дину и осипшим голосом спросил:
   - Где же картонная коробка?!
   Вид у Вадима Сергеевича был  такой,  что  Мавродин  понял  -  стряслось
что-то ужасное. Вадим Сергеевич потирал лоб, разводил руками, не  в  силах
произнести ни слова.
   - Что случилось, Вадим? - спросил Леонид Христофорович.
   Авилов с трудом выдавил из себя:
   - Леонид! Вы не видели такой коробки... из-под обуви?
   - Нет, а что там?
   - Казуаль... - упавшим голосом произнес Авилов.
   - Нет, я ее не видел. Вы в машине держали коробку  на  коленях.  Я  еще
хотел спросить, что в ней...
   Авилов, не дослушав Мавродина, опрометью выскочил  из  Овального  зала,
сбежал по лестнице в коридор, ринулся на улицу. Надежда, что машина еще не
уехала, была тщетной.
   Авилов был потрясен, у него дрожали  руки  -  как  же  он  после  этого
посмотрит в глаза Митиной, что скажет?! А ведь берег казуаль, не  выпускал
из рук даже в  машине.  Авилов  вспомнил,  что  планшеты  с  эскизами  нес
Мавродин... Так где, когда, как исчезла казуаль? Вадима Сергеевича охватил
страх, суеверный страх... наваждение какое-то...
   ...Мавродин в поисках  друга  выбежал  на  улицу.  Он  понимал,  что  в
подобной  ситуации  Авилова  трудно  успокоить,  но  что  делать  -  нужно
подняться в Овальный зал, там уже "зреет" мнение, отношение  к  эскизам  у
членов научного совета, и необходимо загодя, с кем удастся,  переговорить,
объяснить - во всяком случае, как-то если и не склонить на  свою  сторону,
то хотя бы нейтрализовать более яростных противников.
   Мавродин, поддерживая обессилевшего  Авилова,  помог  ему  подняться  в
Овальный зал. Здесь Инна Ростиславовна, к  которой  коллеги  относились  с
симпатией, уже разговаривала с  наиболее  задиристыми  ревнителями  охраны
"зодческого наследия, нашей золотой  классики".  Бенева  заметила,  что  с
Авиловым творится что-то неладное, и вскоре подошла к  нему  и  Мавродину.
Упреждая ее, Леонид Христофорович шепнул, что пропала казуаль -  в  машине
она была у Авилова, а вот дальше...
   Инна Ростиславовна успокаивала Вадима  Сергеевича,  убеждая,  что  вещь
найдется. Сейчас нужно сосредоточиться на вступительном слове.
   Она проводила Авилова к столу, усадила, велела вчитаться  в  текст  его
сообщения. Авилов  подчинился  ее  внушениям,  но  делал  все  машинально,
затравленными глазами изредка посматривал на собиравшихся в Овальном зале.
Ограждая Вадима Сергеевича от тех, кому не терпелось что-то уточнить, Инна
Ростиславовна и Леонид Христофорович давали понять, что сейчас  докладчику
нужно не мешать подготовиться,  и  сами  объяснились  с  членами  научного
совета.
   ...Вадим Сергеевич не  пошел  на  кафедру,  лишь  стал  сбоку  стола  и
негромко  заговорил,  будто  продолжая  с  кем-то  прерванный  разговор  о
принципах творчества; он вспомнил о послевоенных  десятилетиях  поисков  и
постижении  почерка  старых  мастеров,  о  разных  подходах  к  источникам
творчества   архитекторов-реставраторов.   Затем   перечислил   материалы,
которыми располагал.  И,  поколебавшись,  стал  подробнее  рассказывать  о
казуали, которая давала необыкновенный эффект в проникновении в  материал.
Но, к великому сожалению, казуаль исчезла,  пропала,  и  он  огорчен,  что
коллеги  сами  не  смогут  убедиться...  и  тому  подобное.   По   реакции
собравшихся было видно, что одни его просто не поняли, а другие усомнились
в аргументах.
