ьзили  впереди
них по волнистому песку.
   И этот же шорох был  шепотом  смерти,  тихим  равнодушным  рассказом  о
жизни, которая была когда-то, а теперь исчезла навсегда.
   "Смерть, - подумал Арвон, - здравствуй, старая знакомая!"
   - Пошли, - окликнул их Дерриок и  зашагал  по  песку.  -  Скорее,  если
хотите до ночи вернуться на корабль.
   Арвон подошел к остальным, и они двинулись  гуськом  через  пустыню,  а
песок сыпался им в сапоги, забирался под рубашки.
   "Ванна  сегодня  не  пометала  бы",  -  подумал   Арвон   и   улыбнулся
неуместности этой мысли.
   Позади  них  посреди  унылой  пустыни  возвышался   корабль.   Впереди,
беззащитно и голо, в сыпучих песках лежало то, что некогда было городом, а
для кого-то - родным домом.


   Как описать  печаль  веков?  Какую  эпитафию  начертать  на  надгробном
памятнике человечеству?
   Арвон взглянул на Нлезина и на Лейджера. Какие строчки  появятся  в  их
записных книжках, какими словами они выразят то, что видят здесь, в  мире,
название которого для остальных их соотечественников - всего  лишь  пустой
звук?
   Все возможные слова уже столько раз использованы...
   Арвон взглянул на грузного Дерриока, пробиравшегося между руин. Как ему
удается видеть только отвлеченные проблемы в этом городе, где исчезли даже
мертвецы? Как ему удается замечать только типы зданий, источники  энергии,
принципы планировки и уровень техники?  Как  устроены  глаза,  которые  не
видят  призраков?  Какие  уши  надо  иметь,  чтобы  не  слышать   шепотов,
сетований, далекой, утраченной музыки?
   По улице, по которой они идут  сейчас,  когда-то  ходили  другие  люди.
Тогда не было  ни  песка,  ни  зазубренных  бетонных  обломков  -  никаких
свидетельств гибели и разрушения, никаких рубцов, оставленных огнем. А вот
деревья тут, наверное, были. Зеленая трава. Деловой шум. Мелькающие  лица:
счастливые,  печальные,   красивые,   безобразные.   Телеэкран   последних
известий: новости и изображения со всех концов мира.  Что  было  новостями
для них, чей конец был так близок? О чем они думали, говорили, шутили?
   "Завтра  ожидается  переменная  облачность,  днем  небольшой   дождь...
Зеленые выиграли сегодня Серебряный приз, игра была сенсационной...  Некий
делец сошел с ума, когда возвращался из конторы домой: до  того,  как  его
схватили, он успел пырнуть ножом трех собак и объяснил  полицейскому,  что
собачий лай не дает ему спать по ночам... Положение в  Океании  серьезнее,
чем кажется, но Совет считает, что оснований для  особых  опасений  нет...
Повторяем: завтра будет переменная облачность,  днем  ожидается  небольшой
дождь..."
   Голоса, лица, смех.
   Арвон обошел разрушенную стену и направился вслед за Дерриоком к центру
развалин. Да, конечно, он фантазирует, и призраки, которые будто  бы  идут
рядом с ним, тени, которые будто бы мелькают в зияющих  провалах,  некогда
бывших окнами, - все это лишь плод его воображения.  Однако  эти  призраки
реальны - призраки всегда  реальны  на  кладбищах  цивилизаций,  столь  же
реальны, как мужчины и женщины, которых он знал на  Лортасе,  и  столь  же
слепы...
   "Плачь о них, ибо они не могут больше горевать! Плачь о  них,  ибо  они
смеялись, они любили, они исчезли!"
   - Вот библиотека! - позвал их Дерриок.
   - Вернее, ее остатки, - поправил Нлезин.
   - Ну и каша! - сказал Црига.
   Лейджер сделал снимок.
   - Глава энная, - проворчал он. - Выводы смотри в главе первой.
   Они забрались внутрь. Их фонари посылали  в  темноту  снопики  бледного
света, шаги гулко раздавались в тихих коридорах.  Повсюду  лежал  песок  и
клубилась пыль.
   - Никаких признаков пожара, - удовлетворенно сказал  Дерриок.  -  Ищите
периодику, она, возможно, уцелела, если эта засуха длится давно. Как  ваше
мнение, Црига?
   Црига пожал плечами.
