Александр Рубан.
    Сон войны (журнальный вариант)

   ----------------------------------------------------------------------
   Журнал "Фантакрим-MEGA"
   OCR & spellcheck by HarryFan, 26 July 2000
   ----------------------------------------------------------------------

                                                                      Маме


1

   Наконец он проснулся.
   - Снятый, - сиплым фальцетом представился он  после  паузы.  -  Серафим
Светозарович.  Разнорабочий...  -  Откашлялся,  харкнул  куда-то  рядом  и
продолжил в басах: - Можно просто Сима.
   Я отвернулся от окна (за которым были все тот  же  столб  номер  двести
какой-то на перегоне Березино-Бирюково, все та же  никлая  серая  нива  до
горизонта и все та же цепочка странно неподвижных одинаковых  человеческих
фигурок на расстоянии двух-трех сотен метров от  насыпи)  и  посмотрел  на
попутчика. "Просто Сима" лежал ничком на верхней  полке  напротив  -  там,
куда мы с Олегом положили его вчера, и  с  любопытством  глядел  на  меня,
свесив квадратную, в опухлостях и складках, физиономию.
   - Доброе утро, Сима, - сказал я ровным голосом  и  опять  повернулся  к
окну.
   Танечка с Олегом куда-то вышли из купе, а разговаривать  с  этим  типом
после вчерашнего мне не хотелось. Но было надо.
   - А я тебя помню, старик! - радостно заявил Сима и заворочался наверху,
не то усаживаясь, не то собираясь спуститься. - Я же тебя угощал!
   "И черт меня дернул принять  твое  угощение",  -  подумал  я,  а  вслух
сказал, глядя на тот же столб:
   - Вы угощали всех, кто был в вагоне-ресторане. Как потом выяснилось, за
мой счет.
   Ворочанье наверху прекратилось.
   - Это как? - помолчав, озадаченно произнес Сима.
   "По-хамски!" - чуть было не отрезал  я.  Однако  сдержался  и  объяснил
подробнее:
   - При вас было всего две тысячи, и  вы  не  вязали  лыка.  Я  тоже  был
"подшофе", хотя и не до такой степени. А  поскольку  мы  сидели  за  одним
столом и беседовали вполне дружески, официанты увели меня на кухню  и  там
заставили оплатить счет. Ваш.
   Я взял со столика заранее приготовленную бумажку и, не глядя, сунул ему
наверх.
   - Сколько там? - хмуро осведомился попутчик и опять  заворочался.  Счет
он принимать не спешил.
   - Двадцать одна, - сказал я. - Минус две, которые нашли  у  вас.  Минус
полторы за мой обед вместе с вашим угощением.  Итого  -  семнадцать  тысяч
пятьсот.
   - Вот сволочи! - выругал Сима непонятно кого. - И ты заплатил?
   Я пожал плечами и кивнул, все так же глядя в окно.
   Он снова харкнул, пошелестел бумажкой и  уронил  ее  вниз.  Она  влажно
шлепнулась на столик передо мной.
   Хам!..
   Я скрипнул зубами и промолчал.
   Сима грузно спрыгнул на пол  и,  охнув,  схватился  руками  за  голову.
Квадратное   лицо   его   перекосилось,   деформируясь   в   криволинейный
параллелограмм.
   - Слушай, старик... - просипел он наконец. - Почему стоим, не знаешь?
   - Не знаю. Еще ночью встали. Вы мне деньги вернете или нет?
   - А почему солдаты? - Он навалился  на  столик  и  стал  дышать  рядом,
вынудив меня вжаться в угол. - Ведь это солдаты?
   - Не знаю, - сказал я сквозь зубы, хотя и сам давно уже понял, что  это
солдаты. - Я вас о деньгах спрашиваю.
   - Мамочка-родина! - воскликнул он почти трезвым голосом, игнорируя  мой
вопрос и щурясь в окно. - "Шилка"! И вон еще... А там что за дура?.. Гадом
буду, "град"! Чего им тут надо?