   Бенева и Мавродин, вздыхая, переглядывались. Они  понимали  -  их  друг
бросился в пучину, из которой не  выплыть,  и  пока  помочь  ему  не  было
возможности. Но тем не менее Мавродин взял  слово.  Он  говорил:  ему  как
главному инженеру  проекта  предстоит  технически  обосновать  возможность
воплощения замысла архитектора Авилова... Многие  были  удивлены:  главный
инженер проекта Мавродин, известный трезвостью суждений, сейчас говорил  о
каких-то фантастических  линзах  убежденно,  тон  его  был  непререкаем  -
расчеты точны, исторически достоверны,  и  он,  главный  инженер  проекта,
готов его воплотить с чистой совестью. Бенева подбадривающе кивала, также,
видимо, готовая сражаться за Авилова.
   Профессор Озерецковский встал за столом, прошелся у проектов и эскизов:
   -  Что  же...  Проекты  дают...  целостное   впечатление   о   таком...
неклассическом творении, но весьма оригинальном... Но у меня вопрос:  как,
на основании каких документов, данных свидетельств  вы,  Вадим  Сергеевич,
разработали  все  это?..  -  Он  указал  в  сторону  эскизов  и  проектов,
развешанных  на  стене.  -  Ведь  известна  лишь  акварель,  и  то   одной
незначительной части сооружения... И еще несколько довоенных  любительских
фотографий. А здесь мы имеем полный объем... Немного смахивает на  слишком
вольный домысел уважаемого архитектора Авилова... Как  можно  подтвердить,
что подобным образом все было у Петра Ивановского?..
   - Обмеры руин зала проведены точно и соответствуют размерам, - сообщила
за столом Аида Дмитриевна Ушицева; эта  пышногрудая,  с  высоким  клобуком
волос женщина, возраст которой определить было невозможно, говорила  тихо.
Подобная  фраза  означала  и  поддержку  Авилова,   и   простую   справку,
подчеркнутую ею в докладе.
   - Вот  всего  один  пока  вопрос  у  меня...  -  сказал  Озерецковский,
возвращаясь в первый ряд, Где сидели члены научного совета.  -  Независимо
от ответа Вадима Сергеевича мне его работа представляется в высшей степени
оригинальной  и  своеобразной.  Во  всяком  случае,   подобных...   смелых
разработок мы не знаем. - И сел.
   Затем говорил Нил Иванович Крекшин, почтенный человек;  удивительный  в
наше время любитель пенсне, один из старейших  историков  архитектуры.  Он
весьма одобрительно отозвался о работе, "которая убеждает, потому что  нам
известно о почерке Петра Ивановского". Да, дворец, по его  убеждению,  был
таким! И если мы не располагаем большими материалами, чем те, которые были
в  распоряжении  уважаемого  Вадима  Сергеевича,  его  высокий   авторитет
зодчего, уже давно вставшего вровень с великими предками, дает  ему  право
ка разработку проекта восстановления Радужного дворца. "Я буду  голосовать
"за"...
   Это была важная поддержка, но Авилов сидел, не поднимая головы, положив
руки на стол, и, похоже, ничего не слышал.  Бенева  была  довольна,  да  и
Мавродин удовлетворенно улыбался,  надеясь,  что  после  "живого  классика
истории зодчества" вряд ли кто-либо всерьез осмелится спорить о  том,  что
помогло  Авилову  в  работе  и  что  может   служить   в   данном   случае
документальной основой  для  проекта  -  немногие  свидетельства  и  чутье
выдающегося   мастера   реставрации.   Следующим   выступил   руководитель
архитектурной мастерской.
   Возвращались домой вместе. Мавродин помог  Авилову  внести  в  квартиру
планшеты и чемодан с документами. Условились позже  перезвониться.  Авилов
перенес из коридора  в  кабинет-мастерскую  вначале  один  планшет,  потом
другой. Сел на диван и сжал голову руками. Его не радовала  даже  успешная
защита проекта. Но друзья не могли его понять: они даже не представляли ту
роль, которую сыграла казуаль в работе Авилова.
   Вскоре они уехали. Авилов остался один. У него разболелась  голова,  он
лег на диван и закрыл  глаза.  И  тут  раздался  звонок.  Вадим  Сергеевич
подошел к телефону, снял трубку:
   - Здравствуйте, Вадим Сергеевич, - узнал он голос в трубке, это  звонил
студент-дипломник Корчагин, некогда проходивший практику в его мастерской.
- Мне случайно сегодня досталась прелюбопытнейшая штука... Кто-то забыл  в
машине,  а  шофера  я  знаю.  Представляете  себе  -  плоское  изображение
становится объемным! Нужно только посмотреть в окуляры... Вот какая штука!
Представляете? Может ли такое быть?..