вой руке. - По лестнице придется спускаться, сможешь? Спрашиваю еще раз: сможешь, однорукий, по лестнице спуститься?
     - Смогу, - прошептал я.
     - Не слышу, громче!
     - Смогу, только не убивайте.
     - Правильный ответ, и просьба правильная, - похвалил второй.
     - Будешь себя правильно вести, тебе зачтется. Ползешь сразу за мной, мудель. Не падай.
     Лестница за железной дверью - дверь, ржавые скобы с перекладинами - вела еще глубже вниз. Номер второй спустился за секунды, я же лез дольше. Хромому калеке с протезом вместо кисти правой руки негоже изображать из себя обезьяну, а то, не ровен час, плохие парни начнут сомневаться в безобидности убогого.
     Я спустился кое-как, цепляясь за перекладины кистью левой и локтем правой руки, долго шаря больной ногой в поисках опоры, а второй номер у подножия лестницы нетерпеливо дергал за веревочный поводок, и петля у меня на шее то и дело царапала кожу.
     Спустился, охнул, ойкнул, второй потянул за веревочку, оттащил меня подальше от лестницы. Подождал, пока спустятся номер первый и третий, пошли строем.
     Пока спускались братцы-разбойники, номер второй достал из-за пазухи фонарь, и теперь путь освещало два луча, спереди и сзади. Путь пролегал по сухой, теплой трубе офигительного диаметра. По крайней мере, горбатый "Запорожец" точно смог бы здесь проехать, а мотоцикл с люлькой тем более. Я гадал, кто и зачем проложил в недрах столь выдающийся трубопровод, а мой поводырь номер два тем временем считал вслух люки под ногами.
     Круглые, слегка вогнутые вовнутрь люки, прикрученные коричневыми от ржавчины болтами, попадались через каждые пять-семь метров. Впередсмотрящий досчитал до двадцати четырех, и группу обогнал замыкающий, поспешил к двадцать пятому люку.
     Крепежные болты двадцать пятого люка оказались фальшивыми, крышка спокойно снялась, и снова пришлось лезть по лесенке вниз.
     Слезли. Перпендикулярно трубе уходила в неведомую даль шахта, типа тех, что показывают в фильмах про добытчиков угля. Непонятная геологическая порода и справа, и слева, и под ногами, и за макушку цепляется, сгнившие деревянные опоры жмутся к бокам лаза, пахнут могилой.
     Пошли прочь от лесенки к люку с фальшивыми болтами, шли пригибаясь, петляя меж прогнившего дерева опор, шли, как шахтеры в забой.
     Шахта вывела к подземной реке. Да-да, к самой настоящей подземной реке в естественной природной пещере. Где-то там, наверху, шумит Москва, а здесь дикость первого дня творения. Даже нечто похожее на сталактиты и сталагмиты возле черной воды, около пещерных стен.
     У последнего, совершенно сгнившего столбика опоры похитителей и меня, похищенного, ожидали две резиновые надутые лодки и рюкзак. По тому, как номера второй и третий осматривали овалы лодок, как номер первый придирчиво разглядывал узелки на горловине рюкзака, я догадался, что все трое шли к подвалам ресторана другой подземной дорогой. И обувь у них сухая, а вот номер третий намочил подошвы, спуская лодку на воду, и на серых комбинезонах не было черной пыли, а после прохода через шахту появилась.
     Лодки и рюкзак налетчики припасли накануне акции, рискнули. Интересно, что бы они сейчас делали, если бы припасенные плавсредства сперли диггеры? А впрочем, памятуя случай с Капустиным и присовокупив происходящее со мной, можно сделать однозначный вывод - налетчики, они же похитители, знакомы с андеграундом не понаслышке, и вероятность пересечения с диггерами, очевидно, близка к нулю.
     Близка, но не равна. Первый достал фонарик, придирчиво исследовал с его помощью рюкзак.
     - Чего ты возишься? - окликнул первого третий.
     - Узел подозрительный, чужой. Не я вязал узел.
     - Я! Я его вязал. Разгружались, вспомни, я тротил пер, твои узлы ослабли, и я поверх...
     - Хорош лясы точить! - перебил второй и дернул за веревку, славил мне шею. - В лодку, Бобик! Давай-давай, хромой, со мной в одной лодке поедешь, художник от слова "худо".
