Андрей ЩУПОВ

                                 ПРЕДАТЕЛЬ




     Расстояние не спасало тишину, оно лишь сливало артиллерийские залпы в
единое гулкое содрогание воздуха. Свисающая с низкого потолка лампа лениво
качнулась.
     - По ним можно сверять часы, - Ларсен широко зевнул и, сев на дощатых
нарах, потянулся за сапогами. - Эх, часы-часики, мечта мародера, где-то вы
мои милые?.. Бьюсь об заклад, уже никак  не  менее  трех  часов.  Слышите,
Серж? Три часа, говорю! Или я неправ?
     Медлительный и вечно задумчивый Серж оторвался от книги, поправив  на
плечах шинель, кинул взгляд на хронометр.
     - Если знаешь, зачем спрашивать?.. Кстати, у тебя же были  часы.  Еще
вчера. И те "Генеральские" с компасом... Где ты их все теряешь?
     - Я не теряю, я забываю, - Ларсен тряхнул каштановым чубом. - Большая
разница, дружок! Одеваясь впопыхах, еще и не то забудешь. Обидно, конечно,
но... - он хитровато прищурил глаза.  -  Утешаю  себя  тем,  что  все  мои
авторучки, портсигары и часики еще долго  послужат  законным  мужьям  моих
женщин. Долго и славно.
     Сергей  состроил  брезгливую   мину,   указательным   пальцем   потер
переносицу. Со стороны было похоже, что он  давит  там  внезапного  клопа.
Ларсен завистливо покосился на его часы.
     - Вот твой хронометр - это вещь! Я, может, всю жизнь мечтал о  таком.
Точность, двухнедельный подзавод... Продал бы!  А  еще  лучше  -  подарил.
Денег-то  у  меня  все  равно  нет.   Да   и   зачем   они   тебе   нужны?
Деньги-денежки... Что на них сейчас купишь?
     - Разумеется, ничего.
     - Вот и отдай просто так. На добрую память от мсье Сержа.  Надпись  я
потом сделаю, обещаю. У меня и гравер знакомый есть. В сержантском звании.
Офицерам на наганах  правительственные  эпитафии  соображает.  Мол,  герою
такому-то  от  благодарного  министра...  Чтобы,   значит,   млели   потом
археологи. А историки имена новые в учебники вписывали.
     - Ага, будут они вписывать... Не эпитафии это, а эпигонство сплошное.
     - Эпигонство - не эпигонство, а за хронометр этот я бы  тебе  ветчины
свеженькой достал. Прямо из погребка. Соглашайся, Серж!
     - Благодарю покорно! Ветчина, конечно, - дело хорошее, но ведь и  мне
часы нужны!
     - То же, проблема! Я-то всегда под боком, верно? Спрашивай,  в  любой
момент отвечу,  -  Ларсен  покосился  в  круглое,  замурзанное  зеркальце,
задумчиво подергал себя за уши. - Ну так  как?  Не  подаришь?..  Зря.  Все
равно ведь стяну. Улучу момент и стяну.  Я,  брат,  такой!  Беспринципный,
хотя и не подлый.
     - Это как же? Навроде маргинала?
     - Ну!.. Зачем так-то?... - Ларсен  подхватил  с  самодельной  полочки
старый, затрепанный журнал, взглянув  на  обложку,  причмокнул  губами.  -
Екалэмэнэ! Какие были времена!  Какие  были  девочки!..  Полюбуйся,  Серж.
Бархат, а не кожа! Так бы и пощекотал такую  по  ребрышкам!  Люблю,  когда
женщины смеются. Не визжат, не хохочут, а именно смеются. Мда...  А  наши,
полковые, все больше визжат... - Ларсен  энергично  перелистнул  несколько
страниц. - А вот и ее величество наука! Боже, как интересно!.. Оптимальные
параметры воздушных фурм, новые  фурмы  с  тангенциальным  подводом  воды!
Слово-то   какое:   тан-ген-циальным!   Интересовали   же   нас   подобные
благоглупости!.. - Ларсен нараспев зачитал. - Знаешь ли ты, например,  чем
хорош низкомарганцевый чугун?
     - Догадываюсь. Марганца маловато.
     - Верно! Зато подшипниковую сталь следует улучшать  путем  вакуумного
рафинирования. Так-то! - Ларсен положил журнал обратно на  полку.  -  Увы,
пора собираться. Увы и ура...
     - Значит, опять туда же?
     - А як же, мон шер!  Война  войной,  а  любовь  любовью.  Кто  знает,
сколько еще осталось  вкушать  прелестей  этой  греховодной  жизни.  Нужно
спешить, мсье литератор!
