.
   - Но я вовсе не рассматриваю эту проблему  с  утилитарной  точки  зрения:
кому где жить. Надо научиться глядеть на нашу  деятельность  шире.  И  более
абстрактно. Гностицизм, действующая сила познания  четвертого  пригожинского
уровня, должен будет инспирировать пригожинский скачок третьего уровня. А  в
результате - на голую, девственно-чистую основу  пространства-времени  будет
привнесена новая жизнь! Понимаешь?
   Но Аркадия в ответ  только  жалобно  потрясла  головой  и  устремилась  к
выходу.
   - Мне очень жаль, Ганс, - сказала она, - но эти  звуки..,  они  проникают
внутрь меня, будоражат мою кровь... - Она вдруг задрожала; крупные бисерины,
вплетенные в ее длинные белокурые волосы,  отозвались  громким  стаккато.  -
Нет, это в самом деле невыносимо!
   - Сейчас я выключу запись, - сказал я.
   Но Аркадия уже была у дверей.
   - Прощай, Ганс, прощай! - помахала она мне рукой. - Скоро увидимся.
   Аркадия исчезла за дверью. А я вновь погрузился в свое одиночество.
   В студии гремел неумолчный шум прибоя - стонущего, ревущего,  остервенело
грызущего несуществующие берега.
   Один из кулагинских роботов встретил меня у порога и  принял  мою  шляпу.
Сам Кулагин сидел за  рабочим  столом  в  углу  своей  насквозь  провонявшей
цветами студии, просматривал бегущие по экрану  дисплея  биржевые  котировки
ценных бумаг и диктовал  в  микрофон,  закрепленный  на  наручном  браслете,
какие-то приказы. Когда робот объявил о моем приходе, Кулагин отсоединил  от
браслета разъем идущего от консоли кабеля,  встал  из-за  стола  и  дружески
потряс мою руку.
   - Добро пожаловать, друг, - радушно сказал он, - добро пожаловать!
   - Надеюсь, не очень помешал?
   - Что ты! Совсем нет. Играешь на бирже?
   - Слегка, - сказал я. - Ничего серьезного. Может быть, позже... Когда  ко
мне начнут поступать отчисления с Ейте Дзайбацу.
   - Тогда позволь мне чуть-чуть расширить твой кругозор заранее,  -  сказал
Кулагин. - Каждый истинный постгуманист просто обязан  иметь  самый  широкий
круг интересов. Пододвинь стул и садись, если ты не против.
   Я послушно примостился рядом с Кулагиным, который  немедленно  уселся  на
прежнее  место  и  снова  подключился  к  консоли.  Он   был   стопроцентным
механистом, но содержал свое тело и свою студию в строжайшей чистоте. Мне он
нравился.
   - Забавно, насколько быстро все финансовые учреждения начинают заниматься
совсем не тем, для чего они предназначались первоначально, - сказал  он,  не
оборачиваясь. - Вот,  например,  биржа.  Она  в  каком-то  смысле  совершила
пригожинский  скачок.   На   фасаде   обозначено:   "Биржа   -   инструмент,
способствующий коммерции". А на деле за этим  красивым  фасадом  вовсю  идет
грязная игра. Тайные соглашения. Продажа конфиденциальной информации. И  так
далее. Мы, цикады, выросли на слухах и сплетнях, ими питаемся, не можем  без
них жить; а потому биржа - точное  отображение  того  самого  духа  времени,
которым мы все пропитаны насквозь.
   -  Да,  -  отозвался  я.  -   Конечно.   Безнравственность,   вычурность,
манерность, самодовольство. И ничего путного в основе.
   Кулагин приподнял свои выщипанные брови.
   - Да, мой юный друг, - насмешливо  согласился  он,  -  совершенно  верно.
Точно так же, как нет ничего  путного  в  основе  Великого  Космоса.  Каждый
следующий уровень сложности свободно парит  над  предыдущим,  поддерживаемый
одними лишь абстракциями. Даже так называемые законы природы - не более  чем
наша жалкая попытка распространить свое видение за  пригожинский  событийный
горизонт...  Ну  а  если  ты  предпочитаешь  более  примитивные  метафоры  -
пожалуйста. Биржу можно смело сравнить с  океаном  информации,  по  которому
разбросано несколько маленьких островков. Эти островки - акции  с  надежным,
устойчивым курсом - последняя надежда на спасение для,  усталого  пловца.  А
теперь посмотри сюда.
   Он  легко  пробежался  пальцами  по  клавиатуре;   вспыхнула   трехмерная
картинка.
