оится ФСБ, а чего боится?
     - Налоговой...
     - Ну вот!  Догадался наконец,  -  Синюхин схватил  Количека  за  шею  и
принялся с покровительственным дружелюбием гнуть ее вправо-влево.
     - Так вы в налоговой...  Здорово,  как же я  сразу-то не догадался? Так
вы, поди, и генерал?
     -  Ну,  наверное,  генерал,  - улыбнулся  своей  тонкой  улыбкой  Игорь
Игоревич...

     Наутро,  когда проводник  мягкого  спального вагона,  уважительно  тихо
постучав в дверь купе, прервал похмельный Количеков сон, генерал  был  уже в
галстуке и заканчивал водить по лицу дорогой японской электробритвой.
     - Долго спишь, агент, так и радио свое проспишь, - пошутил он.
     -  Не  просплю,  будьте покойны,  - ответил  Количек, высвобождая  ноги
из-под белоснежных железнодорожных простыней.
     - Не забудь детали, связь со мной держи через Олега.
     - Так Олег что, разве не...
     - Они теперь подотдел нашей конторы.
     - Ах, как же я сразу не...
     - А Моржа  твоего мы для начала пугнем, уже на следующей неделе пугнем,
так что готовься в ферзи, пешечка моя...


     В канун Старого Нового года приснился Количеку сон. Будто снимают о нем
документальное кино, для потомков. Чтобы увековечить  значительное событие в
жизни  общества. Внутри  Исаакиевского собора стоит большой стол президиума,
накрытый  красным. На столе  боржом,  пепси-кола  -  все  как на  совещаниях
партактива.  За   столом   сидит   он,  Количек,  и  отвечает   на   вопросы
корреспондентов разных заграничных газет. В лицо ему  светят  яркие  горячие
лампы - идет киносъемка.
     Поодаль,  в глубине собора,  стоят накрытые, как в ресторане, столики -
на двоих, на четверых,  - а  за столиками все знакомые  Количека, все кореша
его по университету, по киностудии, по радио. Да и не только кореша.
     И задают Количеку корреспонденты разные вопросы на всех языках мира: на
французском - а он, Количек, "силь ву пле, битте шен", отвечает свободно; на
немецком спрашивают - а он - "битте шен, силь ву пле"...  Изумляются все тут
учености  его.  Хлопают.  И  спрашивают  его:  "А  правда,  что у  вас самая
иностранная  машина  в  нашем  городе?"  А  он  отвечает:  "Правда,  у  меня
американо-японская  машина  с  финляндской  предпродажной  подготовкой.  Два
двигателя, восемь  карбюраторов. Зимой  в России  не использовалась.  Ходила
только  на финском масле" - "Уу-у-ух!  - прокатилось  по  залу. - Завидуем!"
Спрашивают еще,  причем по-иностранному:  "А  правда, что  у  вас дача самая
большая в области, и даже больше, чем у... ?" -  "Правда, - отвечает Количек
скромно.  - Но это не было самоцелью, это  так само получилось, по заслугам,
так сказать" - "Уу-ух, завидуем!" - вновь прокатилось по залу.
     А  потом  очень-очень  миленькая   такая  иностраночка-корреспондентка,
которая  уже  так многообещающе дарила ему  взгляды  и улыбки,  что  у  него
случилась  эрекция,  спрашивает:  "А  правда,  что  вы  настоящий  владелец,
президент  и  директор радио  "Моржо"?"  И  уж  было открыл Количек  рот для
утвердительного ответа, как  почувствовал спиною, что стоит кто-то сзади. Он
глядь  назад -  а  там подполковник  Синюхин стоит.  А  изо лба у него рожки
козлиные растут.  И  вместо кистей рук из рукавов пиджака  копытца сдвоенные
торчат.  И  смотрит  на  него  Игорь Игоревич со своей  тонкой  улыбочкой  и
говорит: "Ну что, поросенок, айда говно грузить?.."
     И  -  уу-ух!  - куда-то полетел  он,  Количек,  спиной вниз,  и  обидно
почему-то стало очень-очень, что публика в зале совершенно  не заметила его,
Количека, исчезновения. И он, как  будто из глубины, видел, как танцуют все,
смеются и как та иностраночка-корреспондентка уже не ему, а какому-то дядьке
в пиджаке строит глазки и улыбается...