     - Не понимаю! -  Сергей  в  раздражении  отшвырнул  книгу.  -  Просто
отказываюсь понимать! Второй месяц  живу  с  тобой  в  одном  блиндаже,  а
постичь не могу!
     - Чего-с? - Ларсен дурашливо корчил рожицы в  замурзанное  зеркальце.
Заметив что-то возле  носа,  озабочено  проворчал.  -  От  этих  столетних
концентратов черт-те что высыпает...
     - Тебя не могу понять! Тебя!  -  воскликнул  Сергей.  -  Идет  война.
Возможно, последняя для  людей.  Это  уже  не  конфликт  между  западом  и
востоком, севером и югом, - это куда страшнее!
     - Только не надо патетики,  хорошо?  Зубы  ломит,  -  Ларсен  спрятал
зеркальце в карман, поднявшись,  огладил  на  себе  китель.  -  Сейчас  бы
цветочек какой-нибудь. Хоть самый захудаленький.  Я  знаю,  они  это  дело
любят.
     - Вот-вот! Ягодки, цветочки!.. - Сергей нахмурился. - Женился бы -  и
не думал о чепухе.
     - А может, я желаю думать? И именно о  чепухе!  -  Ларсен  недоуменно
шевельнул бровями. - Женился бы... Что я - током стукнутый? В  две  тысячи
вольт... И потом, Сергуня, великим редко везет с  семьями.  Крайне  редко.
Блаженствовал ли Александр Сергеевич? Черта-с два! Оттого и погиб.  И  как
не погибнуть? Жена - вертлявая кокетка, брат - мот  и  предатель,  отец  -
манерный скупердяй, дяди и тети - тоже не слаще. В общем...  Семья,  милый
Серж,  -  это  крест.  Такой  крест,  что  ай-яй-яй  и  ой-ей-ей!   Блажен
неведающий, но я-то знаю и ведаю - вот в чем заковыка.
     - Глупости! - Сергей нервно прикусил губу. - Какие глупости!
     - Нет, не глупости, Серж, - жизнь! -  Ларсен  неопределенно  взмахнул
рукой. - Эго и тому подобное.
     - Неужели тебя волнует только это?  Думать  о  женщинах,  когда...  -
нервным движением Сергей сплел пальцы, и косточки его явственно хрустнули.
- Возможно, пройдет неделя-месяц, и никого из нас не останется в живых.  Я
даже не о нас конкретно, я обо всех, о человечестве... Разве это не жутко?
Ты пойми, долгие тысячелетия  складывалось  то,  что  мы  называем  теперь
культурой, и все, понимаешь, -  все  ухнет  в  тартарары!  Труд  множества
поколений,  все  наши  достижения,  миллионы  величайших  полотен,  музыка
Дебюсси и Кутавичуса. Значит, все  было  напрасно?  Революции  и  подвиги,
жертвы во имя всеобщего счастья?.. Ты ответь, не  отворачивайся!  Я  знаю,
люди ошибались, но ведь при этом они продолжали верить в будущее. Каждый в
свое собственное. Для него в сущности и жили.  А  теперь...  Теперь  этого
будущего не осталось. Ни у кого! Скажи, какое право они имели посягнуть на
все это?
     - Ну, положим, посягнули они вовсе не на Дебюсси, а на  нас...  Может
быть, и не нас даже, а на землю. Под плантации или что  другое,  -  Ларсен
перетянул тонкую талию ремнем, прищелкнул пряжкой. - И потом, чего  ты  ко
мне привязался? Я-то тут причем?
     - Ты тоже представитель человечества.
     - Никакой  я  не  представитель.  И  никогда  не  желал  кого-то  там
представлять. Я  -  это  я.  Скромное  и  симпатичное  создание.  Хоть  по
Ломброзо, хоть по Лафатеру. И уж коли речь зашла обо мне,  то  скажу  тебе
так: не все в  жизни  столь  мрачно,  как  ты  тут  расписываешь.  Африка,
Южноамериканский континент - это у них, согласен, но все остальное-то пока
под нами! Вот и наступление новое затевается, грамотеи армейские изменения
в уставы готовятся вносить. И ведь внесут, не сомневайся! Пудика на два, а
то и на три. Так что живем, Серж! Глядишь, и до победы еще дотянем.
