онид задержался  и  виновато  на
него посмотрел. Надия крикнула: "Мы будем в Зимней Пирамиде, Улаф! Приходи
побыстрее!" Крамер пожал плечами и сделал в воздухе неопределенный жест.



ТАЙНА ПОКРЫВАЛА ЗОЙСУЭЛЛЫ, ДЭН ФРОСТ И РАВНЕНИЕ НА ЮПИТЕР

   Город  был  изобретательно  ярко  украшен  иллюминацией.   На   длинном
светящемся панно, мимо которого они проходили,  катились  колеса.  Сначала
катились маленькие колеса, потом большие, потом опять  маленькие  и  снова
большие. В каждом колесе вращались календарные цифры прошлых  лет,  и  чем
крупнее было оно, тем более поздним годом было  отмечено.  Леонид  опросил
Надию, что означают эти колеса. Она не знала. Они поцеловались.  Откуда-то
сверху послышались возгласы. Леонид туда посмотрел  и  увидел,  что  вдоль
эстакады двигалось много людей, и все они  махали  руками  и  одобрительно
что-то кричали про поцелуи и годовые колеса.
   Виновники переполоха не стали разбираться, что к чему, - схватившись за
руки, пустились наутек.
   За углом они перевели дыхание. Здесь было другое панно. На  этом  панно
сновали синусоидальные волны, по волнам плыл круторогий бык,  а  на  спине
быка уверенно сидела красавица с античным  профилем.  Это  была,  конечно,
Европа на похитившем ее быке-Юпитере, и целоваться  здесь  было  неудобно.
Бык  повернул  голову  и  совсем  не  мужественно,  по-коровьему  произнес
"му-у-у..." Надия передразнила быка. У нее это вышло  очень  забавно,  они
рассмеялись и пошли дальше.
   Дорожка с твердым гладким покрытием вела по аллее цветущих  глициний  и
дальше - через пруд  с  фонтанами.  Гирлянды  фиолетовых  цветов  глицинии
распространяли  сильный   аромат,   струи   фонтанов   блестящими   дугами
перекатывались над низким мостом и шумно падали в пруд, а за фонтанами был
освещенный вход в Летнюю  Пирамиду,  огромная  треугольная  грань  которой
наклонно сужалась к вершине золотисто мерцающим острием.
   Они прошли по набережной  пруда,  пересекли  красочно  иллюминированный
розарий и ступили на  ленту  движущегося  тротуара.  Тротуар  двигался  по
направлению к Форуму вдоль аллеи  молодых  камфорных  деревьев  городского
сквера. Здесь было безлюдно и тихо. Надия сказала, что отсюда можно пройти
в Зимнюю Пирамиду мимо Павильона Иллюзий, и хотела спрыгнуть  с  тротуара,
но Леонид ее задержал и сказал, что в Зимнюю лучше пройти  мимо  Форума  и
так будет даже быстрее.
   Но быстрее не получилось.
   Тротуар  внезапно  остановился.   Между   деревьями   был   проход   на
информационную площадку городского Центра Известий. Обычно  эту  площадку,
как цветы клумбу, усеивали сотни чашеобразных кресел, люди сходились  сюда
группами и в  одиночку,  просматривали  цикл  объемной  видеоинформации  о
событиях дня и расходились, уступая место тем, кто не  видел.  Но  сегодня
ничего этого не было. Посредине пустынной площадки  возвышался  невероятно
древний с виду фонарный столб, обвитый обрывком ржавой  цепи,  а  в  круге
яркого света находилась одинокая фигура человека в черном.
   Фигура стройная - длинные ноги, изящный изгиб талии и  бедра,  -  но  в
позе этого человека, с ног до шеи затянутого в черное  трико,  угадывалось
столько неизбывной скорби, что одного взгляда  на  него  было  достаточно,
чтобы почувствовать себя нехорошо и тревожно. И еще этот древний  дурацкий
фонарь и ржавые цепи... Леонид и Надия переглянулись.
   - Ты что-нибудь понимаешь? - спросила она.
   - Разберемся, - коротко ответил он, и они подошли к неподвижной фигуре,
воплотившей в себе вселенскую скорбь.
   Звука их шагов человек, казалось, не слышал. Закрыв лицо руками в белых
перчатках,  опираясь  плечом  о  фонарный  столб,  он   стоял   совершенно
окаменело, как статуя  -  красивая  черная  скорбная  статуя,  и  даже  не
шевельнулся, когда они вступили в круг света от фонаря и  Леонид  негромко
спросил:
   - Не нужна ли вам наша помощь?