   - Сейчас перед  тобой  -  голографический  срез  биржевой  активности  за
последние сорок восемь часов, - сказал Кулагин. - Похоже на океанские  валы,
не правда ли? А  вот  здесь  -  самое  настоящее  цунами,  гигантский  объем
заключенных сделок. - Он ткнул в экран световым пером, вживленным  в  кончик
его указательного пальца; заштрихованная область мигнула, изменив свой  цвет
с зеленого на красный. - Это произошло, как только просочились первые  слухи
о лестероиде.
   - О чем, о чем?
   - О ледяном астероиде. Кто-то купил эту ледяную гору  у  Совета  Колец  и
теперь выводит ее из гравитационной  ловушки  колец  Сатурна.  Кто-то  очень
умный, поскольку гора пройдет  очень  близко,  всего  в  нескольких  тысячах
километров от Царицына Кластера. Достаточно  близко,  чтобы  ее  можно  было
наблюдать невооруженным глазом.
   - Ты хочешь сказать, что кому-то действительно  удалось  это  сделать?  -
спросил я, не веря своим ушам, раздираемый самыми противоречивыми чувствами.
   Слухи дошли до меня через третьи, пятые, а может, и десятые руки. Но  все
параметры в точности совпадают с теми, которые были рассчитаны инженерами из
Полиуглеродной лиги. Совпадает масса льда, совпадают размеры  -  более  трех
километров в поперечнике; совпадает конечная цель - равнина Эллада к югу  от
марсианского экватора. Скорость - шестьдесят пять километров в секунду; само
столкновение  ожидается  четырнадцатого  апреля,  в  20:14:53  по   мировому
времени. А по местному, я имею  в  виду  марсианское,  лестероид  упадет  на
рассвете.
   - До этого еще столько времени, - нетерпеливо сказал я. - Ждать и ждать.
   - Послушай, Ганс, - ухмыльнулся  Кулагин,  -  не  суетись.  Такую  махину
голыми руками с места не сдвинешь. Но это - лишь первая ласточка.  Потом  их
будет еще не одна дюжина. А то, что происходит сейчас, - не более чем  чисто
символический жест.
   - Значит, нам скоро придется перебираться туда! На орбиту Марса!
   - Ну нет, Ганс. - Кулагин был  полон  скепсиса.  -  Такая  работа  -  для
роботов я других автоматов. Может быть, позже потребуется несколько жестких,
крутых парней, пионеров по складу характера. Но лично для  себя  я  не  вижу
причин, по которым мне пришлось бы пожертвовать уютом и привычным  комфортом
ЦК.
   - Неужели ты действительно хочешь остаться здесь? - Я вскочил  со  стула,
непроизвольно  стискивая  кулаки.  -  И  пропустить   момент   пригожинского
катализа?
   Кулагин, слегка нахмурившись, посмотрел на меня снизу вверх.
   - Остынь, Ганс. Остынь и сядь. Очень скоро начнут набирать  добровольцев.
И если ты действительно собираешься направиться к Марсу,  думаю,  это  будет
совсем нетрудно устроить. Важнее другое.  Слишком  уж  сильно  подействовало
сообщение о лестероиде на биржу. Ее уже начало лихорадить сразу после смерти
контролера. А теперь, похоже, на крючок попалась куда  более  крупная  рыба,
которую кто-то упорно тащит наверх. На съедение. Я уже три  дня  внимательно
слежу за его действиями.  В  надежде  поживиться  объедками  с  праздничного
стола, так сказать... Не хочешь воспользоваться ингалятором?
   - Благодарю, Не сейчас.
   Кулагин покачал  головой  и  втянул  носом  хорошую  порцию  стимулятора.
Никогда прежде я не видел его нераскрашенного лица.
   - У меня нет того  интуитивного  ощущения  массовой  психологии,  которое
доступно вам, шейперам. - сказал он  наконец.  -  Поэтому  приходится  иметь
хорошую, очень хорошую память... Первый раз  мне  довелось  наблюдать  нечто
похожее тринадцать лет назад. Кто-то распространил  слух,  что  наша  Царица
пытается покинуть ЦК, а советники удерживают ее силой. И  что  же?  В  итоге
разразился биржевой крах сорок первого года. Но настоящее сведение счетов  с
неугодными последовало позже,  во  время  возрождения  биржи.  Я  тут  снова
просмотрел пленки с записями времен краха и, сдается мне,  разглядел  хвост,
плавники и оч-чень острые зубы  одного  старого  приятеля.  Трудно  было  не
узнать его по повадкам. Не скользкое  вероломство  шейпера.  И  не  холодная
упорная хватка механиста.
