Сэмюел Дилэни.
    Время как спираль из полудрагоценных камней

   -----------------------------------------------------------------------
   Сборник "Смерть Вселенной" (КЛФ). Пер. - Г.Корчагин.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 30 August 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Наложите на столетие оси координат. Выделите квадрант. Третий, если вас
не затруднит. Я родился в пятидесятом, ныне - семьдесят пятый.
   В шестнадцать меня выпустили из сиротского приюта. Пока я  под  именем,
которым меня  там  наградили  (Харольд  Клэнси  Эверет;  подумать  только,
сколько кличек побывало у меня с тех пор! но не беспокойтесь:  вы  узнаете
меня, кем бы я ни прикинулся), таскался по холмам восточного  Вермонта,  в
моей голове созрело роковое решение.
   В те дни я вкалывал на  молочной  ферме  Папаши  Майклза.  Если  бы  не
"Свидетельство об официальном попечительстве", с которым  меня  спровадили
за порог  приюта,  не  видать  бы  мне  этой  работы  как  своих  ушей.  А
заключалась она в том, что мы с Папашей Майклзом  ухаживали  за  тридцатью
тысячами  тремястами  шестьюдесятью  двумя  пегими  коровами   гернзейской
породы, мирно дремавшими в стальных гробах.  По  прозрачным  пластмассовым
шлангам (ужасно жестким и своенравным в  неловких  мальчишеских  руках)  в
пищеводы  наших  питомиц   поступал   розовый   питательный   раствор,   а
электрические  импульсы  вызывали  сокращение  мускулов,   отчего   коровы
доились, не просыпаясь, и молоко  струилось  в  стальные  баки.  Так  вот,
Решение-с-большой-буквы я принял во второй половине дня, после трех  часов
изнурительного  физического  труда,  когда  стоял  в  чистом  поле,  будто
"Человек  с  мотыгой",  взирающий  сквозь  пелену  усталости  на  машинную
цивилизацию Вселенной. Мне пришло в голову, что на Земле, Марсе и  Внешних
Спутниках, где полным-полно народу и всякой всячины,  найдется  кое-что  и
для меня. Нечто большее, чем я уже имею. И я решил раздобыть это "нечто".
   С этой целью я спер у Папаши Майклза две кредитки, прихватил  бутыль  с
горячительным, которое старый чудак гнал собственноручно, забрался в  один
из его вертолетов и был таков. Вам случалось в нетрезвом  виде  сажать  на
крышу "ПАНАМ" краденый вертолет?
   Тюрьма и еще несколько серьезных испытаний научили меня уму-разуму,  но
все же воспоминание о трех последних часах на молочной ферме - трех  часах
настоящей жизни - осталось самым ярким. С того  дня  минуло  почти  десять
лет, и никто уже не называл меня Харольдом Клэнси Эверетом...


   Хэнк Кьюлафрой Эклз (рыжеволосый, немного рассеянный, рост шесть  футов
два дюйма) широким шагом выходит из багажного отделения космопорта. В руке
у него небольшой саквояж с вещами, которые ему не принадлежат.
   Семенящий рядом Бизнесмен говорит:
   - Ох уж эта молодежь! Говорю тебе, возвращайся на  Беллону.  Согласись:
история с малюткой-блондинкой, которую ты мне поведал  -  еще  не  причина
хандрить и носиться с планеты на планету... и уж тем паче бросать работу.
   Хэнк останавливается. Его губы растягиваются в улыбке.
   - Видишь ли...
   - Я, конечно, не спорю, у вас, молодых, могут быть свои заботы, которых
нам, старикам, не понять, но должно же быть чувство  ответственности...  -
Он замечает, что Хэнк остановился возле двери с  надписью  "М".  -  А,  ну
ладно. - Он смущенно улыбается. - Рад был с тобой познакомиться,  Хэнк.  В
этих проклятых полетах всегда приятно потолковать с интересным  человеком.