   - На битву пригнали, - объяснил я, не без яда в голосе. - За урожай. Вы
же видите: конец октября, а хлеба не убрали!
   Сима недовольно зыркнул на меня и выпрямился.
   - Все шутишь, интеллигенция,  -  буркнул  он  запустив  руку  за  ворот
свитера и скребясь там. - Гляди, дошутишься... Нет бы узнать, что и как, а
он шуточки. Ты хоть узнал, когда мы дальше поедем? Или мне, больному, идти
самому узнавать?
   - Серафим Светозарович! - сказал я. (Мне  очень  хотелось  назвать  его
как-нибудь по-другому, но я решил, что так будет ядовитее...)  -  Ответьте
мне честно:  могу  ли  я  рассчитывать  на  то,  что  получу  обратно  мои
семнадцать тысяч пятьсот рублей?
   - Люблю настырных! - одобрительно сказал Сима и уселся, даже не отогнув
матрас, прямо на Танечкину постель.
   - Да верну я тебе твои "бабки", верну, не дрейфь!..  -  Сима  выпростал
наконец руку из-под свитера, задрал его и  поскреб  живот,  розово  прущий
наружу из-под рубахи. - Но не сейчас.
   Он опустил свитер, резко поднялся и снова охнул. Постоял, закатив глаза
и держась за голову, потом поднял  руки  и  стал  осторожно  стаскивать  с
багажной полки свой туго набитый рюкзак.
   Деньги у него были: толстая  пачка  потертых  соток  и,  кажется,  даже
несколько тысячных, и я облегченно вздохнул. Однако Сима, не пересчитывая,
согнул пачку пополам и сунул ее  в  карман  штанов.  Потом  он  извлек  из
рюкзака две бутылки водки. Одну из  них  кинул  на  Танечкину  постель,  а
вторую со стуком поставил передо мной на столик.
   - На! - сказал он мне щедрым голосом. - Владей!
   - Спасибо, - язвительно поблагодарил я. - И это все?
   - По старой цене! - сообщил Сима, завязывая рюкзак. - Так что,  считай,
задаром. Остальное потом, если живы будем.
   Он выпрямился и ногой задвинул  рюкзак  под  столик.  Взял  со  столика
оплеванный ресторанный счет, взял свою бутылку, обтер ее и бросил счет  на
пол.
   - Я бы вернул тебе твои "бабки", Петрович,  -  продолжал  он.  -  Прямо
сейчас вернул бы - но нельзя, понимаешь?  Они  сегодня  еще  нужны  будут,
жопой чувствую!
   - Это ваше самое чувствительное место? - осведомился я.
   - А вот завтра они уже никому будут  не  нужны,  -  поучающе  продолжал
Сима. - У тебя еще "бабки" остались?
   - Не ваше дело!
   Я отвернулся к окну. Фигурки солдат на сером поле были все  так  же  до
странности неподвижны, и обе "шилки" все  так  же  стояли  как  вкопанные,
задрав к небу все свои черные спички стволов. И лишь возле  "града"  (если
это  был  "град")  происходила  некая  зловещая,  потому  что  беззвучная,
суета...  Странно:  как  я  сумел  прозевать  появление  этой  техники?  И
непонятно, откуда она появилась - разве  что  упала  с  неба  или  выросла
из-под земли. Ведь было видно, что поникшая серая  нива  поникла  сама  по
себе, нигде не была  истерзана  этим  тяжелым,  грохочущим,  рвущим  землю
железом, предназначенным убивать. Да  и  сейчас  не  было  слышно  никаких
звуков, не только снаружи, но и внутри вагона. То  есть,  вообще  никаких,
кроме Симиного сопения рядом.
   Он снова сел на Танечкину постель и стал шарить  ногами  по  полу,  ища
свои ботинки.
   - Я пока обуюсь, - сообщил он, - а ты пока сумку поищи. У Танюхи где-то
пустая сумка была - большая такая, болоньевая. С "Аэрофлотом"...
