ялся  рассеянно  выводить
какие-то бессмысленные закорючки.
   Я внимательно оглядел его и впервые понял, что шеф - старик. У него  было
серое оплывшее лицо. Глубокие морщины по обеим  сторонам  рта  создавали  на
лице отчетливый треугольник. Одежда висела на нем, как на вешалке.
   Я подошел и положил руку на его плечо.
   - Не переживайте, шеф. Это не ваша вина. Мы предупреждали их до хрипоты.
   Он снова взглянул на меня.
   - Эстелла Карст покончила с собой сегодня утром.
   Это мог бы предвидеть любой  из  нас,  но  никому  не  пришло  в  голову.
Почему-то  ее  смерть  поразила  меня  сильнее,  чем   гибель   бесчисленных
незнакомых людей в Берлине.
   - Как она умерла?
   - От "пыли". Вошла в упаковочную и сняла "доспехи".
   Я представил себе ее с высоко поднятой головой и сверкающими глазами и  с
тем надменно сжатым ртом, который вытягивался  в  прямую  линию,  если  люди
делали нечто, ею не одобряемое. Маленькая старая  женщина,  у  которой  дело
всей жизни обернулось против нее самой.
   - Как жаль, - с трудом выговорил Маннинг, - что  мне  так  и  не  удалось
объяснить ей, почему мы должны были так поступить.
   Мы похоронили ее в свинцовом гробу, а потом Маннинг  и  я  отправились  в
Вашингтон.
   Во время пребывания в Вашингтоне нам  показали  киноленты,  запечатлевшие
гибель Берлина. Вы их не видели; они так и не стали достоянием  публики,  но
зато оказались весьма полезными для того, чтобы убедить все страны, что  мир
- совсем неплохая идея. Я видел их, когда они демонстрировались конгрессу  -
получил разрешение, поскольку был помощником Маннинга.
   Съемки  делались  двумя  пилотами  королевских   ВВС,   которым   удалось
перехитрить Luftwaffe [Здесь -  воздушная  оборона  (нем)]  и  прорваться  к
Берлину. Первые кадры показывали какие-то главные улицы сразу же после  того
утра, когда состоялся наш рейд. Там, на этих снятых с помощью  телеобъектива
снимках, было видно не так уж много деталей - просто деловые, кишащие людьми
улицы, но если  вглядеться  повнимательней,  то  можно  заметить  неожиданно
большое число автомобильных аварий.
   На второй день появились попытки эвакуировать город. Центральные кварталы
Берлина  были  практически  пусты,  если  не  считать  трупов   и   разбитых
автомобилей,  но  улицы,  ведущие  к  окраинам,   были   забиты   людьми   -
преимущественно пешеходами, так как трамваи  не  ходили.  Несчастные  жители
бежали куда глаза глядят, не зная, что смерть уже гнездится в их собственных
телах. Самолет спикировал вниз,  и  фотограф,  с  помощью  телеобъектива,  в
течение нескольких секунд показал  лицо  молодой  женщины.  Она  смотрела  в
объектив горестным взглядом, который невозможно забыть, а потом  споткнулась
и рухнула на землю.
   Надо думать, ее затоптали. Очень надеюсь, что это так:  у  одной  из  тех
шести лошадей были точно такие же глаза, когда радиация  начала  сжигать  ее
внутренности.
   Последняя лента показывала Берлин и дороги  в  его  окрестностях,  спустя
примерно неделю после рейда. Город был мертв;  в  нем  не  было  ни  единого
мужчины, ни женщины, ни ребенка, не было ни кошек,  ни  собак,  ни  голубей.
Повсюду валялись трупы,  но  им  не  грозила  опасность  быть  оскверненными
крысами. Крыс тоже не было.
   На дорогах в окрестностях Берлина царило безмолвие.  На  их  обочинах,  в
кюветах, даже на самом полотне (только в меньшей  степени),  подобно  кучкам
золы, выкинутой из паровозных топок, валялись  груды  тел,  бывших  когда-то
жителями столицы рейха. Впрочем, хватит рассусоливать это зрелище.
   Что касается меня, то, если у меня и была когда-то душа, я потерял  ее  в
том кинозале, а новой уж так и не удосужился приобрести.
