- Почему ты солдат, а не труп?
   - Времена меняются, Паучиха.  Блестящая  молодежь  исчезает,  погубленная
твоими старыми дружками, а тем из нас, кто  строит  планы  на  годы  вперед,
приходится платить старые долги. Помнишь старые долги, Паучиха?
   - Что, Первый, думаешь на этот  раз  уцелеешь,  верно?  -  Паучиная  Роза
почувствовала, что ее лицо перекосилось от жгучей  ненависти;  подавить  это
чувство не было времени.  -  Три  корабля,  укомплектованные  только  твоими
клонами. Сколько лет ты скрывался за  ними,  словно  червяк  в  яблоке?  Все
клонировался и клонировался. Когда ты последний раз  касался  женщины  с  ее
согласия?
   Его вечная улыбка сменилась злобным оскалом, обнажившим сверкающие зубы:
   - У тебя нет выхода, Паучиха. Ты убивала меня уже тридцать семь раз, а  я
все возвращаюсь  и  возвращаюсь,  так  ведь?  И  что,  черт  побери,  значит
"червяк", а, ты, жалкая старая сука? Или это что-то вроде мутанта у тебя  на
плече?
   Паучиная Роза не знала, что существо рядом, и ее сердце  пронзила  молния
страха за жизнь любимца.
   - Вы подошли слишком близко к моей станции.
   - Так стреляй в нас, старая идиотка, стреляй!
   - Ты не он, - внезапно сказала Паучиная Роза. - Ты не первый  Джейд!  Ха!
Он сдох, не так ли?
   Лицо клона перекосилось от ярости.  Вспыхнули  лазеры,  и  треть  станции
Паучиной  Розы  превратилась  в  лаву  и  клубы  металлической  плазмы.  Три
плавящихся телескопа послали в ее мозг последние обжигающие сигналы,  и  она
ощутила вспышку невыносимого света.
   Магнитная пушка Розы выпустила  очередь  тяжелых  железных  болванок.  Со
скоростью четыреста миль в секунду они изрешетили первый вражеский  корабль,
и из него повалили клубы воздуха и пара.
   Два  оставшихся  корабля  открыли  огонь.  Их  оружие   было   совершенно
неизвестно Паучиной Розе - подобно удару гигантского  кулака,  оно  поразило
две секции ее станции. От удара паутина накренилась и  потеряла  равновесие.
Паучиная Роза мгновенно проверила оставшееся оружие и нанесла ответный  удар
металлическими капсулами аммиачного льда. Они прошили полуорганические  бока
второго корабля шейперов. Крошечные пробоины мгновенно  затянулись,  но  вся
команда погибла  в  считанные  секунды:  аммиак  испарился  внутри  корабля,
выделяя примешанные к нему  нервно-паралитические  яды,  смерть  от  которых
наступала мгновенно.
   У последнего корабля был один шанс из трех поразить ее центр  управления.
Двухсотлетняя удача оставила Паучиную Розу. Электрический  заряд  ужалил  ее
руки, лежащие  да  клавиатуре.  Свет  на  станции  вырубило,  компьютер  был
полностью выведен из строя. Паучиная Роза кричала в ожидании прихода смерти.
   Смерть все не приходила.
   К горлу подступила тошнота, Паучиная Роза открыла ящик и в темноте  ввела
в мозг нейролептик. Тяжесть в голове прошла.  Искусственно  подавив  панику,
тяжело дыша, Паучиная Роза снова села к панели управления.
   - Электромагнитный импульс, - заключила она. - Теперь у нас нет ни  капли
энергии.
   Существо что-то пробормотало.
   - Если бы мог, Первый нас бы уже прикончил, - сказала ему Паучиная  Роза.
- Скорее всего, его достали защитные системы уцелевших секций.
   Существо, трясясь от страха, мягко прыгнуло ей  на  руки.  Паучиная  Роза
рассеянно обняла своего питомца и погладила его тонкую шею.
