м  уже  говорил,  господин  капитан,  что  я  не  считаю  себя
специалистом  в  области  холодного оружия.-- несколько  натянуто  отозвался
профессор и вздернул академическую бородку.
     Ползиков  бросил   на  стол  пакетик,  в  котором   лежал...  старинный
офицерский аксельбант.
     --  Но  в  этом  вы  определенно  специалист.  Сия  деталь  офицерского
обмундирования  была  зажата в  руке убитого гражданина.  Ну,  как  будто он
ухватился за этот аксельбант и сорвал его с  мундира убийцы  перед  тем  как
схлопотать саблей по шее.
     --  Изначально  этот  аксельбант   принадлежал  воину  из  лейб-гвардии
царскосельского  гусарского полка,-- сказал Осмысловский.-- Этот полк  почти
полностью полег в 1916 году на полях Галиции.

2.
     -- Смотрите, профессор,-- Ползиков провел пальцем по воздуху и протянул
бинокль.--   Там  лесопарк,  перед  ним  капустное  поле,  справа  грунтовая
автодорога. Следы  от копыт десятка лошадей  появляются вдруг  на  том конце
поля  и вдруг  исчезают на  этом  конце.  Убийство  произошло неподалеку  от
грунтовки.   Там   еще   обнаружились  следы   двух  автомашин,   импортного
производства,  предположительно популярной  марки  Мерседес-220.  Как  будто
между теми гражданами,  кто двигался  на копытных животных, и теми, кто ехал
на  мерсах, произошла, грубо говоря,  разборка. Из-за чего по-вашему  мог бы
повздорить, скажем, лейб-гвардии гусар и, допустим, всем нам знакомый бандит
с золотой цепочкой на шее и стриженным затылком?
     -- Из-за всего,-- кратко отозвался профессор.-- Понятия о чести слишком
уж разнятся. Только никаких гусар давно уже  не существует  в природе. Может
быть    это    постарались    какие-нибудь    благородные     мстители    из
военно-исторического  общества? Есть  же  такие ряженые, даже  потешные  бои
устраивают.
     -- Профессор дорогой, у ряженых  нет  боевого оружия и они им на  самом
деле  не  владеют.  Кроме  того  у  них  плохо  с  лошадьми.  И  даже  самые
разблагородные мстители не появляются ниоткуда и не исчезают никуда.
     -- Я не физик, господин капитан.
     -- Вы историк, товарищ Осмысловский. Мне о  вас  много хорошего говорил
один человек.
     -- Какой человек?-- строго вопросил профессор.
     -- Один арестованный за кражу  предметов  антиквариата. Он  выражался о
вас в превосходной  степени как об эрудите, чуть ли не энциклопедисте. Но вы
это не берите в голову, он уже давно  сидит, а ваша фамилия у  меня просто в
памяти отложилась... Как, кстати, погиб этот самый гусарский полк? Вы должно
быть в курсе.
     Профессор помедлил.
     -- Несколько эскадронов  из  царскосельского полка словно корова языком
слизнула.  Исчезли  бесследно, сгнули  без вести. Таких таинственных случаев
было  немало в  истории  первой мировой,  особенно  в 1916 году. Пропал один
британский  батальон, несколько немецких и  австрийских рот. Но этому всегда
находились вполне разумные объяснения.  Тогда  ведь переносные  радиостанции
еще  не применялись. Если подразделение попадало, скажем под шквальный огонь
противника, или под кинжальный удар кавалерии, оно могло полечь полностью за
несколько минут и  не дать  никому никакой весточки... Что в общем  известно
достоверно о судьбе  царкосельского полка? Он  должен был  нанести фланговый
удар  по наступающим  силам  австро-венгерцев. Часть гусар  была  направлена
через небольшой заболоченный лесок. И они  уже никогда не  вышли оттуда. Что
любопытно,  в это же время и примерно  в  этом же  месте пропала австрийская
егерская рота... Собственно, мне больше нечего сказать.
     -- Что  еще интересного  происходило в 1916 году?-- Ползиков достал  из
кармана блокнот.
     -- Битвы под Верденом и на Сомме. Более миллиона убитых с обеих сторон.
Впрочем  ни одна  сторона  не получила стратегического  преимущества. Провал
турецкой, то  бишь  галиполийской  экспедиции британцев -- четверть миллиона
убитых только с их стороны. Как видите, Европа успешно истребляла сама себя,
так что все позднейшие войны,  революции и  деградации  --  только следствия
первой  мировой,  на  которой  полегли лучшие:  самые благородные,  храбрые,
честные и, пожалуй, самые добрые... Зачем я  вам только это  говорю, конечно
же вас это не очень-то волнует. Может, поедем уже обратно в город?