   Те два пилота, что  сделали  эти  снимки,  вскоре  тоже  умерли  -  общее
длительное кумулятивное поражение организма "пылью", содержавшейся в воздухе
Берлина. Если бы были приняты нужные  меры  предосторожности,  этих  смертей
могло бы и не  быть,  но  тогда  еще  сами  англичане  не  были  убеждены  в
необходимости соблюдения наших строгих правил безопасности.
   Рейху потребовалась всего одна  неделя,  чтобы  рухнуть.  Возможно,  дело
затянулось бы и на больший срок, да  новый  фюрер  отправился  в  Берлин  на
следующий же день  после  нашего  рейда,  чтобы  доказать,  что  хвастовство
англичан совершенно ни  на  чем  не  основано.  Нет  нужды  перечислять  все
временные правительства Германии,  которые  сменяли  друг  друга  в  течение
нескольких ближайших месяцев. Единственное, имевшее для нас значение, -  это
так  называемое  "реставрационное  правительство",  оно  воспользовалось   в
качестве символа кузеном бывшего кайзера и запросило мира.
   Вот тогда-то и начались наши неприятности.
   Когда  премьер-министр  Великобритании  объявил  условия  своего  тайного
соглашения  с  президентом,  его  заявление  в  парламенте  было   встречено
молчанием, которое тут же перешло  в  вопли  "Позор!  Позор!  В  отставку!".
Полагаю, это было неизбежно: Палата общин отражала  дух  народа,  беспощадно
терзаемого вот уже  четыре  года.  Члены  парламента  посчитали  необходимым
навязать  противнику  такой  мир,  перед  которым  сам  Версальский  договор
выглядел бы райским блаженством.
   Вотум недоверия лишил премьер-министра права выбора. Спустя восемь  часов
король произнес тронную речь, нарушавшую все конституционные прецеденты, ибо
она была написана отнюдь не премьер-министром.
   В момент величайшего кризиса за все  время  его  правления,  глас  короля
прозвучал ясно и без всякой аффектации; он  сумел  внушить  парламенту  свою
идею, и было создано коалиционное национальное правительство.
   Не берусь утверждать, посмели бы мы опылить Лондон,  чтобы  навязать  ему
наши условия, или не посмели; Маннинг полагает, что мы пошли бы на это.  Мне
кажется, решение зависело бы от характера президента Соединенных Штатов,  но
достоверно мы этого  никогда  не  узнаем,  поскольку  принимать  решения  не
пришлось.
   Перед Соединенными Штатами и в особенности перед  их  президентом  стояли
две неотложные проблемы. Во-первых, нам надлежало немедленно  укрепить  свое
положение,  используя  временное  преимущество,  вытекавшее   из   обладания
невероятно грозным оружием, для того чтобы подобное же оружие не смогло быть
обращено против нас  самих.  Во-вторых,  следовало  разработать  такие  меры
стабилизации американской внешней политики, которые позволили бы ей  успешно
справиться  с  задачей  управления  тем  колоссальным  могуществом,  которое
внезапно свалилось на нас.
   Вторая задача была особенно трудной и важной. Если мы  хотели  установить
относительно прочный мир, скажем, лет  на  сто  или  около  того,  используя
монополию на столь грозное оружие, что никто даже помыслить  не  мог,  чтобы
напасть на нас, то  было  необходимо,  чтобы  политика,  которую  мы  станем
проводить, была бы куда более долговременной, чем жизнь сменяющих друг друга
администраций. Впрочем, подробнее об этом потом...
   Первой проблемой надлежало заняться немедленно - тут фактор времени играл
решающую  роль.  Дело  в  том,  что   главная   опасность   проистекала   из
поразительной  простоты  самого  оружия.  Оно  не  требовало  ничего,  кроме
летательных аппаратов для его доставки к цели и, разумеется,  самой  "пыли",
которую быстро и легко мог  получить  любой,  овладевший  секретом  процесса
Карст - Обри и имевший доступ хотя бы к небольшому запасу урановой руды.
   А сам  процесс  Карст  -  Обри  был  прост,  и  какой-нибудь  независимый
исследователь мог открыть его в любой момент.  Маннинг  доложил  президенту,
что по мнению Ридпата,  разделяемому  самим  Маннингом,  любая  радиационная
лаборатория могла разработать сходную технологию за шесть недель,  если  она
воспользуется теми выводами, которые  можно  сделать  на  основе  берлинских
событий; и, следовательно, еще за шесть недель такая лаборатория  сумела  бы
произвести достаточно "пыли", чтобы вызвать самые страшные последствия.
