н,  подходя  к  нему  ближе,  --  нас разлучила толпа на
площади. Поглядите на моего осла. Неужели вы и его забыли?
   -- Как ты назвал меня? -- переспросил Швериндох  и  нахмурил
брови.  --  Ты  принял  меня за кого-то другого. Имя мое Иоганн
Фауст.

     6

   Наступила ночь. Схоласт усталый и  голодный  шел  по  пустым
улицам Вюртенберга.
   -- Гомункулюс, -- говорил он, похлопывая себя по карману, --
ты слышишь,  Гомункулюс  --  я  покинут,  я оставлен всеми. Мой
единственный друг -- это ты, и ты  никогда  не  покинешь  меня,
потому что я тебя выдумал.
   Он сел на тумбу и сказал мысленно:
   Навстречу мне целый вечер попадались бюргеры, что шествовали
с чрезвычайной  важностью.  Каждый из них имеет дома жену, а по
вечерам -- ужин. Но я не имею ни того, ни другого. Я --  ученый
баккалавр. Я -- maqister scholarium.
   Улица была темна и безлюдна.
   --  Доктор  Фауст, -- закричал вдруг, прямо перед ним голос,
-- что делаете вы, одни, поздней ночью, на улице города?
   Швериндох поднял голову. Никого не было вокруг?
   -- С вами произошла какая-то странная перемена, -- продолжал
голос, -- мне кажется, что на вашем благородном лице  несколько
разгладились морщины.
   --  Простите,  -- пробормотал огорченный Швериндох, -- прошу
прощения, повидимому мои  глаза  несколько  ослабли  от  ученых
занятий и я никого не различаю в темноте.
   --  Это  --  странно,  -- удивился голос, -- с каких пор вы,
дорогой учитель, перестали узнавать ваших добрых друзей?
   --  Друзей?  --  переспросил   Швериндох,   тщетно   пытаясь
разглядеть  что-либо  перед  собою,  --  осмелюсь  просить  вам
напомнить мне, где и когда мы с вами встречались?
   -- Право, -- с беспокойством продолжал  голос  --  право,  я
боюсь,  дорогой учитель, что чрезмерные занятия слишком утомили
вас. Не лучше  ли  вам  будет  отправиться  домой  и  отдохнуть
немного.
   --  Нет,  нет,  --  вскричал Швериндох, -- нет, нет, я прошу
раз'яснения. Где и когда мы с вами встречались и  почему  я  не
вижу вас?
   --  Извольте,  --  отвечал  голос  с обидой, -- извольте. Мы
встречались в вашем доме в Вюртемберге, и вы  знаете  меня  так
давно, что вероятно шутите, не узнавая.
   --  Непонятно,  -- отвечал Швериндох, -- непонятно. Назовите
мне ваше имя.
   -- Курт, сын стекольщика.
   -- Сын стекольщика, -- переспросил Швериндох, --  это  очень
странное имя.
   --  Доктор  -- вы нездоровы, -- сказал голос и на этот раз с
чрезвычайной решимостью, ночь  близится  к  концу  и  вам  пора
домой, доктор!
   С  этими  словами  схоласт почувствовал, как нечто осязаемое
схватило его под руки и повлекло по темным улицам Вюртемберга.

