Рассудов-Талецкий.
   Радио "Моржо"


 © Copyright Андрей Лебедев
 Email: andreyleb@mail.ru
 WWW: http://andreylebedev.webjump.com
 Date: 20 Jun 1999



     (Фантастическая  повесть о том,  как французы в России делают бизнес, о
происках хитрых агентов КГБ, об умных диск-жокеях, о глупых и жадных русских
начальниках и сексапильных девчонках...)

     Автор заранее предупреждает,  что  все персонажи в  повести, все фирмы,
конторы и описываемые события являются плодом авторской фантазии.





     Случился  этот разговор  в  один из  тех прекрасных  сентябрьских дней,
когда  в  Париже  спала  жара,  когда  факультетах  Сорбонны занятия еще  не
начались, но  юные  развратницы,  насытившись  приключениями автостопа,  уже
потянулись  в  столицу  мира,  своими  шоколадными  загорелостями  возбуждая
рефлексы толстых мосье, заставляя их  чмокать губами, и  говорить "о-ля-ля",
притормаживая свои  шестьсот  пятые  "пежо", чтобы лишнюю секунду  проводить
взглядом юные прелести, проплывающие под парусами мочально выгоревших где-то
там,  на  Кот-д-Азюр,  волос  ,  когда  на  Севастопольском   бульваре  и  в
Жардан-де-Люксембур  шрапнелью сыплются  под  ноги публике  жирные каштаны и
ошалевшие от Лувра русские  туристы, выйдя  в сад Тюильри,  набивают карманы
этими бесплатными сувенирами Парижа.
     В  один  из  таких  сентябрьских дней одна тыщща  девятьсот восемьдесят
восьмого года два  господина, назовем одного  из них мосье Берзак, а другого
мосье  Зэро,  сговорились  вместе  пообедать  и  заодно  обсудить  кой-какие
делишки.  Оба эти  мосье были французами, любили лягушек и бордо, речь  свою
пересыпали междометиями и восклицаниями вроде "зют","мерд","о-ля-ля", "пф" и
"а-бон", оба имели, упитанный вид и оба очень любили "мани" (они же "гельд",
они же "аржан", они же еще и "бабки").
     Мосье Зэро работал в  компании  "Арта  Габжет"  - гигантском  холдинге,
владевшем  автомобильными  и  химическими  заводами,  банками  и   железными
дорогами.  В компании он  возглавлял финансовую  группу, снабжавшую деньгами
коммерческое радио и телевидение. Мосье  же Берзак, в свою очередь, входил в
совет  директоров крупнейшей во Франции сети радиостанций и с "Артой Габжет"
самые тесные контакты,  поскольку сеть эта практически полностью  компании и
принадлежала.
     Заняв столик  на открытой  веранде  ресторанчика "Пье-де-Кушон", что на
площади Форум-дез-Аль, заказали по дюжине лягушек и по полжбана бордо.
     - Ну что, брат, надо мани делать, - сказал  мосье Зэро, когда выпили по
первой.
     -  Пф,  о чем базар, в натуре,  надо, - отвечал мосье Берзак, закусывая
лягушатиной.
     - Все  бабки,  братан, сейчас надо делать на Востоке, -  стал развивать
свою мысль Зэро. - В Советском Союзе гласность  и перекройка. Горби разрешил
делать бизнес и  гешефт. Надо торопиться, потому что  кто придет первым, тот
снимет  все сливки,  а  опоздавшему, сам  понимаешь, - кости,  и мы с  будем
последними мудаками, если не снимем сливок на двацать миллиардов франков.
     - О-ля-ля,  - оживился Берзак и, бешено завращав  глазами, выпил  разом
два стакана бордо. -  Так что же, построим русским химический или дороги - я
слышал, в России совсем нет дорог?
     - Мерд, - с явной досадой выругался Зэро.  -  На кой хрен мы будем этим
русским  что-то  строить!  Не  забывай, что  русские  -  наши и  в восемьсот
пятнадцатом  году  они оккупировали  Париж. Если мы  построим  им  дороги  и
заводы, а перекройка  кончится  - нашим врагам останется построенное, а мы с
тобой останемся с нашими длинными французскими носами.
     -  Зют, это не  есть хорошо,  -  скривился Берзак. - Тогда,  может, нам
следует начать продавать русским  сосиски и  сыр -  я слышал, что у  русских
совсем хреново со жратвой?
     -  Нет,  брат,  этого  тоже делать  не следует,  ведь,  если перекройка
кончится, у наших  врагов останутся  калории от  съеденных  сосисок, поэтому
надо  делать  такой гешефт,  при  котором  у  русских при любом  раскладе не
осталось бы  абсолютно ничего,  а  мы  при  этом  сделали  бы свои  двадцать
миллиардов.
     -  О-ля-ля,  двадцать  миллиардов,  - эхом повторил  Берзак,  закатывая
глазки.
     - Причем такой бизнес, при котором ничего давать не надо, у нас с тобой
есть, - Зэро с торжествующим видом посмотрел на собеседника. - И этот бизнес
- радио!
     - Радио? - воскликнул Берзак. - Но ведь для радиобизнеса нужны антенны,
передатчики, студии и персонал!
     - Правильно, но у русских все  это уже есть, и они нам это сами отдадут
совсем за бесценок.
     - Как ?
     - А так! - Зэро сделал торжественную паузу и покровительственно положил
руку  Берзаку  на  плечо.  -   Мы   русским  дадим  так  называемое  ноу-хау
коммерческого радио. Дадим им пластинки Джонни  Холидея - пускай крутят, наш
вклад оценим минимум в семьдесят процентов -  и увидишь: двадцать миллиардов
будут наши!
     - Лихо придумано, - похвалил Берзак и жадно откусил кусок лягушки.
     - И при  этом, заметь, мы  не строим никаких заводов, не кормим  никого
нашими сосисками, а, наоборот, травим сознание их молодежи, приучая к Джонни
Холидею.
     - Ты уже согласовал проект с правительством? - спросил Берзак.
     Зэро утвердительно кивнул головой и сделал пару добрых глотков вина.
     - Единственное затруднение пока, - сказал он, слегка почмокав губами, -
у нас нет человека на этот проект.
     - А  у меня,  по-моему, такой человек есть! - уверенно  сказал  Берзак,
глядя прямо  перед собой. -  Правда,  есть  одно маленькое  затруднение:  он
сейчас немножечко сидит в тюрьме...
     - Это неважно,  это  даже хорошо, - резко  выдохнул  Зэро. -  Как зовут
этого человека?
     Берзак спокойно допил вино, потом аккуратно вытер салфеткой губы и тихо
произнес:
     - Морж Павлинский.



