сского
палеонтолога, недавно возвратившегося из Абиссинии. В  горах  Сибу  он
обнаружил на  плите  песчаника  верхнетретичного  возраста  загадочные
следы,  оставленные,  по  его  мнению,  новым  видом  крупного  ящера.
Опираясь  на  различные  материалы,  в  том  числе  и  на  абиссинский
фольклор,  ученый  высказывал  предположение,  что  в  неисследованных
районах  Центральной  Африки  крупные  ящеры  могли   сохраниться   до
четвертичного времени, а может быть, даже и до современной эпохи.
    Я вышел  из  библиотеки  в  отвратительном  настроении.  Связанный
контрактом, я не только не имел возможности опубликовать то, что знал,
но даже не мог написать письмо автору статьи и поделиться с ним своими
взглядами.
    Погруженный  в  невеселые   размышления,   я   медленно   шел   по
центральному бульвару, не обращая внимания на дождь, который  лил  все
сильнее и сильнее. Вдруг кто-то тронул меня  за  рукав.  Я  оглянулся.
Передо мной стоял невысокий, коренастый человек в прозрачном плаще  из
серого  пластиката.  Из-под  прозрачного   капюшона   глядели   широко
расставленные, удивительно знакомые глаза.
    - Турский?.. Збышек!.. Какими судьбами?
    Он отбросил капюшон, и я сразу узнал его. Это был  инженер  Мариан
Барщак из Варшавы.
    Летом 1939 года мы оба были призваны из  резерва,  попали  в  один
полк. Когда Гитлер начал войну,  наш  полк  находился  под  Калишем  и
принял на себя первый удар. После разгрома  полка  мы,  чудом  избежав
плена, укрылись в Карпатах. Я работал  там  до  войны  и  знал  каждую
тропу, каждый перевал. Горами добрались до  румынской  границы.  Потом
много месяцев провели в Румынии, весной 1940 года вместе  оказались  в
Марселе. Тут наши  пути  разошлись.  Меня  пригласили  для  проведения
геологических исследований в верховьях Нила, а Мариан уехал в  Лондон,
чтобы вступить в формирующуюся там польскую армию...
    Мы обнялись и расцеловались.
    Через несколько минут  мы  уже  сидели  за  столиком  ресторана  в
Гранд-отеле.
    - Почему не возвратился? - было первым вопросом Барщака.
    - А ты?
    - Я вернулся в сорок  шестом.  Служил  в  Войске  Польском,  потом
перешел на дипломатическую работу. Сюда прибыл в командировку.  А  что
поделывал ты?
    Я коротко рассказал о себе.
    Барщак качал седеющей, коротко остриженной головой.
    - Надо возвращаться, Збигнев, - сказал он, когда я кончил. - Новой
Польше нужны опытные геологи. А ты торчишь в эмиграции.  Неужели  тебя
никто не ждет у нас?
    - Никто. Родные и близкие погибли во время  оккупации.  Я  остался
один. Понимаешь, совсем один, Мариан. А  здесь  были  работы,  начатые
сразу после  войны.  Хотел  закончить...  Так  и  шли  годы...  Трудно
возвращаться, когда тебя никто не ждет.
    - Но друзья, Родина?..
    - С друзьями связи прервались еще в войну.  Знаешь,  как  все  это
было...
    - Ты обзавелся новой семьей?
    - Нет.  На  это  тоже  не  хватило  времени...  Вот  разделаюсь  с
экспедицией в Конго и обязательно вернусь  в  Польшу.  Я  ведь  мечтаю
продолжить работы в Карпатах.
    - Все зависит только от  тебя,  Збигнев.  Если  хочешь,  напишу  в
Варшаву. К приезду тебя уже будет ждать интересная работа.
    Я сказал, что подумаю. Мы проговорили до поздней ночи и условились
писать друг другу.
    Когда мы  прощались,  Мариан  поинтересовался,  где  работала  моя
экспедиция. Узнав, что я недавно прилетел из Экваториальной провинции,
он оживился.
    - Само провидение послало тебя, - обрадованно  сказал  он.  -  Ты,
вероятно, сможешь помочь. Мне поручили выяснить судьбу одного чешского
кинооператора. Парень около года назад приехал в  Конго  и  исчез.  Он
должен был отснять несколько сот метров пленки для кинохроники, а  ему
жара или содовая вода ударила в голову. Захотел  экзотики.  Отправился
зачем-то в Экваториальную провинцию, и там его  след  затерялся.  Есть
сведения, что его видели в Бумба с одним охотником, а потом он  как  в
воду канул. Местные власти начали расследование. Так вот, ты не слыхал
об этом кинооператоре? Его звали Мирослав Грдичка.