   За пределами светлого круга было пустынно и сумрачно,  тишину  нарушало
поскрипывание подвешенного на  цепи  фонарного  колпака...  Леонид  тронул
плечо незнакомца и повторил свой вопрос.
   Незнакомец отвел ладони. Его лицо -  скорбная  маска  мима:  обведенные
белым рот и глаза, а под глазами - синие треугольники.
   - Ваша помощь?.. - вопросил он пространство гулким шепотом, и хотя губы
его шевельнулись на неподвижном лице, звук шел откуда-то сверху, шел,  что
называется, от фонаря, и Леониду все это не очень понравилось.
   - Право, не знаю... - шепотом сказал незнакомец. -  Да,  может  быть...
Печально, если  сегодня  нам  не  удастся  проникнуть  в  тайну  покрывала
Зойсуэллы!.. - Жест  отчаяния,  фонтанчики  слез,  и  Леонид  ощутил  себя
участником какого-то дурацкого спектакля.
   Сумрак за пределами освещенного пятачка сгустился,  пушистыми  хлопьями
повалил снег. Леонид взглянул на  обнаженные  плечи  Надии.  Ему  хотелось
взять ее за руку  и  уйти,  но  было  заметно,  что  ей  любопытно,  и  он
сдержался. Мим поднял руки вверх полукругом. Зазвучала  ритмичная  музыка,
площадка двинулась с места и поехала вниз.
   Леонид  не  ошибся  -  это  было  началом   красочного   спектакля,   с
превосходной  музыкой,  танцами  и  хоралом,   насыщенного   правдоподобно
выполненными сферокартинами объемного  иллюзиона.  С  первых  минут  стало
понятным, что основа спектакля -  исполнительское  мастерство  человека  в
черном трико; совершенной пластике его  мимического  танца,  пожалуй,  мог
позавидовать и знаменитый Николо Беллини...
   Густо шел снег, звучала музыка,  площадка  ощутимо  двигалась  куда-то,
стройное тело незнакомца в черном трико гибко покачивалось под фонарем  из
стороны в сторону, словно  колеблемый  течением  длинный  лист  водоросли.
Потом фонарь исчез. Вспыхнуло яркое теплое солнце, и странно было смотреть
на него сквозь метель, потому что кроме него и летящего пуха  снежинок  на
фоне бархатной тьмы разглядывать было нечего.
   Но вот наверху распахнулся круг голубого неба. Ритм  музыки  изменился,
хор торжественно  вывел  голосовую  репризу.  Танцующий  мим  пошел  вдоль
границы освещенного пятачка, с видимой  натугой  раздвигая  по  окружности
воображаемое  полотнище  тьмы,  и  каждое  его  движение  было  проникнуто
чувством вины по поводу того, что он делал, но он продолжал это делать  из
каких-то одному ему понятных  жертвенных  побуждений.  Когда  он  убрал  с
голубого неба полотнище темноты, открылась солнечная сферокартина морского
побережья и вместо метели в воздухе закружилось белое облако чаек.  Сквозь
шум прибоя, крики птиц  и  рокот  прибрежной  гальки  послышался  знакомый
гулкий шепот:
   - Где начало? Кто из нас мог бы сказать, где начало?..
   "Действительно,  -  подумал  Леонид.  -  Если   это   неизвестно   даже
устроителям спектакля".
   Морской пейзаж был просто великолепен, крик и кружение чаек были  очень
правдоподобны, танцор в маске мима с поразительным мастерством  сочетал  в
себе одном все достижения человеческой хореографии - от ритуальных  танцев
шаманов седой древности до  новомодных  пластических  гравиотанцев,  -  не
забывая при этом о трагикомическом содержании роли  ведущего  и  ухитряясь
вдобавок создать впечатление, что эпицентром балетной сюиты,  как  это  ни
странно, является вовсе не он, а все, что его  окружает,  в  том  числе  -
Надия и Леонид. Леониду все это  казалось  занятным,  но  для  того,  чтоб
уяснить  сюжетную   канву   происходящего   действа,   этого   было   пока
недостаточно.
   Картины объемного иллюзиона, равно как и музыкально-хореографическое их
сопровождение, менялись с  калейдоскопической  легкостью.  Морской  пейзаж
внезапно сменялся озерным, озерный  -  подводным,  подводный  -  болотным,
степным,   лесным,   арктическим,    горным...    Живность    претерпевала
соответственные метаморфозы: облако чаек  вдруг  оборачивалось  взлетающей
стаей розовых фламинго, стая как-то неуловимо  видоизменялась  в  радужный
косяк коралловых рыб, а косяк с непринужденным изяществом перевоплощался в
лежбище крокодилов, которое в свою очередь было обречено перевоплотиться в
крупное стадо тундровых оленей. Затем - колония пингвинов, табун  лошадей,
стада муфлонов, слонов, антилоп... От  чрезмерного  разнообразия  флоры  и
фауны рябило в глазах. "Где  начало?  Кто  из  нас  мог  бы  сказать,  где
начало?"
