гор... Давняя тоска, точно незаживающая рана, глухо ноет в сердце юноши.
     ... Там бродят прохладные туманы, там живет девочка с озорными глазами, что зовется певучим именем - Инга; только она ведь теперь не девочка. Какой она стала? В воображении мгновенно возникает стройная фигура прекрасной женщины...
     Нет, не прохладный туман колеблется внизу, а раскаленное за день марево дрожит над песками чужой страны... "Изгнанник", - какое горькое слово! Сколько тоски и безнадежности скрыто в нем. Эта тоска и есть, наверно, кара богов, о которой говорил великий судья агрипеев. Длинен и непрост путь, что увел его мальчишкой из родной страны. Сейчас бы Алан промчался по нему, как ветер, сокрушив все преграды... Сознание силы вселяло уверенность в себе, но не уменьшало безнадежной тоски. Племя не нуждается в нем, племя не считает его своим воином... Но что означают странные слова судьи: "Добровольно покинувший родину". Об этом страшно думать. А Инга? Почему она так крикнула тогда? Какой болью звучали ее слова, эхом перекатываясь в вершинах гор: "Вернись, Алан! Что ты делаешь? Вернись!"
     Дальше не шли мысли юноши. Дикая гордость гор жила в нем вместе с их силой. Изгнанник никогда не вернется с позором. Он совершит много великих дел, его слава облетит весь мир и дойдет до родного племени. Тогда, быть может, старейшины поймут, как ошиблись в нем, маленьком Алане, лишенном права называться воином.
     Певучий звук флейты гонит прочь грезы. Пора!..
     В эту ночь печальная Селена* [Селена - богиня луны.] неожиданно стала свидетельницей величественного зрелища: громада сонного города выплеснула из себя ряды призраков. Они неслись стремительно и бесшумно. Молчаливая лавина промчалась сквозь первое кольцо сторожевых огней, оставив за собой смерть и панику. Второе кольцо тоже не успело оказать достойного сопротивления, столь внезапным и стремительным был ночной рейд сотни.
     Полуголые индусы, без оружия выскакивавшие из шатров, с воплями падали под ударами коротких греческих мечей. Сто человек, объятые одним движением, одной волей, слились в непобедимую в движении силу, остановить которую было почти невозможно. И когда третье кольцо встретило их огнями факелов и строем гоплитов с пиками, лежащими поверх громадных щитов, Алан понял, что менять решения нельзя. Стоит отклониться в сторону, как единая могучая сила в его руках превратится в толпу разобщенных людей, и тогда гибель неизбежна; сзади настигал грохот погони пришедших в себя врагов.
     - Все за мной! Рубите древка пик и грудью лошадей сшибайте шиты! Вперед! - голос Алана еще теснее сплотил темную массу всадников, ударившую на неприятельское каре.
     В фантастическом блеске факелов Алан увидел направленный в грудь коню наконечник пики, припал к самой гриве, изо всех сил рванул поводья и слегка ударил жеребца мечом. Отчаянный прыжок спас жизнь коню и всаднику. Оба, перепрыгнув через шиты, упали на головы врагов. Движущаяся сзади лавина прижала греков к стене гигантских щитов, но живая масса конницы Алана могла бы теперь раздавить скалу. Дикое ржание смешалось с грохотом падающих щитов.
     Алан, очутившись в тылу гоплитов, понесся вдоль каре, рубя головы и толстые бревна, подпиравшие шиты. Бревна рухнули под напором конских тел. Этим сокрушительным ударом впервые в истории греческих войн стена гоплитов была пробита легко вооруженной конницей.
     Не изменяя темпа, послушная своему юному командиру, сотня исчезла в ночных песках пустыни, кромсая встреченные на пути тылы и обозы индусской блокады.
     Когда розовоперстая Эос* [Эос - богиня зари.] промчалась над городом, Дор, не сомкнувший глаз в эту ночь, стоял на башне, недавно покинутой Аланом. Перед ним лежал лагерь врагов, словно разрубленный надвое гигантским мечом. Будто толпа титанов прошла сквозь него этой ночью, все разрушив на своем пути. Еще не убранные трупы, обломки разбитых шатров и укреплений устилали ночной путь отряда.
