кое-кто истолковывает как ухаживание  за  их  гувернанткой
мисс Прикетт... Что до меня, то я не придаю значения столь  безосновательным
слухам, но я поступил бы неблагородно по отношению к  гувернантке,  если  бы
предоставил новый повод для подобных замечаний"  {Падни  Дж.  Указ.  соч.  -
С.82.}.
     Шляпник (Hatter) {В переводе П.М.Демуровой - Болванщик, в переводе B.B.
Набокова - Шляпник.} из "Алисы в Стране Чудес" - это карикатура  на  некоего
торговца мебелью из Оксфорда по имени  Теофилиус  Картер,  чудаковатый  нрав
которого был известен и студентам, и преподавателям колледжа Крайст-Черч.
     Существует множество  противоречивых  гипотез  относительно  прототипов
персонажей двух "Алис", и выше нами были названы лишь некоторые из  них.  Но
одно несомненно в образах симпатичного Белого Кролика  и  добрейшего  Белого
Рыцаря писатель  создал  дружеские  шаржи  на  самого  себя.  Джон  Тенниел,
которому принадлежат бессмертные иллюстрации  к  двум  "Алисам",  не  всегда
одобрял замыслы и тексты Кэрролла. Так, именно  Тенниел  предложил  Кэрроллу
изъять из "Алисы в Зазеркалье" главу "Оса в парике" {The Wasp in a  Wig".  В
переводе Н.М.Демуровой - "Шмель в парике".}, и писатель с этим согласился. С
другой стороны, Кэрролл протестовал против того, чтобы Белый Рыцарь выглядел
на иллюстрациях стариком. "У Белого Рыцаря не должно быть усов", -  требовал
Кэрролл {Цит. по: Падни Дж. Указ. соч. - С.86.}.  Но  усы  у  Белого  Рыцаря
остались, и притом очень длинные. Дело  в  том,  что  внешний  облик  Белого
Рыцаря на рисунках Тенниела воспроизводит портрет самого художника, которому
в 1870 г., когда была закончена рукопись "Зазеркалья", как  раз  исполнилось
пятьдесят лет. Словом, в тексте "Алисы в Зазеркалье" в образе Белого  Рыцаря
создан дружеский шарж на Кэрролла, а иллюстрации -  это  дружеский  шарж  на
Тенниела.
     В литературоведческих работах на протяжении  ста  с  лишним  лет  после
выхода двух  "Алис"  было  предложено  немало  противоречивых  интерпретаций
сказок. Особенно много  точек  зрения  у  исследователей  психоаналитической
ориентации. Одни  говорят  об  "оральной  агрессии"  писателя  (т.е.  о  его
одержимости мыслями о питье и еде),  другие  находят  в  "Алисах"  "элементы
садизма", третьи твердят об Эдиповом комплексе автора.  И  действительно,  в
"Стране  Чудес"  Алиса  постоянно  что-то  выпивает   или   съедает,   чтобы
регулировать свой рост, а Червонная Королева  то  и  дело  вопит:  "Отрубить
голову!". Хотя, впрочем, как справедливо заметил один из  персонажей  сказки
Грифон: "Это все ее воображение,  они  никогда  не  обезглавливают  никого!"
{It'sll her fancy, that they never executes nobody...}.
     Рассуждения об Эдиповом комплексе Кэрролла  то  и  дело  повторяются  в
работах литературоведов психоаналитического направления, несмотря на то  что
писатель признавался в одном из писем, что смерть его отца в 1868 г.  (когда
Кэрроллу было тридцать шесть лет) "была величайшим горем его  жизни"  {Cohen
M.N. Op. cit. - P.XI.}.  Он  горевал  столь  же  сильно,  как  страдал  и  в
девятнадцать лет, когда в 1851 г. скончалась его мать. Спустя два года после
смерти матери Чарлз Лютвидж писал:

"В тихих выплачусь слезах,
Пусть душа покой узнает.
Так у мамы на руках
Малыш, поплакав, засыпает"

(перевод В.Харитонова) {Цит. Падни Дж. Указ.соч. - С.50.}.

