м рядом, томился друг. Друг ждал его помощи...
     Вот и храм. Они долго пробирались через задние дворы. Аристан остановился и долго стоял, прижавшись к стене, оглядываясь. Наконец, видимо, убедившись, что за ним никто не следит, поднял небольшую каменную плиту. Под ней оказалась толстая бронзовая решетка. Аристан нагнулся и издал странный гортанный звук, похожий на крик птицы. Решетка исчезла.
     Жестом Аристан предложил Алану спуститься. Юноша молча взял своего спутника за плечо и подтолкнул к отверстию. Не возражая, Аристан спустился первым. Они долго шли в темноте прямым узким ходом. В конце его, уткнувшись в глухую стену, невидимый в темноте Аристан с чем-то долго возился. Алан начал уже терять терпение, когда плиты неожиданно раздвинулись и пропустили их в небольшой зал, залитый светом. Три человека поднялись из-за стола. Аристан прижал к груди руку и низко поклонился. Алан молча прижался спиной к закрывшим проход каменным плитам. Он стиснул влажную от пота рукоять кинжала, спрятанного им под кольчугой незаметно от Аристана, и стоял неподвижно, готовый ко всему.
     - Солнцеподобные служители великого бога! Я привел к вам человека, готового купить тайну, спрятанную в непокорном рабе, вместе с ним. Он приехал за ней из далеких стран Индии, он умеет говорить даже с мертвыми. Он служит великому индусскому богу, имя которого я не произнесу здесь.
     - Зачем нужна тебе эта тайна, чужеземец? Алан молчал, помня наставления Аристана.
     - Не нужно спрашивать, великий служитель. Разве спрашивают у купца, зачем он покупает шелк? Золото не имеет имени. Вы получаете талант золота, и пленник умирает для Антимаха.
     - Хорошо. Раз так велики знания чужеземного служителя, мы продадим ему мертвого пленника.
     - Верно, он может заставить говорить мертвого, но мертвый стоит дешевле. Только четверть таланта заплатит он вам за мертвеца.
     Алан сжался от этих слов, ожидая ответа. Жрецы переглянулись. Тот, что стоял в середине, с золотой тиарой на голове, бросил хрипло и тяжело:
     - Хорошо. Где ваше золото?
     Перед самым рассветом Алан ворвался в свой шатер, оттолкнув не узнавших его часовых, и внес на руках раненого, измученного, но живого друга.
     Ночные странники стояли вдвоем над безжизненным телом спасенного ими человека.
     - Как мне отблагодарить тебя, Аристан?
     - Не меня нужно благодарить. Тайну жрецов открыл мне великий мудрей Теофраст.
     На следующий день, когда первые отряды, покидая город, вышли за ворота, Алан вновь отправился к этому удивительному человеку.
     Все попытки Алана отблагодарить за спасение друга окончились неудачей. Теофраст лишь смеялся.
     - Зачем мне твое золото, полководец? Что мне с ним делать? Оберегать от чужих жадных глаз? Мне не нужны веши, которые можно приобрести, а потому не нужно и само золото.
     Он проводил до городских ворот выступившее в поход войско и сказал на прощание:
     - Спеши к Бактре. Большие перемены ждут тебя там и большие дела. Мой путь лежит в другую сторону, к далеким восточным племенам, еще не знакомым с простейшими словами разума.
     Когда высокая фигура старца скрылась за песчаными холмами, одиноко и грустно стало Алану. Мипоксай еще не приходил в себя, и хоть лекарь обещает выздоровление, кто знает, сумеет ли обессиленный друг перенести последствия жестоких пыток. Придет время, и Антимах кровью заплатит за каждый его стон.
     Как ни странно, но за все время Алану ни разу не захотелось увидеть Герата.
     Чтобы без причины не обижать старого друга, он временно назначил его командиром сотни кочевого племени арасов, что влилось в его армию близ Мараканды, проведав, видимо, о щедром жаловании в войсках. До сих пор Алан под разными предлогами, сам того не сознавая, избегал встреч с Гератом. Почему? Неужели на него так глубоко подействовало предостережение Теофраста? И он наконец решился...
     - Эй, кто там! Позвать ко мне нового командира сотни арасов!
