блюдался иммунитет к
гипнотику.  И что поэтому  уриелитам прежде  испытаний  на детекторе следует
убеждаться, что испытуемый не является носителем вируса.
     - Мне не уследить за мыслью, - сказала она.
     - Могу  и  помедленнее.  Гипнотик  еще  называют "сывороткой правды". Я
сразу  понял,  где  собака  зарыта.  В  статье-то  напрямую говорилось,  что
марсианскую  лихорадку  у  испытуемых вызывали  искусственным  путем.  Каким
именно,  не  указано  было, но  в других  журналах я  быстро сыскал,  что за
препарат ее вызывает  и как  с ним обращаются.  И подумал:  если натуральная
лихорадка дает иммунитет к гипнотику, то не даст ли того же и искусственная?
Сказано  - сделано. Я приготовил дозу, ввел себе препарат, ввел  гипнотик  и
проверил,  смогу  ли  врать тестеру.  И  вышло,  что  смог,  хоть  накачался
гипнотиком будь здоров!
     - Какой же ты умница! Как отлично придумал! - промурлыкала она.
     И  потрогала  его  бицепс.  А  он напряг руку. Чепуха,  конечно, но так
хотелось, чтобы его посчитали богатырем.
     - Да  чушь собачья! - сказал он. - Слепой и то разобрался бы. По правде
сказать, не удивился бы, если бы того химика аззиты зацапали и дали указание
срочно разработать новую "сыворотку  правды".  Может, так оно и было, но нас
не  коснулось.  Поздно.  Мы  уже  отбыли...  В  первые  сутки  обошлось  без
треволнений. Зарядили тест на  двенадцать часов, сначала письменный, а потом
устный.  Сериализм.  Дур-рова теория  времени  в  развитии Сигмена.  Не  раз
проходил. Пустяки, хоть и утомляет. На следующее утро встал пораньше, принял
ванну, глотнул своего  лжевитаминчика. Пожрать не  дали, загнали  в  камеру.
Двое  суток  провалялся там  на койке. Лжевитаминчик ел и водичкой  запивал.
Кнопочку нажимал, электроплетку включал. Чем больше себе  порки задаешь, тем
больше к тебе доверия. Никаких видений мне не было.  Лихорадкой перебил. Тут
все чистенько. Если усекут, что реакция не та, можно сослаться, что у меня к
"витамину ясновидения" нечувствительность. Такое редко, но бывает.
     Глянул  вниз. Внизу был лес, застывший  в лунном свете. Кое-где светлые
квадратики  или  шестиугольнички  -  огни  на  хуторах.  Впереди  забрезжила
холмистая гряда, за которой притаился город.
     -  Так  и  отвалялся я свои  двое суток "очищения",  -  продолжил  Хэл,
безотчетно ускоряя  речь по  мере приближения  к  городу.  - Встал,  оделся,
церемониальную трапезу мне подали. Мед и акриды.
     - Фу!
     -  А что?  Кузнечики как  кузнечики, особенно  если с детства их жевать
привык.
     - Ой, кузнечики - это очень вкусно, -  ответила она. - Я их столько раз
ела. Но с медом! Меня стошнило бы.
     Он пожал плечами. И сказал:
     -  Внимание!  Гашу свет.  Ложись на пол.  Плащ  накинь,  маску  надень.
Сойдешь за жучу.
     Она  послушно  соскользнула с сиденья.  Потянувшись к  выключателю,  он
глянул  вниз.  Она  наклонилась,  расправляя  плащ,  и стала видна  линия ее
великолепной  груди. Соски были  алые, как губы. Отвернулся, но  образ так и
стоял перед глазами. И проняло до глубины  души. Но не от застенчивости, это
Хэл при всем том понял. Застенчивость на время куда-то делась.