   - Давай-ка посмотрим, - сказала она в темноте. - Ядовитый лед на нуле,  я
его  весь  израсходовала.  -  Она  сбросила  с  шеи  ставший  уже   ненужным
электрошнур и скинула промокшую от пота тунику. -  Значит,  это  был  душ  -
такое милое  густое  облако  ионизированной  меди.  У  Первого  все  сенсоры
полетели, так что он  теперь,  как  и  мы,  ведет  свой  металлический  гроб
вслепую.
   Она рассмеялась:
   - Только у старушки Розы осталась в запасе  неразыгранная  карта,  малыш.
Инвесторы. Они будут меня искать. А его искать  некому.  И  я  все  еще  при
камушке.
   Паучиная Роза  сидела  неподвижно,  искусственное  спокойствие  позволяло
думать о немыслимом. Существо нервно  вертелось,  принюхиваясь  к  ее  коже.
Ласки немного его  успокоили  -  Паучиная  Роза  не  хотела,  чтобы  питомец
страдал.
   Свободной рукой она зажала рот  существа  и  надавила  на  его  шею.  Она
сломалась. Благодаря гравитационной центрифуге Паучиная Роза  была  все  еще
сильна, и ее питомец не успел защититься. По его членам пробежала  последняя
судорога. Роза в темноте прижала его к груди, нащупывая сердце, и ее  пальцы
ощутили последнее биение за хрупкими ребрами.
   - Слишком мало кислорода, -  произнесла  она  вслух.  Подавленные  эмоции
попытались  прорваться,  но  не  смогли.  У  нее  еще  осталось   достаточно
депрессантов. - Ковер из водорослей будет очищать воздух  несколько  недель,
но скоро погибнет без света. Есть его нельзя. Слишком мало еды, малыш.  Сады
погибли, но даже если бы они уцелели, мы бы все равно остались без  пищи.  Я
не могу управлять роботами. Не могу  даже  открыть  шлюзы.  Если  я  протяну
достаточно долго, они вернутся и выкурят меня. Надо упрочить  свои  позиции.
Это разумно. В таком состоянии я способна только на разумные действия.
   Когда кончились тараканы, по крайней мере те, которых удалось  поймать  в
темноте, Паучиная Роза долго постилась, а потом съела неразлагающуюся  тушку
своего любимца, даже в своем оцепенении надеясь, что отравится.
   Увидев  ярко-синие  огни  инвесторского   корабля,   проникающие   сквозь
покореженный шлюз, Паучиная Роза отползла на исхудавших локтях и  коленях  и
закрыла лицо руками от нестерпимого сияния.
   Инвестор был в антибактериальном скафандре. Он не  чувствовал  запаха  ее
темного склепа, и Паучиная Роза этому только радовалась. Он затворил  с  ней
на своем музыкальном языке, но программа-переводчик была разрушена.
   Тогда Паучиная Роза подумала, что  Инвесторы  оставят  ее  на  станции  -
изголодавшуюся, ослепшую и полулысую,  в  паутине  выпадающих  синтетических
волос. Однако они взяли ее на борт,  накачав  болезненными  антисептиками  и
облучив кожу антибактериальным ультрафиолетом.
   Сокровище Инвесторы уже забрали, она знала об этом.  Но  они  еще  хотели
выяснить (что было крайне сложно) судьбу своего любимца. Понять их  жесты  и
обрывки  человеческой  лексики   было   почти   невозможно   Паучиная   Роза
чувствовала, что чем-то себе навредила. Передозировки в темноте.  Борьба  во
мраке с огромным темным жуком страха, разорвавшим хрупкие нити  ее  паутины.
Ей было очень плохо. Из-за недоедания ее живот стал тугим, как  барабан,  на
легкие словно что-то давило, все кости ныли. Не удавалось даже заплакать.
