Тихон Непомнящий.
    Казуаль

   -----------------------------------------------------------------------
   Сб. "Фантастика-83". М., "Молодая гвардия", 1983.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 1 June 2001
   -----------------------------------------------------------------------



   1

                     ...Я говорю, конечно, не о  такой  силе  воображения,
                  которая  действует  наугад  и   создает   всякого   рода
                  несуществующие вещи;  я  разумею  силу  воображения,  не
                  покидающую реальной почвы действительности и с масштабом
                  действительности и ранее познанного подходящую  к  вещам
                  чаемым и предполагаемым...
                                                                    И.Гете

   Вряд  ли  предполагал  архитектор  Авилов,   что   этот   день   станет
чудодейственным рубежом в творчестве, в его жизни.
   Вадим  Сергеевич  Авилов  уже   давно   связал   свою   судьбу   не   с
проектированием  новых  строений,  а   с   восстановлением,   реставрацией
знаменитых  памятников   зодчества,   разрушенных   войной,   покореженных
временем. Он смирился с  тем,  что  не  суждено  ему  увидеть  собственное
сооружение - Дворец культуры или жилой дом -  плод  его  творчества,  его,
авиловского, понимания современной архитектуры.  Авилову  за  послевоенные
десятилетия не раз  приходилось  проникаться  творческим  горением  зодчих
прежних эпох - Растрелли или Воронихина, Захарова или Росси, постигать  их
мысли, почерк, эстетические идеалы, при этом проявлять предельный  такт  и
не спорить с их вкусами. Все,  что  двигало  этими  выдающимися  мастерами
архитектуры,  когда  они  возводили  дворцы,  разбивали  парки,  создавали
мебель, следовало принимать безоговорочно. Мучительными были  для  Авилова
перевоплощения   -    тем    более    что    это    значило    на    языке
архитекторов-реставраторов  "раствориться,  умереть  в  великом".  И  хотя
Авилов воздвигал здание, порой начиная с фундамента,  здание  называли  по
имени первосоздателя и авиловского в нем ничего не  должно  было  быть.  В
этом состояло высокое искусство реставратора - чистота его помыслов и дел.
Не принято было в среде реставраторов говорить о самолюбии, о  собственном
"я"! Реставраторы присягали в верности предшественникам.
   Зная  об  умении  Авилова  улавливать  особенности  эпохи,  ее   стиля,
профессор  Митина,  известный   археолог,   давняя   приятельница   Вадима
Сергеевича, пригласила его  в  хранилище-лабораторию,  где  обрабатываются
предметы,    найденные    при     раскопках     сотрудниками     Кушанской
археолого-этнографической экспедиции, чтобы посоветоваться по поводу очень
смелого эскиза древнего дворца-крепости, предложенного  новым  сотрудником
экспедиции Михаилом Лапниковым. Хотя и было принято у археологов  подобные
проекты помечать: "Опыт реконструкции" -  и  тем  самым  как  бы  смягчать
критику достоверности, но Митиной казалось, что Лапников слишком уж вольно
обошелся со скудными сведениями об этом дворце-крепости в Южном Приаралье,
да и с материалами экспедиции, в которой Лапников сам участвовал.  Уцелели
фундаменты дворца-крепости, часть стен, но только в одном месте на  полную
высоту; совсем мало сохранилось на отдельных стенах отделки, украшений.  В
общем, подлинных свидетельств мало и вряд ли по ним следовало делать "опыт
реконструкции"...
   Авилов долго рассматривал и план-обмер дворца-крепости, и  бесчисленные
фотографии  обломков  древности,  и  разумно  сделанные  самим  Лапниковым
фотографии местности,  окружающей  дворец-крепость.  Авилов  сожалел,  что
сейчас Лапников был в отъезде и с ним  нельзя  поговорить,  выслушать  его
размышления, узнать пути его поисков, но тем не менее Авилов  был  склонен
