на.
   - Почему?
   - Я всегда здесь выхожу. Здесь мое любимое место.
   - Интересно,- пробормотал Виктор,- что это за место такое...
   - Это недалеко. Минут двадцать всего.
   Действительно,- усмехнулся  Виктор  про  себя,-  совсем  рядом.  Каких-то
двадцать минут в кромешной тьме. Так и заблудиться недолго!
   - Сумку! Вы не забыли сумку?- воскликнула женщина.
   - Вот она.- Виктор поднял руку.- У меня.
   - А я уж испугалась. Я однажды забыла ее в поезде и всю ночь сидела потом
в темноте. Так страшно было.
   - Да уж,- согласился Виктор, представив, как женщина сидела одна в черной
холодной степи.
   Они пошли  вдоль  насыпи  по  извилистой  тропе,  и  Виктор  вс„  пытался
рассмотреть  ее  под  ногами,  чувствуя  через  толстую   подошву   неровную
поверхность. Женщина шла впереди, плащ ее плыл  в  темноте,  а  кроме  плаща
ничего не было видно, ни головы, ни рук, ни ног. Виктор слышал  ее  дыхание,
шорох мелких камешков, вылетающих  из  под  ног.  Вс„  казалось  нереальным:
теплая весенняя  ночь,  тропа,  уходящая  куда-то  в  бесконечность,  темная
громада насыпи с одной стороны, и открытое  пространство  с  другой,  откуда
изредка доносятся какие-то звуки и где нет ничего, а только  ночь  и  теплый
ветер с горьковатым запахом.
   Женщина вдруг остановилась.
   -  Смотрите  внимательно.  Сейчас  начнется  болото,-  сказав  так,   она
повернулась направо, перебежала канаву и остановилась на другой стороне.
   - Спускайтесь, тут неглубоко.
   Виктор сделал два осторожных шага, затем коротко разбежался  и  взобрался
на противоположный склон.
   - Скоро придем.- Женщина пошла дальше, наклоняя голову и присматриваясь к
тропинке.- Здесь раньше было болото. А потом высохло,- сказала она куда-то в
сторону.- Теперь здесь нет воды. Приходится брать с собой.
   Виктор хотел что-нибудь ответить, но ничего не смог придумать.  Последние
слова озадачили его. Почему здесь  нет  воды?  И  почему  она  должна  здесь
быть?..
   Вдруг раздался сухой треск, женщина взмахнула руками  и  исчезла!  Виктор
обмер. Через секунду женщина снова возникла на тропинке. Послышались  хлопки
- она отряхивала плащ.
   - Каждый раз где-нибудь да упаду,- произнесла со смехом.
   - Тут корни дерева из под земли вылазят, а я запнулась.
   - Дерева?- пробормотал Виктор и оглянулся. Не то чтобы дерева, ни единого
кустика не видел он поблизости.
   - Здесь раньше росли деревья. Очень большие. И вот теперь деревьев нет, а
корни остались. Забавно, правда?
   -  Действительно,-  согласился  Виктор.  Ему  хотелось  спросить  -  куда
подевались деревья, но вместо этого он произнес: - Может,  отдохнем?  Вы  не
устали?
   - Нет...- удивленно ответила она.- Тут близко уже.
   Они остановились посреди  пустого  пространства.  Ровно  уходила  во  все
стороны земля, нигде не было видно ни огонька,  и  ни  звука  не  доносилось
ниоткуда.
   - Все. Пришли,- как-то  необыкновенно  тихо  произнесла  женщина.  Виктор
напряженно всматривался в темноту, пытаясь разглядеть что-нибудь.
   - А что здесь?- наконец отозвался.
   - Здесь?- как бы в раздумье переспросила женщина.-  Здесь  ничего.  Здесь
мое место. Я прихожу сюда.