    - Нет, не слышал о нем. А как звали охотника?
    - Кажется, Ричардс.
    Я подскочил на стуле.
    - Ричардс?
    - Ты знаешь его?
    - Да... А собственно, нет... Но знаю, что месяцев пять  назад  его
растерзал лев. Это случилось перед моим приездом в Заир.
    - О гибели охотника и я слышал, - задумчиво сказал Барщак. - Но  с
Грдичкой их  видели  гораздо  раньше  -  месяцев  восемь  назад...  Ты
возвратишься в Бумба?
    - Еще до окончания периода дождей.  И  сразу  выеду  на  север,  в
неисследованные районы Экваториальной провинции.
    - Попробуй навести справки на месте, а потом  по  деревням,  через
которые пойдет  экспедиция.  Человека  с  киноаппаратом  не  могли  не
заметить.
    - Обещаю,  Мариан.  Судьба   этого   кинооператора   меня   самого
заинтересовала. Как узнаю что-либо, сразу извещу тебя.
    В эту ночь я долго не  мог  заснуть.  Разговор  с  Барщаком  снова
всколыхнул мысли о возвращении. Может быть, действительно в  Польше  я
найду друзей.  Исчезнет  это  чувство  одиночества...  А  тираннозавр?
Неужели он все-таки  существует?  Ричардса  видели  с  кинооператором.
Вероятно, они  путешествовали  вместе.  Потом  Ричардс  послал  снимок
тираннозавра мистеру Бейзу, а кинооператор исчез. А  Ричардс  не  умел
фотографировать... И были еще какие-то два туземца,  которых  затоптал
белый носорог. И растерзанный белый носорог есть на снимке...  И  есть
еще негр Квали, который немного говорит по-английски и обещал показать
следы  больших  зверей.  Эти  звери  могут  оказаться  динозаврами.  А
динозаврам полагалось бы давно перейти в ископаемое состояние. Но  вот
русский палеонтолог пишет, что они могли сохраниться.  И  я  тоже  так
думаю, но писать об этом не могу. И негр Квали...  Он  хочет  получить
карабин.  Интересно,  зачем  ему  карабин?..   А   Ричардс   не   умел
фотографировать...
    В комнате было душно. За окном шумел дождь. Я ворочался с боку  на
бок и забылся тяжелым сном лишь под утро.
    И вот мы  снова  в  зеленом  океане  джунглей.  Медленно  движется
колонна машин. Едем  по  узким  тропам,  проложенным  в  непроходимой,
перевитой лианами чаще, иногда напрямик,  прорубаясь  сквозь  заросли.
Каждое утро я со страхом жду, что Квали скажет:
    - Машина дорога больше нет.
    Это будет означать, что надо переложить снаряжение на  носильщиков
и продолжать путь пешком в знойной духоте тропического леса. Но  Квали
молчит. Каждое утро он усаживается рядом с шофером головной машины,  и
мы  едем  дальше.  Как  он  отыскивает  путь  в  бесконечном   зеленом
лабиринте? Он  ведет  экспедицию  на  северо-запад.  Я  давно  потерял
представление, где мы находимся. Карты нет.  По-видимому,  мы  огибаем
Большие болота с севера. Уже  несколько  дней  не  попадается  никаких
признаков жилья. Только узкие, еле заметные тропы.  Кто  их  проложил,
люди или животные, я не знаю.
    Иногда  мы  переваливаем  гряды  невысоких  холмов,   в   зарослях
тростника переправляемся через ручьи и небольшие речки. Машины вязнут,
их приходится вытаскивать и чуть ли не на  плечах  выносить  на  сухие
склоны.  Зеленому  океану  нет  конца.  Видимость  несколько  десятков
метров, а дальше - исполинские серые стволы, обвитые лианами.
    Крупных  животных  мы  не  встречаем.  Их  отпугивает  порывистый,
захлебывающийся  вой  перегретых  моторов.  Лишь  время   от   времени
беззвучно скользят по мшистому ковру стремительные и опасные, как сама
смерть, змеи. Мучительно хочется выбраться из зеленого плена,  увидеть
небо над головой и солнечные дали саванн, увидеть знакомые  созвездия,
почувствовать на лице освежающие порывы ветров. Но джунгли бесконечны.
Захватив караван в свою паутину, они не хотят выпустить его и  тянутся
день за днем.
    Где-то на юге течет многоводная Конго, на севере несет  свои  воды
ее приток Убанги. Но до них много дней пути, а мы делаем за день сорок
- пятьдесят километров.