   Инвесторы не оставляли Паучиную Розу в покое.  Ей  хотелось  умереть.  Ей
хотелось, чтобы они любили ее и заботились о ней. Ей хотелось...
   Горло перехватывало, и говорить она не могла. Голова сдвинулась назад,  а
глаза  уменьшились   под   обжигающим   светом   иллюминации.   Ее   челюсти
безболезненно вытягивались, было слышно, как они потрескивают.
   Дыхание  остановилось.  Стало  даже  легче.  Горло  пульсировало,  и  рот
наполнился жидкостью. С губ и из ноздрей по лицу текла  живая  белая  слизь,
пощипывая кожу, исцеляя и успокаивая глаза. Прозрачная жидкость окутывала ее
волна  за  волной,  стекала  по  коже,   покрывала   тело.   Паучиная   Роза
почувствовала прохладу  и  усталость;  она  расслабилась,  испытывая  сонную
благодарность. Есть не хотелось - у нее было много лишней массы.
   Через  восемь  дней  она  разломила  хрупкие  пласты  своего  кокона   и,
неуверенно  взмахивая  чешуйчатыми  крыльями,   полетела   навстречу   новым
привязанностям.



   Брюс СТЕРЛИНГ
   ДОРИ БЭНГС



    Aолые  факты:  Лестер  Бэнгс  родился  в  Калифорнии  в  1948  году.  Он
опубликовал свою первую статью в 1969 в Rolling Stone.  Это  был  разгромный
обзор альбома "Kick Out the Jams" MC5.
   Незаметно Лестер Бэнгс превратился  из  жадного  до  травки  мальчика  из
колледжа в "профессионального рок-критика". В  1969  году  никто  толком  не
понимал, что  это  такое  и  Лестеру  пришлось  сформировать  само  понятие,
нащупать свою роль. У него  было  тонкое  чувство  культуры,  чувствительные
антенны. Например, он пустил в обиход термин "панк-рок".  Это  главное,  что
оставил потомству Бэнгс.
   Сейчас Лестер не так известен, как раньше - в основном из-за того что  он
уже достаточно давно мертв - но в 70-е он написал  миллионы  обзоров  дисков
для Cream, Village Voice, NME, Who Put the Bomp. Он  любил,  согнувшись  над
старой пишущей машинкой, разносить вдребезги очередную подделку под Beatles,
слушая при этом Velvet Underground  или  Stooges.  Это  несколько  осложняло
жизнь соседям но мнение  соседей  его  волновало  меньше  всего.  Эпатируйте
буржуев!
   Лестер любил тусовки. На самом деле это было профессиональным  долгом.  С
Лестером было интересно развлекаться - он начинал фонтанировать,  становился
умным, злым, грубым и сумасшедшим. Лестер был оркестром одного человека пока
не напивался. Травка, белладонна, кокаин - это  он  переносил  спокойно,  но
выпивка, казалось, пробивала его насквозь и неожиданно черная струя злости и
боли вытекала из него, как масло из двигателя.
   К концу - хотя Лестер и не знал, что  конец  близок  -  он  почти  совсем
перестал пить. Он пьянел даже от кружки пива. Лестеру было 33 и он ненавидел
рутину, то, что он писал в последнее  время  его  не  устраивало.  Он  часто
говорил друзьям, что покинет Нью-Йорк и поедет в  Мексику  писать  глубокий,
серьезный роман - о серьезных вещах, старик! В этот раз - по-настоящему.  Он
должен наконец поймать это, проникнуть в суть Западной Культуры, что бы  это
не было.
   Но тогда, в апреле 82 года, Лестер подцепил грипп. Он жил один, его мать,
свидетельница Иеговы, умерла незадолго до того. Не было никого,  кто  сварил
бы ему куриного супчика - и грипп победил его.  Грипп  -  хитрая  штука,  он
умеет побеждать.