   Итак, девяносто дней! Девяносто дней,  и  это  при  условии,  что  работа
начнется с нуля, что у них нет разработок, прошедших хотя бы половину  пути,
ведущего к достижению поставленной цели. Если  да,  тогда  меньше  девяноста
дней, может быть, даже завтра...
   К этому времени Маннинг неофициально уже стал членом  кабинета.  "Пылевой
министр" - так его назвал президент в одну из своих  редких  минут  хорошего
настроения.  Что  касается  меня,  то  что  ж...  Я  тоже  присутствовал  на
заседаниях кабинета. Поскольку я был единственным непрофессионалом и к  тому
же свидетелем всего спектакля от начала до конца, то президент хотел, чтоб я
всегда был под рукой...
   Человек я  простой  и  лишь  благодаря  стечению  совершенно  невероятных
обстоятельств вдруг оказался засунутым в  совет  правителей.  Однако  вскоре
выяснилось,  что  правители  тоже  обыкновенные  люди  и  нередко  столь  же
малокомпетентные, как и я.
   А вот Маннинг был человеком необыкновенным. Обычный здравый смысл  в  нем
поднимался до  уровня  гениальности.  О  да,  я  знаю,  что  сейчас  принято
взваливать всю вину на него и обзывать его всяческими словами - от предателя
до бешеной собаки. Но я и теперь считаю, что он был мудр и благожелателен. И
наплевать мне на  то,  сколько  этих  историков,  крепких  задним  умом,  не
согласны со мной.
   - Я предлагаю, - сказал Маннинг, - начать с запрещения всем самолетам  на
земном шаре подниматься в воздух.
   Министр торговли высоко поднял брови.
   - Не начинаете ли  вы,  -  сказал  он,  -  давать  волю  своей  фантазии,
полковник Маннинг?
   -  Ни  в  коем  случае,  -  резко  возразил  Маннинг,  -  я   исхожу   из
реалистических  предпосылок.  Ключом  к  решению  нашей  проблемы   является
самолет. Без самолета  "пыль"  превращается  в  ничего  не  стоящее  оружие.
Единственная возможность, которую я вижу, чтобы выиграть время,  необходимое
для решения проблемы в целом, это посадить на землю все летательные аппараты
и запретить ими пользоваться. Абсолютно  все  самолеты,  то  есть,  конечно,
кроме тех, которые находятся на вооружении армии Соединенных  Штатов.  После
этого мы сможем заняться полным всемирным разоружением и выработкой надежных
методов контроля.
   - Но послушайте, - возопил министр, -  уж  не  хотите  ли  вы  предложить
запретить функционирование коммерческих авиалиний? Это же важнейшая  отрасль
мировой экономики! Было бы полным идиотизмом пойти на такое!
   - Быть убитым - еще больший идиотизм, - упрямо гнул свое Маннинг. -  И  я
действительно предлагаю эту меру. Все самолеты. Все!
   До сих пор президент внимательно  слушал,  но  в  дискуссию  не  вступал.
Теперь же он вмешался:
   - А как же те самолеты, от которых зависит  сама  жизнь  некоторых  групп
населения? Как, к примеру, насчет авиалиний на Аляске?
   - Если подобные обстоятельства существуют, самолеты должны быть  переданы
в эксплуатацию американским  военным  летчикам  и  американским  военным  же
экипажам. Без всяких исключений.
   Министр торговли выглядел совершенно ошеломленным.
   - Могу ли я из этого ответа сделать вывод, что вы намерены распространить
подобный запрет не только на другие страны, но и на Соединенные Штаты?
   - Естественно.
   - Но это  же  невозможно!  Это  противоречит  конституции!  Это  нарушает
гражданские права!
   - Когда человека  убивают,  его  гражданские  права  тоже  нарушаются,  -
продолжал гнуть свое Маннинг.
   - С этим у вас ничего не получится! Любой федеральный суд в нашей  стране
через пять минут с наслаждением притянет вас к ответу!
   - Мне кажется, - медленно начал Маннинг, - что Энди Джефферсон создал нам
неплохой прецедент на сей счет, когда посоветовал Джону Маршаллу отправиться
подальше и развлечься запуском воздушных  змеев.  -  Он  не  торопясь  обвел
глазами лица сидевших за столом, лица, выражение  которых  варьировалось  от
нерешительности  до  явной  враждебности.  -  Проблема   необычайно   остра,
джентльмены, и, пожалуй, нам лучше обсудить ее со всей откровенностью. Перед
нами  выбор  -  стать  ли   нам   мертвецами,   внешне   сохранив   порядок,
конституционность и соблюдение буквы закона или же сделать  то,  что  должно
быть сделано, и остаться в живых, а уж  после  постараться  привести  все  в
соответствие с законами.