   Виктор оглянулся на нее. Загадочно белел овал лица,  волосы  сливались  с
окружающей их тьмой и казалось, что это сама ночь смотрит на  него.  Виктору
нагнулся и осторожно поставил сумку на землю.
   - Здесь, так здесь,- произнес он.
   Женщина опустилась к сумке. Расстегнула молнию, стала доставать  бумажные
свертки.
   - Сейчас,- говорила она, расстилая ее на земле широкую клеенку.- Садитесь
сюда...
   - Садиться?
   - Не будем же мы стоять!- И первая села, подавая пример.  Виктор  пошарил
под собой, оперся на левую руку и сел, больно ударившись бедром о неожиданно
твердую землю. Женщина что-то  складывала  перед  собой.  Виктор  оперся  на
локоть, выпрямил  отяжелевшие  ноги,  только  теперь  почувствовав,  как  он
устал... Ноги сразу стали наполняться горячим  шумом,  и  так  же  отяжелела
спина... Захотелось лечь на спину, закрыть глаза... Вдруг в темноте вспыхнул
оранжевый огонь, осветив женщину и ее руки, держащие  этот  огонь  и  словно
материализовав окружающую тьму, сделав  ее  почти  осязаемой.  Огонь  поплыл
вниз, приблизился к диковинному сооружению, стоящему на земле  и  состоящему
из  коротких  продолговатых  палочек,  косо  наклоненных  друг  на  друга  и
образующих конус, направленный острием к небу.
   -  Сейчас  будет  светло,-  сообщила  женщина.  Наклонилась  и  просунула
оранжевый огонь в середину конуса. Виктор завороженно смотрел на нее.
   - Что это?- проговорил он.
   - Где?- обернулась она. - Ах это... спичка!
   Виктор продолжал смотреть на огонь в ее руках.
   - Спичка,- повторила женщина.- Вы что, не видели?- В этот  момент  внутри
конуса что-то случилось, и женщина отдернула руку,  слабо  вскрикнув.-  Ай!-
сказала она.- Ну вот. Опять. Обожгла пальцы! Сначала упала, а теперь обожгла
пальцы. Беда со мной!..
   Но огонь не погас. Внутри конуса уже плясал огненный человечек,  дергаясь
и разрастаясь на глазах, охватывая  своими  светящимися  руками  колбочки  и
полешки, забираясь по ним все выше и становясь ярче  и  насыщенее...  Виктор
подвинулся  ближе  к  огню.  Огненному  человечку  уже  стало  тесно,  и  он
выскользнул наружу, пробрался среди колбочек и  укрыл  их  своим  водянистым
сине-оранжевым телом. Виктор завороженно смотрел на огонь, а женщина  в  это
время наблюдала за ним, и он, оглянувшись, заметил ее взгляд.
   - Красиво, правда?- спросила она.
   Огонь становился все ярче, добавлялось в нем красноты и  иногда  вылетали
и, прочертив огненную дугу, падали в сухую  траву  красные  искры.  Огненный
человечек превратился в великана, в могучее многорукое существо,  машущее  в
ярости плоскими руками.
   - Знаете,- сказала женщина.- Я всегда прихожу сюда одна, а теперь  вот  с
вами... а мне все равно кажется, будто бы я одна. То есть нет,  не  одна,  а
как бы одна. Понимаете?
   - Понимаю,- ответил Виктор.- Я как  бы  здесь,  и  меня  как  бы  нет.  Я
понимаю.
   Женщина улыбнулась.
   - С вами легко. Вы не мешаете. Я именно это хотела сказать.
   - Да. Со мной легко,- согласился он. Спорить не хотелось.  Было  чувство,
будто он оказался вдруг на другой планете. И нет никого. Только огонь, и они
вдвоем посреди темного глухого пространства, уходящего  в  никуда.  Хотелось
думать, что всегда будет ночь, и этот костер, и вечно он будет  смотреть  на
огонь и слушать приятный,  успокаивающий  голос  женщины.  Нет  города,  нет
поездов, нет ничего! И если встать и пойти сейчас по степи, то будешь  вечно
идти, и не придешь никуда, и ничего и никого не найдешь...