     - А ты не замечаешь во всем этом странное? - Сергей в  очередной  раз
захрустел пальцами. - Видишь ли,  мне  начинает  казаться,  что  все  наше
наступление - не более чем фарс. А может,  и  что  похуже.  Да  ты  и  сам
знаешь, - о каком наступлении мы говорим, если за какой-нибудь час  они  в
состоянии искрошить своими "северными  сияниями"  всю  нашу  дивизию!  Так
почему они этого не делают?  Почему  не  полосуют  "плугом"  по  мостам  и
автоколоннам? Я, например, не знаю. И  будь  я  на  их  месте...  В  общем
понятно... А мы вместо того, чтобы призадуматься да  проанализировать  как
следует ситуацию, прем на своих жестяных драндулетах по пустынным  городам
и деревням, ровным счетом ничего не понимая.
     - Согласен. И все равно не вижу причин для рыданий. И уж тем более не
собираюсь отказываться от своих маленьких удовольствий. - Ларсен шагнул  к
выходу. - Ну-с? Впустим в кают-компанию относительно свежего воздуха?
     - Иди, иди, мрачно напутствовал Сергей. - Может быть,  сегодня  майор
все-таки сумеет  уличить  свою  благоверную,  а  заодно  и  вправит  мозги
прыткому лейтенантику.
     - Исключено, - Ларсен покачал головой. -  С  трех  часов  налет  этих
дьяволов, и майор обязан торчать при своей артиллерии. По долгу службы...
     В дверь наверху забарабанили.
     - Кто там еще?
     - Это я, мой лейтенант! - по крутым ступенькам,  роняя  тающий  снег,
скатился рядовой Бунга. По собственной инициативе Сергей  пригревал  этого
нелепого  бойца,  превратив  во  внештатного  вестового.   Ларсен   же   в
присутствии Бунги едва  удерживался  от  брезгливых  гримас.  Новоявленный
вестовой был неопрятен и грязен, лицо имел шелушащееся, густо  запятнанное
веснушками. Дышал Бунга через рот по причине вечной непроходимости верхних
дыхательных путей. В сущности нос его являлся абсолютно лишним органом. Не
выполняя никаких иных функций, кроме косметической, он шумно  напоминал  о
себе в любом обществе, требуя  неусыпного  внимания  и  обилия  просторных
платков. Упомянутого обилия у Бунги никогда не водилось,  и  единственная,
извлекаемая  временами  из  карманов  тряпица  периодически  меняла   свое
состояние от твердокаменного до разбухшего, склизкого. Вот и сейчас,  едва
спустившись в блиндаж, вестовой  привычно  полез  в  карман  за  тряпицей.
Последовало трубное продувание.
     - Предателя взяли! - жизнерадостно  сообщил  гость.  -  Взвод  Клайпа
отличился. Вошли в деревню и обнаружили. Кругом  как  обычно  ни  души,  и
только этот сучий потрох. Говорят, на печке отогревался. Так прямо с печки
и стащили.
     - Подожди! Это какой же предатель? - не понял Сергей.
     - Да как же! Тот самый, что по телевидению выступал. С  месяц  назад.
Неужто забыли? На него, гадюку, и  наткнулись.  Один-единственный  на  всю
деревню. Еще и на печку залез, гад...
     - А где он сейчас? - поинтересовался Ларсен. - У Клайпа?
     Бунга  с  готовностью  кивнул.  Торопливо  прибрал  в   карман   свой
измочаленный платок. Ларсена он побаивался.
     - Допрашивают его там. Уже второй час. Я туда в  окно  заглядывал,  -
страшный он весь, опухший. Ребята наши, говорят, ему  накостыляли.  Теперь
офицеры, значит, добавляют.
     - Насчет добавки это они мастера...
     Сергей повернул к Ларсену обиженное лицо.
     - Клайп-то скотина, оказывается. Взял - и молчок.
     - Все правильно. Зачем делить  лавры?  Этак  весь  венок  по  листику
растащат.
     - Надо пойти глянуть, - Сергей стал собираться. -  Я  ведь  его  тоже
запомнил, мерзавца. И прошло-то всего ничего. Наверное,  уверен  был,  что
хана армии, что забудут все, не найдут. Ан, нет, не только наступаем, но и
в плен берем.
     - Ну вот! А ты тут плакался.
     - Так ведь о другом шла речь!.. - Сергей покраснел. - Впрочем, ладно,
надо собираться. Полюбуюсь на этого подонка.


     Торопливо одевшись, они выбрались из  блиндажа  следом  за  шмыгающим
Бунгой. Свет божий был ярок. После потемок подземелья даже этот подернутый
чернью снег слепил, хотя солнца практически не наблюдалось. Серая  блеклая
пелена давно заменила землянам небо. На западе заполошно громыхали  пушки,
и, невидимые за дымкой, лавируя среди туч,  с  атомным  ревом  проносились
дирижабли пришельцев.