Будь здоров.
   Хэнк исчезает за  дверью,  а  через  десять  минут  появляется  Хармони
К.Эвентайд, рост шесть футов ровно (отвалился  фальшивый  каблук,  поэтому
пришлось оторвать второй и спрятать оба  под  кипой  бумажных  полотенец),
волосы  каштановые  (о  чем  не  знает  даже  мой  парикмахер).  Он  такой
энергичный, такой целеустремленный; он с таким  вкусом  одевается  во  все
самое безвкусное, что Бизнесмен уже не рискнул бы завести с ним  разговор.
Он садится в маршрутный вертолет и летит до "ПАНАМ", спрыгивает  на  крышу
(да, ту самую), выходит на Гранд сентрал стейшн и шагает по  Сорок  второй
улице к  Одиннадцатой  авеню,  неся  саквояж  с  вещами,  которые  мне  не
принадлежат.
   Сквозь  вечерний  сумрак  течет  река  света.  Большой  Белый  Путь.  Я
пересекаю его по пластиковым плиткам (по-моему, люди,  утопающие  в  белом
сиянии до подбородка, выглядят неестественно), прорываюсь  сквозь  людской
поток, исторгаемый эскалаторами  подземки,  подподземки  и  подподподземки
(после тюрьмы я восемнадцать с лишним недель шарил  здесь  по  карманам  у
прохожих и ни разу не попался) и натыкаюсь на стайку смущенных школьниц  с
горящими лампочками в прическах.  Они  дружно  жуют  резинку  и  хихикают.
Смущены они оттого, что на них прозрачные синтетические блузки, только что
вновь разрешенные. Я слышал, что вид обнаженной  женской  груди  считается
пристойным (как, впрочем, и наоборот) с  семнадцатого  века.  Заметив  мои
одобряющий взгляд, школьницы хихикают еще громче. "Боже мой, - думаю, -  а
ведь я в их возрасте ишачил на проклятой молочной ферме..." - и выбрасываю
эту мысль из головы.
   По треугольному фасаду "Комьюникейшн Инк" вьется светящаяся лента  слов
- прохожим рассказывают на бейсик инглиш о том, какими средствами  сенатор
Регина Эйболафия обуздает  организованную  преступность  города.  Не  могу
высказать, до чего же я счастлив, что неорганизован.
   Возле Девятой авеню я вношу саквояж в  большой,  переполненный  народом
бар. В Нью-Йорке я не был два года, но помню, что в последний раз, когда я
сюда наведывался, здесь ошивался очень способный человек, выгодно,  быстро
и безопасно сбывший вещи, которые мне не принадлежали. Не знаю, удастся ли
найти его на этот раз.
   Я направляюсь к стойке, протискиваюсь  между  посетителями,  уткнувшими
носы в пивные кружки, замечаю  тут  и  там  одетых  по  последней  моде  и
окруженных телохранителями старикашек.  Стоит  жуткий  шум,  над  головами
висят косые слои дыма. Подобные заведения не в моем вкусе. Здесь все,  кто
помоложе - морфушники или дебилы, а тем, кто постарше,  подавай  тех,  кто
помоложе. Я протискиваюсь к стойке и пытаюсь привлечь внимание коротышки в
белом пиджаке. Внезапная тишина за спиной заставляет меня оглянуться.
   На ней было облегающее платье из  прозрачного  газа;  ворот  и  манжеты
стянуты  огромными  медными  пряжками  (ох  уж  мне  этот  вкус  на  грани
безвкусицы); под прозрачной тканью левая рука  обнажена,  правая  обтянута
винно-красным шифоном. Да, не мне тягаться с ней по части франтовства.  Но
этот бар - не  самое  подходящее  место  для  демонстрации  фасонов  моды;
здешняя публика из кожи вон лезет, притворяясь, будто ей начхать, какой на
вас наряд.