     На второй день визита Рогачев устроил на даче для дорогого французского
друга русскую баню и обед, которые Биттеран почему-то упорно норовил назвать
странным словом "барбекю".
     Когда по второму разу  уже  выпили за  гласность  и  по третьему  -  за
здоровье  Каисы Раксимовны, когда спели "Подмосковные вечера" и  "Шевалье де
ля табле  рондю", мосье Зэро, находившийся  в свите и представлявший деловые
круги,  лягнул  Биттерана  под  столом  и  влажно  шепнул  в  волосатое  ухо
президента:
     - Пора!
     -  Дорогой друг, -  с жонтийной улыбкой  начал  президент.  -  В  вашей
прекрасной   стране   уже   четвертый   год   идут  замечательные   процессы
преобразований,  которые повернули  жизнь вашего  общества лицом  к развитым
странам Запада...
     - И это правильно, - кивнул Рогачев задумчиво.
     - Ваше общество стало более открытым, народы Советского  Союза получили
доступ к целым слоям западной культуры, считавшимся табу все долгие годы так
называемого "железного занавеса"...
     - Йестердэй, ол май трабелз симд соу фар эвэй... - завыл вдруг сидевший
подле Рогачева Александр Тыковлев.
     -  Иди   проспись,   -   Рогачев,   сбросив   оцепенение   мечтательной
задумчивости,  раздраженно  ткнул  своего зама раскрытой  ладонью в  лоб.  -
Продолжайте, пожалуйста, -  со  смущением  и  любезностью  повернулся  он  к
Биттерану.
     - Движение к демократизации общества, начатое  непосредственно по Вашей
инициативе,  уважаемый   господин   Рогачев,   сделало  вашу  страну   более
привлекательной  для  инвестирования  денег и  ноу-хау, так необходимых  для
реформ вашей экономики. В общем, как  сейчас говорят у вас в России, процесс
пошел...
     - И это главное, - поддакнул генсек,  сменив романтическую задумчивость
на лице выражением государственной озабоченности.
     - Так в чем дело, бабки-то давайте! - влез подслушивавший сбоку премьер
Мавлов.
     - Не  так  сразу, - с  легкой  брезгливостью  отодвинулся  Биттеран.  -
Необходимо сначала позитивно осуществить  один - два проекта со сравнительно
небольшим объемом  капиталовложений.  Вот  тут мне  мои советники предлагают
один  проект,  - он бросил взгляд  на напрягшегося  рядом Зэро. - Предлагают
сделать у вас в Москве музыкальную радиостанцию...
     - Так у нас  же  вроде есть  этот,  как его, "Маяк"... - неуверенно,  в
явной растерянности замычал Рогачев.
     -  Это не то,- замахал руками Тыковлев. - Мне бизнесмены зарубежные, да
и  весь  дипкорпус давно  жалуются, что едешь по Москве  -  слушать в машине
совсем нечего.
     - Как же  нечего, я в машине еду - всегда "Маяк" слушаю или эти, как их
там, новости, - продолжал упрямствовать Рогачев.
     - У них в машинах приемники  с  другим диапазоном, - принялся объяснять
Тыковлев. - Они "Маяк" не ловят.
     - Ну так пускай  они наши приемники поставят, или сделайте, чтоб "Маяк"
на ихней волне ловился, - как-то неуверенно предложил генсек.
     Паузу разрядил Биттеран. Он  улыбнулся одной из своих коронных улыбок и
тоном, принятым в общении с детьми, когда их приглашают разрезать  именинный
пирог, предложил:
     -   Давайте   сделаем   в   Москве   советско-французское   музыкальное
коммерческое радио!
     -  Я, в  общем,  не  против,  - в  растерянности оглядывая  советников,
промямлил Рогачев. -  Вот, может, ты чего скажешь? - он снова ткнул ладошкой
в тыковлевский лоб.
     - Тут надо  Зуткина  спросить, - уклонился тот  от  прямого  ответа.  -
Может,  это  дело  вообще  технически  неосуществимо.  Тут  надо специалиста
спросить.

