творясь
мертвым.
     Как ван Деерт.
     Правда, голландец не притворялся.
     - Усташ! - крикнул Буассар из какой-то расщелины.
     Я перевернулся на спину. Никто из них не станет  перебегать  открытое
пространство, зная, что оно простреливается. А они сейчас это знали.
     - Не валяй дурака, Усташ! Ты знаешь, тебе крышка!
     - Я знаю.
     Ответ их удовлетворил.
     Они замолчали, и я понял, что сейчас кто-нибудь из них под прикрытием
пулемета попытается пересечь открытое место.
     Наверное это будет француз, подумал я, и пожалел Буассара.
     После голландца, впрочем, по-настоящему бояться следовало лишь Ящика,
тем более, что его пулемет еще не вступал в игру.
     Нашарив под рукой камень, я бросил его в кусты, и  не  успел  он  как
следует  разворошить  листву,  как  пулеметная  очередь  вспорола  воздух,
ослепив меня сухой, выбитой из камней пылью.
     Я не смотрел, как пыль оседает.
     Я ждал.
     Я знал, - именно сейчас Буассар попробует перебежать площадку.
     Пулемет замолчал.
     Меня на это не купишь, сказал я себе. И  спросил  себя,  кто  же  это
все-таки будет? И опять решил, что это будет француз.
     Я ждал.
     Терпеливо ждал.
     И когда в лунном свете мелькнула густая тень, я выстрелил всего  один
раз - одиночным, опередив, обманув Ящика, пулемет  которого  сразу  прижал
меня к камням.
     - Котала на пембени те... Не гляди по сторонам... - сказал я себе,  и
все-таки приподнялся.
     И сразу увидел француза.
     Но как увидел!
     Согнувшись, уронив автомат,  схватившись  руками  за  грудь,  Буассар
медленно, не скрываясь, шел  через  залитую  лунным  светом  площадку,  не
пытаясь ни укрыться, ни поднять оружие. Я  отчетливо  видел,  каким  белым
было его лицо.
     - Усташ, - прохрипел он. - Я иду убить тебя.
     Пот мгновенно залил мне лоб.
     Капли пота скатывались по щекам, ползли по шее, между лопатками. Я не
мог оторвать взгляд от француза. Я знал, что Ящик следит сейчас за  каждой
веточкой, за каждым камнем, я знал, что во второй раз Ящик не промахнется,
но не мог, не мог, не мог не смотреть...
     Не надо смотреть, сказал я себе. Француз упадет. Он упадет сам.
     Но француз шел и шел, и это длилось веками. Он шел под  тремя  парами
настороженных глаз, уже ничего не видя и не слыша, только повторяя хрипло:
     - Я иду убить тебя...
     Наконец  какой-то  сердобольный  камень  остановил   это   вечное   и
бессмысленное движение.
     Буассар упал.
     - Ие акуфе - сказал я. - Он мертв.
     Теперь я остался против двоих.
     А оборотень? - вспомнил я. Где оборотень? Почему он не примет участия
в этих играх? Ему что, все равно?
     Осторожно обернувшись,  я  увидел  невдалеке  неподвижный,  но  слабо
светящийся силуэт. Оборотень завис над площадкой пожалуй  чуть  выше,  чем
следовало, его  могла  зацепить  случайная  пуля.  Чуть  приподнявшись,  я
попытался оттолкнуть оборотня прикладом.
     На этот раз Ящик был точен.
     Выбив искру из камня, пуля ударила меня в плечо. И почти вся  очередь
пришлась по оборотню.
     Пулемет не малокалиберка...
     Чем-то невыразимо едким плеснуло мне в лицо.  Даже  закрыв  глаза,  я
видел, как взрывается оборотень. Пытаясь содрать с лица чудовищно слепящую
боль, я катался по камням, продолжая видеть, как оборотень взрывается.
     Он взрывался как звезда.  Из-под  лопнувшей  оболочки  выхлестывались
огненные струи, кривые молнии плясали над ним, сияли протуберанцы.
     Нет, конечно, это моя собственная боль рисовала такие  картины...  Но
одно я знал точно - до автомата мне не дотянуться...