     Через несколько минут взволнованный посыльный возвратился:
     - Начальник! Арасов нет. Их командир увел сотню на север, сторожевым постам передал твой пароль. Вот он!
     На клочке папируса было написано только одно слово - "Пропустить". А ниже, на воске, извивалось тело барса! Алан невольно схватился за палеи, но кольцо с печаткой было на месте...
     Чувство безудержного гнева охватило Алана. Впервые в его армии сотник осмелился на подобную дерзость!
     Неужели измена? Герат и измена? Нет. Это невозможно! Но что же тогда? Нужно догнать! Они не успели уйти далеко! А время? Потерять два-три дня и вместе с ними Бактру? Не на это ли рассчитан необъяснимый маневр? На этот раз полководец победил в нем гнев обыкновенного человека. Войска уходили на юг к Бактре, и только Алан еще долго смотрел на север, туда, куда шла по песку тропа, проложенная ночными беглецами...
     Тропа вела далеко... В трех днях пути от армии Алана за рекой Яксарт*, [Яксарт - Сыр-Дарья.] что служила границей Греко-Бактрийского царства, расположилось на ночной привал какое-то скифское племя. Оно шло на запад по зову великого царя Скилура, туда, где у далекого Понта Эвксинского начиналась война с греческими захватчиками.
     Едва забрезжил рассвет, как мохнатые невысокие кони уже стояли оседланные, готовые в дальнейший путь. Вскоре воины ускакали вперед, и в стойбище остались престарелые ветераны да несколько женщин, сопровождавших племя в военных походах. Они складывали одежду и остатки провизии в большие тюки и закрепляли их на спинах коней. Спокойно и весело спорилась работа. Среди женщин особенно хороша была одна - черноволосая, стройная и гибкая. Она что-то напевала и сильными руками легко затягивала сыромятные ремни. Солнце еще не успело прогнать утренний туман, от журчащей реки долетал свежий ветерок - хорошо было вокруг! Наверно, потому так ласково блестели черные озорные глаза девушки.
     А из прибрежного кустарника смотрели на нее другие глаза, полные гнева и страха, тоски и страсти! Но девушка ничего не замечала, увлеченная работой и красотой тихого утра...
     Впрочем, тишина была недолгой. Резкий звук военной трубы нарушил ее, и на этот призыв, как из-под земли, выросли воины в гривастых греческих шлемах на громадных лошадях... Только у одного человека, что скакал впереди всех, на голове был такой же остроконечный шлем, как у десяти старых ветеранов, оставшихся с обозом. Они обнажили мечи и бросились навстречу врагу. Старые воины дорого отдали свою жизнь. Падали на землю остроконечные шлемы, изрубленные десятками вражеских ударов - не те были годы, глаз уже не так четко видел движения врагов, рука не успевала за мыслью.
     А громадные вражеские кони с победным ржанием уже носились по стойбищу, все опрокидывая на своем пути, и человек в остроконечном шлеме, что отдавал команды, бросился к черноглазой девушке. Она узнала его прежде, чем веревочная петля сдавила ей горло...
     Как вороны, торопливо хватая добычу, поспешили уйти от возмездия люди, совершившие недостойное дело.

ГЛАВА XIX

     Начиналась агония великого города, не пожелавшего сдаться врагу. Пятый месяц стояли под стенами Бактры несметные полчища индусов. Четыре штурма выдержали ее стены, местами уже разрушенные ударами могучих таранов.
     В это утро начался генеральный штурм, готовившийся Пором в течение нескольких месяцев.
     Внушительное зрелище представляла собой 60-тысячная индусская армия, стоящая в боевом порядке. Вслед за огромными осадными башнями, которые тащили упряжки слонов, выстраивались громоздкие стенобитные механизмы, серпоносные колесницы и боевые слоны. За ними разворачивались бесчисленные отряды пехоты и конницы.
     Вся эта колоссальная сила медленно продвигалась к стенам обреченного города. В медлительности движения громадных людских масс и механизмов ощущалась страшная сила. Кое-где, из-за полуразбитых стен, виднелись еще оставшиеся в живых защитники города. Воины подтаскивали к стенам котлы со смолой, заряжали каменными ядрами катапульты и баллисты, но в их вялых движениях уже чувствовалась безнадежность. Что могла поделать горсточка воинов с хорошо оснащенной армией индусов!
