. (кланяется). Весьма сожалею...

     ЭМИЛИЯ.  Нет, нет!  Вы подождите. А Янек что?  За­снул, что  ли?  Пусть
уходит!



     Янек уходит.



     (Грегору.) Тебе что?

     ГРЕГОР. Поговорить с вами.

     ЭМИЛИЯ. Сейчас мне не до тебя.

     ГРЕГОР. А мне нужно с вами поговорить.

     ЭМИЛИЯ.  Пожалуйста, Бертик, оставь меня.  Уйди,  милый.  Сейчас  уйди.
Можешь прийти через несколько минут.

     ГРЕГОР. Я приду. (Холодный поклон Прусу. Уходит.)

     ЭМИЛИЯ. Наконец!



     Пауза.



     ПРУС.  Извините,  мадемуазель,  я  не  предполагал,  что  это  имя  так
взволнует вас.

     ЭМИЛИЯ. Что вы знаете о Макропулосе?

     ПРУС. Я вас об этом спрашиваю.

     ЭМИЛИЯ. Что вы знаете о Макропулосе?

     ПРУС. Сядьте, прошу вас. Очевидно, разговор не­много затянется.



     Оба садятся. Пауза.



     Прежде  всего,  мадемуазель, разрешите нескромный во­прос. Может  быть,
даже слишком нескромный.



     Эмилия молча кивает.



     Есть у вас... какой-нибудь особый интерес к особе госпо­дина Грегора?

     ЭМИЛИЯ. Нет.

     ПРУС. Вам очень важно, чтобы он выиграл тяжбу?

     ЭМИЛИЯ. Нет.

     ПРУС. Благодарю  вас. Не  буду расспрашивать, ма­демуазель,  откуда вам
известно содержимое запертых столов у меня в доме. Это, видимо, ваша тайна.

     ЭМИЛИЯ. Да.

     ПРУС. Прекрасно. Вы  знали,  что  там письма. Знали,  что там завещание
Пруса... да еще запечатанное. А знали вы, что там было... еще кое-что?

     ЭМИЛИЯ. (в волнении встает). Что? Вы нашли еще что-то? Что именно?

     ПРУС. Не знаю. Для меня самого -- загадка.

     ЭМИЛИЯ. Вы не знаете, что это?

     ПРУС. А вы знаете?

     ЭМИЛИЯ. Вы мне об этом ничего не сказали...

     ПРУС. Я думал, вам известно от Коленатого... или от Грегора.

     ЭМИЛИЯ. Никто из них не говорил мне ни слова.

     ПРУС. Это  просто запечатанный конверт  с надписью рукой  Иозефа Пруса:
"Сыну моему Фердинанду". Вот и все. Конверт лежал вместе с завещанием.

     ЭМИЛИЯ. И вы его не вскрыли?

     ПРУС. Нет. Он адресован не мне.

     ЭМИЛИЯ. Так давайте его сюда.

     ПРУС. (встает). Как? Почему?

     ЭМИЛИЯ. Потому что я так хочу. Потому что... по­тому что...

     ПРУС. Ну?

     ЭМИЛИЯ. Потому что я имею на это право.

     ПРУС. Позвольте узнать: какое?

     ЭМИЛИЯ. Не скажу. (Садится.)

     ПРУС. Гм... (Садится.) Это, видимо... тоже ваша тайна.

     ЭМИЛИЯ. Разумеется. Так вы дадите?

     ПРУС. Нет!

     ЭМИЛИЯ. Что ж, хорошо. Мне даст его Бертик. Кон­верт принадлежит ему.

     ПРУС. Посмотрим. Можете вы сказать мне, что в этом конверте?

     ЭМИЛИЯ. Нет. (Пауза.) А что вам известно о Макропулосе?

     ПРУС.  Pardon, а что  вам  известно о той,  которую  вы называете Эллен
Мак-Грегор?

     ЭМИЛИЯ. У вас ведь есть ее письма.

     ПРУС. Вам,  наверно,  известны подробности.  Что  вы  знаете об этой...
потаскушке?

     ЭМИЛИЯ. (вскочив). Что такое?

     ПРУС. (встает). Но, сударыня...

     ЭМИЛИЯ. Как вы смеете, как вы смеете говорить та­кие вещи!

     ПРУС.  Да вам-то что?  Какое вам  дело до этой  сомни­тельной  особы...
жившей сто лет тому назад?

     ЭМИЛИЯ. Да. Никакого. (Садится.) Значит, она была потаскушкой?