   Она постучала алым  как  кровь  ногтем  по  желто-оранжевому  камню  на
бронзовой клешне браслета и, откинув с лица вуаль, спросила:
   - Мистер Элдрич, вы знаете, что это такое?
   У нее - ледяные глаза и черные брови.  У  меня  -  три  мысли.  Первая:
передо мной дама из высшего света (по пути с Беллоны я прочел  на  обложке
"Дельты" рекламу "исчезающих материй" - их оттенки  и  прозрачность  можно
менять, касаясь  драгоценных  камней  на  специальных  браслетах).  Вторая
мысль: в тот раз, когда  я  появлялся  здесь  под  именем  Харри  Каламэйн
Элдрич, я вроде бы не совершил ничего такого, за что можно влепить  больше
месяца тюрьмы. И, наконец, третья мысль: камень, который  она  показывает,
называется...
   - Яшма? - спросил я.
   Она подождала, не скажу ли я чего еще.  Я  подождал,  не  даст  ли  она
понять, что ожидает услышать. В тюрьме  моим  любимым  автором  был  Генри
Джеймс. Честное слово.
   - Яшма, - подтвердила она.
   - Яшма... - Я воссоздал атмосферу неопределенности, которую она с таким
упорством пыталась рассеять.
   - Яшма... - Голос дрогнул  -  она  заподозрила,  что  я  знаю,  что  ее
уверенность в себе - показная.
   - Да, яшма. - Ее лицо открыло мне, что мое лицо открыло ей: я знаю, что
она знает, что я знаю.
   - Мэм, за кого вы меня принимаете?
   В этом месяце Слово - Яшма.  Слово  -  это  пароль/код/сигнал,  который
Певцы  Городов  (в  прошлом  месяце  они  пропели  "Опал",  и   я   трижды
воспользовался этим Словом, чтобы добыть вещи, которые, к  сожалению,  мне
не принадлежали; даже здесь у меня не выходят из головы Певцы и  их  язвы)
вкладывают в уста представителей вольного и озорного братства, в которое я
вступил девять лет назад. Слово меняется через каждые тридцать дней  и  за
считанные часы облетает все шесть миров и  мирков.  Бывает,  его  бормочет
окровавленный подонок, падающий в ваши объятия из темного дверного проема;
бывает, его шепчет вам  кто-то  невидимый  на  ночной  аллее;  бывает,  вы
прочитаете его на клочке бумаги, что сунул вам в ладонь оборванец,  тотчас
скрывшийся в толпе.
   Истолковать Слово можно по-разному. Например:
   ПОМОГИ!
   или:
   МНЕ НУЖНА ПОМОЩЬ!
   или:
   Я НЕ МОГУ ТЕБЕ ПОМОЧЬ!
   или:
   ЗА ТОБОЙ СЕЙЧАС НЕ СЛЕДЯТ, ДЕЙСТВУЙ!
   Последняя точка над "i". Если вы  неправильно  воспользовались  Словом,
никто не потрудится объяснить, в чем ваша ошибка. В том-то и кроется фокус
- нельзя доверять тому, кто произносит Слово невпопад.
   Я ждал, пока ей надоест ждать. И дождался.
   Она сунула мне под нос раскрытый бумажник и  произнесла,  не  глядя  на
текст под серебряным оттиском эмблемы:
   - Шеф отдела Специальных служб Модлайн Хинкль.
   - Очень рад за вас, Мод, - сказал я и нахмурился. - Хинкль?
   - Да.
   - Мод, я знаю, вы мне не поверите. Похоже, вы из тех,  кто  не  прощает
себе ошибок. Но на этот раз вы ошиблись - я Эвентайд, а не Элдрич. Хармони
К.Эвентайд. И разве не удача для всех нас, что сегодня изменится Слово?
   Кстати, для легавых Слово -  не  такой  уж  большой  секрет.  Однако  я
встречал полицейских, не знавших его и через неделю после замены.
   - Что ж, Хармони так Хармони. Я хочу с вами поговорить.