     Промочив ноги до колен, я забрался в лодку. Второй отпихнул меня ближе к условной корме, намотал веревочный поводок на руку, вставил в уключины миниатюрные веселки. Устроился в лодке по соседству и третий, приготовился фести, а первый развязал наконец горловину рюкзака, посветил внутрь вещмешка фонариком и, довольно хмыкнув, понес поклажу в глубь шахты.
     - Поторопись! - крикнул третий.
     - Возвращаюсь, - отозвался первый.
     Вернулся, разматывая клубок бикфордова шнура, под подошвами его тяжелых ботинок захлюпала вода.
     Зажав конец шнура в зубах, первый достал из-за пазухи зажигалку, но прежде чем поджечь шнур, оттолкнул подальше от бережка нашу с номером два лодку. Вспыхнуло живое пламя, такое непохожее на свет фонарей, зашипел едва слышно бикфордов шнур; Первый толкнул резиновый овал с номером три на веслах, неловко запрыгнул в туристическое суденышко. Второй и третий начали грести, и полетели брызги во все стороны, и лучики присвоенных на коленях фонарей заметались по неровностям пещеры.
     - Ни грамма не вижу! - закричал третий, оглядываясь через плечо на лодку сотоварищей в авангарде.
     - Сейчас, - первый, свободный от весел, привстал и осветил пещерный свод впереди. - Сейчас течением подхватит, суши весла!
     В меня прекратили лететь брызги, лодка закружилась было, но двойка на веслах ее быстро выровнял, и нас понесло течением.
     Не сказать, чтобы течение было особенно быстрым, но стабильную скорость велосипедистов на прогулке обе лодочки имели. Мы уплыли от места посадки, по моим ощущениям, метров на двести с небольшим лишком, когда позади грохнуло.
     Глухой, сплошные басы, взрыв. Я почувствовал, как съежился на месте гребца номер два мой лодочник, и сам непроизвольно зажмурился.
     Оно, конечно, ребята не пальцем деланные и во взрывном деле, ясен пень, разбираются, но, черт его знает, вдруг не только шахту завалит, вдруг и пещерные своды рухнут?
     Секунда, другая... Все нормально, хвала Будде.
     - Зассал, художник? - В голосе второго слышатся отчетливые нотки животной радости. - Не ссы, поживем еще. Долго, счастливо и богато.
     - Не убивайте меня, пожалуйста, - всхлипнул я. - Моя жена даст вам денег. У нее квартира, дача строится, машина есть. Она мои картины продаст, мой дом в поселке, дом моих родителей, покойных...
     - Сколько?
     - Чего?
     - Денег сколько за тебя дадут, чудило? Во сколько себя оцениваешь, Бобик? - Номер два откровенно веселился. А почему бы ему и правда не повеселиться, не подурачиться? Меня похитили чисто, даже если быстро разгребут завал в сортире, даже если следопытов не обманет группа прикрытия, по следам нас теперь точно не догонят, следы завалило мощным взрывом, а по карте... Сомневаюсь, чтобы даже у самых компетентных органов имелась более или менее подробная трехмерная карта подземной Москвы.
     - Сто пятьдесят - двести тысяч за меня можно смело просить, - произнес я не без гордости.
     - Двести? - переспросил лодочник, поводырь и конвоир, налетчик-похититель под условным вторым номером. Переспросил и заржал раскатисто.
     - Речь идет о долларах, - наивно уточнил я.
     - Ха-а... Ах-ха... А ты жук! Жучара! Наколоть нас пытаешься, ха-ха... Да только одна квартира твоей благоверной тянет на лимон баксов! У-у-у, ты жучара, дина-мист, ха-ха-а...
     - Так много? Одна квартира?.. Извините, я недавно в Москве, в столичных ценах я плохо разбираюсь. Поймите, я - художник, я с деньгами в сложных взаимоотношениях...
     - А-а-ха-а... Мужики! Але! Вам слышно, чего Бобик гавкает? Умора, ва-аще! Давай, бреши дальше про взаимоотношения, ха-а-ха...
     - Честное слово, я случайно оказался в среде обеспеченных. Я в лотерею выиграл... В смысле - в телеигре победил, клянусь. Я победил, и меня оценили... Нет, вы не смейтесь, правда-правда, клянусь, на меня обратили внимание, то есть на мои картины, и оценили. С Лизой я тоже случайно...
     - Заткни хлебало, ха-а... Ха-ха, смешно брешешь, думали, что ты мудак, но чтоб настолько, о-хо-хо... Ай, бля, повеселил. Обидно, бля, тебя затыкать, но приплыли, однако, приготовься яйца замочить... Мужики! Приплыли!