поддержать проект Лапникова, воссоздавшего не только внешний вид  древнего
сооружения, но и несколько его внутренних помещений.
   - Мне кажется, что те  материалы,  -  неторопливо  размышлял  Авилов  в
беседе с Элеонорой Александровной Митиной,  -  которыми  располагает  м...
м...  уважаемый  коллега  Лапников,  вполне  дают   основания...   увидеть
сооружение таким... Многое значит то, что Лапников видел и ощущал место...
Ведь древние зодчие умели увязывать сооружение с местностью...
   Размышления,  аргументы  Авилова  убедили  Элеонору   Александровну   в
плодотворности  работы  Михаила  Лапникова:  мнение  признанного  мастера,
архитектора-реставратора  и   в   кругу   археологов   было   весомым.   В
благодарность за дружескую  услугу  профессор  Митина  предложила  Авилову
посмотреть последние находки кушанцев. На стеллажах стояли сосуды,  лежала
домашняя утварь, орудия земледелия, оружие - многие  предметы  были  эпохи
бронзы, но они Авилова меньше интересовали - слишком уж далеко отстояло то
время от его привычных XVI-XVIII веков.
   Авилов хотел было уже прощаться, как вдруг увидел  в  дальнем  углу  на
одном  из  стеллажей  странный  предмет,   вроде   бы   какой-то   прибор,
напоминавший лорнет, но с  большими  линзами,  а  может  быть,  микроскоп.
Авилов оглянулся на Митину, как бы спрашивал, можно ли посмотреть.  Митина
кивнула. Авилов взял странный предмет и  увидел  не  две,  как  обычно  на
лорнете, линзы, а три, причем вращающиеся на  ручке.  Какое-то  непонятное
чувство вдруг овладело Авиловым.
   - Казуаль, - услышал он за спиной голос Элеоноры Александровны.
   - Что?.. Простите, не понял? - глухо, сказал Авилов.
   - Казуаль, говорю... Так у нас назвали эту вещь. - Почему-то  при  этом
Митина ухмыльнулась.
   Авилов бережно, даже с опаской, сам еще  не  понимая  почему,  потрогал
продолговатые, похожие на телеэкран линзы в железной  потемневшей  оправе.
Он неторопливо вращал линзы по отношению друг к другу,  не  решаясь  через
них взглянуть на что-либо. Явно демонстрируя Митиной  свое  безразличие  к
линзам, сам еще не понимая почему, он  как  бы  невзначай  взглянул  через
линзы на орнамент,  украшавший  сосуд,  стоявший  на  стеллаже.  Сознание,
зрение Авилова словно пронзил электрический разряд, он  ощутил  в  пальцах
легкое жжение и резь в глазах, голова чуть закружилась.
   Авилов оглянулся, но хозяйки  археологических  сокровищ  рядом  уже  не
было. Митина в конце соседних стеллажей что-то негромко обсуждала со своей
сотрудницей.  Он  хотел  сказать  Митиной  о  непонятных   ощущениях,   но
усомнился, что его верно поймут, посмеются: ведь Митина его интерес к этой
вещи встретила  с  улыбкой,  да  и  состояние  какой-то  неведомой  прежде
отрешенности, беспокойства мешало Авилову. Он  положил  линзы  на  прежнее
место, но тут же неведомая сила заставила его вновь схватить казуаль.
   Сейчас Авилов видел линзы то в дымке, то чуть увеличенными в размерах -
они  словно  дышали,  будто  были  одухотворенными.  Авилов  с  удивлением
сознавал, что линзы действуют на него  гипнотически.  Он  подвел  линзы  к
изображению  на  сосуде,  стоящем  на  полке,  и  чуть  не   вскрикнул   -
изображенный на сосуде воин...  будто  ожил,  задвигался!..  Усилием  воли
Авилов попытался стряхнуть с себя  гипнотическое  состояние,  производимое
чудодейственным прибором, отвел в стороны линзы и только  сейчас  заметил,
что свет низко опущенной электрической лампочки наполняет  линзы  волнами,
как бегущие строки телеэкрана.
   Такой эффект дает боковой свет и три линзы, их необычная оптическая ось
- вот и весь секрет. И ничего необычного  здесь  нет.  Чтобы  убедиться  в
верности предположения, Авилов снова поднял линзы к рисунку -  воин  опять