     Месяцы осады истощили великий город.
     Аор сделал все, что было в человеческих силах. Но каждый день уносил сотни жизней. В городе умирали дети.
     Аор выдержал отчаянную борьбу с храмовой общиной, и ему удалось добиться осуществления своего плана. Ночью в город вошли дружины Антимаха. Окружили храмы. Под угрозой оружия Жрецы провели обряд посвящения. Властолюбивый Антимах за царскую корону изменил индусам. Впрочем, очень может быть, что он все время вел двойную игру. Это сейчас совсем не важно. Все зависит от военной обстановки. Если индусы исчезнут, Антимах потеряет всю спесь и станет тем, чем должен стать. Вновь поднимут голову жрецы, Аор стравит их с Антимахом, достанет из заветного ларчика драгоценный папирус и вновь окажется господином положения.
     Индусы... В чем же он просчитался? Почему до сих пор не подает о себе вестей молодой львенок, выпушенный им на свободу? Какова теперь его сила? Что, если он вмешается в политическую игру и смешает карты? Губы Аора кривит горькая усмешка. О чем это он? Городу осталось жить несколько часов. Бактра не выдержит этого последнего штурма, вместе с ней умрут все его планы.
     Аор стоял на восточной городской башне. Его спутник, внимательно разглядывавший индусскую армию, первым нарушил молчание:
     - Зачем нужны были четыре месяца отчаянного напряжения всех сил города? Зачем нужно было за каждый лень свободы отдавать десятки жизней, если сегодня город все равно лишится ее и обозленный сопротивлением неприятель сравняет с землей старинные башни и стены?
     Аор лишь слегка пожал плечами.
     - По-разному ценят свободу люди. Аля тех, что умерли на стенах, один день свободы был дороже десяти лет рабства. А тебе еще не поздно вернуться туда, откуда пришел. Сейчас самое время пополнить список блистательных измен.
     Собеседник Аора, сдержавшись, прошептал одними губами:
     - Кончается твое время, лисица. Пусть только индусы ворвутся в город,, и я прибью твой длинный язык к своему щиту.
     Аор ничего не ответил.
     Каждый по-своему переживал развертывающуюся перед ними грандиозную картину.
     Из трех осадных башен, подвинутых вплотную к стенам города, посыпались на его защитников целые тучи стрел. Заработали с обеих сторон метательные машины, и резкий свист летящих камней наполнил воздух.
     Башня содрогнулась от первого удара.
     Глашатаи, шатаясь, взобрался на площадку башни. Из-под его разбитого наплечника бежала алая струйка.
     - Все кончено. Северные ворота рухнули, передовой отряд индусов сейчас войдет в город, их боевые слоны сомнут наш заслон... - с трудом произнес гонец.
     - Собрать всех, кто еще может держать оружие! Нужно заделать брешь! Я сам иду туда! - Аор рванулся к выходу, но сильная рука с царской печаткой на пальце удержала его на месте.
     - Кажется, хватит, Дор. Ты проиграл, - и, обернувшись к глашатаю, он крикнул: - Передай мой приказ! Открыть все городские ворота! Оружие сдать сотникам! Бактра отдается на милость победителям!
     Вдруг что-то странное в лице гонца заставило всех участников этой сцены невольно повернуть головы.
     Вначале никто не мог понять, что происходит. Стройные отряды нападающих изломали свои четкие линии. Гул и рев, нарастая, приближался с севера.
     Тылы и обозы осаждающих едва виднелись в мутном мареве пустыни. Именно там, в нечеткой дали, зародилось нечто могучее, надвигающееся неожиданно и стремительно. Из текучей от жары воздушной завесы оно наконец вырвалось на простор, и перед ликующими, восторженными, недоумевающими взглядами осажденных возникли, точно созданные из миража, из воздушных дрожащих струй, бесчисленные отряды сказочной армии...
     Может быть, это сама богиня Афина привела сюда Олимпийские легионы? Может, это могучий Арес скачет там впереди, в пурпурной тунике? Подавленные ужасом индусы первое время почти не оказывали сопротивления. Вместо беззащитного города и богатой добычи перед ними возникали из песков пустыни ужасные кавалерийские фаланги гетайров.