   Назойливость вопроса уже не казалась странной - Леонид уверовал в связь
вопроса с общей идеей замысла, хотя сама  идея  оставалась  пока  неясной.
Танцующий мим явно обеспокоен этим вопросом. По  крайней  мере,  он  очень
искусно  эту  обеспокоенность  изображал.  Надия  выглядела   не   столько
заинтригованной,  сколько  восхищенной,  и  ее  можно   понять:   качество
иллюзорных сферокартин было отменным.  Она  махала  руками  низко  летящим
птицам, протягивала открытые ладони  рыбам,  пыталась  погладить  забавных
пингвинов, и, к удивлению Леонида, с пингвинами это ей  удалось.  Не  веря
собственным глазам, он подошел к ближайшему пингвину, взял  его  на  руки.
Пингвин был теплый, живой, настоящий. От него  пахло  морем  и  рыбой.  Он
приоткрыл клюв, гулко спросил: "Где начало?", и Леонид  поспешил  оставить
птицу в покое. Пингвинов сменил табун лошадей. Ближайшая лошадь  игреневой
масти была как живая, но здравый смысл подсказал Леониду, что,  в  отличие
от  пингвинов,  настоящая  лошадь  в  иллюзионе  -  это   уже   решительно
невозможно...
   Идея "натур-естественных" сферокартин состояла, видимо,  в  том,  чтобы
напомнить о многообразии всего живого и, хотя  бы  отрывочно,  бегло,  это
многообразие обозреть. Последовавшие затем сцены были  исполнены  в  более
отвлеченном или, лучше сказать, символическом плане. Не  все  в  них  было
понятным, но все - очень красочным  и  почти  все  -  неожиданным,  и  это
вызывало интерес.
   К примеру -  отвесная  голубая  скала.  Вернее,  выпирающий  из  мрака,
полупрозрачный, словно подсвеченный  изнутри,  участок  голубого  массива.
Сверху, вдоль этой стены, спускалась лиана, корявая и обомшелая. Провисший
у  подножия  скалы  конец  лианы  уходил  в   изумрудно-зеленые   и   тоже
подсвеченные изнутри заросли. В зарослях, кричали и суетились мартышки. То
одна  из  них,  то  другая  прыгала  вдруг  на  лиану  и  начинала  быстро
карабкаться на голубую  скалу.  Результат  их  восхождений  был  удручающе
однообразен: сверху сыпались кости, окатывался обезьяний череп... Потом на
смену  обезьянам  явились   какие-то   существа   покрупнее   -   сутулые,
подозрительно  человекообразные,  и  Леонид,  который  не  очень  уверенно
разбирался в  антропологии,  подумал,  что  это,  наверное,  питекантропы.
Альпинисты они были тоже неважные,  и  результат  не  замедлил  сказаться:
зловещая пирамида у подножия голубой скалы росла...
   Конец  неудачным  восхождениям  положил  неоантроп  -  человек   вполне
современного типа. Он был одет в тигровую шкуру,  вооружен  доисторическим
каменным топором, коренаст, синеглаз и  так  похож  на  энергетика  Иозефа
Кухту, что  Леонид  улыбнулся  и,  на  всякий  случай,  кивнул.  Неоантроп
подмигнул синим глазом в ответ  и  быстро  вскарабкался  на  скалу.  Гулко
ударил топор - обрубленная лиана рухнула  вниз.  Хор  подал  торжественный
голос, танцующий мим с очень обеспокоенным видом сделал несколько сложных,
граничащих с акробатикой па, и освещенный круг всплыл на вершину массива.
   Здесь светила полная  луна,  горел  костер.  На  голубом  валуне  сидел
"неоантроп"  Кухта  и,  опершись  подбородком  о  рукоять  своего  топора,
задумчиво разглядывал небо. Пламя костра излучало тепло.  Надия  протянула
руки к огню, мим возбужденно жестикулировал и кружился. Неоантроп выхватил
из костра горящую головешку и торжественно,  словно  это  был  олимпийский
факел, вручил ее Леониду.
   - Что я должен делать? - шепотом спросил Леонид.
   - Бросишь в костер, - не разжимая губ, ответил Кухта. - Можешь говорить
нормальным голосом, только не двигай губами. Публика  нас  не  слышит,  но
видит отлично...