   Лестер принял  Дарвон,  но  вместо  того  чтобы  почувствовать  привычную
звонкую легкость он впал в отчаяние. Ему было слишком плохо, чтобы выйти  из
комнаты, возиться с врачами и скорой помощью,  он  принял  еще  Дарвон.  Его
сердце остановилось.
   Не было никого, кто бы сделал что-нибудь  и  он  пролежал  так  некоторое
время, пока его обнаружил случайно зашедший приятель.

***

   Еще немного голых фактов: Дори  Седа  родилась  в  1951  году.  Она  была
карикатуристкой, андерграундной карикатуристкой. Дори не была даже известной
и уж конечно ей было далеко от Лестера но она и не била себя в  грудь  и  не
кричала в уши чтобы стать Живой Легендой. Тем не менее в Сан-Франциско у нее
было много друзей.
   Дори однажды сделала комикс "Одинокие ночи". Необычный комикс,  необычный
для тех, кто не следил в последнее время за стилями. "Одинокие ночи" не были
особо  смешны,  только  для  тех,  кого  развлекали  разрезанные   по-живому
изломанные отношения.  Дори  много  работала  для  журнала  WEIRDO,  который
выпускался художниками - друзьями Р.Крамба, автора "Держи дорогу" и  "Кот  в
холодильнике".
   Р.Крамб сказал однажды: "Комикс - слова и картинки. Вы можете сделать все
словами и картинками". Эта типично американская декларация  стала  для  Дори
очевидной истиной.
   Дори хотела быть  Настоящим  Художником  в  своей  области.  Комиксы  или
"графические рассказы", если вам нужно более солидное наименование - уходили
и ей приходилось искать свое место.  В  ее  комиксах  -  всегда  безжалостно
автобиографичных - можно  видеть  ее  борьбу  -  Дори,  пытающуюся  обменять
продуктовые талоны на сигареты, Дори, живущая  в  покинутых  складах  Района
Хиппи в Сан-Франциско, рисующую под открытым небом  и  ругающуюся  с  другом
своей соседки, Дори, пытающуюся  собрать  денег  чтобы  вылечить  собаку  от
чесотки.
   Комиксы Дори замусорены  окурками  и  пустыми  бутылками.  Она  была,  по
классической формуле, Сумасшедшей, Дикой и Саморазрушающейся.  В  1988  году
Дори попала в аварию, где повредила шею и таз. Она лежала в скуке и боли.
   Чтобы убить время, она пила и принимала болеутолители.
   Она подцепила грипп. У нее были друзья, которые любили ее - но  никто  не
понимал, насколько она больна. Она не справилась с болезнью. 26  февраля  ее
сердце остановилось. Ей было 36.
   Достаточно "голых фактов". Немного утешительной лжи.

***

   Как  иногда  случается,  когда  облачко  вируса  гриппа   ждало   теплых,
гостеприимных легких Лестера Бэнгса Судьба, Атропос, Та, что  плетет  судьбы
случайно сбилась со счета. Петля или узелок? Какая разница? Это  всего  лишь
человеческие жизни, подумаешь...
   Так что Лестер, вместо того, чтобы  вдохнуть  облачко  невидимой  смерти,
вылетевшее из какого-то бродяги, чуть не попал под такси.  Это  происшествие
выбило Лестера из  колеи.  Он  решил,  что  самое  время  поехать  в  добрую
солнечную Мексику. Он будет работать над Великим Американским Романом:  "Мои
друзья - отшельники".
   Как верно. Никто из полусумасшедших друзей Лестера не выходит  больше  на
улицу. Всегда опережающие время, они уже  не  рок-н-рольщики.  Они  все  еще
носят черные кожаные куртки, не спят по ночам, они все еще  ненавидят  лютой
ненавистью Рональда Рейгана - но они никогда не выйдут  из  дома.  Их  стиль
жизни  социолог  Faith  Popcorn  (нельзя  усомниться  в  чем-либо  сказанным
человеком по имени Faith Popcorn) годы спустя назовет "закукливанием".