     Долго качал Дор своей большой, уже посеребренной сединами головой. Нет, не ошибся он, вручив судьбы страны молодому львенку. Не беда, что чужестранец. Сам богоподобный Искандер учил не гнушаться чужестранцами. Недаром он женился на дочери царя Бактрии, скрепляя непрочные узы оружия узами уважения обычаев покоренных народов, узами родства и дружбы... Искандеру не удалось завершить великое дело, и государство распалось. Зачем же повторять ошибки его преемников? Скиф или грек - не все ли равно. Только бы не выпустить его из своей власти, не дать ему в руки слишком большой свободы. Только бы не обратил этот непонятный человек свою силу против него, Дора. Кажется, Лаодика неплохо справилась со своей задачей в тот вечер. Еще ни один мужчина не уходил от ее чар, не уйдет и этот.

ГЛАВА XV

     Их было всего шестеро. Небольшая кучка всадников не могла вызвать подозрений, и перед ними беспрепятственно открыли ворота Адраса, первого города-крепости. Алан еще раз пристально вгляделся в каждого из пятерых. От этих людей зависело теперь решительно все, а он так мало еще знал их! Только повинуясь интуиции, отобрал Алан этих воинов из сотни, что невидимая лежала теперь в барханах, в ожидании сигнала. Не он подаст сигнал, не он стремительным броском поведет сотню на приступ. Совсем иная роль предстоит ему на этот раз. От сознания своей безучастности Алан еще больше мрачнел. Молча и незаметно для часовых на сторожевых башнях, они обменялись условным знаком и, проскользнув в ворота, разъехались в разные стороны. Стража не препятствовала им. У каждого на груди блестело бронзовое тело барса - отличительный знак людей Аора.
     Несмотря на осаду Бактры, всемогущий Аор по-прежнему пользовался авторитетом в многочисленных сатрапиях Греко-Бактрийского царства.

***

     - Это бред! Объединить войска невозможно! Гарнизон не выйдет из города! Адрас не может остаться без защиты в такое время!
     Старик в просторной хламиде горячился, его давно уже вывел из себя этот, второй час не раскрывающий рта, спокойный и равнодушный, посланник Аора. Казалось, все, что происходило в зале, где заседали стратеги, совершенно не интересовало его. Гораздо больше внимания он уделял фрескам и колоннам, а не пылким речам стратегов. Словно не для него здесь заседает великое собрание города! Он положил перед ними требование Аора - немедленно передать гарнизон города под его начало - с печатью и подписью Евкратида и произнес одну-единственную фразу:
     - Войско нужно дать!
     Сказав это, он второй час рассматривает стены и потолок зала!
     - К сожалению, мы не можем выполнить этот приказ, гарнизон останется в городе! - со злостью закончил старик. Глухой шум у дверей зала заставил всех повернуть головы. А посланника радует эта фраза, он заметно оживился и, вдруг встряхнувшись, резко вскочил на ноги. С юного лица исчезли последние остатки равнодушной лени.
     - Прекрасно, давно пора было принять какое-нибудь решение. Прощу великое собрание ознакомиться и с этим документом.
     Лица стратегов, склоненные над папирусом, заметно бледнеют. Да и как не побледнеть, когда папирус в случае невыполнения приказа предоставляет этому человеку неограниченные полномочия в любом городе Бактрии. И хотя странным кажется этот клочок бумаги в городе, где все подчинено стратегам, уверенный жест, каким он был подан, заставляет их вопросительно взглянуть друг на друга. Наконец один из них, тот, что объявил волю собрания Алану, произносит с иронией, плохо скрывающей тревогу:
     - На этот раз, мне кажется, ваши неограниченные полномочия ограничатся немедленным удалением из города.
     - Именно так, вместе с вашим войском, запасом продовольствия и 200 талантами для выплаты войскам жалованья за два года службы, которое вы предусмотрительно забыли уплатить.
     - Даже сам царь не смеет так говорить с великим собранием!
     - Кто вы такой и где находитесь? Ваша наглость заслужила примерного наказания. За оскорбление собрания вы арестованы!
     Но два часа речей, видимо, пошли на пользу планам молчаливого посланника.
     - Граждане стратеги, за измену государству вы арестованы, а ваше имущество конфискуется в пользу царской казны! - И совершенно будничным голосом, слегка обернувшись к двери, он говорит:
     - Стража, взять!
     В мгновенно распахнувшиеся двери зала вбегает три десятка бактрийских гетайров с обнаженными мечами. Вырвавшись из рук воинов, старик бросается к Алану:
     - Торжествуй, лисица! Но эта хитрость ненадолго спасет тебя! Войска растерзают вас всех!