     ПРУС. Видите ли, я читал ее письма. Чрезвычайно чувственная особа.

     ЭМИЛИЯ. О, вам не следовало их читать.

     ПРУС.  Там  упоминаются такие... интимные  подроб­ности. Я  не мальчик,
мадемуазель, но признаюсь,  что у  самой  искушенной распутницы  нет  такого
опыта... в не­которых делах, как у этой светской девицы.

     ЭМИЛИЯ. Вы хотели сказать -- девки?

     ПРУС. Это было бы слишком мягко, мадемуазель.

     ЭМИЛИЯ. Знаете что? Дайте мне ее письма.

     ПРУС. Может быть, вас интересуют именно эти... ин­тимные подробности?

     ЭМИЛИЯ. Возможно.



     Пауза.



     ПРУС. Знаете, что я хотел бы знать?

     ЭМИЛИЯ. Ну?

     ПРУС. Какова вы в любви.

     ЭМИЛИЯ. Ага, теперь уже вы думаете об... интимных подробностях!

     ПРУС. Возможно.

     ЭМИЛИЯ. Может быть, я напоминаю вам эту Эллен?

     ПРУС. Боже упаси!



     Пауза.



     ЭМИЛИЯ. Да, она  была  авантюристка,  распутница. Может,  добавите  еще
что-нибудь похуже?

     ПРУС. Как ее звали на самом деле?

     ЭМИЛИЯ. Эллен Мак-Грегор. Ведь письма ее под­писаны.

     ПРУС. Pardon, там стоят инициалы Э. М. и только.

     ЭМИЛИЯ. Ясно, что они означают Эллен Мак-Грегор.

     ПРУС. Ясно, что они  могут означать что угодно. Например, Эмилия Марти.
Евгения Монтес и тысячу других имен.

     ЭМИЛИЯ. А они означают Эллен Мак-Грегор, шотландку по национальности.

     ПРУС. Или, вернее... Элину Макропулос, гречанку с Крита.

     ЭМИЛИЯ. Проклятье!

     ПРУС. Значит, правильно?

     ЭМИЛИЯ. (гневно). Отстаньте. (Пауза. Поднимает  голову.)  Черт  возьми,
откуда вы знаете?

     ПРУС. Да очень  просто. В завещании  идет  речь  о каком-то Фердинанде,
родившемся  двадцатого ноября тысяча восемьсот шестнадцатого года в Лоукове.
Завещание мы прочли вчера  вечером, а сегодня, в три  часа утра,  лоуковский
священник, с  фонарем  в  руке,  в ночной  рубашке,  бедняга,  ввел  меня  в
хранилище метрических книг. Там я нашел то, что искал.

     ЭМИЛИЯ. Что же именно?

     ПРУС. Метрическую запись. Вот какую. (Вынимает блокнот и читает.) Имя и
фамилия  новорожденного  -- Фердинанд Макропулос. Дата рождения -- двадцатое
ноября  тысяча восемьсот  шестнадцатого года.  Происхождение --  внебрачный.
Отец -- прочеркнуто. Мать -- Элина Макропулос, гречанка с Крита. Вот и все.

     ЭМИЛИЯ. Больше вы ничего не знаете?

     ПРУС. Ничего. Но и этого достаточно.

     ЭМИЛИЯ. Бедняжка Грегор! Теперь Лоуков оста­нется у вас, а?

     ПРУС.  По  крайней мере,  до  тех  пор,  пока  не  объя­вится  какой-то
Макропулос.

     ЭМИЛИЯ. А запечатанный конверт?

     ПРУС. О, конверт будет тщательно храниться до его прихода.

     ЭМИЛИЯ. А если никакой Макропулос не явится?

     ПРУС. Тогда конверт не будет вскрыт. И не доста­нется никому.

     ЭМИЛИЯ. Так вот: он явится,-- понятно? И вы рас­прощаетесь с Лоуковом.

     ПРУС. Что ж, воля божья.

     ЭМИЛИЯ.  Как можно вести себя так глупо! (Пауза.) Слушайте, дайте лучше
этот конверт мне.

     ПРУС. Жалею, что вы продолжаете этот разговор.

     ЭМИЛИЯ. В таком случае за ним придет сам Макро­пулос.

     ПРУС. Гм, кто же этот Макропулос? Где он? У вас в кармане?

     ЭМИЛИЯ. Вы хотите знать? Это Бертик Грегор.

     ПРУС. Неужели, опять он?