    Я часто думал о  судьбе  Мирослава  Грдички.  Заблудиться  в  этих
бескрайних зарослях - значило погибнуть.  Даже  новейшие  самолеты  не
могли бы помочь. Ты будешь слышать их гул над головой, но  не  увидишь
их, и они не увидят тебя. Разве что подожжешь джунгли, но тогда и  сам
найдешь гибель в пламени лесного пожара.
    В Бумба не удалось узнать о чехе ничего нового,  кроме  того,  что
рассказал Барщак. Перси Вуфф,  которому  я  поручил  навести  справки,
вскоре объявил, что Грдичка вообще не появлялся в Бумба.  Видимо,  мой
заместитель не захотел утруждать себя лишней работой. Сам я без  труда
выяснил, что кинооператор прожил в  Бумба  несколько  дней  в  той  же
гостинице, в которой останавливались мы. Это было около десяти месяцев
назад. Куда он отправился из Бумба, никому не было  известно.  Джонсон
тоже ничего не знал, а может, не хотел говорить...
    Старый охотник сильно изменился, помрачнел,  стал  молчаливым.  Он
хотел отказаться от участия в новой экспедиции. Уговорить  его  стоило
большого труда. В пути он теперь всячески старался избегать разговоров
и со мной, и с Перси Вуффом. Я не сомневался, что между ним и Перси  в
мое отсутствие  что-то  произошло.  Но  что  именно?..  Для  меня  это
оставалось загадкой.
    После ужина Джонсон торопливо исчезал в  палатке,  а  Перси  долго
сидел один у походного стола, положив квадратный  подбородок  на  свои
огромные кулаки. Мохнатые ночные мотыльки метались  вокруг  фонаря,  а
Перси сидел неподвижно, устремив на них немигающий взгляд. Иногда  мне
казалось, что  он  прислушивается  к  таинственным  голосам  джунглей.
Впрочем, как только лагерь затихал, Перси поднимался и, тяжело ступая,
шел в свою палатку. Он не рисовал больше пейзажей; от его  полусонного
равнодушия не осталось и следа, он стал озлобленным и дерзким.
    Однажды я застал его, когда он наорал на одного из рабочих  и  уже
собирался пустить в ход кулаки. Пришлось вмешаться и  остановить  его.
Африканец поспешил благоразумно исчезнуть,  а  Перси  бросил  на  меня
исподлобья тяжелый взгляд, пробормотал что-то сквозь зубы и  нырнул  в
палатку.  Атмосфера  явно  накалялась.  Я  чувствовал,  что   каравану
необходимо как можно  скорее  выбраться  к  солнцу  и  свету.  Джунгли
отравляли нас своим дыханием. Если мы не вырвемся из них  в  ближайшие
дни, то можем сами превратиться в диких зверей.  Во  время  очередного
привала я заговорил об этом с Квали.
    - Еще один день, - сказал молодой африканец. - Завтра вечер  будет
гора, потом озеро и Большой болото. Лес кончится завтра...
    К вечеру  следующего  дня  джунгли  начали  редеть.  Среди  густой
заросли зелени крон все чаще проглядывали пятна голубого неба.  Машины
выбрались на сухой пологий склон. Здесь деревья росли  не  так  густо,
как внизу, и машины пошли быстрее.
    Джунгли расступались,  светлели,  уходили  в  сторону.  Вот  всего
несколько  огромных  деревьев  осталось  впереди,  и  за  ними  лежало
обширное плато,  поросшее  густой  травой  и  залитое  неярким  светом
вечернего солнца.
    Все вздохнули с облегчением. Даже африканцы, для  которых  джунгли
были родным домом, повеселели. Я окинул взглядом караван и не  мог  не
признаться себе, что только благодаря изумительному  искусству  нашего
проводника и мужеству черных шоферов  машины  выдержали  десятидневный
переход. Это казалось почти чудом. Мы  доставили  в  сохранности  весь
груз, даже громоздкие решетки металлических клеток,  и  не  бросили  в
пути ни одной машины.
    По совету Квали мы разбили лагерь на краю плато, в тени  огромных,
раскидистых деревьев, образующих последний форпост джунглей. Рядом был
источник с холодной чистой водой. Пока  разгружали  машины  и  ставили
палатки, Джонсон с  одним  из  черных  воинов,  которых  мы  наняли  в
качестве носильщиков, пошли посмотреть,  нет  ли  вблизи  какой-нибудь
дичи. Вскоре донесся выстрел, а еще через несколько минут охотники уже
тащили большую пятнистую антилопу.
