о катализа!
   - Сейчас проверю. - Модем повернулся к жидкостному компьютеру  и  ввел  в
него длинный ряд чисел. - Так... -  сказал  он  спустя  минуту.  -  Да.  Это
возможно. Я могу  продать  тебе  маленький  ранцевый  двигатель.  С  помощью
киберштурмана ты можешь попасть на лестероид примерно  через  семьдесят  два
часа.
   - Прекрасно! - воскликнул я. - Великолепно! Начнем это прямо сейчас.
   - Очень хорошо, - спокойно сказал Модем. - Осталось лишь подумать о цене.
   У меня оказалось достаточно времени, чтобы подумать о цене; пока ранцевый
двигатель нес меня сквозь  зияющую  пустоту.  Думаю,  я  принял  единственно
верное решение. Биржа ЦК приказала долго жить, поэтому мне  все  равно  были
нужны новые коммерческие агенты для реализации моих камней с Ейте  Дзайбацу.
Конечно, омары -  жутковатые  создания,  этого  у  них  не  отнимешь.  Но  я
интуитивно чувствовал, что могу им доверять.
   Киберштурман обеспечил мне спокойную мягкую посадку на солнечной  стороне
астероида, который слегка подтаивал под лучами  Солнца.  Легкие,  но  хорошо
заметные в инфракрасном диапазоне струйки пара то здесь, то  там  вырывались
из трещин в голубом льду.
   Лестероид представлял собой обломок, образовавшийся некогда в  результате
распада одной из древних ледяных лун  Сатурна.  То  была  громадная  ледяная
гора, покрытая  застарелыми  шрамами  зазубренных  по  краям  расщелин.  Она
напоминала формой гигантское яйцо, размерами три  на  пять  километров.  Его
поверхность,  покрытая  оспинами  небольших  ямок,   была   ярко-голубой   -
характерный вид для льда, миллионы лет находившегося под воздействием мощных
электрических полей.
   Я выпустил шипы из своих перчаток и, цепляясь ими за ледяную поверхность,
перетащил свой ранцевый двигатель в тень. Энергетические  ресурсы  двигателя
были почти полностью истощены, но мне все же не хотелось, чтобы вырывающиеся
из расщелин струи пара унесли его в открытый космос.
   Затем я раскрыл тарелку - антенну, проданную мне Модемом, - сориентировал
ее в сторону ЦК и подключился к ней.
   Катастрофа, постигшая ЦК, была поистине тотальной. Царицын Кластер всегда
гордился свободой своего радио-и  телевещания,  важнейшей  составной  частью
присущего ему общего духа всеобъемлющих свобод. Теперь же, и атмосфере общей
паники, это вещание выродилось в потоки туманных завуалированных  угроз,  и,
что  самое  плохое,  по  всему  диапазону  то  там,  то   здесь   вспыхивала
предательская захлебывающаяся морзянка закодированных сообщений.
   Крещендо  посулов  и  угроз  нарастало  подобно  лавине,  пока   наиболее
могущественные группировки сами себя не подвели к краю  обрыва,  за  которым
начиналась гражданская война. Коридоры пригородов  и  туннели  дорог  кишели
мародерствующими псами, слепо выполнявшими  приказы  обезумевшей  от  страха
элиты. Насквозь порочные  марионеточные  суды  раздавали  направо  и  налево
жесточайшие приговоры, лишая  всех  несогласных  их  статуса,  имущества,  а
зачастую - и жизни. Не дожидаясь очередного неправедного вердикта, многие из
диссидентов сами оканчивали свой путь в приватах.
   Никакие  детские  учреждения  не  работали.  С  неподвижными   лицами   и
застывшими глазами, дети бесцельно скитались по опустевшим  холлам,  оглушая
себя мощными супрессантами. От неумеренного потребления  ингалянтов-допингов
биржевики, харкая кровью, обессилено падали на клавиатуру своих компьютеров.