     - Сами видим, - ответил мужик номер один, шаря лучом фонарика вдоль берега.
     Берег по правому борту видоизменился полминуты тому назад. Лучи фонарей высветили колючую арматуру, торчащую из бетона, к естественной пещере примкнул рукотворный, правильных геометрических очертаний, грот.
     Арматура мешала пристать к длинному, очень длинному углублению грота. Пришлось прыгать в воду и втискиваться меж железного частокола.
     - Не так быстро. - Веревка натянулась, я вынужденно остался по пояс в воде. Номер два, прежде чем слезть в воду, поднял над головой подсумок с противогазом, снял пояс с кобурой и ножнами, утопая по грудь, вытащил нож, полоснул дутый лодочный бок. Шумно сдуваясь лодка поплыла дальше по течению следом за уже вспоротой подругой, сослужившей службу первому и третьему налетчикам.
     Выбрались на бетонный берег, искусственного света вполне хватало, чтобы осмотреться, и я увидел красную надпись на сером: "ОСТАВЬ НАДЕЖДУ, ВСЯК СЮДА ВХОДЯЩИЙ". Аккуратно написанные красным буквы расположились полукругом над зияющим мраком пустым дверным проемом.
     - Идем, - мой поводырь дернул за веревочный поводок. - И чтоб молча шел. Орать запрещается, ссы под себя тихо. Пойдем мимо алтаря сатанистов. Эти отморозки здесь жертвоприношения устраивают.
     - Человеческие?.. - ужаснулся я.
     - Когда кошек режут, когда людей. Когда как. - Второй одернул комбинезон, поправил возвращенный на бедро подсумок с противогазом, проверил, надежно ли застегнул пряжку ремня.
     - Вы сатанисты? - Голос мой дрогнул, я затрепетал.
     - Хы, - хохотнул поводырь. - Ну, ты совсем дурак! говоррю же по-человечески: отморозки здесь недалеко, мимо проходить будем, жертвы рогатому приносят, они - отморозки, не мы, дошло?
     - Они прямо сейчас там приносят жертвы? - отказался понимать я и попятился к берегу, к колышкам арматуры.
     - Ты совсем, бля, тупой! Ты, бля...
     - Чего ты-то с ним разговариваешь? - возмутился номер первый. - Ты-то чего в экскурсоводы заделался? Дерни удавку, и он похромает, никуда не денется.
     - А придушу, ты его понесешь? - огрызнулся второй.
     - Шабаш, мужики, - вмешался номер третий, подпоясывая мокрый комбинезон ремнем с сухой кобурой, подтягивая лямку противогазного подсумка, также сухого. - Нам еще пилить до усрачки, некогда собачиться. А художник, слышь-ка, по делу приссал. - Третий расстегнул клапан кобуры. - Слышь-ка, я впереди пойду, оторвусь на полета метров, чтоб реально не напороться на сатанистов-отморозков, а то, хер их знает, какое у них культовое расписание.
     На сатанистов, хвала Будде, не напоролись, но их алтарь произвел на меня глубочайшее впечатление. Трое пронумерованных мною мужиков ждали, что я блевану, и дождались. Мне даже особенно не пришлось напрягаться, чтобы вызвать рвоту, поскольку, кроме визуального отвращения, сатанистский алтарь дико вонял падалью, а протянувшиеся недалече трубы теплоцентрали способствовали активному и долгому гниению жертвоприношений.
     Весельчак номер два, закурив и втягивая сигаретный дым ноздрями, походя велел мне, Бобику-художнику, снять протез. В промежутках между рвотоизвержениями я послушно выполнил его волю, освободил правую культю от искусственной кисти и, следуя дальнейшим приказаниям, бросил протез к подножию вонючего алтаря, оставил смешной сюрприз для сатанистов, по мнению второго, очень смешной.