     Приверженец психоаналитического подхода к сказкам Кэрролла американский
исследователь Элвин Л.Бом заметил в конце 70-х годов, что Кэрролл "всю жизнь
находился под угнетающей тенью безупречного отца" {Baum A.L. Op. cit.  -  P.
68}. Однако эта мысль была высказана психоаналитиком Филис Гринейкр  еще  за
двадцать лет до публикации статьи Э.Л.Бома в 1955г. {Greenacre Ph. Swift and
Carroll: A psychoanalytic study  of  two  lives.  -  N.Y.,  1955.-P.12.}.  В
"Аннотированной  Алисе"  М.Гарднер  резонно  возражает  Ф.Гринейкр,  и   эти
возражения в той же степени можно отнести к аргументации Э.Л.Бома.  Согласно
доктору Гринейкр, Джаббервокк и  Сиарк  являют  собой  отражения  того,  что
психоаналитики называют "первичной средой". "Возможно, так оно  и  есть,  но
отказаться от сомнений нелегко" {Гарднер М. Аннотированная Алиса //  Кэрролл
Л. Указ. соч. - С.252.}.
     М.Гарднер выпустил свою  "Аннотированную  Алису"  в  1960  г.,  и,  как
справедливо отметила Н.М.Демурова, эта работа стала  своеобразной  классикой
кэрроллианы. Поэтому гарднеровская точка зрения пользуется у  исследователей
немалым уважением. Так, например, американский  литературовед  Хэролд  Блум,
фактически   повторяя   слова   М.Гарднера,   в   1987   г.   заявил,    что
"психоаналитические    интерпретации    произведений     Кэрролла     всегда
проваливаются,  потому  что  они  необходимо  облегченные  и  вульгарные,  а
следовательно, отвратительные" {Bloom H. Introduction // Lewis Carroll. - Р.
30.}.
     Кэрролловеды,  придерживающиеся  историко-социологического  подхода   к
творчеству писателя, также высказывают самые разнообразные суждения  о  том,
как следует классифицировать  повести  о  приключениях  Алисы.  Ян  Б.Гордон
называет "Алису в Стране  Чудес"  "романом  воспитания"  (Bildungsroman),  а
"Алису  в  Зазеркалье"  рассматривает  как  роман  о  жизни  и  формировании
художника,   "в   котором   воспитание    ребенка    неотличимо    от    его
существования-в-искусстве" (Kunstlerroman) {Gordon J.B.  The  "Alice"  books
and the inctaphors of Victorian childhood //  Lewis  Carroll.  Р.ЗО.}.  Джон
Холлендер, напротив, видит в "Алисе в Зазеркалье" поиск приключений  в  духе
рыцарского  романа  {Hollander  J.  Carroll's  guest  romance  //  Ibid.   -
P.141-151.}.
     Всю  прозу  Кэрролла  обычно  либо  относят  к  литературе  английского
романтизма, либо  находят  в  ней  параллели  с  произведениями  критических
реалистов, особенно с романами Чарлза Диккенса или  с  "Грозовым  перевалом"
Эмили Бронте {Miller Ed. The "Sylvie and Bruno" books as Victorian novel  //
Ibid. - P.61.}.
     В середине XX в. тексты Кэрролла стали анализировать не только философы
и психологи, но и астрономы, физики и математики. Английский астроном  Артур
Стенли   Эддингтон,   например,   сравнил   формальную   структуру   баллады
"Джаббервокки" из "Алисы в Зазеркалье" с  областью  современной  математики,
известной  как  "теория  групп",   а   отечественный   биолог   и   психолог
С.Г.Геллерштейн полагал, что во  всей  кэрролловской  "бессмыслице"  кроется
какая-то тайна, разгадка которой небезразлична для науки  {Геллерштейн  С.Г.
Можно ли помнить будущее?//Кэрролл Л. Указ. соч. С.259.}.
     На  одном  из  недавних  Всемирных  философских  конгрессов  проводился
специальный симпозиум, посвященный кэрролловским сказкам. Философы  считают,
что,  наряду  с  Ницше  и  Витгенштейном,  Льюис  Кэрролл   был   одним   из
провозвестников постмодернизма  и  постструктурализма.  В  качестве  примера
обычно приводится знаменитая парадоксальная фраза Алисы о том, что  если  бы
она любила спаржу, пришлось бы есть ее, а ей это совсем не нравится.


Глава II. В ЧЕМ СМЫСЛ "СНАРКА"?

     Помимо  славы   мастера   пародии,   Кэрролл   стяжал   славу   мастера
"бессмыслицы", "нонсенса". Причем слава  Кэрролла  как  автора  стихотворных
нонсенсов {В словаре Д.Н.Ушакова сказано, что слово "нонсенс"  несклоняемое,
однако русский язык  развивается,  и  в  новейших  словарях  мы  уже  видим:
"нонсенс, -а", что дает нам право употреблять его, как и в английском языке,
во множественном числе.} столь прочно  установилась  к  настоящему  времени,
полагает американский философ Питер Хит, что, возможно, уже  слишком  поздно
убеждать кого бы то ни было в том, что кроме нескольких  отдельных  случаев,
каковым является, по мнению П.Хита, стихотворение "Джаббервокки", писатель к
нонсенсу, строго говоря, никакого отношения не имеет {Heath Р.  Ор.  cit.  -
Р.47.}.
     К балладе "Джаббервокки"  как  к  нонсенсу  подходят  едва  ли  не  все
комментаторы творчества Кэрролла, ставя ее в  один  ряд  со  знаменитой  его
поэмой "Охота на Снарка", которая была  написана  в  1874-1875  гг.  Кэрролл
хотел выпустить поэму к 1 апреля 1876 г., Т.е. "к самому подходящему дню для
ее появления", но она вышла в свет несколькими днями ранее этой даты  {Падни
Дж. Указ. соч. - С.101.}.
     "Охота на Снарка"  вызвала  массу  недоуменных  вопросов  у  читателей.
Спустя двадцать лет после ее  опубликования  Кэрролл  писал:  "В  чем  смысл
"Снарка"? Боюсь, мне нужен был не  смысл,  а  бессмыслица!  Однако,  как  вы
знаете, слова означают больше, нежели мы полагаем, пользуясь ими, и  поэтому
книга должна означать нечто большее, чем рассчитывал сказать автор. Поэтому,
какой бы смысл ни находили в книге, я его приветствую, в этом ее назначение"
{Цит. по: Падни Дж. Указ. соч. - С.28.}.
     Поэма  "Охота   на   Снарка"   непосредственно   связана   с   балладой
"Джаббервокки" (хотя  ее  персонаж  Джаббервокк  в  поэме  не  упоминается),
поскольку сам Кэрролл указал, что место  действия  поэмы  и  место  действия
баллады  совпадают.  Это  "остров,  который  часто   посещали   Джубджуб   и
Бандерснэтч, - несомненно тот самый, где был убит Джаббервокк", -  читаем  в
письме Кэрролла от 7 ноября 1875 г.  к  матери  Гертруды  Чатауэй,  девочки,
которой эта поэма посвящена {Carrol L. The selected letters ... - P.65.}.
     Должно быть