     -- Я смотрю, вы  до сих  пор принимаете события первой мировой довольно
близко  к  сердцу...  Однако  меня  многое  интересует, профессор.  Что  еще
замечательного происходило  в этом роковом шестнадцатом?  Может быть, что-то
не связанное напрямую с войной.
     --  В  области  балета,  что  ли?  Ну,  была обнародована  общая теория
относительности Альберта Эйнштейна, хотя по мнению некоторых исследователей,
создана она  была куда раньше.  Эйнштейн был странный человек на наш взгляд,
он не торопился с обнародованием своих  открытий. К 1916 году он,  например,
выдвинул  гипотезу  отрицательной  гравитации,  но  о  ней  широкая  научная
общественность  так  и  не  узнала. И,  собственно,  после 1916 года,  можно
сказать  вплоть  до самой  своей  кончины,  Альберт  Германович  над  чем-то
усиленно работал, но результаты этой работы нам неизвестны.
     -- Ах вот  как. Жалко.--  Ползиков удрученно прищелкнул языком и  сунул
блокнот в карман.-- Вот незадача. Можно представить, чего мы лишились... Ну,
ладно, пойдемте к машине.
     -- Знаете  что, господин  капитан. Я еще  немного прогуляюсь,  места-то
больно приятные глазу, а потом поеду на электричке.


3.


     Перед  профессором стояли трое. Маленький крепыш, "шкаф" среднего роста
и верзила. Несмотря на ужас, комичность ситуации тоже почувствовалась.
     -- Это тот, который с ментом приехал.-- ткнул пальцем "шкаф".
     Маленький крепыш сделал шаг  вперед, немного покачал головой из стороны
в сторону, как будто что-то разглядывая на лице профессора, а потом врезал.
     Оглушенный профессор прислонился к забору и попытался проглотить кровь,
заполнившую  его рот  --  плеваться  ведь  неприлично,  он  ведь никогда  не
плевался, по крайней мере на улице.
     --  Ну что,  мусор, приссал?  Это  только разминка была, сейчас мы тебя
мочить всерьез начнем.-- предупредил верзила.
     Главное не  терять достоинства, смотреть  мучителям  глаза,  проглотить
наконец эту кровь.
     -- За что?-- спросил Осмысловский.
     -- Кокретно за Саньку-Акулу, которого твой Ползиков посадил.
     -- Я  не милиционер, я вашу акулу не  то что  не сажал, даже в  море не
видел.
     -- Я нам плевать. Ты с ментами знаешься, значит типа ответишь.
     Профессор увидел, что между этими тремя монстрами и забором остался еще
промежуток метра полтора.
     Осмысловский качнулся, словно собираясь упасть, а потом скользнул вдоль
забора  мимо  хулиганов.  Кто  они, уже бандиты или просто  хулиганы,  думал
профессор на бегу.
     Трое, то ли бандитов, то ли хулиганов, припустили следом. Вскоре  стало
ясно,  что  бег  не  является  их  сильной стороной.  Или они как  будто  не
торопились.
     Но  и  профессор  чувствовал,  как  что-то  все  больше сдавливает  его
мечущееся сердце -- ведь  всего две недели назад он вышел из  больницы после
приступа стенокардии.
     Тяжелый  удар в спину  опрокинул  его  навзничь. Осмысловский  вывернул
голову  набок  и  увидел как верзила готовиться влепить  ему удар ногой  под
ребро...
     Резкая боль пронзила профессора сбоку и он поперхнулся своим дыханием.
     "Я не могу больше дышать. Я сейчас умру."
     Бандит похаживал рядом и  готовился нанести еще удар, подошел поближе и
маленький крепыш. Верзила вежливо пропустил товарища и тот ударил профессора
с другой стороны.
     Как  будто что-то  лопнуло внутри  и  горячий поток вместе  с  тошнотой
устремился  к горлу. Белесый туман  застил взор профессора, сделал плоским и
малоразличимым мир вокруг.  Но  и сквозь  эту плоскость  рельефно  проступал
грязный носок ботинка. Носок приподнялся, отплыл назад...
     И вдруг ...  стук копыт и храп коня. Нога не ударила его. Нога хулигана
принялась удирать вместе с другими хулиганскими ногами.