     Не ко времени было, но он продолжил:
     -  И  явился  иерарх. Сам  сандальфон Макнефф.  Со  свитой:  богословы,
дуррологи,     психонейропараллелисты,     вмешателисты,      подкорковисты,
хроноэнтрописты,  псевдотемпоралисты,  космообсервисты.  Посадили   меня  на
стульчик  в  фокусе  модулирующего  магнитодетекторного поля.  Вогнали  дозу
гипнотика.  Выключили  свет,  помолились за  меня и давай распевать главы из
"Талмуда  Запада"  и  "Пересмотренного  Святого  писания".  Один  элохимметр
светится...
     - Эуо-имметк? Что это?
     - "Элохим" - по-еврейски "бог". А "метр" - ну, вот эти штучки, - указал
он на  панель управления. -  Только он  здоровенный,  круглый, стрелка с мою
руку,  на  месте  не  стоит,  туда-сюда  мечется. И шкала еврейскими буквами
размечена,  считается,  какой-то  смысл  за  ними  есть для  тех,  кто  тест
проводит. А все остальные - в  этом деле полные тумаки. Но ведь я - то ШПАГ.
У меня доступ есть ко всем книгам, в которых этот тест описан.
     - И ты знал, как отвечать?
     -  Конечно.  И   все   это  ерунда,  потому  что  гипнотик  всю  правду
вытягивает...  Но только  не  у  тех, кто болен марсианской  лихорадкой, без
разницы, натуральной или искусственной.
     Захохотал, но смех вышел лающий, невеселый.
     -  Под  гипнотиком, Жанетта,  вся грязь, все, в  чем виноват делом  или
словом, вся ненависть к начальству, все сомнения  в правдивости установлений
Впередника -  все поднимается из подсознания, как мыло со дна грязной ванны.
Всплывает, скользкое, бессвязное,  болтается с налипшей пакостью. А я сижу и
на  стрелку смотрю.  Будто господу-богу  в очи смотрю,  Жанетта,  ты  можешь
понять или не можешь? - и вру. Не перебрал, ни в коем случае.  Чистеньким  и
правоверным  не  прикидывался. Признавался в мелких грешках.  Чтобы  стрелка
ходила возле нужных букв. Но по серьезным делам отвечал так, словно жизнь от
этого   зависит.   Поскольку  зависит.  И  свои   мысленные   предначертания
выкладывал, которых не было, - насчет субъективного хронопаломничества.
     - Хко-но?..
     -  Да.  Каждый во  времени странствует, но  субъективно. А Впередник  -
объективно. Только  он, его первый ученик с женой, да несколько  пророков из
Писания. Так вот, предначертания мои -  это,  я скажу  тебе, красотища была!
Самое то, что они хотели слышать. И  под  конец  я им выдал,  что  Впередник
пожалует  на  Оздву  для  личной  беседы  с  сандальфоном  Макнеффом. И  что
произойдет это ровно через год.
     - Ой, Хэл, зачем же ты так-то уж? - вздохнула она.
     - А затем, ма шер, что  теперь экспедиция,  как  пить дать, отсидит  на
Оздве целый год. Разве можно упустить  шанс узреть Сигмена во  плоти, как он
странствует во времени, куда душе угодно? Или шанс доказать, что это вранье.
Имею в виду,  мое.  Брехня  капитальная,  но  зато нам  с  тобой  обеспечена
отсрочка на год.
     - А потом?
     - А потом - там видно будет.
     Гортанный голос промурлыкал из темноты снизу:
     - И все это ты сделал ради меня...
     Хэл  не ответил.  Сосредоточился, чтобы вести гичку на бреющем  полете.
Справа-слева  мелькали  громады  зданий,  разделенные  широкими промежутками
парковой зелени. С разгону чуть не проскочил похо  жий на замок дом, где жил
Лопушок. Трехэтажный, средневекового вида, с зубчатыми башенками и каменными
водостоками в виде голов зверей и насекомых, торчащих из ниш, этот дом стоял
в сотне  метров от ближайших зданий. Чего-чего, а  простора в  городах жучей
хватало.