   Маннинг замолк и спокойно ожидал, что же будет дальше.
   Перчатку поднял министр труда.
   - Не думаю, что полковник хоть в чем-то исходит  из  реального  положения
вещей. Мне кажется, что я тоже вижу эту проблему, и, должен признаться,  она
представляется мне в высшей степени серьезной. "Пыль" ни под каким видом  не
должна больше применяться. Если б я узнал о ее существовании  хоть  немножко
раньше, она никогда бы не была использована в Берлине.  И  я  согласен,  что
какая-то форма международного контроля должна быть обязательно  разработана.
Однако я полностью расхожусь с полковником в вопросе о методах. То,  что  он
предлагает,  есть  военная   диктатура,   силой   навязанная   всему   миру.
Признайтесь, полковник! Разве не это вы предлагаете?
   Маннинг не дрогнул.
   - Именно это я и предлагаю.
   - Ну, спасибо! Вот  теперь  все  стало  ясным!  Я,  например,  не  считаю
демократические порядки и конституционные процедуры столь  маловажными,  что
способен отбросить  их  прочь  в  любой  момент,  который  сочту  для  этого
подходящим. Для меня демократия есть нечто  большее,  нежели  вещь,  которую
можно выбросить за ненадобностью; для меня это вопрос веры. Либо она  спасет
меня, либо я вместе с ней пойду на дно.
   - И что же вы предлагаете? - спросил президент.
   -  Чтобы  мы  рассматривали  данную  ситуацию  как  предпосылку  создания
мирового  демократического  сообщества!  Давайте  используем  наше  нынешнее
доминирующее положение и бросим клич всем народам Земли, чтоб  они  прислали
своих представителей на конференцию по выработке Всемирной конституции.
   - Лига наций, - услышал я чье-то бормотание.
   - Нет, - откликнулся министр на эту реплику, - нет, вовсе не Лига  наций.
Прежняя Лига была беспомощной, ибо  не  имела  ни  опыта,  ни  сил.  Она  не
обладала механизмом, который позволил бы ей проводить свои решения в  жизнь;
это был дискуссионный клуб, дешевка. Тут все будет иначе, ведь мы  передадим
"пыль" в руки нового сообщества.
   На несколько минут воцарилось безмолвие. Просто можно  было  видеть,  как
они прокручивают эту мысль в своих умах, то сомневаясь, то в чем-то одобряя,
заинтригованные, но еще не убежденные.
   - Я хотел бы ответить на это, - нарушил молчание Маннинг.
   - Валяйте, - разрешил президент.
   - Обязательно.  Я  собираюсь  изложить  все  самым  доходчивым  языком  и
надеюсь, министр труда окажет мне честь и поверит, что мной руководит только
искренняя и глубокая заинтересованность в деле, а не желание одержать победу
в эффектном словесном турнире.
   Я считаю, что всемирная демократия была бы расчудесной  штукой,  и  прошу
вас верить мне, когда я говорю, что с радостью  отдал  бы  свою  жизнь  ради
достижения такой цели. А еще я думаю, как было  бы  прекрасно,  если  б  лев
улегся подремать рядом с ягненком. Только я почти уверен,  что  единственным
восставшим ото сна был бы лев. Если  мы  хотим  попытаться  создать  мировой
демократический порядок,  то,  боюсь,  в  этом  случае  нам  уготована  роль
ягненка.
   Существует множество прекрасных и добрых людей, которые сейчас  по  своим
взглядам являются интернационалистами.  Из  каждых  десяти  таких  -  девять
слегка  чокнутые,  а  десятый  -  просто  олух.  Если  мы  создадим  мировую
демократию, то на какой избирательный корпус она  будет  опираться?  Давайте
проанализируем факты: четыреста  миллионов  китайцев,  у  которых  такое  же
представление о процедуре выборов и о  гражданской  ответственности,  как  у
блохи; триста миллионов индийцев, обладающих  в  данной  области  ничуть  не
большим  образовательным  уровнем;  один  Бог  знает,  сколько  миллионов  в
Евразийском Союзе, верящих опять же  Бог  знает  во  что;  весь  африканский
континент,  который  вряд  ли   можно   назвать   даже   полуцивилизованным;
восемьдесят миллионов японцев, твердо убежденных в своем божественном  праве
на руководство миром; наши испано-американские друзья, которые то ли будут с
нами, то ли ополчатся против нас, но которые  относятся  к  Биллю  о  правах
совершенно иначе, чем мы; четверть миллиарда человек, принадлежащих к дюжине
европейских наций, сердца которых наполняет черная ненависть и жажда мести.