Женщины голыми выбрасывались из воздушных шлюзов,  испуская  свой  последний
выдох в виде сверкающей на солнце струи  кристаллов  замороженного  воздуха.
Остальные цикады либо проливали у себя дома слезы  над  навсегда  утраченным
благоденствием,  либо,  отупев  от  отчаяния  и   наркотиков,   бессмысленно
гуртовались в неосвещенных бистро.
   Многовековая борьба за место под солнцем отточила волчьи зубы картелей до
неимоверной остроты. И теперь они рвали этими зубами на части  агонизирующее
тело ЦК. Рвали  с  холодной  кибернетической  отточенностью  механистов,  со
скользким, не признающим никаких моральных ограничений коварством  шейперов.
Промышленность ЦК подверглась захвату и  дикому  разграблению.  Коммерческие
агенты и надменные дипломаты, соперничая друг с другом, выхватывали  друг  у
друга ее сочащиеся живой кровью, теплые, дымящиеся куски. Толпы нанятых  ими
ко всему безразличных  людей  наводнили  дворец  Царицы,  гадя  по  углам  и
бессмысленно разрушая все, что нельзя было украсть.
   Сцепившиеся в дикой схватке фракции ЦК  угодили  в  классический  двойной
капкан, в ловушку, уже  давно  угрожавшую  человечеству.  С  одной  стороны,
намертво увязанный с последними  техническими  достижениями  образ  жизни  и
мыслей неуклонно подталкивал общество к взаимному  недоверию  и  распаду.  С
другой стороны, разобщенность и самоизоляция сделали все эти фракции  легкой
добычей  мощных,  объединенных  в   монолит   картелей.   Вдобавок   повсюду
свирепствовали пираты и приватеры. Картели на словах осыпали их проклятиями,
а на деле - поддерживали.
   А я? Я, вместо того чтобы помогать моей родной Полиуглеродной  лиге,  был
сейчас  всего  лишь  исчезающе   малой   черной   точкой   в   пространстве,
тускло-черной спорой, прилепившейся к обрыву  несущейся  в  пустоте  ледяной
горы.
   Но именно эти скорбные дни помогли мне познать истинную цену  моей  новой
оболочки. Если и дальше все пойдет так, как предусмотрено  Уэллспрингом,  не
за горами новые возрождение и расцвет. А мне было суждено  пережить  тяжелые
времена в моей  спороподобной  оболочке,  уподобившись  высохшему,  гонимому
ветром маленькому  клочку  лишайника.  Клочку,  который  с  легкостью  может
провести  в  таком  состоянии  долгие  десятилетия,  чтобы,  попав  в  более
благоприятные условия, вспыхнуть в  один  прекрасный  день  цветущей  волной
всепобеждающей  жизни.  Да,  Уэллспринг  проявил  присущую   ему   мудрость,
обеспечив меня такой оболочкой. Я всецело ему теперь доверял.  И  я  не  мог
обмануть его ожидания.
   Меня одолевала скука; я мало-помалу погрузился в медитативный ступор. Мои
чувства, зрение  и  слух  простерлись  далеко  за  пределы  возможного,  мое
сознание растворилось в себе самом и я оказался в ревущем  предсуществовании
пригожинского  горизонта   событий.   Пространство-время,   второй   уровень
сложности, заявляло о себе скулящим воем далеких звезд, раскатистым  ропотом
планет, треском и шипением разворачивающегося Солнца.
   Прошло  немало  времени,  прежде  чем  меня  вновь  пробудили   к   жизни
космическая пустота и безысходность вечной симфонии Марса. Тогда я  отключил
усилители своей оболочки.
   Они были мне больше не нужны.
   Я направился к южной оконечности астероида, где, по моим расчетам, должна
была высадиться команда,  посланная  для  демонтажа  двигателей.  Автономная
киберсистема уже переориентировала ледяную гору, подготовив ее к  частичному
торможению, поэтому именно  с  южной  оконечности  теперь  открывался  самый
хороший вид на древнюю планету.