   Обдумав услышанное, я сделал однозначный вывод:
   - Тогда ты говоришь об Уэллспринге.
   Возраст Уэллспринга не знал никто. Но ему наверняка давно  перевалило  за
двести. Сам он утверждал, что родился на Земле,  на  заре  Космической  Эры;
потом был в числе  основателей  первого  поколения  независимых  космических
колоний, так называемой Цепи. И уж точно он был в числе основателей Царицына
Кластера, а после того, как  Матка  впала  в  немилость  у  своих  собратьев
Инвесторов, он участвовал в строительстве ее теперешней обители.
   - Отлично, Ганс, - улыбнулся Кулагин. -  Ты  прав.  Может,  ты  и  замшел
слегка среди своих лишайников, но вокруг пальца  тебя  не  обведешь.  Да.  Я
полагаю,  именно  Уэллспринг  состряпал  крах  сорок  первого  года.  Причем
состряпал из ничего, в своих личных интересах.
   - Но ведь он ведет весьма умеренный образ жизни, - возразил было я.
   - Ну и что?  Будучи  старинным  другом  Царицы,  он  имел  самые  широкие
возможности запустить нужные ему слухи. Более того, именно он семьдесят  лет
назад разрабатывал концепцию биржи и  знал  ее  как  свои  пять  пальцев.  А
Космические метасистемы? Департамент, занимающийся  проектом  преобразования
Марса? Он ведь возник сразу после возрождения биржи!  Конечно  же  -  тайные
дотации, конечно - анонимное спонсирование.
   - Но ведь денежные поступления шли тогда со всех концов системы, -  снова
возразил  я.  -  Тогда  практически  все  секты  и  группировки  на   словах
соглашались с тем, что проект освоения Марса -  самое  грандиозное  и  самое
нужное предприятие в истории человечества.
   - А я и не спорю. Хотя  меня  лично  немного  удивляет,  с  чего  бы  эта
прекрасная идея так быстро и так широко распространилась? И еще: кто остался
в выигрыше? Послушай, Ганс. Я искренне люблю Уэллспринга.  Он  действительно
мой лучший друг. И я помню о холоде. Но  ты  должен  четко  осознать,  какую
гигантскую аномалию он из себя представляет. Он - не один из  нас.  Он  даже
родился не в Космосе.
   Кулагин немного прищурился и внимательно посмотрел на меня. Но я никак не
отреагировал на употребленный им термин "родился", весьма оскорбительный для
шейперов. Ибо в первую очередь я был членом Полиуглеродной лиги, а во вторую
- цикадой. В третью и четвертую очередь я был никем,  и  только  в  пятую  -
шейпером.
   По губам Кулагина скользнула короткая одобрительная улыбка.
   -  Будь  уверен,  -  сказал  он,   -   у   Уэллспринга   имеется   немало
имплантированных устройств, продлевающих его жизнь и  характерных  для  всех
механистов. Но в целом он не настоящий мех. Скорее - наш живой  предтеча.  Я
буду в числе  последних,  кто  станет  отрицать  шейперские  таланты,  но  в
определенном смысле эти таланты развиты  искусственно.  Они  проявляются  во
всей красе, когда надо пройти тесты на проверку КИ, согласен. Но  вам  порой
недостает неких.., ну, что ли, первичных качеств,  которыми  в  полной  мере
обладает Уэллспринг. Точно так же и мы,  механисты.  Мы  можем  использовать
кибернетические моды мышления, но нам  недостает  неких  первичных  качеств,
которые только одни и могут сделать машину машиной... А Уэллспринг - один из
тех людей, которые гораздо дальше всех  остальных  могут  пройти  по  лезвию
бритвы. Он - один из тех титанов, которые рождаются раз в столетие. А  то  и
реже. Подумай сам, что стало с остальными его ровесниками?
   - Большинству из них пришлось стать мехами, - кивнул я.
   Кулагин слегка наклонил голову, вглядываясь в экран.