ожил, преобразился. Авилов чуть сдвинул линзы влево  и  увидел  не  только
профиль воина, но почти полный анфас. Это было поразительно! Это было  как
бы заглядыванием за плоскость рисунка! Тяжело дыша,  он  сдвинул  линзы  в
противоположную сторону, анфас исчез, но теперь воин был виден  со  спины.
Авилов  затаил  дыхание,  боясь  спугнуть  изображение  воина.  Теперь  он
рассматривал его уже с трех сторон, все более удивляясь происходящему и  в
то же  время  сознавая,  что  на  сосуде  зафиксировано  лишь  плоскостное
изображение, профиль...
   Притихший, будто колдующий у сосуда, Авилов привлек внимание Митиной.
   - Вам интересно... Это наша последняя находка...
   - Да, да, ничего. - Авилов не хотел говорить  о  своем  состоянии,  тем
более что он не мог его вразумительно объяснить.
   - Это казуаль, - просто сказала Митина.
   - А почему... это так называется? - Авилов поймал себя на ощущении, что
ведет себя как  мальчишка-хитрец,  который  хочет  "выдурить"  у  товарища
редкую почтовую марку, прикинувшись, что ничего не ведает о  ее  подлинных
достоинствах...
   - Что-то... наподобие древнего микроскопа или лупы, - объяснила Митина,
и Авилов понял, что она и не подозревает о свойствах  казуали.  А  предмет
сей, казалось Авилову, словно прирос к руке, будто магнит, не отпускал.
   - А почему все-таки так странно называется? Казуаль...
   - Это не наша находка, кто-то принес... много лет  назад.  Уверял  нас,
что вещь найдена археологами-любителями. Чуть  ли  не  в  прошлом  веке...
Принес и исчез, больше не появлялся. Мы даже фамилию не записали...
   - И давно? - с дрожью надежды спросил Авилов.
   - Я  еще  студенткой  была  здесь  на  практике...  Вот  с  тех  пор  и
валяется...
   - А если я у вас попрошу эту... казуаль... на время, -  робко  произнес
Авилов.
   -  Пожалуй...  можно.  Хозяин  за  ней  уже  больше  четверти  века  не
является... И в описях экспедиции эта вещь не значится...  Бронзовый  век.
Мы думали, что тогда  над  нами  просто  подшутили...  Вещица  явно  более
позднего происхождения... Знаете, Вадим Сергеевич, как  изощрялись  ребята
на первых раскопках! Иногда современный пятак подсунут, зароют... И кто-то
делает лжеоткрытие!.. - Она улыбнулась.
   - Интересно все-таки, - Авилов уже цепко держал в руке прибор, - почему
назвали казуаль?
   - Наши острословы придумали. Давно. Уж и  не  вспомню  кто.  Ну,  можно
предположить, что название  от  слова  "казус":  случай,  отдельный  факт.
Казусный - значит, сложный, затрудненный... - Митина снова  улыбнулась.  -
Искали, отгадывали: что? Зачем? Откуда?
   В  хранилище-лаборатории  сотрудники  отмывали,  склеивали,  закрепляли
осколки древностей, наносили на них номера. Авилову не  терпелось  уйти  и
унести казуаль, но в нем боролось чувство стыда, что он скрыл  от  Митиной
волшебное свойство казуали, и  неуемное  желание  завладеть  удивительными
линзами. Если археологи узнают, что позволяет увидеть казуаль, ни  за  что
не отдадут. А ему, Авилову,  сейчас,  особенно  сейчас,  этот  необычайный
прибор был просто необходим.
   Уже на улице он понял: сейчас нельзя  довериться  со  своим  сокровищем
городскому  транспорту,  и  лихорадочно  останавливал   машины.   Наконец,
уговорив какого-то "левака", помчался домой, предвкушая, как станет  через
магические линзы казуали открывать объем,  пространство  на  сохранившихся
старинных акварелях и гравюрах; только на них и остался  облик  зодческого
шедевра XVII века - Радужного дворца, до фундамента  разрушенного  в  годы
фашистского  нашествия.  А  ведь  предстояло  создать  рабочий  проект   и
возродить дворец. Он был уверен,  что  волшебная  казуаль  поможет  ему  в
работе. Прежде он обходился и без нее, а вот теперь, чувствовал он, уже не
сможет.