   Не успели стихнуть последние толчки тормозных дюз, как  на  ледяную  гору
тихо опустился пиратский  корабль.  Это  было  изящное  и  прекрасное  судно
шейперов, с широко раскинутыми  крыльями  солнечных  парусов  из  тончайшей,
переливающейся  всеми  цветами   радуги   пленки.   Сверкающий   корпус   из
органометалла  скрывал  под  собой  мощнейшие  магнитные  реакторы  восьмого
поколения, позволявшие кораблю развивать фантастическую  скорость.  Торчащие
из бортов тупые дула оружейных киберсистем лишь  подчеркивали  стремительную
плавность его обводов.
   Я бросился в укрытие, стараясь как можно  глубже  вжаться  в  оказавшуюся
поблизости ледяную трещину, чтобы не быть обнаруженным корабельным  радаром.
Я ждал долго, потом любопытство пересилило страх, я выбрался наружу и пополз
вдоль зазубренной кромки льда, пока не нашел  себе  удобную  для  наблюдения
точку.
   Корабль  стоял,  балансируя  на  тонких   подпружиненных   манипуляторах,
напоминавших коленчатые ноги богомола; когти манипуляторов глубоко вонзились
в голубой лед. С корабля высыпала толпа роботов, которая теперь вгрызалась в
поверхность ровного, как стол, плато.
   Я никогда не боялся роботов и смело устремился  по  льду  в  их  сторону,
чтобы поближе понаблюдать за их странными манипуляциями. Никто не обращал на
меня ни малейшего внимания.
   Я смотрел, как неуклюжие автоматы  ковыряют  и  дробят  лед.  На  глубине
десяти метров они наткнулись на тускло сияющую металлическую плиту.
   То был воздушный шлюз.
   Роботы остановились.  Они  ждали.  Время  шло,  но  никаких  приказов  не
поступало. Их программа кончилась,  они  припали  к  поверхности  астероида,
отключили  свои  системы  и  замерли  неподвижно,  такие  же  мертвые,   как
окружавшие меня глыбы льда.
   На всякий случай я решил сперва осмотреть корабль.  Как  только  открылся
шлюз, корабль ожил, заработали системы жизнеобеспечения. Я прошел  в  рубку.
Кресло пилота пустовало.
   Кроме меня, на борту не было ни души.
   Почти два  часа  ушло,  пока  я  разобрался  в  хитросплетениях  бортовых
киберсистем. Когда все было кончено, я  окончательно  убедился  в  том,  что
подозревал с самого начала. Это был корабль Уэллспринга.
   Выбравшись наружу, я подполз  по  льду  к  плите  воздушного  шлюза.  Люк
открылся  мгновенно.  Уэллспринг  не  любил  усложнять  вещи   без   крайней
необходимости.
   За второй  крышкой  шлюза  скрывалось  помещение,  залитое  ослепительным
бело-голубым светом. Я подкорректировал электронные системы моего  зрения  и
прополз дальше.
   В дальнем конце помещения стояло ложе из драгоценных камней.  Собственно,
это  даже  была  не  кровать  в  обычном  понимании  этого   слова,   просто
беспорядочно наваленная рыхлая груда самоцветов.
   На вершине груды спала Царица.
   Я переключил диапазон зрения. От Матки не исходило никакого инфракрасного
излучения. Она лежала совершенно неподвижно; ее руки, скрещенные  на  груди,
судорожно сжимали какой-то предмет; трехпалые ноги были вытянуты;  массивный
хвост свернут в кольцо и уложен между ног. Ее громадная голова,  размером  с
торс  взрослого  мужчины,  была   прикрыта   напоминавшим   корону   шлемом,
инкрустированным сверкающими бриллиантами. Она  не  дышала,  глаза  ее  были
закрыты; за толстыми, слегка приоткрытыми чешуйчатыми губами  виднелось  два
ряда крючкообразных желтоватых зубов, Она была холодна как лед и погружена в
свойственный пришельцам криогенный сон. Только теперь мне стал до конца ясен
хитроумный  замысел  Уэллспринга.  Матка  сама,  сознательно  и  добровольно
принимала участие в своем похищении. Уэллспринг дерзко и бесстрашно проделал
этот трюк, чтобы обвести вокруг пальца своих соперников и начать все  заново
на орбите Марса. Поразительная по  своей  смелости  попытка  поставить  всех
перед свершившимся фактом, которая, обернись она удачей, дала бы ему  и  его
адептам поистине неограниченную власть.