    Лагерь огласился восторженными криками.
    Ко мне подошел повеселевший Джонсон. Глаза его блестели.
    - Рай для охотников, - сказал он. - Антилопу  я  подстрелил  возле
самого лагеря. Дальше, на плато, видел жираф и стада зебр. Они даже не
испугались выстрела.
    - Вы не бывали в этих местах?
    - Даже не подозревал о их существовании. Квали молодец.  Если  так
пойдет дальше, вы, шеф, может быть, заполучите и вашу бестию.
    - А Ричардс тут не бывал?
    Джонсон отвел глаза.
    - Кто его знает... Пожалуй, нет.
    - Вы говорите не очень уверенно.
    - Да что я - нянька Ричардсу? - вспылил вдруг Джонсон. -  Почем  я
знаю, где он был, а где не был... Мы работали вместе, это  правда.  Но
не всегда. Последний год он больше ездил один.
    - А десять месяцев назад?..
    - Я уже говорил, что не знаю, куда  он  тогда  ездил.  Не  знаю!..
Ничего не знаю... - Его голос сорвался на крик.
    - Почему так нервно, Джонсон?
    - Не люблю, когда допрашивают...
    Он принялся набивать трубку. Его пальцы дрожали.  Я  подумал,  что
странное поведение старого охотника едва  ли  объясняется  одной  лишь
усталостью и нервным напряжением последних дней. За всем  этим  что-то
крылось. Но что?..
    Мимо проходил Квали. Я подозвал его.
    - Завтра будем отдыхать здесь, на этом плато, - сказал  я  ему.  -
Послезавтра поедем дальше. Куда Квали поведет нас теперь?
    - Лагерь будет тут много день, - ответил Квали.  -  Дальше  дорога
машина нет. Идем, покажу...
    - Пойдемте посмотрим, Джек, - пригласил я старого охотника.
    Джонсон вскинул за плечо свой штуцер и молча пошел следом.
    Квали повел нас в сторону  заходящего  солнца.  Неяркий  оранжевый
диск слепил глаза, заставляя жмуриться.  Около  километра  мы  шли  по
густой траве, потом  ее  неожиданно  сменила  шероховатая  поверхность
серого известняка. Мы сделали еще несколько шагов и очутились на  краю
плато.
    Крутые уступы скалистого  склона  обрывались  к  обширной  плоской
низменности. Она тянулась к далекому,  задернутому  дымкой  горизонту.
Сначала мне показалось, что это саванны, но, приглядевшись,  я  понял,
что внизу на многие десятки, а  может  быть  и  на  сотни,  километров
раскинулись огромные болота.
    Порыв вечернего ветра донес снизу характерный шорох  тростника.  В
эти бескрайние, поросшие тростником  пространства  погружалось  сейчас
солнце.
    - Так везде, - сказал Квали, указывая на обрывы  плато.  -  Дорога
машина нет...
    Джонсон молча посасывал потухшую трубку.
    - Где же священные камни? - спросил я у африканца.
    - Вот они. - Квали снова указал на обрывы. - Завтра спуститься,  и
Квали покажет.
    - А куда пойдем искать следы?
    - Там. - Африканец указал вдоль края обрыва.  -  Один  день  пути.
Больший озеро. Там...
    Солнце село, и сразу же  на  нас  надвинулась  тьма.  Над  головой
заблестели звезды.
    - Надо возвращаться, - проворчал Джонсон.
    - Немного ждать, - попросил Квали.
    Мы присели на краю обрыва на теплых камнях.  Ветер  доносил  снизу
шорох тростников. Где-то  вдалеке  на  плато  пронзительно  засмеялась
гиена, и снова стало тихо.
    - Немного слушать, - прошептал Квали.
    Мы сидели молча, вслушиваясь в шорох тростников.
    Наконец Квали поднялся.
    - Злые духи сегодня молчать, - объявил он, и  мы  пошли  назад,  в
сторону костров, ярко освещавших площадку вокруг лагеря.


    На следующее утро мы поднялись с  восходом  солнца.  Я  решил,  не
теряя времени, осмотреть священные камни и составить  план  дальнейших
действий. После завтрака я,  Квали,  Джонсон,  Перси  Вуфф  и  четверо
черных воинов направились к священным камням.  Африканцы  были  чем-то
встревожены. Я слышал, как Квали вполголоса  успокаивал  и  уговаривал
их.
    Перси захватил свой ящик с красками и насвистывал какой-то марш.