   - Когда я смотрю на огонь,- сказала женщина,- то мне кажется, что  никого
больше на свете нет! Понимаете? И самое страшное, мне хочется, чтобы  никого
и не было! Ужасно, правда? Я нехорошая, раз так  думаю?-  жалобно  и  как-то
подетски спросил она.
   - Я тоже сейчас так подумал. Значит я тоже нехороший. Как и вы,- серьезно
произнес Виктор.
   Глаза женщины прищурились, она некоторое время  недоверчиво  смотрела  на
него.
   - Вы действительно так подумали?
   - Да. А почему я не мог так подумать?
   - Не знаю. Мне казалось, что это плохо - желать, чтобы никого  больше  не
было.
   - Вообще-то, наверное вы правы,- согласился Виктор.- А почему поленья  не
сгорают?- спросил он, оглянувшись на костер.- Они же должны сгорать.
   - Ну я же говорила, что это химические дрова. Они долго горят. Мне одного
комплекта почти на год хватает.
   - Да что вы!- поразился Виктор.- На целый год! Нет, вы серьезно?..
   - Я каждый год новые покупаю,- сказала она, глядя на огонь.- Больше всего
мне нравятся с оранжевым пламенем.
   Виктор присмотрелся. Темные поленья недвижно стояли в огненном окружении,
оранжевые сполохи срывались с верхушек  и  улетали  в  небо,  растворяясь  в
черной пустоте. Иногда из степи налетал ветер и сваливал пламя  на  сторону,
обнажая поленья, но  в  следующую  секунду  огонь  возвращался  на  место  и
заботливо укрывал их, оберегая от холода ночи.
   - Смотрите. Тучи  разошлись.  Звезды!  Видите?-  Женщина,  откинувшись  и
запрокинув голову, глядела вверх.
   Виктор  поднял  голову,  но  перед  глазами  распласталось   бесформенное
огненное пятно.
   - Вон. Видите?- женщина подняла руку.- Прямо над головой.
   Виктор поднимал и опускал брови, вертел головой, наконец, поднес ладонь к
глазам, загораживаясь от света,  и  медленно,  словно  на  фотопленке  стали
проступать мелкие точки, похожие на булавочные  уколы.  Их  становилось  все
больше. Виктор встал, сделал шаг от  костра,  еще  один...  Блестящие  точки
увеличивались, становились ярче, стали различимы  цвета  -  розовый,  белый,
синий. Виктор стоял, широко расставив  ноги,  и  напряженно  всматривался  в
глубины пространств. Казалось, звезды стремительно несутся на него, скользят
неслышно в пустоте, и эта пустота заполняет вс„ -  и  его,  и  эту  молчащую
степь, и всю Землю, и сам он несется навстречу звездам, чувствует их  острые
лучи на лице. И он боялся  отвернуться,  боялся  хоть  на  миг  зажмуриться,
словно удерживал вселенную силой своего взгляда...
   Женщина подошла неслышно, взяла его руку.
   - Ничего. Не бойтесь.
   Виктор закрыл глаза, опустил медленно голову.
   - Я раньше тоже боялась, а теперь нет.- Женщина подняла  лицо,  глаза  ее
распахнулись навстречу космосу, и в них отразился мерцающий свет, словно  бы
они были покрыты тончайшей искрящейся пленкой, или сами они излучали сияние,
мягкое, призрачное.- Теперь  я  совсем  не  боюсь,-  произнесла  она.  Потом
глубоко вздохнула и опустила  голову.-  Ну  вот.  Заморочила  вам  голову...
Пойдемте к костру.- И, не дожидаясь ответа, повернулась и  пошла  на  огонь,
вспыхивающий в ночи.
   - Ну, что же вы? Идемте!- приостановилась.