   Я приподнял бровь.
   Она также приподняла бровь и сказала:
   - Мне все равно, как вас называть, хоть Хенриеттой.  Лишь  бы  вы  меня
выслушали.
   - О чем вы хотите со мной поговорить?
   - О преступлении, мистер...
   - Эвентайд. Я решил называть вас Мод, так что зовите меня  Хармони,  не
стесняйтесь. Это мое настоящее имя.
   Мод улыбнулась. Она была не молода - пожалуй, на несколько  лет  старше
Бизнесмена, - но куда лучше пользовалась косметикой, чем он.
   - Возможно, об этом преступлении я знаю больше, чем вы, - сказала  она.
- Откровенно говоря, меня не удивит,  если  вы  скажете,  что  никогда  не
слыхали  о  деятельности  нашего  департамента.   Вам   знакомо   название
"Специальные службы"?
   - Вы правы - впервые слышу.
   - Да, последние семь лет вы старались избегать Регулярных  служб,  и  в
известной степени вам это удавалось.
   - Простите, Мод, но...
   - Специальные службы занимаются людьми, которые с каждым днем причиняют
обществу все больше хлопот и являются причиной того, что  загораются  наши
сигнальные лампочки.
   - Но ведь я не сделал ничего такого ужасного, за что...
   - Мы не следим за тем, что вы делаете, этим  занимается  компьютер.  Мы
всего-навсего наблюдаем за кривой, имеющей  ваш  номер.  Она  очень  резко
пошла вверх.
   - Она даже имени моего не удостоена?
   - В Полицейской организации наш отдел -  самый  эффективный.  Хотите  -
считайте это хвастовством, хотите - просто информацией.
   - Так-так-так, - сказал я. - Хотите пива?
   Коротышка в белом пиджаке поставил перед нами два  бокала,  зачарованно
поглазел на пышный наряд Мод и занялся своими делами.
   - Благодарю. -  Она  залпом  выпила  полбокала.  -  Вы  знаете,  ловить
большинство преступников попросту бессмысленно.  Что  "крутых"  рэкетиров,
вроде Франсуорта, Ястреба и Блаватской, что мелюзгу - карманников,  барыг,
домушников и шантажистов. И у тех, и у других доходы  довольно  стабильны.
Они не раскачивают социальную лодку. С ними воюют Регулярные  службы  -  и
пусть воюют, мы не вмешиваемся. Но давайте представим, что  мелкий  барыга
расширяет дело, шантажист средней руки пытается стать  крупным  рэкетиром.
Вот когда возникают социальные проблемы с непредсказуемыми  последствиями,
вот когда на сцену выходят  Специальные  службы.  Мы  разработали  два-три
метода, которые весьма облегчают нашу работу.
   - Хотите прочесть мне лекцию?
   - Во всяком случае, хуже от этого не будет. Один из этих методов  носит
условное название  "хранилище  голографической  информации".  Знаете,  что
получится, если голографическую пластинку разрезать пополам?
   - Две половинки трехмерного изображения?
   - Два целых изображения, только слегка размытых, нечетких.
   - Вот как? А я и не знал.
   - А если половину снова разрезать пополам, получаются еще менее  четкие
голограммы. Но пусть от оригинала останется квадратный сантиметр,  на  нем
будет целое изображение. Неузнаваемое, но целое.
   - В самом деле? Подумать только! - пробормотал я.
   - В  отличие  от  фотографии,  каждая  точка  голографической  эмульсии
содержит информацию всего снимка. "Хранилище голографической информации" -
это аналогия. Иными словами, каждый  бит  информации  о  вас,  которым  мы
располагаем, это сведения о всей  вашей  жизни,  о  воровской  карьере,  о
взаимоотношениях  с  преступным  миром.  Специфические  факты,  касающиеся
специфических действий или  судебно  наказуемых  проступков,  регистрируют
Регулярные службы, а мы собираем любые сведения, и рано или поздно  у  нас
появляется возможность предполагать, а то  и  четко  предугадывать  время,
место и состав будущего преступления.