    Вскоре мы очутились на краю плато. Квали  огляделся  и  направился
вдоль обрывов, на северо-запад. Мы  молча  следовали  за  ним.  Солнце
поднималось все выше, и  жара  становилась  все  более  ощутимой.  Пот
заливал лицо. Я вынужден был часто останавливаться и  протирать  очки.
Прошагав под палящими лучами тропического солнца несколько километров,
мы достигли глубокой расщелины, рассекающей край плато. Квали нырнул в
нее, но вскоре появился снова и знаками предложил следовать за ним. Мы
спустились по расщелине к подножию обрывов.  Здесь  тянулись  каменные
осыпи, доходившие  до  тростниковых  зарослей.  Над  осыпями  в  стене
обрывов темнели входы в пещеры.
    - Здесь, - сказал Квали, указывая на пещеры.
    Мы подошли к одной из них. Черные  воины  побросали  груз  в  тени
обрывов и тревожно озирались по сторонам.
    Я  шагнул  в  глубину  пещеры.  Навстречу  по  каменистому  грунту
выскользнула большая серая змея и исчезла в густой траве. Стены пещеры
были покрыты грубыми рисунками, сделанными красной и желтой красками.
    Здесь были изображения диких животных  и  сцены  охоты.  Различная
сохранность рисунков свидетельствовала, что  они  выполнены  в  разное
время.
    Чаще других повторялись изображения буйволов, жираф и слонов.
    - Эти рисунки, по-видимому, сделаны очень давно, - решил я. -  Они
напоминают искусство палеолита и могли быть созданы  двадцать  пять  -
тридцать тысяч лет назад.
    - Эти рисунки сделан недавно, -  возразил  Квали.  -  Эти  рисунки
сделан воины нашего племени. Вот рисунок мой  отец.  -  Он  указал  на
какие-то изображения в углу пещеры, которых я вначале не заметил.
    Я подошел ближе.  На  известняковой  стене  красной  краской  были
нарисованы удивительные животные с телами слонов, хвостами  крокодилов
и длинными, тонкими шеями с маленькими головами.  Вдоль  спин  торчали
крупные острые зубцы. Странные животные на рисунке  бежали.  Всего  их
было три: два - побольше, одно - поменьше.  Сомнений  быть  не  могло.
Художник изобразил на стене пещеры трех бегущих динозавров.
    - Ну, каково? - спросил я Джонсона.
    - Хитрое  дело,  -  проворчал  охотник,  внимательно   разглядывая
рисунок. - А откуда знаешь, что это рисовал твой отец?
    Квали что-то ответил на местном наречии.
    Джонсон шевельнул выгоревшими на солнце бровями.
    - Говорит, отец сам показал ему этот рисунок, когда его  посвящали
в воины, - пояснил Джонсон, кивнув на Квали.
    - Как бы там ни  было,  -  сказал  я,  -  этот  рисунок  бесспорно
доказывает существование динозавров  в  центре  Африки  в  современную
эпоху или в самом недавнем прошлом.
    Я не кончил. Странный звук послышался со стороны болот. В  тот  же
момент черные воины с воплями ринулись к нам в пещеру.
    - Злые духи  болот!  -  крикнул  Квали,  лицо  которого  приобрело
сероватый оттенок.
    - Тихо! - приказал я.
    Наступила тишина. Мы все напряженно прислушивались,  и  вот  снова
откуда-то издалека донесся  тот  же  звук.  Он  напомнил  одновременно
шипение и свист, которые, постепенно затихая, вдруг  сменились  не  то
кваканьем, не то мяуканьем. Странные это были звуки. В  них  слышались
угроза и вызов и какая-то неукротимая слепая ярость. Свист и  мяуканье
повторились несколько раз и вдруг резко оборвались. Мы  прислушивались
еще некоторое время, но над болотами воцарилась тишина. Я посмотрел на
африканцев.  Их  кожа  стала  пепельно-серой,  губы   дрожали,   глаза
испуганно округлились. Квали тоже выглядел взволнованным.
    - Что это могло быть? - спросил я Джонсона.
    Старый охотник пожал плечами:
    - В жизни не слыхал ничего подобного.
    - Это злые духи болот, - хрипло сказал Квали. - Только  зачем  они
разговаривай утром? Квали не  понимай...  Может,  сердятся,  зачем  мы
пришел...
    - Видел кто-нибудь этих "злых духов"? - поинтересовался я.
    - Злой дух видеть нельзя. Кто видел - сразу умирай...
    - А может быть, так кричат эти звери? -  спросил  я,  указывая  на
динозавров, нарисованных на стене.
    - Нет... Эти так делает. - Квали вытянул губы и зашипел.
    - Как змея?