   - Следов влаги действительно не видно. Возможно, дожди не  выпадали  со
времен взрыва.
   - Неплохая добыча, - заметил Дерриок. -  Романы  не  нужны,  попробуйте
отыскать  исторические  сочинения.  Может   быть,   помогут   иллюстрации.
Пересъемку, конечно, придется вести наугад.
   - Я все-таки займусь романами, - объявил Нлезин.  -  Как  знать,  может
быть, какой-нибудь бедняга думал, что его творение будет жить вечно.
   Впервые Арвон почувствовал к Нлезину что-то вроде симпатии.
   А что нужно искать в случайной библиотеке случайного города в еще одном
мертвом мире? Какие слова надо  отобрать,  чтобы  лингвисты  повозились  с
ними, вычислительные машины проанализировали их, а газеты  устроили  с  их
помощью очередную сенсацию? Какие можно отыскать  строки,  чтобы  появился
еще один комментарий к истории еще одного человечества?
   Арвон  наугад  доставал  тома  из  герметически  закрытых  шкафов,  где
хранились старые книги. Его познаний в лингвистике кое-как хватало,  чтобы
примерно  определить  их  содержание.  Некоторые  его  догадки,   конечно,
окажутся неправильными, но что бы он ни отобрал, будет уникальным.  Поэзия
- несомненно. Романы -  конечно.  А  также  история,  наука,  политические
трактаты и автобиографии - главное, автобиографии.
   - Пора уходить, - сказал  Дерриок  спустя,  как  показалось,  несколько
минут, а на самом деле несколько часов. - У  нас  еще  есть  время,  чтобы
кое-что поснимать. Заметили статую на площади? Почти  целая  -  только  бы
найти голову.
   - Голову она, наверное, спрятала в песок, - предположил Нлезин. - Я  ее
не осуждаю за это.
   Они продолжали работать,  а  пылающее  солнце  все  ниже  склонялось  к
горизонту. Это было хорошее солнце, и оно делало свое дело, как всегда, не
обращая внимания на то, что освещает мертвый мир.
   Город в целом был  уже  заснят  с  корабля,  и  большую  часть  времени
экспедиция  провела  в  разрушенных  домах,  запечатлевая  на  пленку   то
немногое, что еще уцелело.
   Закончив работу, они вновь прошли по улицам,  заваленным  обломками,  и
оказались среди песчаных волн пустыни. Вокруг стонал  ветер,  рвавшийся  в
город, завывавший среди развалин и в черных дырах бывших окон.
   Скорее на корабль - ночь уже близка.
   Наружный люк с  шипением  закрылся.  Сухой  воздух  Четвертой  Центавра
выкачали из выходной камеры и возвратили миру,  который  давно  в  нем  не
нуждался. Его сменил чистый, чуть влажный воздух корабля.  Внутренний  люк
отворился, и они вернулись к себе.
   Очистить сапоги от песка, смыть песок с  тела.  Надеть  чистую  одежду,
которая не пахнет пылью веков.
   - Ну вот, - сказал Дерриок. - Еще с одним миром разделались.
   - Маленький человек, что ты знаешь? - отозвался Нлезин.
   Трудно  было  шутить,  невозможно  не  помнить.   Первые   часы   после
возвращения экспедиции на корабль всегда бывали  трудными.  Каковы  же  их
собственные шансы, шансы выжить?
   Миллион против одного?
   Миллиард против одного?
   "Старайся не думать об этом. Занимайся своим делом. Плачь,  если  иначе
не можешь. Смейся, если сумеешь".
   - Я не хочу ничего от вас скрывать,  -  сказал  капитан  и  обвел  всех
взглядом.  -  На  этот  раз,  когда  мы  выходили  для  посадки  из   поля
искривления, у нас были неприятности. Они могут повториться.
   Все молчали.
   - Так или иначе, мы все равно скоро должны будем повернуть  обратно,  -
продолжал капитан. - Надо решить одно -  возвращаться  ли  немедленно  или
сделать еще одну попытку.
   Молчание.
   - Вам решать, капитан, - сказал наконец Хафидж.
   - Все с этим согласны?
   Согласны или нет - никто не стал возражать.
   - Ну, что же! - и невысокий, исполненный внутреннего напряжения человек
повернулся к пульту управления. -  В  таком  случае  предпримем  еще  одну
попытку.  Хафидж,  готовьтесь  к  старту.  Сейехи,  рассчитайте  курс   на
ближайшую звезду группы "G". Отлет через тридцать минут.