     7

   Шарлатан сидел против доктора Иоганна  Фауста  и  взирал  на
него с тайным почтением.
   В окно заглянул уже серый утренний свет.
   --  Сорок  лет  тому  назад,  -- заговорил доктор, -- старый
еврей из Лейпцига подарил мне белый порошок,  который  обладает
чудесной силой в нахождении философского камня.
   --  Осмелюсь вас спросить, -- сказал шарлатан очень тихо и с
некоторой  печальной  вежливостью,  --  для   чего   вы   ищете
филосфоский камень?
   -- Чужестранец, -- отвечал, оборотясь, доктор, -- ты получил
приют в моем жилище. Ты -- мой гость, но я прошу тебя не мешать
в моей работе.
   --  Простите,  --  промолвил  шарлатан,  --  но  среди  моих
немногих друзей есть некто Освальд Швериндох. Он ищет  средства
оживить  Гомункулюса,  и  я  подумал,  не одно и тоже ли служит
целью ваших стремлений.
   Доктор не отвечал ему. Подойдя к  столу,  он  собрал  пепел,
оставшийся на стекляной пластинке, смешал его с другим порошком
и  всыпал  полученную  смесь в реторту. Снова запылал маленький
горн и два пламени соединились в одно, раскаляя железо.
   -- Гомункулюс? -- сказал он, вспоминая о вопросе Гансвурста,
-- пустое, Гомункулюса выдумал я еще в молодых годах, и оживить
его -- невозможно.
   -- Вероятно, так же невозможно, -- пробормотал шарлатан,  --
как найти золотой помет от осла, усеянный драгоценными камнями.
   Он  умолк.  Голубая  жидкость  кипела  в  реторте, маленькие
пузырьки отделялись от нее и через стеклянную  трубку  выходили
под  прозрачный  колпак  и  оседали  на  его стенках блестящими
каплями.
   -- Работай при восходе солнца, -- снова сказал Фауст и снова
более себе, нежели своему  собеседнику,  --  с  запада  иди  на
север,  туда,  где  полная  луна.  Он  был  уже  в  моих руках,
философский камень.
   Но шарлатан никогда не узнал о причинах исчезновения из  рук
Иоганна   Фауста   философского  камня,  потому  что  на  улице
раздались неверные шаги,  и  дверь  распахнулась,  как  бы  под
сильным ударом.

     8

   Добровольное  условие,  дано  в  городе  Вюртемберге  в день
седьмой мая месяца, года 14.
   Закреплено  в  оный  день  советником  магистрата  Фридрихом
Бауером.
   Мы,   бургомистры   и   совет,   выслушав   согласные   речи
нижепоименованных граждан Вольных Германских городов  о  добром
путешествии,   ими  замышляемом,  с  целью  разысканья  многих,
полезных науке, мираклей и соответствуя твердому настоянию, ими
утвержденному, сим положили:
   В день восьмой, месяца  мая,  года  14..  доктор  и  магистр
философии  и многих наук Иоганн Фауст из Вюртемберга, схоласт и
также магистр многих наук  Освальд  Швериндох,  шут  из  Берна,
именем    Гансвурст   и   мастеровой   из   Вюртемберга,   цеха
стекольщиков,  именем  Курт,  покидают   город   для   вольного
путешествия   сроком   на   полтора   года.  По  прошествии  же
положенного времени должны возвратиться в город наш  и  кто  из
них  возвратится  ранее  прочих,  имея цели свои решенными, тот
получает право на, остальными странниками открытые  и  полезные
науки, миракли.
   Таковая  воля  магистратом  утверждена  и  печатью  вольного
Вюртемберга запечатана.
   Советник магистрата: Фридрих Бауер.
   Примечание  к  памяти:  Упомянутый  мастеровой  Курт  города
нашего,   подлинного   телесного   вида,  при  заключении  сего
договора, показать не пожелал, отговариваясь неимением.  Однако
звучал   голосом   и   был  признан  существующим  по  уверению
почтенного  доктора  и  магистра  философии   Иоганна   Фауста.
Советник Фридрих Бауер.