     Жанетта надела ночную маску с длинным носом; дверца гички распахнулась;
они бегом пересекли тротуар и  скрылись в доме.  Пронеслись  через парадную,
взбежали  на второй  этаж  и только там  помедлили,  пока  Хэл  нашаривал  в
карманах ключ. Замок делал слесарь-жуча, а врезал плотник-жуча. Корабельному
плотнику Хэл не доверился, тот мог тайком изготовить дубликаты ключей.
     Наконец, ключ нашелся, но теперь никак не лез в скважину. И, сражаясь с
замком,  Хэл  изрядно  попыхтел.  Когда  дверь открылась,  чуть  не втолкнул
Жанетту в прихожую. А Жанетта тем временем сняла маску.
     - Постой, Хэл, - сказала  она, не  поддавшись толчку. -  Ты,  по-моему,
что-то позабыл. - Ой, Впередник! Что-нибудь важное?
     - Нет. Просто я думала, у  землян есть обычай  переносить невесту через
порог на руках. Так мне папа говорил.
     Улыбнулась и потупилась.
     У Хэла челюсть отпала. Невесту! Ничего себе заявочки!
     Но времени  на споры не было. Не говоря ни слова, подхватил ее на руки,
внес в квартиру. Поставил ногами на пол и сказал:
     -  Вернусь, как управлюсь. Если кто-то постучится или ломиться  начнет,
спрячься вот здесь, в тайнике,  мне его жуча-плотник  в чулане спроворил.  И
носа оттуда не смей показывать, покуда не убедишься, что это я.
     Она с силой обняла его, расцеловала.
     - Мо шек, ма гууак, мо эпфус!
     Спешить, спешить надо.  Не до  речей, не  до  ответных поцелуев. Смутно
ощутилась несообразность, неприложимость ее  слов к собственной  особи. Если
не напутал с переводом с изуродованного французского, его назвали "дорогим и
доблестным супругом".
     Повернувшись на пятке,  запер  за собой, но все же успел разглядеть при
свете лампы в прихожей белое лицо под капюшоном плаща. И алые губы.
     Аж  все внутри заходило.  Нет, Жанетта явно не из тех фригидных спутниц
жизни, которыми Госуцерквство так привселюдно восторгается.


10

     А на "Гаврииле" пришлось проторчать  целый  час, потому что  сандальфон
возжаждал подробностей насчет пророчества  о встрече с Сигменом.  Затем надо
было   надиктовать    разведдонесение   за   день.   Только   потом   вызвал
матроса-водителя для доставки  гичкой на квартиру. И по пути к причалу нос к
носу сошелся с Порнсеном.
     - Шалом, авва, - сказал Хэл.
     Ухмыльнулся, прошелся костяшками пальцев по "ламеду" на груди.
     Правое плечо у  АХ'а обвисло  ниже, чем обычно, весь он был ни  дать ни
взять - флаг в  момент  капитуляции.  Уж  теперь-то  если  кому-то  кнутиком
помахивать, то не ему, а Хэлу.
     Хэл выпятил грудь колесом и шагнул было мимо, но Порнсен окликнул:
     - Минутку, сынок. Ты в город?
     - Буверняк.
     -  Буверняк.  Я  с тобой. У  меня квартира в  том же доме.  Этажом выше
твоей, как раз напротив Лопушка.
     Хэл  разинул рот, захлопнул рот. Настал черед улыбаться Порнсену. А тот
зашагал вперед  как ни в чем  не бывало. Хэл,  поджав губы, двинулся следом.
Неужто АХ проследил и засек его с Жанеттой? Нет. Если  бы засек, заарестовал
бы не сходя с места.
     Просто  душонка  мелкая  у  АХ'а. Знает,  что  на-брыдло  Хэлу на  него
глядеть,  знает, что,  торча по  соседству,  отравит  бывшему "питомцу"  всю
радость безнадзорной свободы.
     Чуть  не вслух  повторил  Хэл  старую поговорку: "У  АХ'а  сам  бог  не
отнимет".