   У Лестера были миллионы альбомов рока, блюза, джаза, распиханные  по  его
нью-йоркской  квартире.  Книги   валялись   метровыми   стопками   на   всех
горизонтальных поверхностях -  Бюрроуз,  Хантер  Томпсон,  Celine,  Kerouac,
Huysmans, Foucault и десятки непроданных копий Blondie - написанной Лестером
биографии группы.
   Еще больше альбомов и  синглов  каждый  день  приходило  по  почте.  Люди
посылали Лестеру записи в слабой надежде что он включит их в  обзор.  Сейчас
это  стало  просто   традицией.   Лестер   превратился   в   анти-культурную
инфо-клоаку. Ему посылали винил просто потому что -  Это  же  Лестер  Бэнгс,
старик!
   Еще дрожа от недавней пляски со смертью Лестер осматривает свое имущество
с сартровской тошнотой. Он побеждает желание проверить,  не  осталось  ли  в
холодильнике одной, последней банки пива, вдыхает немного кокаина и пытается
заказать билет в Мексику. После отчаянной ссоры с тупой сукой на проводе ему
удается заказать билет в Сан-Франциско - лучшее, что  можно  получить  прямо
сейчас. Он быстро собирается и уезжает.
   На следующий день Лестер, усталый и  злой,  оказывается  на  неправильной
половине континента. Он взял с собой только армейский  мешок  с  портативной
Олимпией, немного бумаги, рубашки, флакончики с разными наркотиками  и  Моби
Дика, которого он всегда хотел перечитать.
   Лестер берет такси из аэропорта. Приказывает  водителю  ехать  в  никуда,
чувствуя слабое желание впитать местный ритм. Сан-Франциско напоминает ему о
днях в  Rolling  Stone,  до  того  как  Веннер  выгнал  его  за  грубость  к
рок-звездам. К черту Веннера, к черту этот  город,  который  был  почти  что
Авалоном несколько месяцев в 67 и с тех пор катится в ад.
   Холмистые  полузнакомые  улочки   наполнены   воспоминаниями,   образами,
талисманами. Декаданс, старик, смерть  от  аффекта,  без  дураков.  Все  это
сливается у Лестера  в  одну  желчную  струю  -  садистские  фильмы,  диско,
холоднокровный вой синтезаторов, садомазохизм, завернутые  культы  улучшения
человека - все виды невидимой войны, медленно съедающей душу мира.
   Через час он останавливает такси. Ему нужен кофе, сахар, люди, может быть
- кусок сыра. Лестер наклоняется чтобы заплатить и замечает свое отражение -
полноватый тридцатитрехлетний безработный в  мотоциклетной  куртке,  бледное
нью-йоркское лицо на которое наклеены усики Фу-Манчи.
   Жиреешь, прячешься - никаких  оправданий,  Бэнгс!  Лестер  дает  таксисту
большие чаевые.  Порадуйся,  парень,  ты  вез  сегодня  очередного  Освальда
Шпенглера!
   Лестер забредает в кафе. Много народу, воняет  чесноком  и  пачулями.  Он
видит двух панкушек, курящих сигарету за сигаретой. Калифорнийский загар.
   Лестер думает - это тип женщин, которые сидят на полу скрестив ноги и  не
будут трахаться но с радостью объяснят в деталях  свой  удивительно  сложный
постэкзистенциальный  weltanschauung.  Длинные,  костлявые,  с   сумасшедшим
взглядом. Как раз его тип, если подумать. Лестер  садится  за  их  столик  и
изображает резиновую улыбку.
   Развлекаемся? спрашивает Лестер Они смотрят на  него  как  на  чокнутого,
каким он, собственно, и является, но он вытаскивает из них имена  -  Дори  и
Кристина. На Дори чулки сетчатые чулки, ковбойские сапоги, поношенная блузка
с наклееными розовыми перьями.