      * Глава II. Путь схоласта Освальда Швериндоха *

     1

   Дни  проходят  и  дни уходят и Рейн протекает так же, как он
протекал сотни лет тому назад. И как сотни лет  тому  назад  на
берегу  его  виден Кельн, сложенный из камней. Город этот очень
древний город, но камни, из которых он сложен, -- древнее  его.
Старая  ратуша  не  однажды  жаловалась  дому  бургомистра:  --
разница лет между мною и моими камнями все та же и та же,  меня
огорчает  эта  неизменность  --  и  она двигала стрелками своих
часов с неизменной последовательностью: час за часом, минута за
минутой, пока сторож  Фрунсберг  из  Шмалькальдена  не  позабыл
завести часы.
   Это  было  ранним  утром  и  в тот самый день, когда схоласт
прошел через городские ворота. Он первый  увидел,  как  стрелки
часов дрогнули последний раз и остановились.
   --  Увы,  --  сказал  он,  пораженный  горестью, -- граждане
города Кельна расточают драгоценное время -- бесплодно.
   И так как он был человек добрый, то не замедлил  сообщить  о
своем открытии первому встречному бюргеру.
   --  Herr,  --  начал  он, подступая к нему с вежливостью, --
Herr, простите меня  за  то,  что  я  столь  нечаянным  образом
нарушаю  ваше  спокойствие.  Никакие обстоятельства не могли бы
принудить меня к такому поступку, но судьба наша  неведома  нам
совершенно  и сторож ратуши, быть может, и не подозревает даже,
какое ужасное событие случилось с ним.
   -- Herr, -- отвечал бюргер, так же с вежливостью, однако  же
и   с   чувством  собственного  достоинства.  --  Ему  впрочем,
чрезвычайно понравилась обходительность Швериндоха. -- Herr, не
тревожьтесь о моем спокойствии, ибо мое спокойствие  есть  плод
долгих размышлений и зрелого возраста. Впрочем, если вы чужой в
нашем городе, то я сочту своим долгом дать вам приют. Позвольте
также  переспросить  вас, какое замечание изволили вы высказать
относительно сторожа ратуши?
   -- Herr, -- отвечал  Швериндох,  отступая  на  шаг  и  низко
кланяясь,  --  ваша  догадка  относительно  моего происхождения
поражает меня своей прозорливостью. Я, действительно, пришлец в
вашем городе и ваше гостеприимство делает ему  честь.  Впрочем,
Herr, я упомянул о том, что наша судьба нам совершенно неведома
и  сторож  ратуши,  быть  может,  напрасно не заботится о своей
безопасности.
   -- Herr, -- отвечал бюргер с величественностью, -- вы должны
были знать, что наш город, это  самый  гостеприимный  город  во
всей  Германии  и  мне, как бургомистру этого города, вдвойне и
втройне  надлежит  оказать   гостеприимство   гостю.   Впрочем,
позвольте  узнать,  о  какой  беде,  грозящей  сторожу  ратуши,
изволите вы говорить?
   -- Herr, -- отвечал Швериндох с нежностью прикладывая руку к
сердцу, -- сам Яков Шпренгер не мог бы ожидать в  вашем  городе
такого  счастья,  которое посетило меня, в виде встречи с одним
из самых  высоких  его  представителей.  Я  --  ученый  схоласт
Освальд  Швериндох,  а, впрочем, упоминая незадолго перед тем о
стороже  ратуши,  я  имел  ввиду  некоторое  странное   событие
случившееся на моих глазах в пределах вашего города.
   --  Herr,  --  отвечал  бургомистр,  --  поверьте,  ничто не
заставило бы нас нарушить святые законы и что сам Яков Шпренгер
остался бы доволен тем приемом, который мы  оказали  бы  ему  в
нашем  городе.  Впрочем, Herr, что именно подразумеваете вы под
странным событием, случившемся на ваших глазах?.
   -- Herr бургомистр, -- отвечал Швериндох, глядя  на  него  с
сожаленьем. -- Наука бессильна перед законами природы, ничто не
в  силах  задержать собою их течение, и лишь великий Аристотель
est praecursor Christi in rebus naturalibus. Впрочем, уважаемый
Herr бургомистр, под странным  событьем,  случившимся  на  моих
глазах,  я  считал  нечто  действительно  странное, случившееся
действительно на моих глазах.
   --  Herr  scholast,  --  отвечал  бургомистр,  --  я  вполне
согласен  с  истиной, только что высказанной вами. И тем более,
что  сам  я  именуюсь  в  грамотах  города  "Magister  civium".
Впрочем,  позвольте  также узнать, что именно подразумеваете вы
под чем-то действительно странным, случившемся действительно на
ваших глазах?...
   Так, говоря, они дошли до дома бургомистра и лишь подходя  к
своему  дому бургомистр узнал о проступке сторожа Фрунсберга из
Шмалькальдена. И он вернулся и  отправился  в  магистрат,  а  к
вечеру  сторожа повесили, потому что часы не останавливались со
времени короля Карла и король Карл завел их своими руками.