   - Да-да, сейчас...- Словно очнувшись ото сна, он двинулся за женщиной.- Я
иду...
   Они вернулись в город на рассвете. Приехали  с  первым  поездом.  Шли  от
вокзала пешком, и Виктор смотрел с изумлением на  спящие  улицы,  непривычно
пустые ранним субботним утром, вдыхал холодный воздух и молчал. Дошли до  ее
дома. У подъезда остановились.
   - Жалко, что вс„ кончилось. Было так хорошо,- сказала Мирослава.
   - Да,- ответил Виктор.- Мне тоже.
   Они стояли и не знали что еще сказать.
   - До свидания?
   - До свидания.
   Женщина взялась за ручку двери, и, помедлив, потянула ее на себя. Зашла в
подъезд. Виктор повернулся и пошел прочь. В теле была непривычная  легкость.
Перед глазами взлетали оранжевые искры, вились огненные  сполохи,  атакуемые
бесформенными  черными  кляксами,  то,  вдруг,  видел  он  пустынную  улицу,
прорезанную косыми солнечными лучами. Мрачно и неподвижно высились в  тишине
громады домов. Дома спали, и люди в них спали, и птицы спали,  и  деревья...
все замерло в удивительной ясности хрустального утра. Солнечный свет казался
ненужным  здесь,  слишком  ярким.  Виктор  поспешил  уйти  от  этого  света,
спрятался под землю,  и  там,  в  переходах  метрополитена,  под  мерцающими
галогеновыми лампами, под толстым слоем земли и гранита  почувствовал  себя,
наконец, почти хорошо. Нет ослепляющего солнца, нет мертвых домов с  пустыми
окнами, нет безбрежной черной степи, нет звезд в зияющей  пустоте...  Ничего
нет.  Это  все  привиделось  ему,  приснилось.  Сейчас  он   придет   домой,
позавтракает и ляжет на  диван  и  закроет  глаза.  И  ему  будет  хорошо  и
спокойно...
   Он прилег отдохнуть и проспал целый день. Просыпался  время  от  времени,
недоуменно оглядывался и  снова  засыпал.  Вечером  проснулся  окончательно,
лежал и одурело смотрел по сторонам. Через силу поднялся, поел  консервов  и
запил  холодной  водой.  Включил  телевизор   и   стал   смотреть   вечернюю
развлекательную программу. Но смысл виденного не  доходил  до  него.  Словно
одет был на голову прозрачный шар, из которого выкачали воздух, и он  оглох,
и потерял чувствительность. И так лежал перед телеэкраном, подложив руки под
голову, и то закрывал, то открывал глаза, поминутно вздрагивая, просыпаясь и
тут же засыпая. Было какое-то оглушенное  состояние,  ощущение  нереальности
всего: мерцающего  экрана,  молчаливых  предметов,  погруженных  во  тьму  и
выступающих из тьмы в синих вспышках резкими углами;  сам  себе  он  казался
ненастоящим, словно смотрел на себя со стороны, и ничего не чувствовал и  не
понимал. Вс„ казалось, что сидит рядом женщина и смотрит задумчиво на  него.
Тогда он всматривался в  темноту,  но  не  находил  ее,  и  испытывал  тогда
непонятную обиду. Снова закрывал глаза, а через  минуту  опять  оглядывался.
Ночью во сне часто вздрагивал и что-то бормотал.
   На другой день он привычно проснулся рано и вскочил, но тут же  вспомнил,
что спешить ему некуда. На работу  он  больше  не  пойдет  -  это  он  решил
накануне.  Чего  ради  он  столько  лет  таскался  на  службу?  Никто  ж  не
заставляет. Деньги есть, и можно пока просто жить и  ни  о  чем  не  думать.
Меньше всего он хотел теперь о  чем-нибудь  думать.  Он  свободен  и  ничего
никому не должен. Можно пойти куда угодно, а можно остаться  дома.  Но  нет,
дома слишком тоскливо. Лучше он поедет  в  город.  Пройдется  по  магазинам.