     ЭМИЛИЯ. Да, Элина Макропулос и Эллен Мак-Гре­гор --  одно и то же лицо.
Фамилия Мак-Грегор была ее сценическим псевдонимом, понятно?

     ПРУС. Абсолютно понятно. А Фердинанд Грегор -- это ее сын, не так ли?

     ЭМИЛИЯ. Вот именно.

     ПРУС. Почему же его фамилия была не Макропулос?

     ЭМИЛИЯ. Потому  что... потому что Эллен хотела, чтобы это имя кануло  в
Лету.

     ПРУС. Ну вот что, мадемуазель, оставим эту тему.

     ЭМИЛИЯ. Вы мне не верите?

     ПРУС.  Я  этого  не  говорю.  И даже не спрашиваю, откуда  вам все  это
известно.

     ЭМИЛИЯ. О, господи, к чему дальше скрывать... Я вам все расскажу, Прус,
но сохраните мою тайну. Эллен... Элина Макропулос была... моя тетя.

     ПРУС. Ваша тетя?

     ЭМИЛИЯ. Да, сестра моей матери. Теперь вы все знаете.

     ПРУС. В самом деле, как все, оказывается, просто.

     ЭМИЛИЯ. Вот видите.

     ПРУС. (встает). Жаль только, что это неправда, ма­демуазель Марти.

     ЭМИЛИЯ. Вы ходите сказать -- я лгу?

     ПРУС. К  сожалению.  Если  б  вы  сказали,  что  Элина Макропулос  была
прабабушкой вашей тети, это, по край­ней мере, было бы правдоподобно.

     ЭМИЛИЯ. Да, вы правы. (Подает руку Прусу.) Всего хорошего.

     ПРУС. (целует  руку). Вы  разрешите мне  как-нибудь в ближайшем будущем
засвидетельствовать вам свое почтение?

     ЭМИЛИЯ. Пожалуйста.



     Прус уходит.



     Постойте! За сколько бы вы продали мне этот конверт?

     ПРУС. (оборачивается). Простите, что вы сказали?

     ЭМИЛИЯ. Я куплю его. Куплю эти письма. Заплачу, сколько вы потребуете.

     ПРУС.  (подходит к ней). Простите, сударыня, но об этом я не могу вести
переговоры  здесь... и с вами.  Пришлите, пожалуйста, кого-нибудь  ко мне на
дом.

     ЭМИЛИЯ. Зачем?

     ПРУС. Чтобы я мог спустить его с лестницы. (С лег­ким поклоном уходит.)




     Пауза.  Эмилия  сидит неподвижно,  с  закрытыми глазами. Входит Грeгор,
останавливается.



     ЭМИЛИЯ. (после небольшого молчания). Это ты Бертик?

     ГРЕГОР. Почему вы закрыли глаза? У вас измученный вид. Что с вами?

     ЭМИЛИЯ. Я устала. Говори тихо.

     ГРЕГОР. (подходит к ней). Тихо? Предупреждаю вас: если я  буду говорить
тихо, я сам  не буду знать, что говорю... стану произносить безумные  слова.
Слы­шите, Эмилия?  Не  позволяйте мне говорить тихо. Я  вас люблю. Я схожу с
ума. Люблю вас! Вы  не подымаете меня на смех?  А я думал, что вы вскочите и
дадите мне подзатыльник. И от этого я полюбил бы вас еще неисто­вей. Я люблю
вас... Да вы спите?

     ЭМИЛИЯ. Как холодно, Бертик!.. Я вся дрожу. Смо­три, не простудись.

     ГРЕГОР. Я люблю вас. Берегитесь, Эмилия! Вы грубы со  мной, но даже это
доставляет  мне   наслаждение.  Я  вас  боюсь,  но  и  в  этом  есть  что-то
притягательное.  Когда  вы меня оскорбляете,  мне  хочется вас задушить. Мне
хочется...  Я  безумец, Эмилия,  я,  наверно,  убью вас. В  вас есть  что-то
отвратительное...   и  в  этом  наслажденье.  Вы  злая,  низкая,  ужасная...
Бесчувственное животное!

     ЭМИЛИЯ. Неправда, Бертик!

     ГРЕГОР. Правда. Вам все безразлично. Вы  холодны, как нож. Точно встали
из могилы. Любить вас  --  извра­щение.  Но я вас люблю. Люблю безумно!  Мне
хочется кусать самого себя...

     ЭМИЛИЯ. Тебе нравится фамилия Макропулос? Скажи!