     2

   -- Гомункулюс, -- говорил Швериндох, поздней ночью ложась  в
постель  в  доме  бургомистра,  -- Гомункулюс, ты слышишь меня,
Гомункулюс. Я принят в доме бургомистра, я -- учитель его сына,
но минет год и я должен буду вернуться в Вюртемберг  с  пустыми
руками. Я говорю тебе, а ты не слышишь.
   Он  с  горечью  смотрел на колбу, а в ней по-прежнему плавал
голенький человечек и во всех членах его тела видна была полная
беззаботность.
   -- Схоласт, -- промолвила медная статуя воина, что стояла  в
углу  комнаты,  отведенной схоласту, -- каждую секунду я ощущаю
шлемом, как мимо меня протекает время и пройдет  еще  600  лет,
прежде чем ты оживишь своего Гомункулюса.
   --  Рыцарь,  --  отвечал  ночной  колпак, с горделивым видом
сидевший на голове Швериндоха  --  опустите  забрало  и  крепче
сожмите   губы.   Я  говорю:  нет  ничего  проще,  как  оживить
Гомункулюса.
   -- Я сплю, -- сказал Швериндох, --  я  боюсь,  что  мне  это
только снится.
   --  Ночь  еще  только  что  началась,  -- отвечал рыцарь, --
расскажите мне, что думаете вы об этом.
   -- Ночь приходит к концу, -- сказал колпак, -- еще не  время
оживить   Гомункулюса.   Четыре   странника   еще   не   прошли
предназначенного им пути.
   -- Освальд Швериндох, баккалавр, magister scholarium  --  ты
спишь?  --  И  он ответил сам себе: -- Я сплю, но вижу странные
сны похожие на правду.
   -- Вижу лишь одного странника, -- ответствовал рыцарь, --  и
не знаю, спит он, или бодрствует. Ночь еще только что началась,
расскажите мне о том, как оживить Гомункулюса.
   --  Ночь  приходит  к концу, -- повторил колпак, -- но чтобы
оживить Гомункулюса, стоит лишь подыскать для  него  подходящую
по размеру душу.
   -- Это надо запомнить, -- сказал Швериндох, натягивая одеяло
до подбородка, -- это мне нужно запомнить.
   И он уснул окончательно.

     3

   Бургомистра города Кельна звали Иоганн Шварценберг и он имел
сына  Ансельма,  школьника.  На  утро Швериндох дал первый урок
своему ученику.
   -- Sub virga degere, -- сказал он,  усаживаясь  в  кресло  и
кладя  подле  себе  огромную  розгу,  -- sub virga -- magistiri
constitutum essue.
   Ансельм выкатил глаза и поглядел на него со страхом.
   -- Так, так, -- сказал бургомистр, -- точно, Herr Швериндох,
вы говорите святые истины.
   -- Ансельм, -- продолжал учитель, -- вот книга,  которую  ты
будешь читать вместе со мной.
   Ансельм  издал звук весьма неопределенный и во всяком случае
не вполне одобрительный.
   -- Первое,  что  ты  должен  будешь  изучить,  --  продолжал
схоласт,   --   это   наука  грамматики.  Septemplex  sapientia
заключает в себе семь наук и на первом месте -- грамматика.
   -- Точно -- повторил бургомистр,  с  удовольствием  поднимая
палец, -- на первом месте -- грамматика.
   Gram. loquitur; dia. Vera docet; ih verba colorat.
   Mus. canit; ar. numerat; geo ponderat; as colit astra.
   Пропел Швериндох.
   --  Grammatica  loquitur,  --  повторил  он,  --  грамматика
читает.
   Ансельм снова  издал  довольно  гулкий  звук,  на  этот  раз
неясный по месту своего происхождения.
   --  Точно  -- сказал бургомистр, и с одобреньем посмотрел на
Ансельма, -- точно, Ансельм, повтори ка.
   -- Способный мальчик,  --  вскричал  Швериндох,  --  у  него
удивительная память.
   Ансельм  повторял теми же звуками и так они занимались много
дней.