   - Мы в Павильоне Иллюзий?
   - На сцене Форума. Я прямо обалдел, когда тебя увидел. С "Ариадны"?
   - Да. Сюда мы попали случайно.
   - Знаю. Ну ничего... Это выдумка Шанцера и Ковуты.
   Леонид не стал выяснять, кто такие Ковута и Шанцер. Только спросил:
   - Это надолго?
   - Скоро закончится. Цветок Знания, кордебалет, галактика и покрывало...
Ну, мне пора. И тебе тоже. Будь здоров! Встретимся в Зимней.
   Кухта исчез. Леонид бросил факел в костер - пламя высоко взметнулось  и
застыло в  виде  огненного  цветка.  Музыкальный  ритм  изменился,  вокруг
цветка, как и предсказывал Кухта, появился большой танцевальный ансамбль -
человек тридцать девушек и парней, затянутых в зеркально  блещущую  чешую.
Откуда-то  хлынул  поток  разноцветных  лучей,  и  сразу  все  закружилось
ошеломительным хороводом - танцоры, музыка, красное пламя  цветка,  метель
радужных отблесков, и глядеть на это  с  близкого  расстояния  было  почти
невозможно.  В  небе  медленно  вращались   рукава   огромной   спиральной
Галактики, и Леонид подумал,  что,  судя  по  всему,  для  разгадки  тайны
пресловутого покрывала предстоит окунуться в глубины Вселенной.
   Так оно и  случилось.  Танцоры  в  зеркальных  одеждах,  закончив  свое
выступление, быстро куда-то исчезли, угасли  разноцветные  лучи.  Лепестки
пламенного Цветка Знания разошлись, разделились и, сделавшись похожими  на
чаши  антенн  сверхдальней  связи,  стали  поочередно  вспыхивать  в  такт
дрожащим и странно булькающим созвучиям "космической"  мелодии.  Галактика
надвигалась,  заполняя  собой  все  видимое  пространство,   и,   наконец,
распалась отдельными облаками звездных  скоплений.  Небо  стало  черным  и
звездным, и всеобъемлющим, потому что оно было везде, куда ни  посмотришь,
- даже внизу, и чаши "антенн" повисли в нем мигающими маяками.
   Черное тело мима, окольцованное бегущими сверху вниз  волнами  голубого
света, извивалось в акробатическом танце.  Такое  впечатление,  будто  мим
бесконечно всплывает в прозрачной воде, но ему  все  время  мешает  бурный
водоворот. Движения этого человека были  настолько  пластичными,  гибкими,
что тело его казалось сложенным из одних шарниров, и он, надо  отдать  ему
должное,  очень  эффектно  эти  "шарниры"  использовал.  Леонид   поддался
очарованию танцевальной пантомимы, хотя не мог бы  утверждать,  что  смысл
пантомимы  ему  в  достаточной  мере  понятен.  То  же  самое,   наверное,
испытывала и Надия. Леонид посмотрел  на  нее  и  заметил,  что  неясность
происходящего нисколько ее не смущает.
   Внезапно из звездных глубин  выплыл  большой  черный  щит,  заслонивший
собой половину Вселенной. По его поверхности поползли красные  трещины,  и
скоро весь он растрескался на  куски.  Из  трещин  вышли  цветные  султаны
дымов, подсвеченные снизу багровым заревом...
   Картина была  интересной,  и  Леонид  догадался,  что  это  -  довольно
реалистическое изображение остывающей звезды, взятой в момент  катастрофы,
когда  затвердевшая  корка  ее,  не  выдержав   натиска   внутренних   сил
неуравновешенной  и  все  еще  очень  горячей  утробы,  вдруг  лопнула   и
расползлась мозаикой материков. Но этим дело не кончилось. С одной стороны
звезду продолжало распирать изнутри давление горячих недр, с другой  -  на
материковых поверхностях стали вспухать огромные ядовито-зеленые  волдыри,
звезда  жутко  разбухала  и  ощетинилась,   как   потревоженная   рыба-еж,
превратилась в чудовище. Гулкий "космический" шепот торжественно произнес:
   - Зойсуэлла! Звездная колыбель!.. Таким ли было начало?..
   Багрово-зеленое  ощетиненное  чудовище  судорожно  взорвалось,  осколки
материков тяжело разлетелись в звездном пространстве, зеленые  волдыри  на
этих осколках раздулись радужными пузырями  и  тоже  стали  взрываться.  И
когда они стали взрываться, рассеивая  в  пространство  тонкие  лоскуты  и
полотнища радужной пленки, Леонид сразу все понял...