     Щурясь и привыкая к свету, Ларсен длинно сплюнул на  снег.  Черт  его
знает, может, и прав был Сергей. Сколько времени они  воюют,  а  понимания
происходящего по-прежнему нет. Как были дураками в первые дни космического
десанта, так дураками и остались. А ведь сколько  успели  потерять!  Флот,
авиацию, атомные шахты! Добрую треть суши,  считай,  подарили!  По  мнению
большинства  -  безвозвратно.  То  есть,  в  общем-то  и  про  это  ничего
определенного не скажешь. В смысле, значит, безвозвратно или  нет.  Потому
как  кое-что  с  ТОЙ  стороны  иногда  возвращалось.  Столицы   некоторые,
например, солнечные энергостанции,  другие  территории.  Почему  и  отчего
получалась такая избирательность - оставалось неясно. А ясно было  другое:
если бы агрессор возжелал, то давно расколол бы эту  планетку  как  гнилой
орех.
     Если бы... Ларсен нервно  зевнул,  поправил  на  голове  ушанку.  Вот
именно - если бы! Только в том и заключался весь фокус, что  никто  толком
не знал, чего они там собственно  хотели.  Похожие  на  дирижабли  корабли
пришельцев безраздельно властвовали в воздухе, на земле царила сумятица  и
вытворялось самое  немыслимое.  Любой  дилетант  мог  бы  с  убежденностью
сказать: силы неравные.  По  всем  показателям  война  должна  была  давно
кончиться  -  и  кончиться,  разумеется,  победой  инопланетян,   но   она
продолжалась и продолжалась самым странным образом. Сначала наступали ОНИ,
теперь в наступление перешли земляне. Не потому,  что  ощутили  перевес  в
силах, просто потому, что так, по всей видимости, пожелал  противник.  Они
не спешили  -  эти  космические  монстры.  Война  напоминала  сомнительной
честности игру. И лишь сравнительно недавно инопланетяне решились отвечать
ударом на удар, применив очередную свою новинку - так называемые "северные
сияния".  На  десятки  километров  воздух  разгорался  вокруг   искристыми
всполохами, начинал дрожать раскаленным маревом. Люди, очутившиеся в  зоне
такого облака, бесследно пропадали. Считалось, что  облако  растворяет  их
подобно концентрированной кислоте. В считанные секунды, не оставалось даже
одежды. Впрочем...  Оружие,  постройки,  бронированную  технику  кислотные
облака  щадили.  Работала  все  та  же  загадочная  избирательность.   Она
приводила  людей  в  отчаяние.  "Нейтронная  подлость"  -  так   окрестили
очередную придумку пришельцев. Спустя несколько  часов  "северное  сияние"
исчезало само собой, а вместе с ним исчезали люди, растения, все живое...
     Кажется, где-то  в  конце  первого  месяца  войны  по  телевидению  и
прозвучало то памятное выступление "предателя". Ларсен до сих  пор  помнил
лицо  появившегося  на  экранах  человека.  Впрочем,   лицо   было   самым
обыкновенным, но  вот  слова...  Лейтенант  знал,  что  передачу  пытались
глушить,  однако  ничего  из  этого  не  вышло.  Должно  быть,   пришельцы
транслировали ее со своих орбитальных станций,  и  человек,  возникший  на
миллионах экранов,  безнаказанно  вещал  о  беспомощности  людей,  о  силе
инопланетян, призывая к сдаче политической власти, убеждая  отказаться  от
применения  всех  видов  оружия.  Он  доказывал,  что   война   фактически
проиграна, что сопротивление людей нелепо и что заявляет он об этом отнюдь
не под гипнозом и не под давлением, что  возможность  подобного  обращения
ему предоставили исключительно по его собственной  просьбе.  К  сожалению,
пришельцы не верили в действенность диалога. Ему пришлось немало  убеждать
их. Наивный чудак, он расписывал незванным  гостям  мудрость  человеческих
поколений, доказывая, что только посредством слова можно образумить людей.