   Это были долгие тридцать минут. Корабль, на несколько  часов  принесший
жизнь на Четвертую Центавра, стоял  в  пустыне,  окутанный  мраком  теплой
летней ночи. Город, лишившийся своих грез,  был  лишь  сгустком  тьмы  под
звездным небом. В дюнах плакал ветер, взывая, взывая...
   Вспышка белого кипящего  пламени.  Удар  грома,  сокрушивший  тишину  и
сменившийся рокотом, который затих в направлении звезд.
   И вновь вековечная тишина.
   Корабль улетел.



7

   В глуби космоса звезды внезапно исчезли вместе с ночью. Трудный переход
в поле искривления пространства осуществился благополучно.  Корабль  вновь
наполнился  пронзительным  свистом   и   его   обступила   серая   пустота
внепространства.
   Даже внутри этого поля, уменьшавшего  расстояние  между  двумя  точками
нормального пространства, "складывая" его вокруг корабля, преодоление пути
в четыре световых года требовало времени.
   И времени для размышлений было достаточно.
   Члены экипажа корабля (за  исключением  священника,  все  называли  его
попросту  "Ведерко",  а  не  "Добрая  Надежда")   продолжали   старательно
оставаться самими собой, укрываясь друг  от  друга  за  щитами  привычного
поведения и манер. Но как бы ни были они беспечны на  словах,  в  груди  у
каждого таился лед, которого не мог растопить никакой термостат, не  могло
растопить никакое солнце.
   Ибо корабль искал. Он обыскивал галактику,  как  обыскивали  ее  другие
корабли до него, как будут обыскивать ее другие корабли после него.
   Корабли отправлялись на поиски надежды и не  могли  ее  найти.  Человек
нашел в космосе очень много нового: новые миры, новое  одиночество,  новые
чудеса. Но он не нашел там надежды - ни в  одной  из  систем  бесчисленных
солнц, этих звезд летних ночей его родной планеты.
   Было бы еще не так плохо, - думал Арвон,  -  если  бы  в  известной  им
вселенной люди вовсе не нашли себе подобных. Если бы,  покидая  Лортас  на
космических кораблях, они всюду видели бы только скалы,  высохшие  моря  и
кипящую лаву; это не было бы мукой, так как означало бы только,  что  люди
все-таки одиноки.
   А если бы они и в самом деле обнаружили те картонные кошмары  и  ужасы,
которые без устали придумывали  поколения  простодушных  невежд,  блаженно
сочинявших космические авантюрные романы для юных сердцем, - как это  было
бы чудесно, как весело и увлекательно! Арвон только бы  обрадовался,  если
бы этот красочный набор всевозможных небылиц вдруг оказался реальностью  -
все  эти  змееподобные  чудовища,  ползущие   за   молодыми   пышногрудыми
красотками, бездушные мутанты, невозмутимо замышляющие истребление Хороших
Ребят с Чувством Юмора,  голодные  планеты,  представляющие  собой  единую
пищеварительную систему  и  готовые  накинуться  на  космические  корабли,
словно изголодавшийся человек на банку с консервами...
   Еще лучше,  если  бы  в  Иных  Мирах  они  нашли  благородных  принцев,
прекрасных принцесс и коварных старых  премьер-министров  или  даже  целую
галактическую цивилизацию,  созданную  потрясающе  гениальными  мудрецами,
которые  с  нетерпением  ждали  случая  взять  за  ручку  дерзких  молодых
смельчаков с Лортаса и направить их еще неверные шаги к Земле Обетованной,
где их ждали бы  тоги,  фонтаны,  мыльные  пузыри  и  великие  возвышенные
мысли...
   Но  вот  корабли  оторвались  от  Лортаса  -  и  космос  перестал  быть
фантазией.  Фантазии  могут  быть  интересными,  даже   самые   кошмарные.
Действительность оказалась иной и мучительной.
   Когда было усовершенствовано поле искривления пространства и  оказалось
возможным  совершать  межзвездные  полеты  за  месяцы  вместо   нескольких
десятков лет, первые исследователи отправлялись в  путь  с  энтузиазмом  и
уверенностью. Ну, конечно, они вооружались до зубов, готовясь к встречам с
чудовищами, веру в которых воспитали в  них  космические  сказки,  но  они
также ждали встретить  людей  своего  типа.  Они  были  дисциплинированны,
обучены, вышколены, так что не стоило даже опасаться щекотливых инцидентов
или ребяческой заносчивости,  которые  могли  бы  привести  к  катастрофе.