     Осмысловский приподнял голову. Всадник  на  гнедом  рослом коне нагонял
убегающую  бандитскую  тройку.  Послышался  свист  шашки  и  верзила  улегся
навзничь в грязь. Двое других бандитов перевалилось через забор и исчезло.
     --   Куда   его,   господин  поручик?--  послышался   молодой  голос  с
непривычными интонациями.
     --  Не  знаю,  но  и  оставлять его здесь  нельзя,  кажется...  у  него
повреждено легкое.
     Профессор увидел склонившегося воина в исторической гусарской форме, со
смешными подвинченными усами.  Рука воина  поднесла  к  его лицу  отнюдь  не
исторический  спрэй.  Возникло  серебристое  облачко, которое вошло внутрь и
насытило легкие кислородом, распространилось  по  телу и как будто поглотило
боль.
     Профессора  усадили в седло и руки словно примагнитились к луке, а ноги
были как будто притянуты стременами.
     Конь  повернул голову и посмотрел дружелюбным глазом на профессора. Это
домашнее  животное  не  нуждалось   в  командах  и  понуканиях,  оно  вполне
самостоятельно понесло  Осмысловского.  Конь проскакал по топкой проселочной
грязи, а потом перед ним вдруг возник обрыв.
     Профессор не успел  испугаться, самостоятельное животное прыгнуло и мир
свернулся. Но на смену ушедшему миру мигом развернулся другой.
     Красные неприглаженные ветром скалы  роняют  размытые тени  в бездонный
каньон, оранжевое высокое небо, в него упирается чудовищный горный пик.
     Это была на Земля.  Это  был... Марс, каньон Валлис Маринерис,  та гора
называется,  кажется,  Олимп. Это Марс без сомнения, такое маленькое смешное
солнце из-за горы выглядывают и звезды просматриваются. Однако на этом Марсе
люди могут жить без скафандров и даже кататься на умных лошадках.
     "Это смертный сон,-- сказал себе профессор.-- Поздравляю, я - труп."

4.

     --  Черт,  я уж  думал  вы  -- покойник,  все  морги  обзвонил.  Вернее
программа у  меня  на  компьютере стоит,  этим делом  занимается,-- Ползиков
улыбнулся, что с ним случалось не часто.-- А вы оказывается  на отдыхе были.
Вот загаром украсились. Или моркови переели. Оттенок какой-то оранжевый. Где
ж вы были то?
     -- На Марсе,-- Осмысловский тоже улыбнулся, что с ним бывало не часто.
     --  Вы...  Я знаю, вы  никогда  не шутите. Зачем  вы  с  ума-то  сошли,
профессор? Это так несвоевременно.-- укоризненно произнес милиционер.
     Осмысловский  распахнул пиджак.  Под  ним  был  каркас-экран,  наглядно
представляющий состояние  костей и органов грудной клетки с помощью картинок
и диагностистической информации.
     -- На ребре  уже костная мозоль  образовалась,  и селезенка срослась --
это нанороботы постарались.
     -- У нас...-- Длинный Ползиков сел на табуреточку, как будто сложился.
     -- У нас такое может где-то и делают, миллионерам,  но марсиане сделали
это мне, простому профессору.
     -- На Марсе не может быть жизни, товарищ профессор.
     --  А  ее  там  и  нет,  господин  капитан  .  Я  имею  в  виду,  своей
собственной... Представьте себе. 1916 год, кругом мясорубка, пехота с ужасом
в глазах ходит в  обреченные атаки  на пулеметы. Эйнштейн уже  несколько лет
как создал теорию отрицательной гравитации, а сейчас построил Макет, который
может  высвободить   минус-гравитационные  силы  --  при  условии  получения
Начального   Импульса.   Вероятность  получения  Импульса  всерьез  даже  не
просматривалась,  но он  пришел  --  ну примерно как  кредитная карточка  от
таинственных, но  могущественных организаций.  И  установка сработала весьма
нелинейным образом.
     -- Что это за бяка такая, отрицательная гравитация?  Это когда конные и
пешие начинают вдруг  живьем возносится на небо?- без всякого  воодушевления
спросил Ползиков.  На его  лошадином лице было четко написано: "Только этого
нам еще не хватало."
     -- Я уже  кажется  говорил,  что  я не физик.  Но что  точно -- дело не
ограничивается  вознесением на  небо. Собственно, к 1916 году  Эйнштейн  уже
отказался  от  названия  "отрицательная  гравитация",  и  использовал  слова
"телепортационная трубка". Знаете, это скорее всего клонирование реальности.