     ГРЕГОР. Перестаньте! Не дразните меня. Я жизнь готов отдать за то, чтоб
владеть вами.  Готов быть игруш­кой в ваших руках. Пойду на  все, чего бы вы
ни потре­бовали,  на  самые неслыханные  вещи.  Я люблю  вас...  Я  погибший
человек, Эмилия.

     ЭМИЛИЯ..  Слушай, вот  что! Беги сейчас же к своему адвокату. Пускай он
вернет тебе документ, который я ему послала.

     ГРЕГОР. Он поддельный?

     ЭМИЛИЯ. Нет, Альберт, клянусь, нет. Но пони­маешь, нам нужен другой, на
имя Макропулоса. Постой, я тебе объясню! Эллен...

     ГРЕГОР. Не нужно. Мне надоели все эти фокусы.

     ЭМИЛИЯ. Нет, подожди. Ты должен стать богатым, Бертик. Я хочу, чтобы ты
был страшно богат.

     ГРЕГОР. Тогда вы меня полюбите?

     ЭМИЛИЯ.  Перестань!  Бертик,  ты  обещал  мне  до­стать  эту  греческую
рукопись.  Она  у  Пруса, слышишь? И ты  должен  добиться наследства,  чтобы
получить и рукопись!

     ГРЕГОР. Тогда вы меня полюбите?

     ЭМИЛИЯ. Никогда! Понимаешь? Никогда!

     ГРЕГОР. (сел). Я вас убью, Эмилия.

     ЭМИЛИЯ. Вздор.  Стоит  мне сказать  тебе три слова, и все пройдет,  все
пройдет. Подумаешь -- он хочет меня убить! Ты видишь этот шрам на  шее? Один
такой  вот тоже хотел убить меня. А если бы я встала  перед тобой  нагая, ты
увидел бы, сколько у меня шрамов на память о вас. Создана я так, что ли, что
всем хочется убить меня!

     ГРЕГОР. Я люблю вас.

     ЭМИЛИЯ.  Отстань,  глупец. С меня  довольно!  Я  сыта  по  горло  вашей
любовью. О, если бы ты  знал... Если б ты знал, как смешны вы, люди. Если бы
знал, как я устала! Как мне все опостылело. О, если б ты знал...

     ГРЕГОР. Что с вами?

     ЭМИЛИЯ. (ломает руки). Несчастная Элина!

     ГРЕГОР. (тихо). Пойдем, Эмилия.  Уедем отсюда.  Никто  никогда не любил
вас, как я.  Знаю... знаю, что в вашей душе отчаяние и ужас. Эмилия, я молод
и  силен, я  сумею зажечь вас  своей любовью...  Вы  забуде­тесь... a  потом
отбросите меня, как шелуху. Слышите, Эмилия?



     Эмилия ровно и громко храпит.



     (Встает в волнении.) Что это? Она спит! Вы притворяетесь, Эмилия? Спит!
Как  пьяная.  (Протягивает к  ней  руку.) Эмилия,  это я...  я... Мы одни...
(Низко склоняется к ней.)



     Уборщица, остановившись поодаль, предостерегающе и строго кашляет.



     (Выпрямляясь.) Кто там? Ах,  это вы... Мадемуазель задремала. Не будите
ее. (Целует руку Эмилии и поспешно уходит.)

     УБОРЩИЦА.  (подойдя к Эмилии, молча смотрит  на нее) Что-то душа у меня
за нее болит... (Покачав

     головой, уходит.)



     Пауза. Из-за  кулис  выходит  Янeк, останавливается в  десяти шагах  от
Эмилии и с обожанием глядит на нее.

     ЭМИЛИЯ. Это ты, Бертик?

     ЯНЕК. Нет. Простите, это только я -- Янек.

     ЭМИЛИЯ. (садится). Янек? Пойдите сюда, Янек. Хотите оказать мне услугу?

     ЯНЕК. О да.

     ЭМИЛИЯ. Сделаете все, о чем я ни попрошу?

     ЯНЕК. Да.

     ЭМИЛИЯ. Нечто необычное, Янек. Отважный по ступок.

     ЯНЕК. Да.

     ЭМИЛИЯ. И... чего вы за это потребуете?

     ЯНЕК. О-о, ничего, ничего.

     ЭМИЛИЯ. Подойдите поближе. Это очень мило с  вашей стороны. Слушайте: у
вашего отца дома  -- запечатанный  конверт, на котором написано: "Сыну моему
Фердинанду". Конверт лежит в столе, в сейфе или еще где-нибудь. Compris?[9]

     ЯНЕК. Да, да.