Первые исследователи рассчитывали встретить друзей, а  не  врагов.  Где-то
там, рассуждали они, где-то в этой огромной звездной вселенной,  их  общей
родине, должны быть другие люди, другие интеллекты, другие цивилизации.
   Жители Лортаса не были глупы. Они с самого начала знали, что один мир -
всего лишь крохотная частица совокупности  всех  миров.  Как  на  одиноком
острове,  полностью  изолированном  от  других  островов  и   континентов,
неизбежно разовьется менее высокая культура, чем в  областях,  лежащих  на
оживленных перекрестках  мира,  так  и  одинокая  планета  значит  гораздо
меньше, чем планета, составляющая часть какой-то большой структуры.
   Культуры развиваются благодаря соприкосновению с другими культурами.
   Ни одна великая  цивилизация  не  развивалась  замкнуто,  питаясь  лишь
собственными идеями.
   Другие точки зрения, новые идеи, иные исторические традиции - вот какие
факторы закладывают основу величия. В одном месте люди  научились  плавить
металлы, в другом  -  узнали  о  существовании  электричества,  в  третьем
мальчик из кусочка легкого  дерева  смастерил  игрушечный  планер,  а  еще
где-то  медник  построил  двигатель   внутреннего   сгорания.   Взятые   в
отдельности, все эти открытия послужили бы лишь для  создания  технических
безделушек. Но из их сочетания родились самолеты, которые подняли человека
над землей и скалами и подарили ему небо.
   Одинокая планета развивается до  определенной  стадии,  но  не  дальше.
Наступает момент, когда культура исчерпывает  себя,  какой  бы  богатой  и
многообразной  она  ни   была.   Приходит   время,   когда   ее   развитие
останавливается. При этом она, возможно, не гибнет. Но жизнь есть процесс.
И это означает изменения, развитие, борьбу.  Когда  же  культура  начинает
только повторять себя, только сохраняться в прежнем  виде,  она  в  лучшем
случае утрачивает значимость, рано или поздно  силы  ее  иссякают,  и  она
гибнет.
   Кроме того, в развитии цивилизации неизбежно  наступает  момент,  когда
одной техники становится недостаточно, когда технические новинки перестают
быть самоцелью. Наступает момент, когда становится очевидно, что даже сама
наука в конечном счете всего лишь метод, совокупность приемов,  и  от  нее
нельзя ждать ответа на все вопросы.
   А между тем человек - не просто животное, обладающее даром речи.  Он  -
животное, задающее вопросы, постоянно и непрерывно. Он  начинает  задавать
вопросы, едва только научится говорить, и задает их до конца жизни.  Когда
человечество  перестает  спрашивать,  когда  наступает  самоуспокоение   и
человечество  решает,  что  знает  все,  -  тогда  наступает  конец.  Люди
по-прежнему едят, работают, спят, занимаются привычными делами, но для них
уже все кончено.
   Жители Лортаса еще задавали вопросы, но теперь их вопросы были сложнее,
чем в пору юности Лортаса. Они уже знали, что окончательных  исчерпывающих
ответов не  существует,  но  они  еще  не  утратили  жизненную  энергию  и
продолжали искать.
   Вопросы - вот что заставило жителей Лортаса отправиться в космос.
   Не потребность в редких металлах, не стремление укреплять оборону, даже
не наука в строгом смысле слова, а вопросы.
   В сущности, это были древние вопросы, хотя и облеченные в новую  форму.
Прежние надежды, прежние мечты, прежние  желания.  Что  скрывается  по  ту
сторону гор? Какие земли лежат на другом берегу  океана,  за  краем  мира?
Светит ли там солнце и дуют ли теплые ветры? Будем ли  мы  там  счастливы,
узнаем ли новое, увидим ли иные сны?
   И вот жители Лортаса начали закупориваться в  сверкающих  металлических
цилиндрах, чтобы в грохоте  и  пламени  взмыть  в  вечную  ночь.  Не  все,
конечно. В любом месте большинство людей довольствуется  тем,  что  имеет:
перемены - слишком хлопотное дело. Но многие все-таки отправились в  путь,
и вначале спокойная деловитость не могла скрыть огня надежды в их глазах.