     Возле гички ждал матрос. Молча сели, молча провалились в ночной мрак.
     Сойдя на  тротуар  у дома,  Хэл  нарочно зашагал  пошире,  чтобы  войти
первым.  Слабенькое,  а  все  же  доставил  себе удовольствие:  показал, что
прежним порядкам конец, и выразил презрение.
     У  своей  двери  приостановился.  Порнсен  семенил  сзади,  помалкивал.
Мелькнула сатанинская мысль, и Хэл окликнул:
     - Авва!
     Успевший пройти вперед Порнсен оглянулся.
     - Что?
     - Не желаете ли заглянуть, убедиться, что я там никаких баб не прячу?
     Порнсен побагровел, зажмурился,  пошатнулся, зашелся от ярости. А потом
вытаращился и в полный голос выложил:
     - Слушай, Ярроу! Ты самая антиистинная личность из всех, что я видывал!
Мне нету  дела, как  ты там  ладишь с  иерархией! У меня  свои глаза есть, и
этими глазами я  вижу:  ты  в  упор  не  буверняк. Ты оборотень. Прежде  был
скромненький, послушненький. А теперь ведешь себя, как хам!
     Хэл в ответ начал спокойно, а потом  не  сдержался и тоже во весь голос
выдал:
     - Не так давно ты мне расписывал, какая я бяка со дня рождения. И вдруг
выходит,  я пример  образцового поведения, один из тех, кто гордость Госуцер
квства, уж извини,  так говорится. А по-моему,  так я всегда был образцового
поведения. Это ты был и есть  прилипучий,  свербучий,  вонючий  прыщ на жопе
Госуцерквства, сорочьи твои мозги, давить бы тебя, пока не лопнешь!
     Даже  дух  захватило.  Сердце грохотало,  как молот, в ушах  шумело,  в
глазах все плыло.
     Порнсен попятился, ручки перед собой выставил.
     - Хэл Ярроу, Хэл Ярроу! Возьми себя в руки. Спаси Впередник, до чего же
ты  меня ненавидишь! А я все эти годы думал, что ты меня любишь,  что я твой
возлюбленный АХ, а ты мой любимый питомец! А ты меня ненавидел. За что?
     Шум в ушах стих, в глазах посветлело.
     - Ты что, ты всерьез?
     - Еще бы!  Я  ночей не досыпал! Все,  что делал, делал ради тебя. Когда
наказывал,  сердце разрывалось.  Но  я заставлял себя,  я  твердил: это  для
твоего блага...
     Хэл расхохотался. И хохотал, покуда Порнсен не исчез этажом  выше, явив
напоследок побледневшее лицо.
     Обессиленный, дрожащий, Хэл  обернулся  к своей двери.  Вот уж этого он
никак не ожидал. До глубины  души был уверен: Порнсен  им брезгует, монстром
считает, выродком упрямым, и наслаждается, когда наводит плетью укорот.
     Даже  головой помотал.  Наверняка АХ перепугался, не знает,  как теперь
оправдываться перед "ламедником".
     Отпер, вошел. А  в голове только одно звенело: "А  все Жанетта, это она
придала смелости  на  такие  речи".  Без  нее  он  был  ничто,  затравленный
зайчонок. А при ней - всего нескольких часов хватило, и нашлись силы одолеть
многолетнюю свычку по струночке ходить.
     Включил свет в прихожей. Сквозь  гостиную  стала  видна  закрытая дверь
кухни. Оттуда доносился лязг кастрюль. Потянул ноздрями.
     Жареное мясо! Вот здорово!
     И нахмурился. Сказано же ей было: "До моего прихода прячься!" А если бы
это был не он, а если бы это был какой-нибудь жуча или аззит?..
     Отворил дверь на  кухню -  петли взвизгнули.  Увидел  Жанетту сзади. От
жалобного звука несмазанного железа ее винтом подбросило. Лопаточку уронила,
ладошкой рот себе зажала.