Сходит в парк.  Зайдет  в  Долину  Иллюзий...  А  потом  поедет  в  гости  к
Мирославе. Он сразу повеселел, принялся насвистывать. Направился в  душ,  по
привычке торопясь, забыв, что спешить ему теперь некуда...
   А вечером, испытывая непонятное  волнение,  подходил  к  знакомому  дому.
Смотрел на сверкающие золотыми бликами стекла, пытаясь  найти  ее  окно.  Он
провел весь день на ногах и чувствовал теперь усталость.  Хотелось  присесть
где-нибудь, закрыть глаза и ни  о  чем  не  думать.  В  голове  был  сумбур.
Мелькали кадры фильмов, кричали, потрясая кулаками,  космические  гангстеры,
что-то лопалось, рвалось и рассеивалось в дыму и пламени. Развевались волосы
современных амазонок, дерущихся наравне с  богоподобными  мужчинами.  Виктор
помотал головой, прогоняя наваждение. И зачем он столько всего  пересмотрел?
Вздыхая и жмурясь, зашел он в дом, вызвал лифт.  Стоял,  опершись  о  стену,
пока кабина спускалась откуда-то с самой верхотуры.  Потом  вошел  внутрь  и
нажал на кнопку с цифрой 17.
   Виктор стал приходить к  женщине  каждый  вечер.  Днем  валялся  дома  на
кровати - листал журналы или смотрел какой-нибудь фильм,  гулял  по  улицам,
останавливаясь  и  подолгу  рассматривая  громадные  стеклянные  витражи  на
зданиях, или сидел в парке на скамейке, вдыхая всей грудью аромат  оттаявшей
земли, щурился на солнце, следил за редкими облачками на удивительно  чистом
небе, закрыв глаза, наслаждался покоем и теплом. И мысли в  такие  минуты  и
часы текли вяло, подобно сонному ручейку, влекущему свои воды куда-то вдаль,
который перекатывает по песчаному дну мелкие камешки и колышет траву, плавно
сгибая и разгибая ее длинные гибкие стебли... И было так хорошо ни о чем  не
думать и не беспокоиться, зная, что вечером, ровно в пять часов он войдет  в
огромный современный дом и поднимется на  лифте  на  семнадцатый  этаж,  где
будет ждать его и будет ему рада удивительная женщина с  искренним  лицом  и
распахнутыми навстречу всему миру глазами. И Виктор невольно заражался  этой
искренностью и удивленностью.
   Через две недели они опять поехали за город. Сидели возле костра, глядели
на огонь, говорили о чем-то,  затем  уходили  в  степь,  чтобы  смотреть  на
звезды. И снова, как и  в  первый  раз,  Виктор  испытывал  неуверенность  и
головокружение, глядя в черную бездну над  головой,  с  рассредоточенной  во
всей ее глубине сверкающей пылью.  И  странно  волновалась  грудь,  лезли  в
голову разные мысли... А Мирослава держала его за руку, как  бы  успокаивая,
как бы говоря: Ничего. Все нормально. Я с вами! И  ее  мягкие,  и  в  то  же
время, сильные пальцы, ее присутствие вызывали в нем такие чувства,  что  он
должен был закрывать глаза и глубоко дышать, пытаясь вспомнить -  где  он  и
кто он. А Мирослава стояла рядом и говорила о звездах, о вечном  космическом
холоде и о людях, затерянных в глубинах пространств и влекомых в  безбрежные
дали среди одиноких пылающих Солнц. Виктор плохо ее понимал, но  чувствовал,
что это хорошо, ощущал добро, исходящее от нее, и снова и снова  смотрел  на
звезды, и все глубже проникался каким-то новым, непривычным сознанием.