     Три щетинистых клина кавалерии, сея панику, глубоко вонзились в незащищенные тылы индусов. Они разорвали связи, соединявшие Пора с войском. Армии уже не было. Каждый командир, каждый отряд действовал, как придется. Отвести войска, перестроиться, спасти армию от разгрома этой словно из-под земли появившейся силы - вот единственно возможное, что еще мог предпринять индусский царь. Для этого требовалось задержать неприятельскую кавалерию, или хотя бы расстроить ее движение.
     Пор приказал полку "бессмертных" следовать за собой, повернул всех бывших поблизости слонов, выставил их вперед и двинулся навстречу центральному клину, туда, где огненным языком мелькала туника неизвестного полководца. Пору пришлось прорываться сквозь собственную армию, объятую ужасом и замешательством, но по дороге ободренные примером своего командира, полки один за другим присоединялись к нему. Город, только что бывший центром трагедии, теперь потерял всякое значение и оставался простым зрителем жуткого и захватывающего зрелища - столкновения двух огромных армий.
     Живые серые глыбы боевых слонов, точно гранитные утесы, надвигались на цепочки кавалерии; казалось, они без всякого труда сомнут и раздавят врага. Но как раз в этом-то и просчитался Пор. Алан знал, что главной ударной силой индусов являются слоны, и выработал особую тактику борьбы с неповоротливыми животными. Передовые линии его отрядов расступились в стороны, и каждый всадник мог свободно увертываться от ударов грозных бивней. Сотни стрел еще издали полетели навстречу слонам. Вскоре обезумевшие от боли животные стали похожи на плохо ощипанных птиц. Их гигантские туши, сбросив погонщиков, носились взад-вперед, уничтожая все на своем пути. Плотные ряды индусской пехоты не успевали расступаться перед ними, в то время как хорошо обученные греческие лошади легко уклонялись от ударов. Таким образом, еще до столкновения боевые порядки индусов были расстроены и смяты. Когда же слоны, разъяренные бесчисленными укусами отравленных копий, расчистили путь, Алан вновь сомкнул ряды своей конной фаланги, и об нее, как о стену, разбился последний наступательный порыв индусов. Самого Пора, раненного в плечо, из битвы едва успели вынести остатки "бессмертного" полка.
     Однако это столкновение задержало Алана и дало возможность большому количеству индусских отрядов проскочить между сходящимися клиньями конницы. В беспорядочном бегстве они стали отходить на юг.
     Затихал шум битвы, отступали последние отряды врагов... Город готовился к встрече освободителей. Ужасы многомесячной осады, голод и смерть, вражда и интриги - все было забыто в этот вечер, когда крылатая Ника* [Ника - богиня победы.] опустилась у распахнутых настежь ворот города.
     Все способные двигаться горожане вышли к воротам, и даже здесь, в городе, который был на грани смерти, нашлись цветы для воинов, принесших свободу и жизнь.
     Роскошные ковры устилали центральную улицу города. И только один человек не вышел встречать победоносного полководца. Задыхаясь от злобы и зависти, стоял он все на той же башне, и рука с царской печаткой судорожно сжимала рукоять меча.
     Губы шептали проклятия, но они не долетали до ворот, где запыленный и забрызганный кровью врагов воин, бросив алую тунику на спину жеребца, почтительно склонился перед седовласым старцем. Аор улыбался необычной для него счастливой и радостной улыбкой. Ничего не спрашивая, он крепко обнял Алана.
     В город потянулись обозы с продовольствием и военной добычей.

ГЛАВА XX

     Алан не узнавал великого города, за свободу которого отдано столько жизней! Улицы завалены мусором. Горожане, похожие на высохших мертвецов, жмутся к стенам, словно желая стать незаметнее. Аор, недавний господин Алана, придерживает коня, не смея обогнать овеянного славой полководца. Армия, созданная им из песка, освободила Бактру, в которой еще недавно он был рабом. Сколько горьких дней, унижений и оскорблений перенес он здесь ради этой минуты славы!