   Я демонстративно улегся на спину, заложил руки за голову.
   - Идите куда собрались, Сима, - сказал я. - Я устал от  вас.  Если  что
узнаете о причинах задержки, будьте добры, расскажите.
   - Фиг тебе, Петрович! Вместе пойдем.
   От прямого насилия меня спасло появление Танечки и Олега: при них  Сима
почему-то робел... Может быть, потому, что Олег был его на полголовы  выше
и в три раза  уже  в  бедрах  при  равной  ширине  плеч,  а  свои  любовно
взращенные мускулы носил не только для декорации.
   Олег был очень правильным молодым человеком: не пил, не курил,  избегал
жаргонных словечек, занимался четырьмя видами спорта и учился на  брокера.
И если он не пропустил даму вперед, значит, у  него  на  это  были  веские
причины.
   - Извините, Танечка, - сказал  он,  едва  откатив  дверь  купе,  -  вам
придется подождать, пока не выветрится.
   Войдя, он сочувственно улыбнулся мне, движением руки устранил с  дороги
Симу, скатал Танечкину постель и забросил ее на багажную полку.
   - Сядь вон туда, - сказал Олег, еще  одним  движением  руки  передвигая
Симу в угол у двери, - и постарайся не дышать.
   Сима хмыкнул.
   - Ты лучше расскажи, чего узнал? Из-за какого мы тут...
   Он не договорил, потому что Олег зажал его губы ладонью.
   - Действительно, Олег, - поддержал я Симу. - Вы бы  с  нами  поделились
информацией, а то мы тут сидим, ничего не знаем.
   - Конечно, поделимся. - Олег улыбнулся мне,  споро  наводя  порядок  на
столике. - Всем, что имеем... Танечка! - позвал он, выглянув в коридор.  -
По-моему, уже терпимо... Давайте сумку.
   - Танюха! - оживился Сима. - Молодой меня заразой обзывает! Ты  его  за
это к телу не подпускай, а то обижусь.
   - Дурак! - сказала Танечка, входя и  садясь  рядом  со  мной,  напротив
Симы.
   Я поспешно отвел  глаза,  потому  что  средняя  пуговка  на  ее  блузке
расстегнулась. Бюстгальтеры Танечка, видимо, никогда не носила - не  было,
знаете ли, нужды.
   Олег между тем раскрыл Танину болоньевую сумку с эмблемой  Аэрофлота  и
стал выкладывать ее содержимое на столик. Содержимого было немного, и  оно
было странным. Четыре кусочка хлеба (тоненьких, явно ресторанной нарезки),
четыре баночки аджики и десятка два плоских стеклянных  баночек  с  черной
икрой (из них Олег выстроил четыре одинаковые стопки, и одна  баночка  при
этом оказалась лишней).
   - Все, - сказал он, сев напротив меня и аккуратно складывая сумку. - На
это ушли все наши наличные деньги. Танечкины и мои.
   Сима молча протянул свою лапу, взял лишнюю баночку, повертел  ее  перед
глазами и положил обратно.
   - Видал, на что "бабки" тратят, ослики? - сказал он мне. - Я же говорю:
мусор!
   - А у вас, как я понимаю, денег уже не осталось? - спросил Олег.
   - Рублей триста, - сказал я и посмотрел на Симу.
   Сима сидел, сунув руки в карманы, и смотрел в потолок.
   - Да, это не деньги, - согласился Олег.  -  Разве  что  покушать,  если
успеете: там пока еще кормят. А на  вынос  -  только  вот  это...  И  воды
никакой. Было сухое вино и пиво, но их уже разобрали, нам не досталось.
   - А в титанах? - подал голос Сима.
   - Титаны пусты. Утренний чай был последним: по расписанию  мы  в  шесть
вечера должны быть на месте.
   - Но почему... -  Мне  пришлось  сглотнуть  подступивший  комок,  чтобы
продолжить. - Разве это надолго? Что случилось?