     4

   Однажды ночью схоласт сел  на  постели  и  принялся  укорять
себя.
   --  День проходит за днем, скоро уж минет положенный срок, а
ты не достиг еще намеченной цели. К чему ведет тебя  пребыванье
в  доме бургомистра? Если память не изменила тебе, то ты должен
похитить для Гомункулюса небольшую, но  добротную  душу.  Но  у
кого же тебе похитить эту душу, схоласт?
   Он сидел на кровати и чесал голову в недоумении.
   --  У  бургомистра,  --  сказал колпак шопотом, -- я отлично
знаю все качества характера бургомистра Шварценберга. Он в меру
чувствителен и в меру благороден.
   -- Я полагаю, -- продолжал схоласт думать вслух -- что лучше
всего похитить душу у бургомистра.  Я  его  знаю.  Он  обладает
чувствительной  и  благородной душой. Но как это сделать? Какие
меры принять для этого, схоласт?
   -- Я думаю, щипцами для сахара, -- сказал колпак, -- щипцами
для сахара, бургомистр спит с полуоткрытым ртом.
   -- Эта мысль делает честь твоей сообразительности,  схоласт.
Щипцами для сахара, поздней ночью.
   --  Ты  присваиваешь  себе  мои  мысли,  --  сказал  колпак,
огорчившись.
   Но схоласт повернулся на другой бок и уснул.

     5

   Дом бургомистра был очень велик и имел предлинные  коридоры.
В   начале  каждого  коридора  горела  свеча  и  всего  в  доме
бургомистра каждую ночь горело 17 свечей.
   Схоласт зажег восемнадцатую, оделся и отправился по коридору
от комнаты, ему отведенной, до лестницы, над которой помещалась
комната бургомистра.
   -- Gloria tibi, Domine -- сказал Швериндох,  когда  добрался
до этой лестницы, -- самая трудная часть пути пройдена.
   В  одной  руке он держал свечу, а в другой большие щипцы для
сахара. И в кармане имел еще свечу и еще щипцы, поменьше.
   -- Не  торопись,  схоласт,  --  говорил  он,  поднимаясь  по
лестнице  и,  от дуновенья, в его руках колебалось пламя свечи.
Он  поднялся  и   уже   собирался   проскользнуть   в   комнату
бургомистра,   как   вдруг   на   повороте   он   встретился  с
Анной-Марией, молоденькой служанкой в доме. Она, увидев учителя
в таком странном виде, со свечой и со щипцами  в  руках,  очень
удивилась, но сказала со скромностью:
   -- Добрый вечер, Herr Швериндох.
   -- Добрый вечер, -- Анна-Мария, отвечал смущенный схоласт.
   Так  они  стояли  молча, покамест кто-то не затушил свечу. И
схоласт, хоть и не вернулся до утра в свою комнату,  однако  же
не дошел в эту ночь до комнаты бургомистра.
   Но  в  следующую  ночь  он снова собрался итти и снова зажег
свечу и взял с собою щипцы для сахару и другие щипцы поменьше и
повторяя в уме молитвы, он добрался до комнаты бургомистра.