     Когда капрал и Ящик молча остановились надо мной, я открыл глаза.  Не
знаю, как выглядело мое лицо, но они отвели глаза.
     - Это оборотень? - спросил капрал.
     Я кивнул.
     И вдруг снова, как в ту ночь, пришли запахи.
     Что заставило их вернуться?
     Я даже привстал. Я ничего не  хотел  терять.  Меня  мучил  отчетливый
запах крошечного цветка... Я видел его в детстве... Он стоял в  горшке  на
окне... Я помнил цвет его листьев...
     Как он назывался этот цветок?
     Ящик помог мне сесть и ловко перемотал бинтом рану на плече. От Ящика
пахло безнадежностью, обожженное лицо саднило, и как только что запахи,  я
услышал вдали барабан.
     Я прислушался.
     Не один барабан... Много... Они  гудели  далеко,  но  отчетливо...  Я
слышал  далекие  голоса...  Может,   это   был   голос   бабинги   и   его
соплеменников... Не знаю... Самое главное, - я понимал слова.

             Пришли белые!

             Они сказали: эта земля принадлежит нам, этот
             лес - наш, эта река - наша. Була-Матари, белый
             человек, повелитель над всеми, заставил нас
             работать на него.

             Пришли белые!

             Лучшие из нашего племени, самые храбрые и
             сильные, стали их солдатами. Раньше они
             охотились на антилоп и на буйволов, на быстрых
             антилоп и на свирепых буйволов, теперь они
             охотятся на своих черных братьев.

             Пришли белые!

             Мы отдавали все наше время и весь наш труд
             Була-Матари. Наши животы ссохлись от голода.
             Мы не имели больше ни бананов, ни дичи, ни
             рыбы. Тогда мы сказали Була-Матари: - Мы не
             можем больше работать на тебя.

             Пришли белые!

             Они сожгли наши хижины. Они отняли наше
             оружие. Они взяли заложниками наших жен и
             дочерей. - Идите работать! - сказали они
             уцелевшим. - Идите работать!

             Пришли белые!

             Уцелевших погнали в большой лес. Они резали
             там лианы. Когда каучук был готов, он был полит
             пурпуром крови. Белые взяли наш каучук.

             Пришли белые!

             Наши дочери были прекрасны. Поцелуи белых
             осквернили наших дочерей.

             Пришли белые!

             Младшая, самая младшая, цветок моей старости,
             понравилась вождю белых. Она была такого
             возраста, когда еще не думают о мужчинах. Я
             умолял белого вождя: - Не трогай ее! - но вождь
             надо мной посмеялся.

             Пришли белые!

             Я умолял его: - Она еще так мала!.. Я умолял
             его: - Я ее так люблю!.. Я умолял: - Отдайте
             моих сыновей, отдайте моих дочерей!.. Но великий
             вождь белых исполосовал мою черную спину
             бичами. Мои раны сочатся. Земля моих предков
             пропиталась кровью.

             Пришли белые!

     Какое значение, подумал я, черные пришли или белые. Суть не  в  этом.
Важно придти так, чтобы твоя походка не устрашала.
     Это была простая мысль, но даже от нее у меня закружилась голова.
     Я взглянул на стоящий над нами Южный Крест. Он наклонился, его звезды
потускнели.
     Чужие звезды...
     Капрал протянул мне сигарету:
     - Ты сможешь идти?
     - Наверное...
     - После того, что произошло, - хмуро  сказал  капрал,  -  нам  нечего
делить. Надо убираться отсюда, здесь можно наткнуться на симбу.  Если  они
слышали выстрелы, скоро они будут здесь. Бросим трупы.  Мы  не  успеем  их
унести. Но твой автомат, Усташ, - капрал усмехнулся, - все-таки понесу я.
     Я кивнул.
     И вдруг случайно увидел веточку над  камнем  -  нежные,  как  облитые
лунным светом, розовые лепестки.
     И сразу узнал мучивший меня запах.
     Гибискус! - вот как назывался этот цветок.
     И когда мы уходили, легионеры, в свой  легион,  я  украдкой  коснулся
цветка, окончательно прощаясь с чудом. Я  знал,  чудес  больше  не  будет.
Звезды, когда я поднял голову, были чужие. Капрал и Ящик  чужие.  И  чужая
лежала вокруг страна.
     Что я там делал? Этого я не знал.
     Чужие люди.
     Чужое небо.
     Чужие звезды.