     Выйдя  замуж  за Моржа  Павлинского,  Галя  Шнеерсон  ни одного дня  не
пожелала оставаться  в России и, получив в  консульстве бессрочную  визу как
жена  гражданина Франции, первым же самолетом отбыла  в Париж.  Морж поохал,
поахал, сетуя на то,  что не для  того женился, чтобы  девять месяцев в году
заниматься  онанизмом в  своей  московской квартире,  однако,  уткнувшись  в
железобетонное упрямство  Гали, пробормотал что-то вроде "же  ле компранд" и
дал ей ключи от petit studio, которую снял накануне в десятом округе за пять
тысяч  франков  в месяц.  Проучившись  до  этого два года  на филфаке,  Галя
понимала немного  по-французски, и даже  достаточно для  того, чтобы  купить
пару  бутылок  спиртного  или  приобрести  абонемент  в  салон  африканского
массажа. Однако лексика ее была еще недостаточно  развита, чтобы объясняться
с водопроводчиками, нижними соседями и полицейскими инспекторами.
     Таким  образом,  сидя  у  себя  в  офисе  в  Останкино,  в  полдень  по
московскому  времени Морж каждый раз с тревогой ожидал, что  как  раз  в это
время на Рю-дез-Орфан живущие  под  Галей Дюпоны  просыпаются от капающей  с
потолка воды, так как накануне Галя заснула бухая  в ванной. Зимой девяносто
второго Моржу раз пять пришлось звонить из Москвы в ЖЭК десятого  округа, то
вызывая  водопроводчика,  то  маляров для  косметического ремонта.  Два раза
пришлось  объясняться   с  полицейским  коммиссаром.  Однако  кончилось  все
неожиданно  быстро. Осенью Галя подцепила  в  "Брассери  Гиго"  какого-то из
Техаса,  страшно  богатого,  приехавшего  в  Париж потрахаться  с  настоящей
француженкой.  Этот  американец был  настолько потрясен любовным  искусством
нашей парижанки,  что  не  принял никаких  возражений, замужем  она  или  не
замужем,  и  увез  ее  за океан.  Через неделю Морж  получил  из  Лас-Вегаса
сообщение, что Галя заочно взяла развод.


     - Куда ты меня пригласишь? - спросил Синюхин, когда Количек кряхтя влез
на заднее сиденье его светло-серой "Волги".
     - Давайте, может пивка... - неуверенно ответил Количек.
     Машина тронулась
     - Показывай тогда дорогу, я ведь теперь в Ленинграде вроде как гость, -
улыбаясь, пророкотал Синюхин.
     - Пока прямо. А машина что, все та же? - робко спросил Количек.
     - Что значит - "та же"? - не понял генерал.
     - Ну, на которой вы еще когда университет курировали...
     - А-а, вспомнил!  - рассмеялся Синюхин. - Не-ет, у нас в конторе машины
по столько не живут... - он  вздохнул  тяжело. - У нас и  агенты по столько,
как ты,  не  живут... - и,  выдержав  паузу, вдруг расхохотался: - Ладно, не
писай в  галошу,  студент, быть  тебе президентом твоего радио "Моржо",  вот
увидишь,  и очень-очень  скоро, - Синюхин  откашлялся  и,  сделав  тоненький
девчачий голосок, пропел: "Радио-оо "Моо-ор-жооо"...

     Приехав  в новомодную ирландскую  пивную,  Синюхин  с  Количеком  взяли
столик в отдельном кабинете. Официант принес по кружке черного, как битумный
лак,  "Гиннесса" и почтительно удалился. Синюхин  засунул  руку в  портфель,
который не пожелал оставить в гардеробе, и чем-то щелкнул внутри.
     - Ну,  теперь  можно разговаривать, - облегченно сказал он. -  Ни  один
слухач, даже на самой разъяпонской мандуле, ничего не расслышит.
     -  Игорь  Игоревич,  -   начал   Количек,  отхлебнув  пива.  -   Почему
приостановили наезд на Моржа?
     - Да, приостановили. Тебе, как будущему партнеру, скажу: у нас аппетиты
выросли. Если бы мы сейчас большую мышку поймали, пускай даже самую большую,
остальные бы все разбежались, нам  бы их никогда не собрать, - Синюхин  тоже
сделал  добрый глоток  и, достав  из  внутреннего  кармана  пиджака  сигару,
продолжал: -  А  мы в следующий раз, чтобы за  каждой такой радиостанцией не
гоняться, одним наездом возьмем всех.
     - Сейчас ведь так просто уже было...
     - Да, конечно.  Разве ты думаешь, наши люди не видели ловушку,  которую
сам Морж себе же и поставил в московской лицензии? Видели! Прекрасно видели.
Разрешенная мощность вещания в УКВ - сто  ватт, а передатчик  - киловаттный.
Видели, а в ФМ - там вообще разрешено один киловатт, а все пять лет работали
на шести. Все видели, друг мой, все могли доказать, и уже бы твой Павлинский
ехал бы тихой скоростью к себе  в Марсель голый, как лох с ярмарки... Чистый
был выигрыш  дела, чистый.  Абсолютно корректно  с юридической точки зрения:
незаконно  заработанные деньги за все пять лет  необходимо вернуть в  бюджет
государства.
     - Ну, так, как было, теперь уже так просто не получится, - с сожалением
сказал Количек.
     -  Это  не твоя забота, получится,  и еще  не так получится,  - Синюхин
сделал успокаивающий жест открытой ладонью. - Еще твой Морж и посидит у нас,
это  тебе я обещаю,  - генерал махнул рукой, приглашая  официанта подойти. -
Принесите-ка нам водочки, -  он откинулся  спиной на мягкую спинку кресла и,
засунув  руки  в карманы, вытянул под столом  свои  длинные  ноги  так,  что
ботинки его  коснулись  Количековых. - Надо  выпить  нам за  президента.  За
нового  президента,  -  он  сделал  тоненький  девчоночий  голос  и  пропел:
"Радиоооо "Моор-жооо".