   - Посмотрите в окно, - Олег пожал плечами, -  и  вы  узнаете  все,  что
знают другие.
   - Война?
   (Не знаю, кто задал этот вопрос - я, или Сима. Кажется все-таки, я.)
   - Сомневаюсь, - ответил Олег. - Хотя есть и такая версия.
   - Версия... - повторил я. - Почему  версия?  У  вас  что,  нет  никакой
информации? А проводники что говорят? А радио?
   - Проводники заперлись  в  бригадирском  вагоне  и  уже  четвертый  час
заседают. Поездное радио передает баллады Алексея  Толстого  вперемешку  с
русскими плясовыми. Поэтому информации нет, одни слухи. Если хотите,  могу
изложить.
   - Валяй, старик, - сказал Сима. - Время терпит.
   - Хорошо. Версий множество, я перечисляю основные...
   Основные версии Олега сводились к:
   а) Авария. Впереди столкнулись два состава. Если бы это было так, мы бы
давно двинулись обратно в Березино и перешли на запасный путь.  ("И  ворон
не видать, - заметил Сима. - Со всех сторон летели бы".)
   б) Березино отделилось от Бирюкове - а наш состав оказался  на  спорной
территории. Пока две мэрии не договорятся, где  ставить  таможню,  нас  не
пустят ни туда, ни обратно.  Вполне  похоже  на  правду  -  особенно  если
вспомнить, что Березино находится в Тунгусии, а Бирюково в  Корякии.  (Так
решил Сима, но, по-моему, напутал: Корякия где-то не здесь...)
   в) Военные проводили некие жутко секретные испытания. У них  взорвалось
не там, где надо, а нам не повезло: попали  под  воздействие.  Теперь  нас
объявили подопытным материалом и будут изучать последствия.
   г) Изучать нас действительно будут, но никакие не военные, а гончепсяне
- гуманоиды из созвездия Гончих Псов. Светящийся  дискоид  со  щупальцами,
который ночью видели две женщины и один мальчик из девятого вагона, был на
самом деле побочным эффектом пространственной свертки - так что теперь  мы
от всего отделены. Солдаты  никакие  не  солдаты,  и  "шилки"  никакие  не
"шилки". То и  другое  -  муляжи,  наскоро  сооруженные  гончепсянами  для
правдоподобия. Заметили, что скоро полдень, а солнца не видно? То-то! (Эту
версию Сима  никак  не  прокомментировал.  Выслушал  молча,  приоткрыв  от
внимания рот, и даже не чесался.)
   д) Все это выдумки - а на самом деле китайцы тридцать лет готовились  и
вот наконец напали. Ничего не слышно, потому что фронт пока еще далеко, но
вся прифронтовая стокилометровой ширины полоса взята в режим.
   е) Это все жиды! ("И кацапы с чурками".)
   ж) Не жиды, а жидов, потому что давно пора. Россия для русских!..
   з) И это еще далеко не все,  потому  что  версия  о  гончепсянах  имеет
бессчетное  множество  вариаций,  более  или  менее  трансцендентных:  все
различные сдвиги  во  времени,  параллельные  пространства,  раскрепощение
сатанинских  или  божественных  сил  и  даже  -  неуклюжесть  одряхлевшего
тибетского  далай-ламы,  задевшего  локтем  тот  самый  заварочный  чайник
(сработанный из  сардониксовой  скорлупы  яйца  Дунги-Гонгма),  в  котором
содержится наша Вселенная...
   - Про гончих псов ты клево загнул, - заявил Сима. - А только вертухаи -
настоящие, гадом буду. Глянь, как стоят!
   Мы глянули. Картина за окном вагона была  все  та  же,  только  цепочка
солдат вроде бы стала погуще. И беззвучная суета возле "града"  (если  это
был "град") прекратилась - теперь его стволы смотрели не прямо на нас, а в
сторону, туда, где была голова состава.