Клон реальности, существующей в точке А, переносится куда  угодно во времени
и в пространстве, в некую точку B... У них там, в  марсианской точке B, есть
земной воздух и  вода  и  другие элементы земной реальности.  У  них  там, в
марсианском царстве-государстве,  прошло немало лет  после  1916  -- однако,
меньше  чем  у нас. При этом скачок в  своем развитии марсиане сделали  куда
больший, чем  мы: и в технике, и в  литературе.  Хотя от лошадок, кстати, не
отказались.
     -- Прямо утопия какая-то.
     --  Хотя именно ее  они не хотели строить. Скоро эта утопия  вернется к
нам обратно, потому  что заряд негагравитационной энергии иссякнет. Я думаю,
многим здесь  непоздоровится. Потому что у гусар, как я  уже говорил, другие
понятия о чести.
Александр Тюрин. Крутозавры


     © Copyright 2001 Александр Тюрин
     Email: cybval@yahoo.com
     WWW: http://rusf.ru/tjurin/
     Date: 16 Oct 2001


     цикл "НФ-хокку"

1.
     На июль-месяц Ася  сняла дом  в деревне Каляево.  В прошлом  году здесь
отдыхала  тетка со своим семейством  и ей  понравилось.  Счетчик  Гейгера не
трещит, речка как будто чистая, лес с ягодами, трактора не громыхают, мужики
не  матерятся, поскольку почти отсутствуют. И  вообще никакой агрессии,  как
подчеркнула тетка.
     "Это то что, мне нужно,-подумала Ася и стала выбивать из шефа отпуск.--
Кто-то заставляет нас постоянно грызться за место под солнцем. А ведь солнца
хватает на всех. Карьера, командный дух, состязательность -- все эта лажа, с
помощью  которой  кое-кто  нас  отлично  контролирует.  Мне  надоела  работа
локтями, крысиные  укусы сослуживцев и медвежий рык начальства.  Мне надоели
измены и подставы друзей, засады врагов."
     Шеф намекал,  что  не  время,  что это  может  плохо отразиться, но Ася
настояла на своем.
     И в самом  деле в Каляево оказалось  неплохо. Тишина, агрессии  днем  с
огнем  не  сыскать, ни измен, ни  засад, ни врагов, ни  друзей. Прессы  тоже
никакой,  маленький  телевизор,  который  Ася  захватила с  собой, показывал
только рябь.  "Ну и  ладно, чего я там  не видела --  очередной терракт, что
ли."
     Вечером,  чтобы  не  маяться от скуки,  она  ходила  кормить  окрестных
домашних  животных.  Кур,  кошек,  собак,  коз. Живности покрупнее в Каляево
похоже не водилось.
     День на пятый, Ася заметила за собой,  что и простое кормление  братьев
меньших ей  изрядно  поднадоело, поэтому она стала бросать корм несколько  в
ограниченном  количестве:  чтобы  собаки  погрызлись  друг  с  другом  из-за
косточки, а куры устроили потасовку из-за хлебной корки.
     День  седьмой  выдался на редкость  жарким.  Ася  до  вечера  лежала  в
полудреме, изредка заглядывая в томик  Сивокобыльского "Пузырьковый алгоритм
сортировки" и поэтому подошла к курятнику Пахомыча уже в сумерках.
     Приоткрыв ветхую ставенку, она заглянула внутрь.
     -- Цып, цып, здравствуй, куриное царство.
     Куриное царство почему-то не откликалось. От кур сейчас остались только
темные неподвижные силуэты в дальнем углу развалюхи.  И они молчали. Молчали
тяжело, насупленно.
     Неожиданно  Асе показалось что  в  окошке  напротив,  выходящем на лес,
показался  хищный  острый профиль.  Профиль  вдруг  сверкнул  прямо  на  нее
недобрым глазом и как будто просверлил взгядом.
     Волна  первостатейного   ужаса  накатила  на  Асю  и  отбросила  ее  от
курятника. Но сзади ее уже что-то поджидало. Наткнувшись спиной на преграду,
Ася коротко пискнула, на  большое уже  не хватило душевных сил, и  ее сердце
нырнуло куда-то вниз, как пловец с тумбочки.
     Тут  на  столбе зажглась  тусклая  лампочка Ильича,  Ася  обернулась  и
увидела Пахомыча, тощего седого гражданина, немножко похожего на Бельмондо.