     Одному из генералов КГБ поручили "достать" Зуткина, и  чтобы одна  нога
здесь, а другая там. Генерал,  дозвонившись на зуткинскую квартиру, выяснил,
что тот два дня как отдыхает в Болгарии на Златых Пясцах и собирается делать
это  еще  две  недели.  Генерал  не  стал докладывать  Рогачеву  и, подумав:
"Невелика шишка, пусть протрясется", - отдал  команду от имени  генерального
секретаря: отпуск прервать и немедленно прибыть на дачу в Знаменское.
     Сменив два военных самолета и  вертолет, Зуткин прибыл через три часа с
четвертью, когда  генсек уже уехал на московскую квартиру, потому  что Каиса
Раксимовна  позвонила,  что  никак  не  может найти  старых  университетских
фотографий, а "тут пришли девочки и хочут посмотреть". Биттеран тоже укатил.
     Оставшийся  было  подышать и  половить  в Москве-реке  рыбки  Александр
Тыковлев сильно об этом пожалел, потому что мосье Зэро впился  в  него,  как
голодная пиявка.
     -  Вы  слышал? Ваш патрон велел! Он сказал:  перестройка делать,  радио
делать,  гласность  делать?  Вы  слышал,  ваш  патрон  велел: радио  делать,
перестройка делать...
     Тыковлев, сидя  на деревянных  мостках  и  с кислейшей улыбкой  грустно
глядя на поплавок, лишь бормотал невыразительно, что приедет Зуткин, что он,
Зуткин, специалист, а он, то есть Тыковлев, не специалист, и тому подобное.
     Наконец,  Зуткин приехал и  как был - в суконном  костюме-тройке,  едва
найденном  со  страха  в  курортном  гостиничном  номере, -  предстал  перед
Тыковлевым - в трусах, с голым торсом и в соломенной шляпе - и Зэро, все еще
завернутым в банную простыню.
     -  Не-е,  свободных частот  нет, - только поняв,  о чем речь, заявил он
безапелляционно.
     -  В УКВ у нас восемь  рабочих частот, на  пяти из идет "Маяк", на трех
остальных - Первый  канал,  -  с  явной неохотой объяснять  что-либо  дальше
выдавил из себя Зуткин.
     - Зачем так много частот "Маяк"? - дотошно каркал Зэро.
     - Потому что так надо, - с тупой усталой злостью отвечал главный спец.
     - А почему у вас нету вещаний в ФМ? - настаивал мосье.
     - Потому что у нас в ФМ работают службы управления полетами гражданской
авиации и милиция.
     - У нас тоже работает  полиция, но у нас в ФМ сорок рабочих частот  для
сорок разных радиостанций в Париже.
     - У  вас, может, и сорок радиостанций, а у  меня вон: хотели мы "Маяку"
еще  одну  частоту  нарезать,  так в  Теплом  Стане  фантомным сигналом  всю
агентурную связь забило - девиация!
     Такой  примерно  разговор  продолжался  еще  полтора   часа,  пока  над
Москвой-рекой не  сгустились сумерки и  Тыковлев не предложил разъехаться по
домам.
     Поздно  ночью, несясь по Рублевскому шоссе в посольском ситроене,  Зэро
открыл свой ноут-бук PC и написал следующее:
     "Проект "Радио". Расход.
     Зуткин  -   восемь   поездок  в  Париж  с  семьей.  Музыкальный   центр
"Панасоник". Брелок "Эйфелева башня". 22 000 франков".