     Пройдя мимо алтаря сатанистов, оставив им на па мять мою искусственную кисть, мою блевотину и окурок сигареты второго, мы углубились в многоярусный лабиринт ходов и переходов, тоннелей и лазов. Петляли, придерживаясь относительно постоянного вектора направления передвижений, около часа, и однажды проходили совсем рядом с метро - я слышал отчетливо шум метро-поездов. Попетляв изрядно, мы опять очутились возле подземной реки, другой, конечно, не той, по которой сплавлялись, перешли речку вброд, оказались в природного происхождения пещерной зале, пошли в глубь одного из рукавов пещеры и вскоре вновь вошли в созданные человеком лабиринты. Бежало неумолимое время, а мы все шли и шли. Вернее - они, номера раз, два, три, шли, держали темп, а я, что называется, плелся. Хромому художнику полагалось выбиться из сил после того, как пройдет первая волна стресса, и он, то бишь я, выбился. Меня мотало на веревке, заканчивающейся петлей, я спотыкался и падал, я тяжело и часто дышал, я вспотел и только раз шарахнулся от крыс, вскрикнув слабо, когда серые жирные твари плотной стайкой впервые прошмыгнули под ногами.
     - Утри сопли, художник, подходим, - второй дернул за веревку, третий наградил меня пенделем, первый в авангарде ускорил шаг.
     То, что мы далеко за Садовым кольцом, это точно, и на поверхность, судя по всему, вылезать не собираемся, следовательно, где-то рядом, уже рядом, за одним из ближайших поворотов у господ разбойников оборудована так называемая "точка".
     Свернули, попали на перекресток. Трубы, до того тянувшиеся вдоль стен, изогнулись дугами и исчезли в отверстиях потолка.
     - Налево, Бобик.
     Что ж, налево, так налево. Идти приходится боком, левое ответвление перекрестка до предела узкое. Через плечо второго вижу, как первый достает связку ключей из-за пазухи, поворот, первого больше не вижу, но слышу перезвон ключей и лязг замков.
     - Погоди, - мой поводырь останавливается на углу. Гожу.
     - Пойдем.
     Иду. За углом коридорчик неожиданно расширяется, и отчетливо видна распахнутая решетчатая дверь, как в милицейском обезьяннике, за металлическим порогом номер первый шаркает рукой по стенке.
     - Погоди.
     Гожу. Вижу, как первый нащупал что-то, слышу щелчок, и свет фонариков растворяется в щедром электрическом сиянии матовых ламп над головой.
     Идем дальше, справа и слева переплетение разнообразной толщины кабелей, похожих не то на кровеносные сосуды, не то на сухожилия великана. Яркий свет слепит отвыкшие от щедрого освещения глаза.
     - Стой.
     Стою. Первый возится с замками перегородившей коридор дюралевой двери. На двери табличка с адамовой головой, сиречь с черепом и костями, и с красной молнией, надпись на табличке гласит: "ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ".
     Дверь с предупреждающей табличкой открылась тихо, петли хорошо смазаны. Номер первый вздохнул с облегчением.
     - Входи, - второй лениво дернул веревку. Вхожу. Все, хвала Будде, дошли до "точки".
     - Чего встал, - замыкающий толкает меня в спину кулаком, спотыкаюсь, но не падаю, восстанавливаю баланс, оглядываюсь.
     Ничего себе помещение, уютное. Каменный кубик с мощной лампочкой под решетчатым плафоном на стенке напротив входа. Дохлый электрощит в угду с пустыми клеммами и метелкой оторванных проводов. И металлический шкаф, грубо сваренный, с небрежно написанным номером на створках, этакий индустриальный шкаф для всякой разной электрики, которой в нем, конечно же, давно нету. Точно посередине импровизированный спал - два пустых пластмассовых ящика для бутылок, и на них квадратный фанерный лист. Точнехонько над фанерным квадратом квадратная же вентиляционная решетка в потолке. Тяга отменная, затхлостью практически не пахнет.
     - На стол, Бобик, - приказал второй.
     - Чего на стол? - не понял я.
     - Ложись на стол, - третий ткнул меня в спину, закрыл дверь, лязгнул задвижкой. - Ложись, отдыхай.
     Первый пошел к металлическому шкафу, второй стряхнул с руки веревку-поводок.
     - Можно снять петлю? - спросил я, примериваясь, как бы поудобнее устроиться на столе.
     - Можно, - разрешил второй. - Выкинь веревку, ложись... Нет, не садись, а ложись, дурик.
     - Я весь не помещусь...
     - И хер с тобой. На колени, на колени, мудак, вставай... Кому, блядь, сказано: на колени! У стола, бля, вставай на колени и падай харей вниз... Во мудак, а?.. Встал на колени? Встал. Теперь туловище нагни, жопу оттопырь и ляжь туловищем на фанеру... Во, правильно... Харю опусти. Не задирай башку, говорю. Во... И глаза закрой. Закрой, говорю!.. Не ссы, ща тебя в жопу хором отхарим и отпустим. Хы-хы-ы... Шутка, не ссы, мы не гомики... Руки перед собой подожь, отпусти жопу. По-другому положь. Локти согни, чтоб руки перед головой и та, что с пальцем, чтоб дальше лежала... Во, правильно...