   Они улетали, искали, и многие из них возвращались обратно.
   Так кончилась мечта.
   Так началось отчаяние.


   Они находили людей, подобных себе.
   "Это ошибка, - говорили те, кто оставался дома, когда начали  приходить
сообщения. - Не может быть, это не люди, они не такие, как мы!"
   Но анатомы сказали: это люди.
   Биологи сказали: это люди.
   Психологи сказали: это люди.
   Люди одного мира не были абсолютно похожи на людей других миров, но эти
различия,  как  правило,  оставались  второстепенными:  иной  тип   крови,
температура тела, цвет кожи, число позвонков.
   Человек  вовсе  не  был  редким  животным  во   вселенной,   -   только
беспредельная самовлюбленность позволяла воображать, будто он - уникальное
явление. Все изолированно живущие народы считают себя единственными людьми
в мире, а если единственной считает себя целая планета  (пока  корабли  не
отправились в космос), то населению этой планеты трудно осознать, что люди
могут жить и еще где-то во вселенной.
   "Человек ведь появился тут в результате  долгой  эволюции!  -  твердили
друг другу люди каждого из миллионов миров и  согласно  кивали,  довольные
собственной мудростью. - Он невероятно сложное существо,  а  развитие  его
представляет собой длинную цепь случайностей. Так как  же  все  это  могло
повториться где-то еще?" А про себя они думали:  "Мы  изумительны,  таких,
как мы, нет нигде, кроме нашего изумительного мира. Планете, на которой мы
обитаем, мироздание  предназначило  стать  одним-единственным  изначальным
приютом для нас - Великих, Очаровательных, Несравненных".
   Одни просто не  сомневались  в  этом,  другие  искали  подтверждения  в
статистике. Но все забывали самое  главное:  они  брали  за  образец  одну
привычную им песчинку и распространяли  выводы  на  всю  вселенную.  Кроме
того, обобщали они глубоко неверно: на самом же деле раз человек  появился
и на рассматриваемой ими единственной планете, значит, это не случайность,
а закономерность.
   Отсюда вовсе не следует, будто появление человека  было  предопределено
заранее и  предусматривалось  в  самом  начале.  Просто  эволюция  разума,
способность к развитию культуры неизбежно слагались из испытаний и ошибок,
изменений и модификаций. Животное - носитель  культуры  должно  было  быть
теплокровным, так как нуждалось в энергии, должно  было  обладать  большим
мозгом, иметь свободные руки и специализированные  ноги.  Человекообразная
форма была естественным  порождением  одной  из  линий  эволюции,  и  если
условия позволяли, человек рано или поздно появлялся.
   Вот почему во вселенной были и другие люди, подобные жителям Лортаса.
   "Да, - думал Арвон, - и что же с ними случилось?"
   Корабли, возвращавшиеся из глубин  вселенной,  привозили  сведения.  На
первых порах, очень  недолго,  казалось,  что  эти  сведения  не  отражают
никакой единой картины. Затем вырисовалась общая закономерность,  и  новые
отчеты, количество которых достигло  ста,  потом  пятисот,  потом  тысячи,
только подтверждали ее.
   Закономерность?
   Что же,  если  отказаться  от  сложных  специальных  терминов,  все,  в
сущности,  сводилось  к  элементарной,  пугающей  своей  простотой  схеме.
Корабли обнаружили три типа планет, населенных людьми. На планетах первого
типа люди еще не  достигли  того  уровня  технического  развития,  который
позволил бы им уничтожить себя. На планетах второго типа, где  первобытная
эпоха осталась позади, но еще не началась эра космических  полетов,  люди,
объединившись в группы, занимались тем, что  старательно  уничтожали  друг
друга с помощью того оружия, которое было в их распоряжении. В этих  мирах
пришельцев с Лортаса встречали недоброжелательно, враждебно,  со  страхом.
Их корабли  конфисковывали,  а  знания  использовали  для  ведения  войны,
которая  пришельцам  представлялась   бессмысленной.   Экипажи   кораблей,
совершивших посадку в таких мирах, редко возвращались домой.
   Существовал еще третий  тип  планет,  примером  которых  могла  служить
Четвертая  Центавра.  Люди  там   достигли   высокого   уровня   развития,
разработали мощное ору