   - Надо как-то добраться до проводников, - сказал я.
   - Что ж, попытайтесь, - согласился Олег. - Мы пытались.
   - Они в каком сидят? - спросил Сима.
   - В пятом, - ответил Олег. - Через  один  после  ресторана.  Но  тамбур
закрыт. Еще хорошо, что ресторан с нашей стороны.
   - Точно, - сказал Сима. - Жрать захотят - откроют. Идешь,  Петрович?  Я
пошел!
   Я наконец нашарил свои туфли (они оказались  под  Симиным  рюкзаком)  и
молча стал обуваться. Этого типа, видимо, придется терпеть. И, может быть,
долго.
   - Танюха, мы твою сумку возьмем, - сообщил Сима. -  Ты  застегнись,  не
смущай Петровича.
   Ну, хам и хам!
   Уже выпустив меня из купе и выходя сам,  Серафим  Святый  вдруг  сделал
широкий жест.
   - Там, - сказал он, полуобернувшись в  дверях  и  тыча  рукой  на  свой
рюкзак под столиком, - шмат сала, яблоки, печенье и два пузыря  сухача  из
падалок. Это мое, дозволяю присовокупить. И еще мак в торбочке, три  кило,
но это родичам передали... Пошли, Петрович!
   "Все равно хам..." - подумал я не очень уверенно. И, как бы  специально
для того, чтобы не оставить у меня ни малейших  сомнений  в  его  нутряной
сути, Сима, еще не до конца  задвинув  дверь,  сунулся  губами  к  щели  и
проговорил:
   - Танюха! Молодого к телу не подпускай! Обижусь.
   - В следующий раз дам  по  морде,  -  спокойно  сказал  Олег,  и  Сима,
гоготнув, захлопнул дверь.



2

   И у нас, в одиннадцатом вагоне, и в следующем, десятом,  было  пусто  и
тихо. Двери почти всех купе были закрыты, изредка до нас доносились чье-то
покашливание, чей-то возбужденный шепот, дважды -  невнятная  приглушенная
ругань. Никто не стоял  и  не  курил  в  тамбуре,  никто  не  слонялся  по
коридору, и только пятеро или шестеро пассажиров - хмурые, разобиженные, с
пустыми пластиковыми пакетами - прошли нам навстречу. Один из  них  держал
руку в кармане, а двое прижимали к груди по баночке черной икры.
   А в первом тамбуре девятого вагона мы обнаружили  заставу.  Очень  даже
богатырскую. О причинах и сроках задержки застава не  знала  и,  по-моему,
знать не хотела. Все четверо богатырей и богатырша-общественница были  при
деле, горели рвением и  пеклись  о  всеобщем  благе.  Желающих  выйти  они
запускали в тамбур по трое и  шмонали  безжалостно.  После  шмона  каждому
выдавали справку о размере изъятых излишков  и  отпускали,  записав  номер
вагона и фамилию в разграфленную общую тетрадку.
   Сима слегка задержался (и задержал меня), чтобы  понаблюдать  процедуру
досмотра;  выяснил,  что  аджику  почти  не  несут,  что  хлеб   пока   не
реквизируют, но его и не возьмешь много -  официанты  не  дадут,  а  спирт
никому не нужен - хоть ящик бери...
   Девятый  и  восьмой  вагоны  были  плацкартными,  и  сутолока   в   них
усугублялась очередями. Сначала мы протиснулись сквозь очереди в туалет  и
на досмотр, а в середине девятого вагона начиналась  очередь  в  ресторан,
которая, как выяснилось, была двойной: отдельно стояли просто  покушать  и
отдельно в буфет. Я было пристроился в хвост "просто  покушать",  но  Сима
ухватил меня за рукав и поволок за собой.