     Сердитые  слова  на   губах  сами   растаяли.   Еще  расплачется,  если
напустишься, и что тогда делать прикажете?
     - Ах, как ты меня напугал! Он буркнул ни то ни се и мимо нее прошел под
крышки на кастрюлях заглянуть.
     -  Ты пойми, - сказала она дрожащим голосом, словно распознала, что  он
сердится, и теперь  оправдывалась. -  Я натерпелась страху,  что  поймают, и
теперь от любого шороха шарахаюсь.  Чуть что, я сама не своя,  готова бежать
сломя голову.
     -  V, жучи, будь они неладны, отвели мне глаза, - кисло сказал  Хэл.  -
Строят из себя, что мухи не обидят, а сами...
     Она  глянула  на него  искоса,  самыми  уголками  больших  карих  глаз.
Зарумянилась, улыбнулась алыми губами.
     - Ой, они не злые. Они  и впрямь  добрые. Все,  что хочешь, мне давали,
кроме свободы. Боялись, что я к сестрам вернусь.
     - А им-то что за дело?
     - Ой, они, знаешь, чего  боятся? Что в джунглях сыщутся наши мужчины и,
того гляди, я  им детей нарожаю.  Они ужасно  боятся,  что  мой  народ снова
умножится, наберется сил и пойдет на них войной. Они воевать не любят.
     - Странные существа,  -  сказал он. - Но где нам понять тех,  кто истин
Впередника не познал. И кроме того, они ближе к насекомым, чем к людям.
     -  Быть человеком  - еще  не  обязательно значит быть  лучше, - сказала
Жанетта, не без задиристости сказала.
     - Всем божьим тварям назначено место во  Вселенной,  - ответил он. - Но
место  человека  всегда  и  повсюду.  Ему вольно занять  любое  положение  в
пространстве и  посягнуть  на  что  угодно  во  времени.  И  если ради этого
доводится обездолить любое другое существо, все равно человек прав.
     - Впередника цитируешь?
     - Буверняк.
     - Предположим,  что так.  Предположим. Но что  такое человек?  Разумное
существо. Жуча - разумное существо. Значит, жуча - человек. Неспфа?
     - Буверняк  или  почти  буверняк, давай не будем спорить.  Давай  лучше
поедим.
     -  А  я  и не спорила,  -  улыбнулась  она. - Сейчас  на  стол  накрою.
Посмотришь, что я за стряпуха. Спорим, что тут споров не будет.
     Тарелки  были  расставлены,  оба сели за  стол. Хэл  поставил  локти на
краешек стола, сомкнул ладони, потупился и произнес молитву:
     - Айзек  Сигмен,  иже путь нам пролагаешь,  да пребудь истина  в  имени
твоем,  благодарим  тебя за  безусловное  сотворение благого  настоящего  из
неисповедимости  грядущего. Благодарим  за  пищу, которую ты  осуществил  из
возможного.  Надеемся и верим,  что ты сокрушишь Обратника, всегда и повсюду
предотвратишь  его   коварные   искания  сотрясти  прошлое  и  тем  изменить
настоящее. Обрати нам Вселенную твердью истины, избави от текучести времени.
Собравшиеся за этим столом благодарствуют тебе. Да будет так.
     Разнял ладони и глянул на Жанетту. Она глаз с него не сводила.
     Подчинился движению души, сказал:
     - Помолись, если хочешь.
     - А мою молитву ты  посчитаешь антиистинной? Он поколебался, но  все же
сказал:
     - Да. Не знаю, почему предложил. Израильтянину или малайцу наверняка не
предложил бы. За один стол ни за  что не сел бы. А ты... ты особь  статья...
может быть, потому что ни под какую систему не подходишь. Я... я не знаю.
     -  Спасибо,  -  сказала она. Начертила  в  воздухе  треугольник средним
пальцем правой руки. И, глядя вверх, произнесла:
     - Великая матерь, прими благодарность.