   2

                        Воображение - на то и воображение, чтобы восполнять
                    действительность.
                                                              В.Ключевский

                       Фантазия,  лишенная  разума,  производит  чудовища;
                    соединенная с ним, она мать искусства и  источник  его
                    чудес.
                                                                    Ф.Гойя

   Для Авилова стало уже  привычкой,  когда,  приступая  к  восстановлению
памятника великого зодчего, он дотошно изучал все, что возможно разыскать,
чтобы полнее, точнее отразить  задуманное  великим  зодчим  и  разрушенное
войной или временем. Но порой  Авилов,  человек  нашего  времени,  не  мог
ухватить   настроение,   чувства   своего   знаменитого   предшественника,
отдаленного двумя-тремя столетиями, и мучительно искал эмоциональный ключ,
чтобы  зарядиться  необходимым  настроением  минувшей  эпохи,  ее  ритмом.
Помогали  записи  старинной  музыки  -  клавесинной,  органной,  но  долго
удержать настроение, созвучное минувшей эпохе, не удавалось.
   Авилов вешал на стены, расставлял вокруг рабочего стола старые гравюры,
акварели - они также помогали. Он стремился читать только то,  что  как-то
было связано с минувшим временем. Но все это  не  позволяло  оставаться  в
нужном настроении те недели и месяцы, в течение  которых  он  разрабатывал
проект, наблюдал за строительством (восстановлением) здания, его отделкой,
убранством. Другие его  коллеги  были  также  озабочены  проникновением  в
далекое  время,  свидетельство  которого  -   зодческий   шедевр   -   они
восстанавливали.
   Случайно найденная загадочная оптическая машинка со  смешным  названием
"казуаль", возможно, и станет тем ключом, который поможет проникать сквозь
скупые следы времени - гравюры и рисунки - в XVIII век...
   Ансамбли великих зодчих словно симфонии, хоралы, поднимающиеся к  небу.
Архитектура, как музыка в камне, звучит в веках.  Большой  Ленинград,  его
пригородные дворцы и парки - и это прекрасные симфонии зодчества...
   Павловский дворец, стиль - русский классицизм.  Петергофский  дворец  -
петровское барокко. Екатерининский дворец, стиль - классицизм и барокко...
Для Авилова эти строения  были  сродни  творениям  Мусоргского  и  Лядова.
Авилов понимал, что и у  городов,  храмов,  крепостей,  как  и  у  всякого
великого  творения,  были  гениальные  авторы  -  у   Санкт-Петербурга   -
Петрограда - Ленинграда: Андреян Захаров  и  Варфоломей  Растрелли,  Савва
Чевакинский, Иван Старов и Карло Росси, Василий Баженов и Тома  де  Томон,
Василий Стасов и Валлен Деламот, Джакомо Кваренги.
   Немало славных гордых имен. Были и  талантливые  строители,  мастеровые
люди  из  крепостных  да  заморские  умельцы.  Величаво  стояли  дворцы  и
простирались парки Северной Пальмиры - Ленинграда,  и  древних  городов  -
Пскова,  Новгорода,  Смоленска,  Киева  и  Одессы,   Севастополя,   Нового
Иерусалима в Подмосковье. Многие из  них  война  сделала  руинами.  Ущерб,
нанесенный только Ленинграду и его пригородам в дни  войны,  превышает  46
миллиардов рублей. Но многое нельзя возродить ни за какие деньги...
   В связи с полным  разрушением  целых  архитектурных  ансамблей  древних
городов,  особенно  пригородов  Ленинграда,  в  послевоенные  годы  возник
вопрос: правомерно ли восстановление творений великих зодчих?..  Аргументы
были простыми  и  убедительными:  да,  можно  склеить  мраморную  разбитую
скульптуру, можно реставрировать настенную  роспись,  барельефы,  паркеты,
полотна  художников.  Сформулировалось  понятие  о   реставрации   как   о
"восстановлении памятников искусства и материальной  культуры  в  возможно
близкой  к  их  первоначальной  форме...  укреплении  памятников  с  целью
сохранения их для будущего".
   Но о каком сохранении могла идти речь, если некоторые  дворцы  и  целые
ансамбли были разворочены войной, взорваны? О какой реставрации говорить в
испепеленном фашистским нашествием краю? Все строить заново? Но если  так,
тогда почему же прежде не достроили древнеримский Колизей? Не восстановили
Акрополь в первозданном виде? Или почему никто не  решился  добавить  руки
Венере  Милосской  или  голову  Нике  Самофракийской?  Есть   ли   пределы
реставрации? Наконец,  каковы  моральные  права,  мера  ответственности  у
реставраторов? Для споров были основания - от прежних  шедевров  зодчества
порой,  кроме  фундамента,  не  осталось  ничего.  Архитекторы,   решившие
посвятить  себя  реставрационному   делу,   добровольно   превращались   в
археологов, надеясь раскопать в развалинах осколки  лепнины.  Реставраторы
становились историками, разыскивая в десятках архивов документы, рисунки и
даже любительские фотографии. Авторы проекта  реставрации  Екатерининского
дворца в Пушкине,  бывшем  Царском  Селе,  посвятили  поискам  материалов,
историческим, техническим изысканиям не одно  десятилетие.  Теперь,  когда
толпятся у входа в Екатерининский дворец тысячные очереди, людям  кажется,
что  чудом  возникли  покои  и  роскошные  залы  этого  дворца  -  шедевра
архитектора  Растрелли,  хотя   в   каждом   зале   блокадные   фотографии
свидетельствуют: фашисты уничтожили дворец.
   В мире нет другого интерьера подобного  Большому  залу  Екатерининского
дворца. Он обильно  отделан  золоченой  резьбой,  отраженной,  помноженной
зеркалами. Модели утраченных фигур и  орнамента  выполнили  скульпторы  по
эскизам   и   обугленным   остаткам   декора,   найденным   в   развалинах
реставраторами;  скульптуры  эти  создавала  Лилия  Шведская.  По  полгода
корпели резчики над каждой из 180 фигур. Наши современники Алексей Кочуев,
Анатолий Виноградов, Юрий Козлов с помощью зодчих постигли манеру резчиков
прежних столетий.
   Вслед за ними работали позолотчики, люди кропотливого труда, о  которых
не зря говорят, что у них золотые руки. Много сделано, много, но работы  в
Царскосельском архитектурном ансамбле, да и в других памятниках  зодчества
в Ленинграде и его пригородах, в Новгороде, Пскове...  хватит  еще  не  на
один год, ибо и создают и восстанавливают шедевры не в спешке,  лечат  их,
лишь глубоко изучив.
   Вадим Сергеевич Авилов консультировал, помогал коллегам при реставрации
одной из  недавно  восстановленных  достопримечательностей  царскосельских
строений - Коттеджа; это многолетняя забота архитектора Инны Ростиславовны
Беневой, с которой  сдружили  Вадима  Сергеевича  долгие  годы  работы.  В
прежние десятилетия она занималась реставрацией равелинов  Петропавловской
крепости, которые еще до революции утратили свой первозданный облик. Вадим
Сергеевич дорожил дружбой с Инной Ростиславовной, представительницей семьи
известных деятелей Русского искусства и  культуры,  немало  сделавших  для
Отечества.