   "Целесообразность -  высшая  степень  хамства!.."  -  эту  сомнительную
сентенцию я мысленно изрек уже в  ресторане,  обнаружив  себя  сидящим  за
столиком напротив Симы. И, пока он искал что-то глазами у меня за  спиной,
я пытался вспомнить: как же  мы  сюда  прорвались  и  какие  аргументы  он
приводил, чтобы нас пропустили? И были ли еще заставы, кроме той,  первой?
Кажется, не было...
   - Саня!.. - заорал Сима, привставая и маша лапой. - Топай к нам!..  Щас
отоваримся, - сообщил он мне, снова сев и скребя ключицу под свитером.
   Я оглянулся. Саня был один  из  тех  двоих  официантов,  которые  вчера
держали меня за локти, пока третий обыскивал. На меня он только  глянул  и
сразу отвел глаза, а Симе сказал:
   - Бесплатно не обслуживаем.
   - Обижаешь, старик!.. - Сима изогнулся, вытащил деньги и шлепнул их  на
столик. - Считай!
   Саня покосился на деньги, успокоенно кивнул и сообщил:
   - Селянка, ветчина с вермишелью, чай с патокой...  Спиртное  заказывать
будете?
   - "Рояль" почем, я забыл? - перебил Сима.
   - Семьдесят рублей рюмка.
   - А пузырь?
   - Бутылка, соответственно, тысяча четыреста. Литровая.
   - Вчера было девятьсот! - возмутился я.
   - Разве? - вежливо  удивился  официант  Саня.  -  По-моему,  вы  что-то
путаете.
   - Сохни,  Петрович,  -  сказал  Сима.  -  Они  теперь  монополисты,  не
повякаешь. Специально с гончими псами столкнулись: пока нас  до  нитки  не
оберут, никуда не поедем! Верно, Санек?
   Теперь хохотнул официант - с такими же интонациями. Эти  двое  говорили
на одном и том же языке, до непостижимости упрощенном.
   - Считай, - Сима подвинул ему купюры. - На все.
   - Как вчера? - осведомился  Саня,  начиная  пересчитывать.  -  Угощаете
всех?
   - Я те угощу. Сюда сложишь. - Сима вынул из другого  кармана  Танечкину
сумку и стал расстегивать.
   - Разобьются - в такой-то толчее,  -  предупредил  Саня,  не  прекращая
профессионально быстро листать пачку денег.
   - Переложи чем помягче на сдачу. Найдется чем?
   - Поищем. - Саня понимающе кивнул, а моя соседка справа насторожилась.
   - Э, нет! - возразил Сима. - Никаких колбас, там шмонают.
   - Какие колбасы? - удивился Саня. - Откуда?.. Я переложу салфетками.
   Соседка потеряла интерес,  отставила  свой  так  и  не  допитый  чай  и
потребовала у Сани счет.
   - И мне тоже, пожалуйста, -  попросил  Симин  сосед,  подцепляя  вилкой
последнюю вермишелинку.
   Саня рассеянно кивнул им, положил перед Симой три сотенных  бумажки,  а
остальную пачку прикрыл ладонью.
   - Здесь четырнадцать бутылок,  -  сказал  он.  Взял  еще  две  сотни  и
присоединил к пачке. - Салфетки... Кушать будете?
   - Будешь? - Сима посмотрел на меня.
   - Селянку, - сказал я. - Вермишель - но, если  можно,  без  ветчины.  И
чай.
   - Гарнир отдельно не подаем... - Саня изобразил на лице сожаление.
   - Мне двойную ветчину, а ему - как сказал, - распорядился Сима.  -  Суп
мы не будем... Не наглей, Петрович, суп кончается! А чая по два стакана.
   - Значит, еще сорок два рубля... -  Саня  подвинул  к  себе  оставшуюся
сотню.
   Сима посмотрел на меня, и я полез за бумажником.  Сорок  два  рубля  за
лапшу и чай! А, ладно... Я отсчитал запрошенную сумму (тройками  из  почти
целой пачки в банковской бандероли; вчера мне  ее  почему-то  оставили)  и
положил на стол.
   - Может быть, все-та