     Митинг  и концерт, посвященные  открытию лозунга  на Дмитровском шоссе,
решили проводить вечером, когда сгустятся  сумерки, чтобы  лучше  смотрелись
фейерверк  и   светомузыка.   Бесплатные   пригласительные   билеты   загодя
раздавались на вещевых  рынках, в пивных,  а также в псих-  и вендиспансерах
города. Поговаривали,  что  на  открытие лозунга  приедет  мэр столицы и что
освящать сооружение должен будет главный раввин московской синагоги.
     Несмотря  на  мелкий  холодный дождик, публика начала собираться уже за
час  до объявленного времени, и,  так  как лотки с разливной водкой работали
исправно, настроение у всех было не по погоде приподнятое.
     На  собранных  из  строительных  лесов  подмостках  стояли  динамики  и
микрофоны.  После  торжественной  части для  публики  были  обещаны  "живые"
выступления Вовы Очумелова,  ансамбля "Голубая бля" и личного друга  Моржа -
Васи  Буйного.  Вести  программу вечера должен  был любимый диск-жокей радио
"Моржо" - Птица.
     Без  пяти  шесть  подогретая  спиртным толпа  (около десяти  тысяч,  по
оценкам  милиции)  начала скандировать: "Пти-ца! Пти-ца! Пти-ца!..." Ровно в
шесть  на  подмостках  в  лучах   прожекторов  появился  Морж  Павлинский  в
сопровождении г-жи Анисовой и диск-жокеев Маналовой и Забараловой.
     -  Здра-ству,  Моск-ва,  -  на польско-французском обратился к  публике
президент.
     В  ответ  раздался  ликующий  рев,  сквозь  который  тонкое  ухо  могло
разобрать выкрики вроде "Попс давай!", "Кончай мудню!",  "На фуй!" и "Ельцин
- президент!". Потом Морж начал квакать по-лягушачьи, а ловкая Анисова стала
тут же переводить.
     - Ква-ква, - говорил Морж, шустро сверкая очками на морде.
     - Я очень рад, что мы здесь сегодня собрались, - переводила Анисова.
     "Пти-ца!", "На-фуй!", "Гнать кончай!" - ревел народ.
     - А сейчас я буду рад предоставить слово младшему  помощнику  атташе по
культуре в Москве госпоже Тратиньяк.
     "На-фуй!", "Забарали!", "Давай попса!.."
     После похожей на африканского гамадрила, если его одеть  в юбку и жакет
от Кардена, атташе на подиум позвали  раввина Осю Шлибензона, который,  едва
открыв рот, получил в глаз пепси-кольной  бутылкой, пушечно просвистевшей из
толпы.
     "Кончай базар!", "Пти-ца, Пти-ца!".
     Торжественную  часть на этом срочно закончили, и Маналова с Забараловой
широким  жестом  пригласили  на помост любимца Москвы,  победителя  конкурса
"Золотой Шанкр",  лауреата фестиваля "Блюет Москва", завсегдатая  хит-парада
Абрама Суворова - Вову Очумелова.
     - Й-и-иииии, - завизжали девки, писая в трусы, кто был в трусах...
     - Бллляяяяяяяяя , - заорали прыщавые ценители культуры...
     - Радиооо "Мор- жооооооо", - взревели динамики...


     - Нормально прошло, - сказал шоферу Большой Вождь, садясь в поджидавшую
его студийную машину. - Давай на радио.


     Через три с половиной года выпущенный из колонии общего  режима, где он
отбывал срок по  приговору московского городского суда по статьям 193  и 199
УК РФ, Морж, добравшись поездом до Москвы, ждал самолета на Париж. Ожидавшие
самолета  дамочки из новейших русских при виде татуировок на  его мозолистых
руках прижимали сумочки к телу и отодвигались, брезгливо поджимая губки.
     Из развешанных в зале ожидания  динамиков слышалась музыка, прерываемая
иногда объявлениями о начавшейся  регистрации на рейс "Москва - Дюссельдорф"
или о совершившем посадку рейсе "Бомбей - Москва".
     Вдруг  из  динамиков  он услышал такую  знакомую  мелодию, что  в горле
спазмом перехватило жизненную жилку...
     Мелодию  эту  по  заказу Моржа  девять  лет  тому  назад  сочинил  один
московский музыкант с  кавказской фамилией. Музыкант, который в юности очень
тяготился  славой  своего  отца,  тоже  музыканта,  с  такой  же  кавказской
фамилией. Только из сочиненного им осталась лишь эта мелодия на четыре ноты.
А от отца осталось две сотни песен и тысяча стихов.
     - Радиоооо "Моор-жоооооо"...