     ЭМИЛИЯ. Принесите этот конверт.

     ЯНЕК. А папа даст его мне?

     ЭМИЛИЯ. Нет. Вы должны взять сами.

     ЯНЕК. Я не могу.

     ЭМИЛИЯ. Ах, так! Мальчик боится папы?

     ЯНЕК. Я не боюсь, но...

     ЭМИЛИЯ.  Но? Янек, милый, честное слово,  он дорог мне как память и  не
имеет никакой цены... А как бы хотелось!

     ЯНЕК. Я... я попробую.

     ЭМИЛИЯ.. Правда?

     ПРУС. (выступает на свет). Не трудись, Янек. Конверт заперт в сейфе.

     ЯНЕК. Папа!

     ПРУС.  Иди! (Эмилии.) Любопытное  явление, мадемуазель. Я думал, что он
торчит в театре из-за своей Кристинки, а оказывается...

     ЭМИЛИЯ. А вы почему торчите в театре?

     ПРУС. Я ждал... вас.

     ЭМИЛИЯ. (подходит к нему вплотную). Тогда... от­дайте мне конверт.

     ПРУС. Это не моя собственность.

     ЭМИЛИЯ. Принесите его мне.

     ПРУС. А-а! Когда?

     ЭМИЛИЯ. Сегодня ночью.

     ПРУС. Идет!

     Занавес




















Действие третье



     Номер в гостинице. Налево окно, направо дверь в коридор.

     В центре дверь с  гардинами  ведет в спальню  Эмилии. Эмилия выходит из
спальни  в  пеньюаре. За ней Прус в смокинге, но без воротничка.  Прус молча
садится в кресло  направо.  Эмилия идет  к окну  и поднимает штору. На дворе
светает.



     ЭМИЛИЯ. (отворачивается от окна). Ну? (Пауза. Подходит ближе.) Давайте.
(Пауза.) Слышите? Дайте мне конверт.



     Прус   достает   из  внутреннего   кармана  бумажник,  вынимает  оттуда
запечатанный конверт и молча бросает его на стол.



     (Берет конверт и подходит  к туалету. Садится и  осмат­ривает печать на
конверте. Колеблется. Потом быстро вскрывает конверт шпилькой и вынимает  из
него  сло­женный  пожелтевший  листок. Читает. Радостный  вздох.  Складывает
листок и прячет его за корсаж. Встает.)

     Отлично!



     Пауза.



     ПРУС. (тихо). Вы меня обманули.

     ЭМИЛИЯ. Вы получили... все, что хотели.

     ПРУС. Обманули... Вы были холодны  как лед.  Я  словно обнимал мертвую.
(Содрогается.) И ради этого я отдал чужие документы. Благодарю покорно!

     ЭМИЛИЯ. Вам жаль конверта?

     ПРУС.  Мне  жаль, что  я узнал вас. Я  не  должен был отдавать конверт.
Получается, что я вор. Гадость, гадость!

     ЭМИЛИЯ. Завтракать будете?

     ПРУС. Не  хочу. (Встает  и подходит к ней.) Пока­житесь.  Покажитесь, я
хочу посмотреть на вас. Не знаю, что я вам отдал; наверно, что-то ценное. Но
даже если дело было только в том, что это -- чужой  запечатанный документ...
(Машет рукой.)

     ЭМИЛИЯ. Вы хотите плюнуть мне в лицо? (Встает.)

     ПРУС. Нет, себе.

     ЭМИЛИЯ. О, пожалуйста, не стесняйтесь.



     Стук.



     (Идет к двери.) Кто там?

     ГОРНИЧНАЯ. (за сценой.) Это я, мадемуазель.

     ЭМИЛИЯ. Входи. (Отпирает.) Завтракать! Горничная (входит в ночной кофте
и юбке. Запы­халась). Простите, мадемуазель, не здесь ли господин Прус?

     ПРУС. (резко оборачивается). В чем дело?

     ГОРНИЧНАЯ.  Пришел слуга  господина Пруса. Го­ворит,  ему нужно  видеть
барина. Что-то важное

     принес...

     ПРУС. Откуда  он знает,  черт побери?.. Скажите, пусть  подождет.  Нет,
погодите. (Уходит в спальню.)

     ЭМИЛИЯ. Причеши меня. (Садится перед туалетом.)