   Я стоял в немом восхищении, пораженный грандиозностью  его  планов.  Одно
оставалось мне непонятным: почему его самого не оказалось  на  корабле.  Без
сомнения, где-то на судне находились медикаменты, способные пробудить  Матку
и вдохновить ее на создание нового Кластера.
   Я подошел  ближе.  Никогда  раньше  мне  не  приходилось  сталкиваться  с
Инвесторами лицом к лицу.
   И все же спустя несколько мгновений я понял: что-то неладно.  Сперва  мне
показалось, что виной всему игра света  и  тени,  но  затем  я  как  следует
разглядел то, что Матка сжимала в своих руках.
   То был мой  самоцвет  с  лишайником.  Стиснутый  с  чудовищной  силой  ее
клешнеобразными лапами, камень дал скол вдоль одной из граней. Освобожденный
из своей тюрьмы, пришпоренный адским сиянием неземного  освещения,  лишайник
тронулся в рост, расчищая себе дорогу кислотами, выделяемыми из его  корней.
Он вскарабкался по чешуйчатым пальцам Матки, оплел ее запястья, взорвался  в
пароксизме размножения и уже покрыл все тело  Царицы.  Она  буквально  сияла
зеленью и золотом жадно пожиравшей все, бурлящей от жизненных сил,  пушистой
накипи. Этой участи не минули даже ее губы. Даже глаза.
   Постояв еще немного, я снова отправился  на  корабль.  О  нас,  шейперах,
всегда говорят, что только в ситуациях  по-настоящему  стрессовых  мы  можем
показать все, на что способны. Я вновь активировал  роботов  и  приказал  им
заделать дыру во льду. Они быстро  набили  ее  ледяными  обломками,  которые
затем сплавили в монолит при помощи  остатков  энергии  из  моего  ранцевого
двигателя.
   Я действовал лихорадочно, подчиняясь только своей интуиции. Но  мой  опыт
давно научил меня доверяться ей в трудную минуту. Именно поэтому  я  поборол
отвращение, раздел Царицу и погрузил на корабль  все  ее  драгоценности,  до
последнего камешка. Уверенность, с которой я действовал, лежала за пределами
обычной  логики.  Будущее  было  распростерто  передо  мной,   словно   тело
прекрасной женщины,  полудремлющей  в  сладкой  истоме  в  ожидании  объятий
любовника.
   Все записи Уэллспринга теперь принадлежали  мне.  Этот  корабль  был  его
святая святых, последним убежищем, хранимым на непредвиденный случай.  Я  до
конца понял его чувства, и теперь они тоже стали моими.
   Его мертвая рука взяла за шиворот представителей  всех  существовавших  в
Царицыном Кластере группировок и фракций и заставила  их  стать  свидетелями
пригожинского  скачка.  На  орбите  вокруг   Марса   уже   находился   новый
протокластер,  созданный  и   управляемый   автоматами.   Находившимся   там
наблюдателям  пришлось  беспрекословно  мне   подчиниться,   ведь   автоматы
управлялись с моего корабля.