   - Я родился здесь, в ЦК, -  сказал  он,  -  и  о  первых  механистах  мне
известно не многое. Но я знаю наверняка, что большинство из них умерло.  Они
старели, не находили себе места в жизни, были совершенно не  подготовлены  к
столкновению с будущим. Это быстро  подводило  их  к  краю.  Самоубийства  в
основном. Большая часть первых попыток удлинить  жизнь  также  заканчивалась
самым плачевным образом... Но Уэллспринг благополучно прошел  и  через  это;
вероятно его хранил природный дар. А теперь задумайся, Ганс. Вот мы сидим  с
тобой здесь. Оба - порождение технологий столь высоких,  что  они  раскололи
надвое саму социальную структуру общества.  Мы  торгуем  с  пришельцами.  Мы
можем даже проголосовать у обочины и сесть на попутный  корабль  к  звездам,
было бы чем заплатить Инвесторам за  дорогу.  Ну  а  Уэллспрингу  не  только
удалось сохранить себя в точности таким, каким он был пару  столетий  назад,
так нет же, он еще и правит нами. А  ведь  мы  даже  не  знаем,  каково  его
настоящее имя.
   Пока Кулагин переключал консоль и просматривал свежую информацию с биржи,
я напряженно размышлял над его словами. Мне было нехорошо.  Можно  научиться
скрывать свои чувства, но избавиться от них нельзя.
   - Ты прав, - сказал я наконец, - но все равно я ему доверяю.
   - Я тоже. Но при  этом  отдаю  себе  отчет,  что  все  мы,  словно  дети,
полностью находимся в его власти. Пока что  он  просто  тихонько  покачивает
нашу люльку. Оказывает протекцию. Проект по созданию среды обитания на Марсе
со страшной скоростью пожирает мегаватт за мегаваттом.  Говорят,  взносы  на
проект специально сделаны анонимными, чтобы ни одна из группировок не  могла
использовать их в целях саморекламы.  Но  лично  я  считаю  эту  анонимность
прикрытием того простого факта, что подавляющее большинство дотаций  исходит
прямиком от Уэллспринга. Подумай  сам:  биржевой  крах  неминуем,  он  может
разразиться в любую минуту. Затем Уэллспринг еще разок шевельнется  в  своей
берлоге, и мы увидим новое возрождение биржи. И каждый  киловатт  полученных
им прибылей поступит на марсианский проект.
   Я молчал, слегка наклонившись вперед и переплетя пальцы  рук  на  колене;
Кулагин быстро диктовал в микрофон длинные ряды цифр:  отдавал  распоряжения
по продаже акций. Молчание становилось тягостным. И тут я рассмеялся.
   Кулагин оторвал взгляд от экрана.
   - Ни разу еще не слышал, как ты смеешься, - сказал он. - Над чем?
   - Просто вдруг подумал... Ты открыл мне немало полезного. Но я-то, я ведь
просто заглянул к тебе поговорить о Валерии.
   Лицо Кулагина сразу постарело, сделалось печальным.
   - Послушай, Ганс, - сказал он. -  Ту  малость,  которая  мне  известна  о
женщинах, и в микроскоп-то толком не разглядишь. Зато намять у меня,  как  я
уже говорил, превосходная.  Шейперы  крупно  промахнулись,  доведя  дело  до
крайности. В прошлом веке Совет Колец  попытался  пробить  "интеллектуальный
барьер" - создать людей с ай-кью, превышающим  двести.  Большей  частью  так
называемые сверхспособные посходили с ума, дезертировали либо вцепились друг
другу в глотки. Некоторые из них умудрились проделать  и  то,  и  другое,  и
третье одновременно. Десятки лет с той поры прошло, но на этих  людей  и  по
сей день охотятся наемники и пираты.
   Одна небольшая группа этих сверхспособных каким-то  образом  узнала,  что
здесь живет в изгнании Матка  Инвесторов,  и  они  решили  укрыться  под  ее
защитой. Некто - попробуй угадать, кто именно, - посоветовал  Матке  оказать
им покровительство, если они согласятся  ежегодно  выплачивать  определенный
налог. Теперь этот налог называется долей Царицы, а поселение беглецов с тех
пор сильно разрослось и носит имя Царицын Кластер. Родители Валерии - да  не
морщись ты, именно родители, ведь она была выношена в утробе матери  -  были
из тех, первых сверхспособных.  Поэтому  у  нее  нет  базового  образования,
обязательного для шейперов: она приняла посвящение, когда ей  уже  было  сто
сорок пять лет или около того.
   Ее главная проблема - периодическое изменение настроения. Это у Валерии с
детства; оба ее родителя страдали тем же недугом. Она опасная женщина, Ганс.
Очень опасная. Для тебя, для себя, для всех нас. На самом деле  ее  место  -
под псами. Я предлагал своим друзьям  из  СБ  поместить  ее  под  строжайший
надзор, но некто опять встал на моем пути. Ну-ка, с  трех  раз  угадай,  кто
именно?