   Маленькая лампочка горела  над  кроватью  бургомистра  и  он
спал, полуоткрыв рот и вытянув вперед губы.
   -- Sanctum et terribile nomen ejus, -- прошептал схоласт, --
initum sapientia timor domini.
   Колпак  плясал  на  его  голове,  потому что голова тряслась
неудержимо. Но он плясал от радости.
   --  Памятуя  гостеприимство,  --   прошептал   он   на   ухо
Швериндоху,   --  вы  не  должны  бы  были,  разумеется,  этого
совершать. Но Гомункулюс оживет, а  пути  судьбы  неведомы  нам
совершенно.
   --  Nisi  dominus  custodierat civitatem, -- шептал схоласт,
наклоняя  свечу  и  пытаясь  осветить  бургомистра,  --  frusta
vigilat, qui custoditeam.
   --   Щипцами  для  сахара,  --  говорил  колпак,  размахивая
кисточкой, -- стоит только поглубже  засунуть  щипцы,  покрепче
сжать  их  в  своей  руке,  и  вы,  дорогой  ученый, непременно
вытащите душу. И эта душа соединившись с  вашим  детищем  узами
химических    соединений,    подарит    миру    нечто    вполне
необыкновенное. Решайтесь, решайтесь, любезнейший Швериндох.
   И видя что Швериндох уже просунул щипцы сквозь  полуоткрытые
губы, он засмеялся и заплясал на его голове снова.
   --  Conquissabit  capita  --  шептал  схоласт, зажимая концы
щипцов и переступая охладевшими ногами --  conquissabit  capita
interra multorum.
   И он потащил щипцы.
   Душа  бургомистра,  со  одной  стороны  как  бы коренастая и
неуклюжая, с  другой  являла  вид  вполне  очаровательный.  Она
повисла  на  щипцах  с  необыкновенной легкостью и переливалась
всеми цветами радуги и не-радуги, при свете свечи и лампы.
   Схоласт стянул с головы колпак, подхватил бургомистрову душу
другой парой щипцов и, не касаясь пальцами осторожно, уложил ее
на дно колпака. Затем бросился вон из комнаты.
   Бургомистр перевернулся на другой  бок  и  крякнул.  Немного
погодя  вздохнул  с  сожаленьем  и  опять  крякнул. От сильного
дыханья ночник погас.

     6

   -- Пока луна еще не побледнела и звезды на небе, --  скорей!
Ученый, баккалавр, magister scholarium, скорее, скорее!
   Он  открыл  колбу  и  вытащил  из  нее своего Гомункулюса. И
маленький  человечек  лежал   перед   ним   с   равнодушием   и
спокойствием,  и  во  всех  органах  его тела видна была полная
беззаботность.
   Схоласт  дрожащими  руками  открыл  его  рот,  взял  щипцами
бургомистрову душу и, сотворив новую молитву, попытался вложить
ее  в  Гомункулюса,  подобно  тому, как после урока с Ансельмом
вкладывал в футляр очки. И вдруг остановился с изумлением:
   -- Схоласт, -- говорил Гомункулюс, --  четыре  странника  не
прошли  еще  предназначенного  им пути, а бургомистрова душа не
подходит для меня  по  размеру.  Ступай  в  ад,  ступай  в  ад,
схоласт,  там  много  душ,  и  среди  них  ты  найдешь для меня
подходящую.
   Тут он умолк, и Швериндох опомнился от своего изумления.
   Но душа уже воспользовалась  этой  минутой  и  из  открытого
колпака улетела на небо.
   -- Anno domini, -- сказал колпак, прыгал в руках схоласта от
огорчения. -- Anno domini, ante lucem, vobiscum.

     7

   И  тогда  Освальд Швериндох вновь закупорил колбу, застегнул
свою тогу и, даже не успев одеть на голову кол