     Стоят, униженно согнувшись перед конем бывшего раба, украшенные драгоценностями вельможи и богатые торговцы. При взгляде на их лица Алан ощущает прилив внезапного гнева: когда вокруг города сомкнулись стальные шеренги врагов, эти шакалы исчезли, а сейчас вылезли из всех щелей в ожидании легкой поживы, сладких плодов победы, добытой кровью его воинов. Гордо поднимает голову Аполонодор Артамитский. Эти крысы не должны заметить его гнева, они не достойны внимания. Прочь с дороги! Могучая грудь коня расталкивает их, теснит, сшибает с ног, а они все лезут, виснут на конской сбруе, своими крючковатыми, жадными пальцами хватаются за полы его туники. Вопят нестройным хором, точно шакалы пустыни, почуявшие запах добычи. Суют ему какие-то бумаги, звенят золотом.
     Взмах руки - и десяток воинов мгновенно очищает путь, бесцеремонно оттесняет именитых просителей своими тяжелыми, взятыми наперевес копьями. Но что это? Аполонодор Артамитский резко осадил коня! На кого смотрит он? Кому дарит посветлевший радостный взгляд?
     Кто этот счастливец? Невольно оборачиваются все головы, неподвижно замирают квадраты военной конницы. Шепот ветерком бежит по толпе:
     - Смотрите, смотрите, Аполонодор Артамитский улыбается грязному нищему!
     - Где? Где? Не может быть!
     Старик сидит в стороне на ступеньках, он не замечает всеобщего внимания. Достает из рваной засаленной котомки спелые вишни, слишком свежие и яркие на сером фоне его рубища. Не спеша, кладет их в рот одну за другой, медленно выплевывает косточки и с наслаждением глотает кисловатую мякоть. Видимо, он не ел уже много дней, и эти вишни - первое подаяние в честь сегодняшнего радостного дня. Впрочем, ему нет дела до всеобщей радости, ему нет дела до побед и поражений. Кому уже нечего терять, тот стоит, словно за забором жизни. Ему все равно. Вдруг старик вздрагивает. Незнакомый человек, словно перешагнув невидимый забор, вошел к нему из другого мира. Человек в алых одеждах, расшитых золотом. Оружие его сверкает драгоценными камнями. Страх заползает в сердце старика, человек стоит над ним и смотрит прямо и ласково. Теперь не жди добра.
     Он съеживается и боком-боком старается незаметно исчезнуть. Но замирает на месте под пристальным взглядом, униженно кланяется. Топорщатся во все стороны лохмотья - маленький, жалкий и грязный комочек. Аполонодор снимает с себя тунику и, укутав в нее старика, легко, как перышко, поднимает его на ноги, ставит рядом с собой.
     - Помнишь, старина, базар, дыни и старого вола? Помнишь, я был голоден, - ты накормил меня, я был беглым рабом, ты не выдал меня...
     Нет, нет, он ничего не помнит! Он ничего такого не делал, он не виноват!
     Но уже подводят лошадь, покрытую дорогим индусским ковром, зачем-то сажают его на нее. Две громадные пустые сумы вешают по бокам. Человек в золотом нагруднике все говорит.
     - Пусть же радостным станет для тебя сегодняшний день. Эй, слушайте все! Этот человек - мой друг! Когда я голодал, он накормил меня! Каждый, кто захочет заключить сделки на покупку трофейных обозов, пусть заплатит дань этому старику. Воины поведут учет. Кто больше заплатит - придет первым. Вы, которые оскорбляли его вчера, будете сегодня платить ему за право говорить со мной, вашим бывшим рабом. Так повелел я - Аполонодор Артамитский. Прощай, старик. Вол, наверно, пропал? Утешься, теперь ты сможешь купить себе дом и землю.
     О чем говорит этот странный человек? Ну да, у него пал вол. Какой дом? Земля? Он сможет купить землю? Зачем господин так жестоко шутит над ним?
     Но уже вперед ушел отряд, только два воина остались охранять старика да писец с бумагой. Толпа торговцев хлынула к нищему старику, окружила его, тяжелые слитки золота полетели в переметные сумы. И только ночью, во дворце, куда привели воины старика, оберегая от грабителей, он вдруг вспомнил и понял все.

***

     Из маленькой калитки в стене Акрополя вышли двое. Мипоксай впервые поднялс