   Потом они шли ранним утром  по  городу  и  снова  Виктор  всматривался  в
неподвижные громады; снова ярко светило солнце, и все  казалось  нереальным,
ненастоящим... Опять он долго  приходил  в  себя  и  оглядывался  изумленно,
словно все предметы вокруг заменили, и принесли вместо них  другие  -  почти
такие же, но не совсем. Он старался уловить эту разницу, и не мог.
   Однажды, когда он вечером начал собираться, Мирослава остановила его.
   - Зачем вы поедете, ведь поздно! Можно здесь переночевать, места хватит.-
Подняв брови, она смотрела на него, словно  удивляясь  его  желанию  поехать
домой, словно он сам должен был понять глупость такого своего  намерения,  и
словно он вынудил ее сказать то, что и так было очевидно. Виктор стоял и  не
знал, что ответить. Ему такое и в голову не приходило - остаться! Зачем? А с
другой стороны: почему - нет? Почему он должен  обязательно  ехать  домой  и
быть там один? Такая простая  мысль  впервые  пришла  ему  в  голову,  и  он
удивился ее простоте.  Действительно  -  не  было  никаких  причин  ночевать
обязательно дома. И тем  не  менее  его  тянет  домой,  словно  он  поклялся
когда-то кому-то ночевать всегда дома.
   - Будете спать на полу. Ничего с вами не случится. Мне бабушка  говорила,
что раньше люди спали на полу, и я сама, когда была маленькая, тоже спала на
полу, я и сейчас иногда сплю...
   Виктор переступил с ноги на ногу.
   - А хотите, я лягу на пол, а вы ляжете на кровать!
   - Да нет, уж лучше я на полу,- ответил Виктор.
   В ту ночь они мало спали. Как-то так вышло, что сначала  Мирослава  стала
рассказывать про себя, про свою бабушку, как они раньше жили, как ездили  за
город и сидели у костра, пекли  картошку.  Бабушка  рассказывала,  как  жили
раньше люди и вспоминала разные грустные стихи; и  прочитала  стихотворение,
которое ей особенно запомнилось:
   Незабудочка цветочек,
   Не забудь меня, дружочек!
   Если ты меня забудешь,
   То навек несчастным будешь!
   Виктор спросил тогда: А что это за цветочек такой -  незабудочка?  И  она
стала объяснять, что это очень красивый цветок и его дарили на память, чтобы
люди не забывали друг друга. Виктор удивился такому странному обычаю: почему
люди не должны забывать друг друга, и почему  для  этого  необходимо  дарить
цветы, почему именно эти?.. Мирослава объясняла, что раньше люди  стремились
жить вместе, что это было  хорошо  и  правильно.  А  цветок  -  это  обычай,
красивый и добрый. Потом она стала рассказывать о  других  цветах,  которых,
оказывается, было очень много на свете, и все они были по-своему  красивы  и
что-нибудь да значили. Потом спросила Виктора - как прошло  его  детство,  и
Виктор стал вспоминать, как он жил в школе - долгих  двенадцать  лет,-  чему
учился и что делал; вс„ пытался  вспомнить  что-нибудь  особенное,  яркое  и
светлое, и не мог. Остались в памяти лишь  одуряющие  утренние  побудки  под
звуки громогласной музыки, да длинные осенние вечера,  когда  он  бродил  по
школьному двору и смотрел сквозь железные прутья ограды на заходящее  солнце
- казавшееся ему одиноким  и  несчастным,-  и  чувствовал  какую-то  глухую,
неизбывную тоску от этого молчания, и от холодного оранжевого солнца, и  еще
от чего-то, чего он не мог ни понять, ни выразить... Потом он вдруг очутился
в школьном актовом зале. Идет общее собрание: стоят, замерев, рядами ученики
-  все  в  одинаковых  серых  костюмчиках,  в  светлых  рубашках  и   черных
ботиночках, одинаково коротко стриженные и с испуганными лицами, а  напротив
- директор - громадный