   В свое время академик Аррениус подарил миру гипотезу о вечности  живого
вещества. Согласно этой гипотезе жизнь  вообще  появилась  одновременно  с
зарождением Вселенной, а жизнь на планетах могла возникнуть путем простого
и естественного их "осеменения" живым веществом из жизнеобильного космоса.
Насчет вечного существования живого -  здесь  академик  Аррениус,  видимо,
здорово перегнул.  А  вот  насчет  "космического  осеменения"...  Академик
Опарин, к примеру, был решительно против "осеменения". Перед миром он тоже
в  долгу  не  остался  и  подарил  человечеству  гипотезу   о   длительном
эволюционном преобразовании неживой материи в живую в благодатных условиях
нашей Земли. Большинство ученых-биологов,  поразмыслив,  решили,  что  эта
гипотеза ближе к истине, чем все остальные, и  признали  за  ней  почетное
право именоваться  "Коацерватной  теорией  академика  Опарина".  Несколько
следующих поколений биологов, приняв авторитетную  мудрость  своих  ученых
предшественников,   поставили   массу   биохимических   и    биофизических
экспериментов,  дабы  подкрепить   вышеназванную   теорию   практикой.   И
убедились, что для того, чтоб воссоздать хотя бы два основные  биополимера
- белок и нуклеиновую  кислоту,  -  всех  благодатных  (а  заодно  и  всех
неблагодатных) условий нашей планеты отнюдь  не  достаточно.  Более  того,
попутно выяснилось,  что  сотворение  обоих  биополимеров  невозможно  без
участия в этом великом таинстве мощных гравитационных  и  электромагнитных
полей, сверхплотного потока антинейтрино и особого теплового режима.  И  в
днище "Коацерватной теории" появилась  такая  пробоина,  заделать  которую
было уже невозможно. Поэтому взгляды естествофилософов вновь обратились  в
межзвездный простор. Двое  софийских  ученых-биологов  -  Зойко  Панчев  и
Суэлла  Торндайк  -  обнародовали  "сумасшедшую"  гипотезу  о  "зарождении
квазиживого протовещества на нестабильно  остывающих  звездах".  Насколько
Леонид мог припомнить, в гипотезе Панчева - Торндайк ничего не  говорилось
о "покрывале", и таким образом "покрывало" можно  было  смело  отнести  на
счет художественного вымысла постановщиков спектакля.  А  жаль.  Покрывало
Зойсуэллы имело все преимущества дерзкого атрибута  наглядности  и  весьма
впечатляло...
   Мим, словно ему и впрямь удалось раскрыть  загадку  Жизненного  Начала,
выражал свое ликование танцем и  жестами.  Его  замедленные  искусственным
полем антигравитации прыжки-полеты под звуки торжественно-плавной  мелодии
были просто великолепны. Он протягивал  открытые  ладони  то  к  звездному
небу, в котором реяло большое полотнище радужной пленки, то к  двум  своим
партнерам. Теперь Леонид совершенно отчетливо понял смысл пантомимы, и ему
стало совестно перед невидимыми зрителями Форума. Радужный парус,  летящий
к планете Земля, символизировал Начало Жизни, а невольные  партнеры  мима,
по идее, должны были символизировать Ее Вершину...
   Спектакль  завершился  красочным  апофеозом.  В  звездном  пространстве
медленно вращался шар Земли,  и  хотя  его  окружала  багровая  атмосфера,
выглядел он  почему-то  вполне  современно,  если  не  считать  отсутствия
суетливой соседки Луны. Радужное покрывало окутало планету и утонуло в  ее
атмосфере.  Планета  стала  ярко-зеленой.  Появилась  Луна.  Хорал  достиг
музыкального апогея, в полном составе явился балетный  ансамбль,  вспыхнул
пламенный  Цветок  Знания,   красавица   Земля   обрела   свой   привычный
бело-голубой наряд...
   Иллюзионная сферокартина еще  не  успела  угаснуть,  как  огромный  зал
Форума наполнился морем света и на сцену обрушился  грохот  аплодисментов.
Благодарные зрители аплодировали стоя, слышались возгласы: "Браво,  Николо
Беллини! Браво, Николо! Браво!" Леонид  и  Надия,  не  скрывая  изумления,
смотрели на человека в черном трико. Знаменитый танцор сорвал маску  мима,
перчатки и  отшвырнул  прочь.  "Ни-ко-ло!  Ни-ко-ло!.."  -  с  энтузиазмом
скандировал зал. Беллини кланялся, глядя в зал черными блестящими глазами.
Потом он плавн