   Нет, ничего хорошего не выйдет. Нелепо даже говорить о мировой демократии
в течение многих и многих лет, ожидающих нас впереди. Если вы откроете тайну
радиоактивной  "пыли"  такой  компании,   вы   вручите   миру   оружие   для
самоубийства.
   Ларнер ответил ему с ходу:
   - Я мог бы опровергнуть многое из сказанного  вами,  но  не  стану  этого
делать. Если говорить  прямо,  то  я  вижу,  в  чем  тут  дело.  Ваша  беда,
полковник, в том, что вы профессиональный  военный  и  не  верите  в  народ.
Солдаты могут приносить пользу в определенных  ситуациях,  но  все  равно  -
худшие из них - тупые солдафоны, а лучшие  -  почему-то  нередко  мнят  себя
прирожденными воспитателями...
   Все прочее было выдержано примерно в том же духе.
   Маннинг спокойно ждал, когда придет его черед отвечать.
   - Может быть, я и есть то самое, о чем  вы  говорили,  но  вы  ничего  не
возразили по существу  моей  аргументации.  Что  вы  собираетесь  сделать  с
сотнями миллионов людей, у которых нет ни демократических традиций, ни любви
к демократии? Да, возможно, моя концепция демократии отличается от вашей, но
я твердо знаю вот что: здесь, на западе, есть пара сотен тысяч  избирателей,
пославших меня в конгресс; и я  не  намерен  стоять  в  стороне  и  спокойно
смотреть, как прокладывается курс, который неизбежно приведет  к  их  гибели
или к полному краху. Вот наше  вероятное  будущее,  которое  мне  видится  в
случае,  если  будет  реализовано  расщепление  атомного   ядра   и   начнет
развиваться  производство  смертельно  опасных  радиоактивных  искусственных
веществ.  Какая-то  страна  в  скором  времени   создаст   у   себя   запасы
радиоактивной "пыли". Она нанесет нам удар первой, чтобы  поставить  нас  на
колени и развязать себе  руки.  В  один  прекрасный  день  будут  уничтожены
Нью-Йорк и Вашингтон, а затем и все наши главные промышленные  зоны,  и  вся
страна окажется экономически и  политически  дезорганизованной.  Но  в  этих
городах не будет нашей армии;  у  нас  сохранится  воздушный  флот  и  запас
"пыли", спрятанный где-то там, куда не  достанет  вражеская  бомбежка.  Наши
ребята отважно и с полным правом начнут уничтожать города  напавшей  на  нас
страны. Так и будет раскачиваться этот  маятник,  пока  оба  государства  не
ослабнут настолько, что уже  не  смогут  поддерживать  тот  высокий  уровень
индустриального развития, который нужен, чтоб строить самолеты и производить
"пыль". В результате начнется голод и эпидемии опаснейших  болезней.  Детали
можете дорисовать сами.
   А потом в игру вступят другие страны. Конечно, это будет самоубийственная
глупость, но, чтобы вступить в драку, больших  мозгов  не  надо.  Для  этого
нужны всего-навсего крохотная группа, рвущаяся к власти, несколько самолетов
и маленький  запас  порошка.  Это  тот  порочный  круг,  который  невозможно
разорвать,  пока  вся  планета  не  опустится  ниже  того  уровня   развития
экономики, который нужен, чтобы  поддерживать  технологию,  необходимую  для
своего дальнейшего функционирования. По моим  расчетам,  такая  точка  может
быть достигнута к тому времени,  когда  три  четверти  населения  земли  уже
вымрут  от  "пыли",  болезней  и  голода,  а  культура  упадет   до   уровня
деревенско-земледельческой. Так где же окажется ваша конституция и ваш Билль
о правах, если вы дадите такому свершиться?
   Я передаю все это в весьма сокращенном виде, но смысл был  именн