   - Но я люблю ее. А она не хочет со мной разговаривать.
   -  Я  так  понимаю,  что  последнее  время  она  под   завязку   накачана
супрессантами. Скорее всего,  этим  и  объясняется  ее  упорное  молчание...
Послушайся моего совета, Ганс; даю его тебе от чистого  сердца.  Есть  такая
очень старая поговорка: никогда не лезь в  приват  с  человеком,  еще  более
сумасшедшим, чем ты сам. Не обижайся на меня, но это  очень  хороший  совет,
Ганс. Ты не должен доверять Валерии.
   Я собрался было что-то сказать, но Кулагин поднял руку, призывая  меня  к
молчанию.
   - Слушай дальше, - сказал он. -  Ты  молод,  ты  только  что  освободился
из-под псов. Эта женщина околдовала тебя, и немудрено: знаменитое очарование
шейперов свойственно ей в полной мере. Но связь с Валерией  -  это  связь  с
пятью женщинами одновременно, причем три из них давным-давно  свихнулись.  В
наши дни ЦК битком набит красивейшими за всю историю человечества женщинами.
Конечно, ты пока слегка  неуклюж;  да  вдобавок  -  чересчур  одержим  своей
работой... Но в тебе  есть  очарование  юности,  еще  не  растерявшей  своих
идеалов; есть яркость и накал страсти, присущие шейперам;  есть  даже  некий
привлекательный фанатизм, если ты  не  в  обиде  на  меня  за  этот  термин.
Расслабься слегка, Ганс! Найди  себе  такую  женщину,  которая  сумеет  тебя
немного пообтесать. Будь более открытым, почаще вступай в споры. Это  совсем
неплохой способ найти себе в лиге новых друзей.
   - Обязательно приму к сведению все, что ты мне сказал, - пробормотал я.
   - О да, разумеется. - Кулагин иронически улыбнулся.  -  Я  был  с  самого
начала уверен, что зря трачу порох. Не стоило  и  пытаться  замутить  чистый
родник твоих чувств. К тому же трагическая  первая  любовь  может  послужить
тебе бесценным уроком, даже принести немалую пользу. Потом. Лет  эдак  через
пятьдесят. Или через сто. - Он снова переключил свое внимание  на  экран.  -
Все же я рад, что у нас состоялся этот разговор, Ганс. И я  надеюсь,  ты  не
забудешь сюда  заглянуть,  когда  с  Ейте  Дзайбацу  начнет  поступать  твой
гонорар. Мы тогда неплохо повеселимся.
   - Жду не дождусь, -  сказал  я,  хотя  уже  наверняка  знал,  что  каждый
киловатт гонорара, не потраченный на  мои  собственные  исследования,  будет
уходить - разумеется, анонимно  -  в  фонд  марсианского  проекта.  -  И  не
беспокойся, я совсем на тебя не в обиде за твои советы. Просто  я  никак  не
могу ими воспользоваться.
   - Молодость, молодость... - пробормотал Кулагин.
   Я вышел.
   Я вновь вернулся в свою студию, к строгой и суровой  красоте  лишайников.
Долгие годы я учился правильному обращению с ними, но их подлинное  значение
открылось мне лишь после посвящения в таинства постгуманизма. Только  сквозь
призму основной философии ЦК мне удалось разглядеть, что истинное место моих
лишайников -  совсем  рядом  с  точкой  катализа  знаменитого  пригожинского
скачка, того самого скачка, который привносит в этот мир новую жизнь.
   А  еще  лишайники  можно  было  рассматривать  как  развернутую  метафору
Полиуглеродной лиги: грибки и водоросли,  извечные  соперники  в  борьбе  за
место под солнцем, сумели объединиться в симбиозе, позволившем им достигнуть
того совершенства, которое порознь было бы для них невозможно. Точно так  же
и лига сумела объединить механистов и шейперов - для того,  чтобы  на  Марсе
расцвела новая жизнь.
   Я знал, что многим моя одержимость одной идеей  казалась  странной,  даже
нездоровой. Но их слепота мало меня задевала. Даже названия полученных  мною
новых  генотипов  звучали  по-королевски  величественно:  Алектория  черная,
Мастодия мозаичная, Окролехия холодная, Стереокаулон альпийский...  Да,  они
выглядели скромно, мои лишайники, но в них таилась великая мощь.  Невзрачные
порождения ледяных пустынь, чьи корни и  выделяемые  этими  корнями  кислоты
одни только и были способны сокрушить твердыню голых,  промор