     Отец  Моржа  Павлинского,   Изя  Каценеленбоген,  известный  варшавский
вор-карманник, бежал из Польши в сентябре тридцать девятого, когда над всеми
дорогами, ведущими к спасительному  морю, висели "юнкерсы" и для того, чтобы
попасть  на последний пароход, уходивший в Лондон, нужно было, кроме двухсот
долларов,  иметь еще и приличный, удовлетворяющий английские  иммиграционные
власти документ.  В  Гданьском  порту  ловкие  Изины  пальчики  раздобыли  и
необходимую сумму, и пилотскую книжку на  имя поручика  польских ВВС  Лешека
Павлинского, которая вместе с двумястами "зеленых" произвела на  английского
чиновника,  ответственного  за  погрузку,  хорошее впечатление. Англии  были
нужны летчики-истребители.  По пути в  Лондон  с пароходом, на котором  плыл
новоявленный пилот Изя, случилось чудесное событие. Торпеда, пущенная в него
меткой рукой  кавалера  Рыцарского креста  командира  подводной  лодки  U-49
капитан-лейтенанта  Густава  Кремера,  попав  в  борт  ниже  ватерлинии,  не
взорвалась,   а,  как  бревно-топляк,   осталась  торчать   между  трюмом  и
преисподней.  Пароход так и доковылял до лондонских Доклэндс с этой чертовой
занозой   в   борту.   Видимо,  высшим  силам  было  угодно  сохранить   Изю
Павлинского-Каценеленбогена для каких-то только им известных дел и событий.
     Из  Лондона  с  командой  польских  летчиков  и  авиатехников  Изя  был
отправлен  на  юг  Англии,   в  Гатвик,  где  формировалась  6-я  эскадрилья
"Полония", однако,  увидев  на  аэродроме  остроносые  "спитфаеры",  которые
вскоре  полякам  предстояло  оседлать,  сильно  затосковал  от  страха  быть
разоблаченным,  но  бежать  не  решился,  удерживаемый  приличным  пайком  и
офицерским  денежным  довольствием.  Когда  в  эскадрильи  начались  пробные
полеты, Изя сказался больным: по старой школьной уловке наелся слабительного
пополам с  порошком от тараканов  и с  подозрением  на  дизентерию  попал  в
госпиталь королевских ВВС. Там с Изей случилось  то, что  рано или поздно  с
ним должно было  случиться. Он украл бумажник у очень важного господина, был
пойман и посажен в уголовную тюрьму "Брикстон Призон" в Илинге, где до сорок
пятого  года  шил брезентовые противогазные  сумки  для британской  армии. В
сорок  шестом  на берегу Английского канала  иммиграционные власти поставили
Изю Павлинсого "раком" и, дав ему хорошего пинка, отправили на континент.
     Возвращаться  в  разоренную  войной  Варшаву Изе не хотелось, тем более
приобретенный  в  тюряге  ревматизм  требовал  особых  условий   и  питания.
Побродяжничав  по северу  Франции и еще  пару  раз попарившись  на нарах,  в
начале  пятидесятых Изя осел  в  Нанте, женился  на вдове бакалейщика  Сарре
Гольдфиш и,  несмотря  на  то  что  она была на пятнадцать  лет  его старше,
заделал ей сына, которому дали имя Моржичек.
     Судьба  распорядилась таким  образом,  что,  когда Моржичку Павлинскому
было  четыре года, мама Сарра внезапно умерла, а папа Изя  таинственно исчез
со всеми семейными  деньгами и  ценными вещами. Моржичек остался  на руках у
незамужней хроменькой тети Фриды.
     С воспитанием племянника у доброй тети возникли очень большие проблемы.
Мальчик совершенно не хотел учиться, связался с нехорошей компанией и целыми
днями вертелся в  порту, где  на манер американских моряков научился  носить
обтягивающие  черные  джинсы, танцевать буги-вуги и зачесывать  волосы  а-ля
Джери  Ли  Льюис.  Переживая, что Моржичек  пойдет  по стопам  своего  отца,
что-нибудь сопрет  и сядет, тетя Фрида по совету соседей связалась с местным
отделением  компартии и узнала,  что, если на определенных  условиях мальчик
вступит в организацию, его можно будет послать учиться.
     В  семьдесят  втором  Моржичек поступил в Парижскую  школу  политики  и
финансов  со  стипендией  фонда  "Юманите".  Ровно  через три  недели  после
поступления в вуз Моржичка посадили.