     -- Comment  ca  va?-- непринужденно пошутил  Пахомыч, подчеркивая  свое
сходство с французским актером.
     --  Что  это  вы  подкрадываетесь  аки  тать  в ночи!--  Ася выплеснула
накипевший страх на первый попавшийся живой объект.
     -- Аки-каки. Ну  чего  ты спужалась?-- откликнулся необидчивый селянин.
-- Я вот тоже сперва подумал -- вор подкрался, чтоб пеструшек моих унести.
     -- А чего они молчат так?
     -- Спят они поди, поздно уже.
     -- Да-да, простите меня, я лучше завтра.
     Ася спешным шагом пустилась к своему дому, чувствуя что Пахомыч лыбится
и охаживает взглядом ее босые ноги.
     Ночью ей  стало плохо. Асе показалось, что внутри ее,  в  нижней  части
живота, растет твердое как камень яйцо, сдавливая все вокруг.
     "Что-то  с маткой,  лишь  бы  не  кровотечение,--  думала  она, стиснув
зубы.-- Дотянуть бы утра, утром доберусь  до почты и  позвоню  тетке,  чтобы
забрала."
     Но до утра было далеко. Ася решила,  что непременно умрет, когда "яйцо"
как  будто  двинулось  из нее. Ей  даже  показалось что  у  нее  разорвалась
промежность.
     Но потом и боль и прочие неприятные  ощущения исчезли. Наоборот  пришла
легкость и приятная пустота. Ася  мигом заснула  и наутро у нее  не было  ни
малейшего желания просить помощи у моторизированной тети.
     День восьмой  выдался на редкость удачным. Ася преодолела робость перед
речкой  и  дала унести  себя течением на  полкилометра  вниз,  не  побоялась
збрести далеко в лес,  где нашла  и малинное изобилие, и  потревожила сонное
семейство гадюк. Не просто потревожила, но и пришибла палкой одну из них  --
и вовсе не от страха, а от чистого озорства. Еще день назад такое себе Ася и
вообразить не могла.
     Однако  вечером  женщина ограничилась  кормлением кошек  и собак,  а  к
курятнику не пошла. Может именно потому, что ее тянуло туда.
     Перед  сном Ася  приняла  ответственное  решение, не закрывать окно  на
ночь.
     Проснулась она посреди ночи, как ей показалось, от сквозняка.
     Ася встала, зажгла керосиновую лампу, сделала шаг к окну и ...
     Она едва сумела не обмочиться от ужаса. На подоконнике стояла курица.
     -- Тьфу, кыш, нечисть.
     Курица стояла неподвижно и грозно, как памятник самой себе.
     Ася потянулась  к  старой  отцовской двухстволке,  которую захватила  с
собой на всякий  случай  --  для  обороны  от возможных насильников.  Взвела
курок.
     Курица наконец что-то усекла, и, выйдя  из величественной позы, слетела
с подоконника.
     А женщина взялась рукой за ставню и тут заметила, что перед окном стоит
целый взвод пеструшек. Именно слово "взвод" пришло ей первым делом в голову.
     А  потом  Ася  поймала себя на  том,  что страха сейчас нет, скорее  уж
какое-то очарование. И, пожалуй, дерзость.
     Она бросила двухстволку на кровать и легко взобралась на подоконник, не
выпуская лампу из руки.
     В этот момент взвод перегруппировался, явно давая ей место в середине.
     Ася  спрыгнула во двор  и побежала  к забору. Куры  устремились за ней,
выдерживая походный порядок в виде клина.
     Ася никогда  не отличалась особой  ловкостью, но сейчас она не  ощутила
никакой  робости  перед  преодолением  высоты,  и  легко,  с  одного прыжка,
перемахнула через забор. Куры не отстали от нее и на сей раз.
     Женщина  и куриный  клин понесся  по  темной  деревенской  улице, храня
полное беззвучие, хотя в душе у нее играли трубы. Освобождение. Ничто сейчас
не играло для нее роли.  Неприятности  на работе,  неудача  в поисках нового
места, уход  друга,  скандалы  с  родителями, никчемность бегущихв  какую-то
прорву дней. Всего этого не стало сейчас.
     К Асе и ее "стае" прямо на улице присоединилось несколько собак, кошек,
а также одна коза.
     Ася   почувствовала   себя   властительницей   в   этом   пространстве,
единственным источником и потребителем времени.
     Она швырнула керосиновую  лампу в какую-то развалюху. Лампа была больше
не нужна, теперь Асе хватало луны и пожара.
     На м