   Затем к Марсу стали прибывать  первые,  охваченные  паникой  беженцы.  От
них-то я и узнал, какой конец был уготован Уэллспрингу самой судьбой.  Вслед
за  обескровленным  трупом  Валерии  Корстштадт,  Уэллспринг  ногами  вперед
покинул  один  из  приватов  Фрота.   Никогда   уже   не   суждено   Валерии
воздействовать на других мощью своего обаяния; никогда  ее  харизма  уже  не
подчинит  себе  вновь  членов  нашей  лиги.  Возможно,   то   было   двойное
самоубийство. Возможно. Но, скорее всего, Валерия сперва убила  Уэллспринга,
а уже потом покончила с собой. Уэллспринг никогда не верил в  то,  что  есть
хоть что-нибудь, с чем  ему  не  удастся  справиться.  Вызов,  брошенный  им
безумной женщине и бессмысленному миру, был частью этой веры. Но и для  него
был установлен предел. Он перешел этот предел и  умер.  А  детали,  навсегда
сохраненные в тайне молчаливым  приватом,  не  играли  здесь  ровным  счетом
никакой роли.
   Когда я узнал эти новости, ледяной панцирь вокруг моего сердца  сомкнулся
раз и навсегда. Отныне и навеки.
   Когда лестероид начал свой последний путь, вонзившись в хилую марсианскую
атмосферу, я  включил  передатчики  корабля.  В  эфире  зазвучало  завещание
Уэллспринга.
   Это завещание  было  чистой  фикцией.  Я  состряпал  его,  имея  в  своем
распоряжении записанные на пленку дневники. И уж  проще  простого  оказалось
изменить свой синтезированный  голос,  подделать  его  так,  чтобы  он  стал
неотличимым от  голоса  Уэллспринга.  Так  было  необходимо.  Я  должен  был
обеспечить будущее МК,  Марсианского  Кластера,  а  потому  во  всеуслышание
объявил себя единственным наследником Уэллспринга.
   Власть и могущество сами концентрировались вокруг меня, попутно  обрастая
самыми невероятными слухами. Говорили,  что  под  тусклой  черной  оболочкой
скрывается не кто иной, как сам Уэллспринг, а Ландау, подлинный Ганс Ландау,
был тем самым человеком, который принял смерть вместе с Валерией Корстштадт.
   Я поддерживал эти слухи. Такие  легенды  и  мифы  еще  крепче  объединяли
Кластер. Я знал,  что  МК  станет  великой  столицей,  где  не  будет  места
соперничеству. Наконец абстракции начали облекаться в плоть и кровь, оживали
прекрасные фантомы. МК  суждено  было  безостановочно  набирать  силу.  Одни
только мои самоцветы служили таким надежным фундаментом для его процветания,
что этому могло только позавидовать большинство картелей.
   Понять - значит простить. Я простил Уэллспринга. Его ложь, его  хитрость,
его обманы сослужили мне куда лучшую службу, чем могла бы  сослужить  химера
так называемой "правды". Помните? Если нам  нужна  точка  опоры,  мы  должны
встать в центр и найти ее в том, что нас окружает.
   Я помню ту, леденящую кровь, завораживающую красоту первого столкновения.
Непреклонную  прямолинейность  последнего  полета   ледяной   горы.   Первый
лестероид был одним из многих. Но он  был  первым!  Только  тогда,  когда  я
увидел молочно-белый всплеск на месте  его  встречи  с  поверхностью  Марса,
оргазмически содрогающийся  фонтан  пара,  в  который  превратилась  ледяная
усыпальница Матки, только тогда я до конца понял то,  что  всегда  знал  мой
учитель. Человек, движимый великой целью, может все.  И  ничего  не  боится.
Совсем ничего.
   Скрываясь  под  своими  черными  доспехами,  я  железной   рукой   правлю
Полиуглеродной  лигой.  Члены  лиги,  входящие  в  ее  элиту,  стали   моими
советниками. Да, я помню о холоде. Но я не боюсь его больше. Мой страх перед
холодом остался в прошлом. Он похоронен в нем, как  похоронен  теперь  холод
Марса под ковром бушующей зелени. Мы вдвоем, я и Уэллспринг,  вырвали  целую
планету из объятий смерти. Теперь я остался один. Но я не боюсь холода.
   Ни капельки не боюсь.