     Вот  в   общем-то   и   все.   Десятиминутное   выступление,   весьма
эмоциональное и не слишком аргументированное. Ларсен относил себя к  числу
достаточно уравновешенных людей, и, насколько он помнил,  выступление  его
ничуть  не  взволновало.  Необычным,  пожалуй,  показался  лишь  сам  факт
телетрансляции. И что уж по-настоящему изумило его, так это мощь  ответной
реакции. Рычащим разъяренным псом мир сорвался с цепи. Ему бросили  кость,
и он готов был стереть ее в порошок. Впрочем, и этому не  стоило  особенно
удивляться. Ведь так обычно  и  случается.  Сам  враг  не  вызывает  такой
ненависти,  как  свой  такой  же,  переметнувшийся   на   сторону.   Темой
"Предателя"  запестрела  вся  пресса.  Потоки  ругательств  обрушились  на
отступника. О нем говорили  по  телевидению  и  радио,  маленькая  девочка
выходила на залитую светом сцену  и,  вздернув  остренький  подбородок,  с
выражением  произносила  бичующие  слова,  инвалид  потрясал  из   коляски
сухоньким кулачком и сожалел, что самолично не может придушить  изменника,
домохозяйки грозили кухонными ножами, мужчины скрипели зубами и  сыпали  с
экранов отборной руганью. Некоторое  время  в  административных  кругах  с
трепетом ждали, не последуют ли за первым дезертиром следующие, но раскола
не произошло. Предатель так и остался одним-единственным,  и  тем  большая
порция ненависти перепала в его адрес.  Предателя  и  всех  его  возможных
родственников с рвением разыскивали по странам и континентам. Фотопортреты
самых различных размеров рассылались по  городам  и  весям.  Распалившаяся
служба пропаганды старалась всерьез, и только спустя недели все  понемногу
стало стихать. Разгоралась война, все больше стран вливалось в  закипающее
пекло сражений. На обстрел ракетами пришельцы ответили лазерными  залпами,
а на единственный ядерный удар отреагировали потоком магнитных  импульсов,
сводящих людей с ума, расстраивающих электронные системы наведения. Где-то
в Намибии,  по  рассказам  беженцев,  они  в  два  дня  довершили  разгром
объединенных африканских сил,  использовав  какие-то  чудовищные  звуковые
пушки. И по тем же рассказам в  считанные  часы  был  уничтожен  Панамский
канал. Его не засыпали землей и не взрывали, - его попросту ликвидировали,
сомкнув берега и подтянув таким образом северный материк к южному. Словом,
что-что, а драться пришельцы умели. Но дрались они не до первой крови и не
до первых шишек, - критерием и  мерилом  победы  являлось  для  них  нечто
другое. Что именно - этого не знал никто. Не знал, разумеется,  и  Ларсен,
что, собственно, не слишком его тревожило. А если бы  кто-то  хоть  словом
намекнул лейтенанту, кто они - эти самые пришельцы, откуда взялись и зачем
пришли, он бы и вовсе успокоился. То есть, не то чтобы успокоился, но  все
же некоторый элемент ясности в его жизнь был бы внесен.
     Собственно  говоря,  людей,  наблюдавших  инопланетян,  насчитывалось
предостаточно, но рассказывали столь разное, что верить всем  одновременно
было невозможно. Рассказывали о полном сходстве  пришельцев  с  людьми,  о
студенистой,  растекающейся  по   земле   массе,   о   световом   сгустке,
напоминающем шаровую молнию, о  призраках,  совершенно  невидимых  днем  и
угадываемых в сумерках по искрящемуся голубоватому  абрису.  Что  касается
ответов на вопросы "зачем" и "откуда", то  тут  фантазия  людей  не  знала
удержу, мутным селевым потоком сминая последние преграды и  устремляясь  в
беспредельные дали...
     Зачерпнув горсть снега, Ларсен медленно растер ее между  ладоней.  На
коже остались темные разводы, и он уныло подумал,  что  это,  может  быть,
даже не снег, а самый настоящий дым. Дым, что вот  уже  несколько  месяцев
вьется над планетой,  рождаемый  горящими  строениями,  злобным  кашляньем
зениток, работающими ракетоносителями и тысячами тонн рвущейся взрывчатки.


     Когда-то здесь располагался скит  и  угрюмые  бородатые  монахи  вели
незамысловатое хозяйство, работая в огородах и на пасеках, выращивая телят
и домашнюю птицу. Теперь в этих местах обосновалась  воинская  часть.  Сам
Клайп со всем своим штабом на зависть рядовой братии  устроился  в  здании
бывшей  церквушки.  Сергею  с  Ларсеном  поневоле  пришлось  отметить   ее
несомненные достоинства перед тесной пехотной землянкой.  Здешние  высокие
потолки  не  заставляли  старчески  пригибаться.  Никто  не  натыкался   в
полумраке на мебель и не принимался торопливо запаливать масляный  фитиль,
ругая холод и дымливые переносные печурки. Церковные залы  заливал  щедрый
дневной свет, а округлые, встроенные  в  стены  печи  наполняли  помещение
блаженным теплом.
     Пленный, он же Предатель, сидел в центре комнаты, привязанный к стулу
веревками.