     С усмешкой Алан шагнул к занавешенному окну, откуда давно уже доносился глухой шум, и распахнул его. Многоголосый рев ворвался в зал. В его рокочущих перекатах ясно выделялись слова:
     - Плату!.. Да здравствует Аполонодор Артамитский!..
     - Плату!.. Долой стратегов!.. Свободу Бактре!
     И еще раз взглянув на поникшие фигуры вчерашних владык города, Алан заканчивает свое распоряжение:
     - Всех запереть в городскую тюрьму. Имущество сегодня же раздать войску, вечером выходим на Александрию!
     Войско Алана росло от перехода к переходу. В каждом городе были люди Дора, в решительный момент приходившие на помощь посланнику, слава которого бежала впереди его отрядов. И в каждом городе Алан дерзко приводил в исполнение часть плана, скрытую от Дора. Дор разрешил ему взять в сотню добровольцев-рабов, но в Бактре никто не откликнулся на его призыв. Теперь же во всех городах именем Дора он обещал свободу каждому, кто станет под знамена его армии. Алан твердо верил, что сумеет сдержать свои обещания. После разгрома индусов Дор будет бессилен перед ним. Рабы какими-то неведомыми путями узнавали о том, что командующий сам из бывших рабов, и валом валили к нему. Здесь у них не было иллюзорной надежды на скорый приход индусов. С Аланом же была реальная сила. Алан формировал целые сотни из освобожденных им рабов, вооружал их оружием из городских арсеналов, наиболее талантливых назначал сотниками, и вскоре внутри его армии образовалось ядро преданных, всецело зависящих от него войск. После его ухода в городах замирало производство, расстраивалась веками сложенная жизнь. Богатые горожане осыпали проклятиями человека, отнимавшего у них самую необходимую, живую собственность.
     Но сила была на стороне Алана, и никакие доносы не могли пробиться к Дору сквозь стальное кольцо блокады.
     Неожиданность фантастического рейда сохраняла людей и время. Там, где Алана ждали через три дня, он появлялся сегодня. И охваченные паникой города сдавались почти без сопротивления.
     Ужас охватывал гарнизоны непокорных городов при его приближении. Армия "Командира презренных" не знала пощады. Вековая ненависть вливала в его сотни, на две трети состоящие из рабов, удесятеренные силы. С удивительной чуткостью и тактом Алан предотвращал внутри армии готовую вспыхнуть вражду между бывшими рабами, гоплитами и гетайрами, отлично знающими военное искусство, знатными и богатыми воинами, без которых не мог обойтись. Он был далек от мысли сразу уравнять эллинов с рабами. Строжайшим приказом для знатных воинов были оговорены особая доля в добыче и особые отличия в повседневной походной жизни. Он окружил их почетом и уважением, безжалостно изгоняя, а то и наказывая каждого, кто проявлял хоть малейшее неуважение к заслуженным воинам.
     И странная вещь, в повседневных боях и опасностях все теснее срастались эти две противоположные силы, сливаясь в одно целое пол начальством человека, сумевшего каждой из них дать необходимое. Богатство одним и свободу другим. Помогая друг другу в получении этих желанных благ, воины теснее сплачивались вокруг своего юного командира, все большей любовью проникались к нему за справедливость, смелость и боевые удачи.

ГЛАВА XVI

     В этот день был наконец сделан большой привал. Алан решил дать армии отдых перед первой серьезной битвой с гарнизонами сатрапии Антимаха.
     Маленький оазис, весь заросший серыми от пыли кустами диких фисташек, никогда не видел такого скопления людей и животных. Измученные зноем и усталостью воины пили воду из небольшого ручья вместе с верблюдами и лошадьми, толкая друг друга, стараясь поскорее глотнуть прохладной влаги.
     Долгое время нельзя было установить никакого порядка, все сотни смешались, более удобного случая для неожиданной атаки трудно было найти. Здесь, на территории сильного врага, могли произойти любые неожиданности.
     Лишь к вечеру был готов укрепленный лагерь, по приказу Алана обнесенный широким земляным валом, за которым лежали дозорные лучники. Внутри своеобразного земляного кольца в строгом порядке расположились сотни. Белели палатки гоплитов и складные тростниковые хижины ливийских племен, пожелавших составить две отдельные сотни. Разобщенные ранее рабы теперь искали соотечественников и старались держаться вместе. Алан не препятствовал этому.
     Просторный шатер командующего стоял у самой воды. Когда в нем на секунду умолкали голоса, становилось слышно, как ворчит и булькает чем-то недовольный ручей.