   - Очень любопытный параноидальный синдром,  -  заключил  я.  -  Впервые
сталкиваюсь с подобным. То есть, впервые - в баре, беседуя с  незнакомкой.
В больницах я встречал чудиков и...
   - В вашем прошлом, - перебила она, - я вижу коров и вертолеты. В  вашем
не очень отдаленном будущем - вертолеты и ястребов.
   - А скажи, о Добрая Колдунья Запада, как... - И тут у меня похолодело в
груди, ибо никому не полагалось знать  о  том,  что  я  работал  у  Папаши
Майклза. Я утаил это от офицеров Регулярных служб, которые вытащили  меня,
совсем  обалдевшего,  из  взбесившейся  "стрекозы"  у  самого  края  крыши
"ПАНАМ". Еще в небе я увидел легавых на крыше, и тотчас кредитки исчезли в
моем желудке. А все серийные номера на вертолете  были  давно  спилены.  В
первый же вечер, когда я появился на ферме, славный  мистер  Майклз  залил
зенки и хвастливо поведал мне, тоже пьяному, как раздобыл  в  Нью-Гемпшире
"горячую" вертушку...
   - Зачем вы мне все это говорите? - выдавил я из себя стандартную фразу,
одну из тех, что подсказывает нам в подобных случаях тревога.
   Она улыбнулась, но улыбка сразу увяла под вуалью.
   - Информация только тогда приносит пользу, когда ею делятся.
   - Послушайте, я...
   - Возможно, скоро у вас появятся большие деньги. Надеюсь,  мой  прогноз
верен. Так вот: как только эти деньги попадут в ваши теплые лапки, за вами
прилетит вертолет с отрядом отборных полицейских. Я сказала вам  все,  что
хотела...
   Она шагнула назад, и кто-то сразу вклинился между нами.
   - Эй, Мод!
   - ...и теперь поступайте, как знаете!
   Бар был набит битком, и  ломиться  сквозь  толпу  означало  приобретать
врагов. Я потерял Мод и приобрел  врагов:  это  пятеро  грязных,  патлатых
типов.  У  троих  на  костлявых  плечах  были  вытатуированы  драконы,   у
четвертого закрыт повязкой глаз, а пятый царапнул меня по щеке черными  от
смолы ногтями. Если вы потеряли нить повествования, поясняю:  мы  уже  две
минуты ведем свирепый бой без правил.  Кричат  женщины.  Я  нанес  удар  и
увернулся от ответной плюхи, и в этот миг кто-то пропел  "Яшма!",  что  на
сей раз означало "Шухер!". Ну, ясно: тупицы, неумехи из Регулярных  служб,
которых я семь лет водил за нос, уже в пути. Драка выплеснулась на  улицу.
Я протиснулся между двумя патлатыми, увлеченно тузившими  друг  дружку,  и
выбрался  из  толпы,  отделавшись  не  большим  количеством  царапин,  чем
остается обычно после бритья. Потасовка распалась на  отдельные  очаги.  Я
подбежал к одному из них и обнаружил, что это  вовсе  не  очаг,  а  кольцо
людей вокруг человека, которому, судя по всему, очень не повезло.
   Кто-то заставил  людей  расступиться.  Кто-то  перевернул  лежащего  на
спину.
   Я узнал парня, скорчившегося в луже крови. Мы  познакомились  два  года
назад. В  тот  раз  он  без  особых  хлопот  сбыл  вещи,  которые  мне  не
принадлежали.
   Я попятился, стараясь не  задевать  людей  саквояжем.  Заметив  первого
заурядного фараона, прикинулся случайным прохожим,  подошедшим  узнать,  в
чем дело.
   Полицейский не обратил на меня внимания.