   Звонок Инны Ростиславовны застал Авилова в дверях, он только что  вошел
с драгоценной ношей в портфеле и, сгорая от  нетерпения  скорее  проверить
чудесные свойства казуали, не мог разделить, как всегда,  желание  коллеги
поговорить о новостях, общих заботах, тем более что у  Инны  Ростиславовны
была неторопливая, обстоятельная манера изъясняться. Она и  сейчас  начала
прерванный накануне разговор с того,  что  им  вместе  предстоит  написать
фундаментальный  труд  об  успехах  ленинградских  реставраторов,  ведь  в
Ленинграде  и  его  великолепных  пригородах  1300  памятников  зодчества,
охраняемых государством.
   Год за годом встают в первозданной красе шедевры архитектуры, некоторые
из  них,  казалось,  безвозвратно  были  сметены  войной,  но   возрождены
Авиловым, Беневой и другими архитекторами.  Сколько  десятилетий  миновало
после окончания войны, но продолжаются не только  реставрационные  работы,
но и поиски похищенных фашистскими оккупантами сокровищ.  Одно  из  них  -
знаменитая "Янтарная комната" Екатерининского дворца.  Инна  Ростиславовна
поинтересовалась, читал  ли  Вадим  Сергеевич  недавнее  сообщение  газеты
"Фрайе Вельт":  "Всем,  всем,  всем!  Кто  может  указать  местонахождение
"Янтарной комнаты"?.. Кто имел к ней какое-либо отношение, слышал  о  ней,
вел переписку..."  Упоминаются  имена  тех,  чьи  солдаты  могли  похитить
русские сокровища, - Эриха Коха,  генерал-фельдмаршала  Кюхлера,  генерала
Ляша...
   И дальше Инна Ростиславовна стала говорить о том,  что  хорошо  знал  и
Авилов, просто она предполагала и об  этом  написать  -  нашлись  умельцы,
энтузиасты,  которые  решились,  не  дожидаясь  результатов  поисков,  что
ведутся уже почти 40 лет (!), воссоздать десятки метро