     Пришлось   подавить  в   себе  отчуждение,  возникшее  от   звука  слов
неверующей.  Открыл  шкафчик  под  столом,  вынул два  предмета. Один  подал
Жанетте. Другой надел себе на голову.
     То  были шляпы  с  широкими полями,  с  которых свисала  густая  сетка,
полностью закрывавшая лицо.
     - Надень, - велел он Жанетте.
     - Зачем?
     - Да затем, чтобы ни ты меня, ни я тебя -  не видели, как едим, - теряя
терпение,  сказал  он. -  Под  сеткой просторно,  места хватит вилкой-ложкой
орудовать.
     - Но зачем?
     - Я же сказал. Чтобы не было видно, как едим.
     - Тебе что, дурно станет, если увидишь, как я ем? - повысила голос она.
     - Естественно.
     - Естественно? Почему "естественно"?
     -  Ну,  потому, что  принятие  пищи...  Фу-ты, ну  как  это  сказать?..
Выглядит по-скотски.
     - И твой народ всегда так делал? Или начал,  когда додумался,  что  сам
происходит от животных?
     - До  прихода  Впередника  все ели  в  открытую без стыда.  Но  то были
времена темноты и невежества.
     - А эти ваши израильтяне и малайцы, они тоже прячут лица, когда едят?
     - Нет.
     Жанетта встала из-за стола.
     - Не могу я есть с этой штукой на лице. Будто меня ни за что ни про что
срамят.
     - Но так надо, - сказал он дрожащим голосом. - Иначе мне кусок  в горло
не полезет.
     Она  произнесла какую-то непонятную  фразу.  Но это его не задело  и не
вывело из себя.
     - Увы-увы, - сказал он. - Но такой порядок. Так надо.
     Она медленно села. И надела шляпу.
     - Хорошо, Хэл. Но, я думаю, нам следует поговорить  об этом попозже.  У
меня такое чувство, что мы не вместе. Нет близости, нет соединения в лучшем,
что дает нам жизнь.
     - И, пожалуйста,  ешь беззвучно, -  сказал он. -  Если хочешь говорить,
сначала проглоти. Когда жуча ест при мне, я так-сяк, но могу отвернуться. Но
ушей-то заткнуть не могу.
     - Постараюсь не действовать тебе  на нервы, - сказала она. - Но сначала
ответь. Как вы добиваетесь, чтобы ваши дети вам не мешали за столом?
     -  Дети  никогда не  едят  вместе со  взрослыми. Вернее,  они едят  под
присмотром АХ'ов. А те в два счета кого хочешь научат, как себя вести.
     - Ах, вот что!
     Тишину  трапезы  нарушало  одно  ширканье  ножом  по  тарелке, уж всяко
неизбежное. Наконец, Хэл закончил и снял шляпу с сеткой.
     -  Ну, Жанетта,  ты  стряпуха редкостная!  Пища такая вкусная,  что  я,
грешник,  поневоле  слишком  радовался, покуда  ел. Такого супа  в  жизни не
пробовал! Хлеб нежнейший! Винегрет - чудо! А мясо - просто совершенство!
     А Жанетта  давно  уже  сидела  без  шляпы. К  еде  едва прикоснулась. И
несмотря ни на что улыбалась.
     - Все тетушки мои, их школа. У нашего народа женщин с  детских лет учат
всему, что доставляет мужчинам удовольствие. Всему.
     Он нервно хохотнул и, скрывая смущение, закурил сигарету.
     Жанетта спросила, нельзя ли ей попробовать.
     - Горю, так и подымить могу, - сказала она и хихикнула.
     Хэл не уверен  был, что понял, но тоже хохотнул, чтобы показать, что не
сердится из-за застольных головных уборов.
     Жанетта  сама  зажгла сигарету, затянулась, закашлялась  и  бросилась к
раковине за стаканом  воды. Вернулась,  у  самой  слезы из глаз,  но  тут же
подхватила сигарету  и