     Сентябрь   в  Париже   выдался   необычайно  дождливым,  и   чернокожие
бездельники, обычно не  без  вызова в это  время демонстрировавшие  туристам
свои  конголезские торсы у фонтанов на  площади Форум-дез-Алль, теперь  были
вынуждены сидеть в дешевых "брассери" и  ругать сопливые парижские небеса. В
одной из таких недорогих пивных, где всегда  полно  цветных и где под столом
постоянно  шастают  чьи-то  голодные  бесхозные  собаки,   Берзак  и   нашел
Павлинского, когда настала пора вводить его в дело. Берзак притормозил возле
пивной,  где под тентом на открытом воздухе  расположился наш ковбой, задрав
худые ноги в черных с бляшками "казаках", потягивая свой  второй (заменявший
ему обед) стакан немецкого пива.
     Берзак  дважды  нажал на клаксон и властным нетерпеливым жестом поманил
Моржа в автомобиль. На  тесной Рю  Де Пэ он  не  мог  прижаться ни влево, ни
вправо из-за плотно застывших в  неестественных позах moto c оставленными на
рогах блестящими шлемами  и цепями, крепко обхватившими до поры  задранные в
воздух задние колеса, и запирал движение, пока весь расслабленно вихляющийся
Павлинский,  вращая худым черно-левисовым задом, расплатившись, не дохилял и
не уселся, наконец, в машину.
     - Мы  едем в приличное  место,  мосье Павлинский, я вас предупреждал об
этом, разве вы не могли надеть по этому случаю пиджак?
     Взвизгнув по мокрой брусчатке провернувшимися  от нетерпения  колесами,
машина, рыскнув влево  и вправо, рванулась  своей зализанной  никелированной
мордой в сторону Сены. Зэро назначил им на  двенадцать, и Берзак  нервничал,
успеет ли  к своей  зи-зи  на  послеобеденную сиесту в Дефанс. С  утра, едва
вырвавшись  из-под  недреманной секи  мадам, он  уже  четыре раза  звонил  в
Дефанс,  но  Мадлен трубку  не  брала.  Звонить  при Павлинском  Берзаку  не
хотелось, поэтому  он еще больше  злился и нервничал. "Не хватало еще, чтобы
эта провинциалка на мною  же снятую квартиру водила к  себе мужиков!"- думал
он, выруливая на Риволи и устремляясь в сторону Конкорд.
     -  В  присутствии мосье Зэро постарайтесь не дышать в его сторону, - не
поворачивая головы, прошипел он Павлинскому и до самого конца пути больше не
проронил  ни  слова. Только  сворачивая  с  Шонс Элизе в сторону Рю  Франсуа
Премьер,  когда  дальние  кубики  Дефанса  скрылись  из  виду,  вздохнул  со
всхлипом, скосив глаза на безмолствовавшую трубку радиотелефона.


     -  Я посмотрел его досье, - с ходу после дежурных "бонжур-сава"  сказал
Зэро.
     - Досье хорошее, я бы даже сказал - отличное!
     Зэро, сделав блаженную гримасу, по-кошачьи почесал за ухом.
     - Там все  кстати: и  то,  что коммунист, и  то, что сидел, и то, что в
экономическом  колледже учился, - все кстати!  И главное,  главное!  -  Зэро
назидательно поднял палец: - Главное - что еврей! - видя слегка вытянувшееся
в удивлении лицо  Берзака,  Зэро  кивнул: -сейчас  вам все станет  ясно, мой
друг, сейчас я  все объясню. Во-первых то, что коммунист  поедет  заниматься
нашим делом, снискает ему там особенное доверие. Коммунисты в СССР еще долго
будут держать реальную власть. То, что он учился в экономическом колледже...
     - Три недели, - не удержавшись, вставил Берзак.
     - Не  важно!  Русские всегда были рабами  бумажек и  анкет, а  факт его
учебы запечатлен в его  биографии документально. Теперь - его еврейство! Это
очень важный аспект, -  Зэро, смакуя собственную гениальность, стал говорить
медленнее,  чтобы  сокровенный  смысл его слов был Берзаку  более понятен: -
Евреи в  СССР  всегда пользовались  уловкой, что,  если какой-нибудь  гешефт
зажимался  властями, евреи сразу обвиняли власти в антисемитизме. Это просто
и безотка