     - Зачем такая странная поза? Мне...
     - Едальник захлопни! Замри, как велено.
     - Мне страшно, пожалуйста, не делайте мне ничего плохого, а я все, я все сделаю, как вы скажете, я...
     - Ты еще заплачь. Я серьезно. Плачь-плачь, художник, чтоб мы поверили, что тебе реально хреново.
     Я всхлипнул и продолжил умолять разговорчивого второго не делать мне плохого. Я хныкал, хлюпал носом, говорил с двойкой, слушал его одним ухом, а другим подслушивал тихий деловитый диалог номеров первого и третьего.
     - Сразу начнем? - Второй подошел к шкафу, створки которого распахнул первый.
     - А чего тянуть? - В шкафу зашуршало. - Где ж она... Вот она.
     - Я б перекурил, замудохался слегка.
     - Все умудохались... Где листочек? Вон... Нет, левее, на пакетах с чистым.
     - Мать твою, помялся.
     - Мелочь, буквы читаются, и ладно.
     - Держи, разгладь его. Близко к объективу не подноси.
     - Когда листок показывать?
     - Я дам отмашку. Ты чего дыбишься?
     - Вспомнил передачу, "Сам себе режиссер" называлась.
     - Хы, ко времени вспомнил, и в наших документальных кино вторые дубли не предусмотрены... А где вторая видеокассета?.. Вот и она, вижу. Первую отснимем, после кассеты поменяю, пусть пока здесь полежит.
     - Слышь-ка, у тебя руки дрожат.
     - Дык, устал хуже скотины.
     - Вот я и предлагаю - перекурим.
     - Расслабляться вредно, еще хлеще накатит.
     - Считаешь?
     - Знаю по опыту. Я готов, погнали?
     - Давай.
     - Артур! - окликнул номер первый увлеченно болтающего со мной, плаксой, номера второго. - Приготовься, начинаем второй этап.
     - Что вы собираетесь делать?! - возопил я робко, выразительно вздрогнул и попытался приподняться.
     - Лежать! - гаркнул номер второй по имени Артур.
     Мою трусливую попытку оторваться от фанерной плоскости, чтобы потом под нее залезть, пресекла нога номера второго. Каблук тяжелого ботинка двойки наступил мне промежду лопаток, больно не было, но я застонал.
     - Тс-с-с, тихо-тихо-тихо, побереги нервы, - резко сменил тон Артур, заговорил непривычно ласково и делано проникновенно. - Тихо-тихо лежи, прошу как человека. А мы на камеру снимем, на видео, как ты лежишь и страдаешь, весь из себя такой несчастный. - Артур обошел фанерный квадрат, номер второй убрал каблук с моего позвоночника. - Тихо лежи, не ссы. - Артур, будто на лошадиный круп, уселся на мою поясницу, сдавил мне ляжки коленками. - Не бзди, художник, замри, скоро все закончится.
     Я услышал характерный для надевания противогаза звук и понял - Артур спрятал лицо под маской. Я почувствовал его пальцы у себя на загривке. Артур зафиксировал мою голову в положении щека на фанере. Хоть и было ранее ведено закрыть глаза, но я подглядывал сквозь ресницы, следил за номером вторым, надевающим противогаз.
     Чтоб было удобнее натягивать противогаз, номер второй освободил руки, положил на фанеру действительно изрядно помятый листок писчей бумаги формата А4. Положил бумажку текстом вверх, и я, до предела скосив глаза, сумел прочитать три отпечатанных жирным шрифтом на лазерном принтере предложения:
     Мы свяжемся с вами в ближайшее время. У вас будет трое суток на размышления. Откажетесь от наших условий - мы отрежем ему голову. "Интересно, а что они собираются отрезать для начала? Для первой серии, первой кассеты с садистским видео? - думал я, прикрыв уставшие косить глаза. - Пальцы? Да, их резать проще всего. Отрежут и отправят по почте Елизавете Константиновне пальчик - огрызок с обручальным кольцом. Догадывается ли Арсений Игоревич, что я уже мертв? Вряд ли. А ведь мне собираются чикнуть башку сразу после отрезания пальцев. Сто процентов собираются. Поменяют ракурс, укрупнят, так чтоб в кадр не попала свежеотструганн