   Коричневые длинные волосы. На Кристине танкистская блузка и кожаная  юбка
и татуировка с черепом на животе.
   Дори и Кристина никогда не слышале о "Лестер Бэнгсе". Они мало читают.
   Они художницы. Они  рисуют  карикатуры.  Андерграундные  комиксы.  Лестер
слегка заинтересован. Работа с эстетикой мусора всегда привлекала  его.  Это
так  по-американски,  настоящая  старая  добрая   Америка,   дикая   Америка
европейских отбросов, собирающих выброшенный поп-мусор  и  заставляющий  его
сиять как Кохинор. Делать из комиксов - Искусство  -  предельно  безнадежное
занятие, хуже, чем рок-н-ролл и за это даже не платят денег.  Лестер  выдает
все это чтобы посмотреть, как они отреагируют.
   Кристина идет за выпивкой. Дори, слегка ошалелая от этого  бочкообразного
красноглазого незнакомца выдает свой коронный  отшив.  Который  представляет
собой открытие окна в Адскую Дыру ее жизни. Дори зажигает  Кэмел  от  бычка,
улыбается Лестеру большими дырявыми зубами и радостно произносит:
   "Лестер,  ты  любишь  собак?  У  меня  есть  собака,  у  нее   экзема   и
отвратительные открытые язвы по всему телу и от нее  очень  воняет.  Ко  мне
перестали приходить друзья - она любит тыкаться носом в нос  и  делать  так,
знаешь - фрр, фрр!"
   "Я кричу дикой собачьей радостью  в  дымящейся  яме  склепа"  -  заявляет
Лестер.
   Дори уставилась на него. "Сам придумал?"
   "Да. Где ты была когда  умер  Элвис"?  "Проводишь  опрос?"  "Нет,  просто
интересно. Говорят, что потом его тело  откопали  чтобы  изучить  содержимое
желудка. На наркоту, понимаешь? Можешь это себе представить? Ощущение, когда
ты суешь руку по локоть в разлагающиеся кишки  Элвиса,  раздвигаешь  жировые
слои, почки, печень, добираешься до желудка и с триумфом вытаскиваешь  куски
таблеток Перкодана, Дезоксина.. и - это действительно дрожь, Дори -  кладешь
эти куски таблеток в свой собственный рот  и  глотаешь  их  и  получаешь  не
просто тот же кайф, что Элвис Пресли, Король, не та же  марка  но  те  самые
таблетки, как будто ты ешь Короля Рок-н-Ролла!"
   "Как ты сказал, кто ты  такой?"  -  спрашивает  Дори.  "Рок-журналист?  Я
думала ты мне пудришь мозги. Лестер Бэнгс, редкостно мудацкое имя!"
   Дори и Кристина не спали всю ночь, танцевали под героиновые  ритмы  Darby
Crash и The Germs. Лестер смотрит  сквозь  полуприкрытые  глаза  -  Дори  за
тридцать  но  она  легко  принимает  эту  рутину,  Большое  Сияющее  Веселье
Американской Поп-Богемы. "Да и хрен с тобой, думай обо мне что хочешь".  Под
покровом ее Отношения к Жизни он чувствует скелет чистого отчаяния. Кости ее
наполнены страхом и печалью. Он как раз недавно писал об этом.
   Они  много  говорят,  в  основном  о   городе.   Легкий   треп,   но   он
заинтересовался. Дори зевает и собирается уходить. Лестер замечает, что  она
выше его. Его это не волнует. Он получает ее телефон.
   Лестер останавливается в Holiday  Inn.  На  следующий  день  он  покидает
город. Неделю он проводит в ночлежке в Тихуане со своим Великим Американским
Романом, который не идет. В отчаянии он пишет записки самому себе: "Бэрроусу
было почти пятьдесят когда он написал  Nova  Express!  Парень,  тебе  только
тридцать три! Сгорел! Выдохся! Кончился! Плавающий мусор!  Твое  спасение  в