   Я свернул на Девятую авеню  и  сделал  три  шага  уверенной  и  быстрой
походкой...
   - Стой! Эй, погоди!
   Я сразу узнал этот голос. За два года он ничуть не изменился.
   - Постой! Это я, Ястреб!
   Это прозвище уже звучало в моем рассказе,  но  Мод  говорила  о  другом
Ястребе, рэкетире-мультимиллионере, обосновавшемся в том районе Марса, где
я не бывал. Наши пути не пересекались, хотя он раскинул щупальца  по  всей
Солнечной системе.
   Я  повернулся  и  сделал  три  шага  к  дверному  проему.  Навстречу  -
мальчишеский смех:
   - Ха-ха! У тебя такой вид, будто ты сделал чего не следовало!
   Ястреб был все еще в том возрасте, когда  за  два  года  подрастают  на
дюйм-другой.
   - По-прежнему здесь сшиваешься? - спросил я.
   - Захожу иногда.
   Я оглянулся на дерущихся.
   - Слушай, Ястреб, мне надо смываться.
   - Понятно. - Он спустился на крыльцо. - А мне можно с тобой?
   Забавный парнишка. Нашел о чем спрашивать.
   - Ну, пошли.


   В полуквартале от бара горел фонарь, и в его лучах я увидел, что волосы
Ястреба  светлы,  как  свежая  сосновая  щепа.  Он  вполне  мог  сойти  за
оборванца: грязнющая черная куртка из грубой хлопчатобумажной  ткани,  под
курткой - голая грудь, старенькие черные (во всяком случае,  в  полумраке)
джинсы, босые ноги. Когда мы дошли до угла, он улыбнулся и запахнул куртку
на  покрытой  струпьями  и  свежими  язвами  груди.  Глаза  у  него   были
зеленые-презеленые. Вы узнали его? Если вести о нем, летящие с планеты  на
планету, не дошли до вас по той или иной  причине,  позвольте  представить
Певца Ястреба, шагающего рядом со мною по берегу Гудзона.
   - Скажи, ты давно вернулся?
   - Несколько часов тому назад, - ответил я.
   - Что привез?
   - Тебя это действительно интересует?
   Он кивнул, сунув руки в карманы.
   - Конечно.
   Я тяжело вздохнул - этакий взрослый дядя, не умеющий отказывать детям.
   - Так и быть, покажу.
   Мы прошли еще один квартал вдоль набережной. Вокруг - ни души.  Он  сел
на парапет верхом, свесив ногу над мерцающей рябью Гудзона. Я уселся перед
ним и с усилием провел пальцем по краю саквояжа.
   - Ух ты! - Ястреб сгорбился над моими сокровищами. Потом поднял голову,
и глаза полыхнули зеленым. - А потрогать можно?
   Я пожал плечами.
   - Валяй.
   Он запустил в саквояж грязные,  с  разбитыми  суставами  и  обкусанными
ногтями, пальцы. Поднес к глазам две вещицы, положил, взяв три других.
   - Ух ты! - повторил он шепотом. - И много ты за них выручишь?
   - Раз в десять меньше, чем они стоят. Надо побыстрее их сплавить.
   Он опустил взгляд на воду и сказал:
   - Зачем спешить? Всегда успеешь выбросить.
   - Не мели чепухи. Я искал в баре парня, который мог бы мне  помочь.  Он
был очень способным. - По Гудзону скользила над вспененной водой  "рапира"
с дюжиной вертолетов на палубе. Вертолеты, как пить дать, переплавляли  на
патрульный аэродром возле Верразано. Я стоял, поглядывая то на  мальчишку,
то  на  "вертушки";  в  голову  лезли  параноидальные  мысли  насчет  Мод.
"Мммммм..." - гудела "рапира", вонзаясь во тьму.
   - Моего приятеля нынче пришили...
   Ястреб спрятал в карманы кончики пальцев и устроился поудобнее.
   - ...что весьма прибавило мне хлопот