     ГОРНИЧНАЯ.  (распускает   ей  волосы).  Господи,  как  я  перепугалась.
Прибегает швейцар: пришел, мол, этот самый слуга, хочет к вам. А слуга-то не
в себе, говорить  даже не может. У меня сердце так и упало. Не иначе, думаю,
что-то стряслось.

     ЭМИЛИЯ. Осторожно! Не дергай!

     ГОРНИЧНАЯ. А сам бледный как мел слуга-то. Так я перепугалась...

     ПРУС. (в воротничке и галстуке торопливо выходит из спальни). Простите,
я на минуту... (Уходит направо.)

     ГОРНИЧНАЯ.  (расчесывает  волосы Эмилии). Он важный  барин, да? До чего
хочется знать: что там слу­чилось? Вы бы видели, мадемуазель, как этот слуга
дрожал...

     ЭМИЛИЯ. Потом сваришь мне яйца.

     ГОРНИЧНАЯ.  А  в  руке  у  него  было  какое-то  письмо.  Может,  пойти
послушать, о чем они говорят?

     ЭМИЛИЯ. (зевает). Который час?

     ГОРНИЧНАЯ. Восемь.

     ЭМИЛИЯ. Погаси свет и не трещи.



     Пауза.



     ГОРНИЧНАЯ. А губы у него совсем синие, у слу­ги-то...

     ЭМИЛИЯ. Ты мне дергаешь волосы, дура! Дай сюда гребень. Смотри, сколько
выдрала!

     ГОРНИЧНАЯ. У меня руки трясутся. Что-нибудь случилось, как пить дать.

     ЭМИЛИЯ. Если и так, не смей выдирать мне волосы. Чеши!



     Пауза.



     Прус возвращается из коридора с нераспечатанным  письмо в руке, которое
он машинально поглаживает.



     Быстро вернулись!



     Прус, нащупав рукой кресло, садится.



     Что вы хотите к завтраку?

     ПРУС. (хрипло). Отошлите... горничную...

     ЭМИЛИЯ. (горничной). Ступай пока. Я позвоню. Ступай!



     Горничная уходит.



     (После паузы.) Ну, что такое?

     ПРУС. Янек... застрелился.

     ЭМИЛИЯ. Не может быть!

     ПРУС. Череп себе размозжил... Узнать нельзя... Скончался...

     ЭМИЛИЯ. Бедняжка. А от кого письмо?

     ПРУС. Слуга рассказал... А это... письмо  от  Янека. Нашли рядом с ним.
Вот кровь...

     ЭМИЛИЯ. Что ж он пишет?

     ПРУС.  Не хватает  духу  распечатать...  Откуда  он знал, что я  у вас?
Почему послал мне это письмо сюда? Неужели он...

     ЭМИЛИЯ. ...видел вас? Наверно.

     ПРУС. Зачем он сделал это? Зачем покончил с собой?

     ЭМИЛИЯ. Прочтите письмо.

     ПРУС. Может быть, вы прочтете первая?

     ЭМИЛИЯ. Нет.

     ПРУС. Наверно... оно и вас касается... Распечатайте...

     ЭМИЛИЯ. Не хочу.

     ПРУС. Я должен пойти к нему... должен... Открыть письмо?

     ЭМИЛИЯ.. Ну конечно.

     ПРУС. Пусть будет так. (Разрывает конверт и достает письмо.)



     Эмилия делает себе маникюр.



     (Тихо читает.) О! (Роняет письмо.)

     ЭМИЛИЯ. Сколько ему было лет?

     ПРУС. Так вот, так вот почему!

     ЭМИЛИЯ. Бедный Янек.

     ПРУС. Он любил вас...

     ЭМИЛИЯ. Да?

     ПРУС.  (рыдая). Мой единственный!.. Единственный сын... (Закрывает лицо
руками.  Пауза.) Ему было восем­надцать лет, восемнадцать лет! Янек! Мальчик
мой. (Пауза.) О, боже, боже! Я бывал чересчур суров с ним. Никогда не гладил
его по голове, никогда не  приласкал, никогда не похвалил... Всякий раз, как
мне хотелось это  сделать, я думал: нет, пусть он будет твердым... твер­дым,
как я... твердым в жизни... Я совсем не знал  его! О,  боже, как мой мальчик
боготворил меня!

     ЭМИЛИЯ. Вы этого не знали?

     ПРУС. О, боже,  если бы он был сейчас  жив! Так глупо, так бессмысленно
влюбиться...