     В шатре Алана, как обычно, собрались члены Совета сотен, бывшие десятники его первой сотни гетайров и другие талантливые воины чужих племен и народов. Эллинов было здесь больше, и они держались несколько обособленной группой, всегда помня о своих заслугах и знатном происхождении. Каждый вечер, перед ночным привалом, они собирались в шатре Алана. Здесь не было торжественной обстановки Совета. Каждый говорил, о чем хотел. Рабы, оставленные в услужении у знатных воинов, разносили чаши с прохладной родниковой водой, сдобренной медом и пряностями. Употребление вина во время похода командующий запретил под страхом смерти. Даже для членов Совета он не сделал исключения. Это было необычно. Однако поход скоро кончится, малое воздержание полезно, а хороший пример укрепляет войско.
     Вот один ленивый грек, оторвав голову печеного сома и размахивая ею в воздухе, принялся разглагольствовать о Демокрите, желая блеснуть своими познаниями.
     При этом он неосторожно брызнул жирным соком на бороду своему соседу.
     - Я принесу обильные жертвы в храм Фортуны, если она избавит нас от общества столь неотесанного болвана! Убери же, наконец, голову этого проклятого сома, ты залил жиром всю мою бороду!
     Последние слова потонули во взрыве хохота, которым разразились все присутствующие при виде бороды пострадавшего Аристана.
     В походе допускались большие вольности. Подобные грубоватые шутки не могли задеть никого из присутствующих. Алан не мешал им, он лишь ждал удобного случая, чтобы направить беседу в нужное русло. Именно в такой непринужденной обстановке сами собой, словно и без его участия, решались все важные дела.
     Вот и сейчас он начал издалека, подстраиваясь под общий шутливый тон беседы:
     - Утешься, Аристан, мужество делает ничтожными удары судьбы. То ли еще предстоит тебе. Завтра твои пращники пойдут впереди клина пехоты, они будут разгонять дозорные отряды Антимаха. Смотри, там может пострадать не только твоя борода.
     - О! В головах этих жалких трусов нет жира, а еще меньше мозгов, значит, ничто уже не грозит моей бороде, так как Диорис подавился наконец последним куском этого злосчастного сома. Фортуна услышала мои мольбы.
     Новый взрыв смеха вознаградил пострадавшего.
     Стемнело. Сотники расходились по своим палаткам. Где-то за барханами плакал и смеялся шакал. Шакал ли? Может быть. Тогда зачем же осторожно и бесшумно исчезают во рву темные фигуры людей? Их много. Они уходят из лагеря? Куда? Почему молчат дозорные? Впрочем, их уже нет. Они последовали за ушедшими. Шакал замолчал. Ночь.
     - Вставай, начальник! Вставай! - Раб боится войти в шатер, Аполонодор не слышит. Аполонодор спит. Спят барханы, одевшись лунным светом, точно саваном. Молчит шакал. Ночь.
     Там, где барханы сливались с луной, высились горбы верблюдов большого каравана. Три сотни александрийских лучников окружали его молчаливой недвижной толпой. Они слушали человека, стоявшего на спине слона.
     В нем легко можно было узнать искателя легкой наживы, так неудачно выслеживавшего когда-то Алана.
     - Вы знаете Антимаха, его слова вернее золота, но он не скуп. Этот караван с вином и женщинами будет отдан вам за голову Аполонодора. Три таланта серебра приготовлено для вас в этих корзинах. Сейчас ночь. Войско спит. Ничто не помешает вам! Идите смело, великие воины Александрии! Богоугодное дело поручено вам! Командир презренных должен умереть! Великие воины не позволят жалкому рабу повелевать собой! Благословение Зевса будет сопровождать вас! Посмотрите, хороша ли награда!
     Тотчас же рабы, повинуясь его знаку, разожгли два больших костра и стали проводить между ними привезенных наложниц. Как только пламя достаточно освещало их, с них срывали одежды, и, одобрительно гудя, теснее сдвигались воины, давно не знавшие женских объятий.
     А человек, ни на секунду не умолкая, продолжал плести свою тонкую сеть:
     - Раздайте по чарке вина, пусть попробуют, хорошо ли оно, достаточно ли старо! Каждый из вас будет назначен десятником в войсках Антимаха. Слава и богатство ждут вас. Идите смело!
     И все-таки не чувствовали смелости в своих сердцах александрийские дружинники, поклявшиеся в верности Аполонодору. Не помогали призывы, не помогало вино. Слишком хорошо знали они своего командира. Кто же решится переступить ночью порог его шатра? Куда они скроются потом от возмездия разъяренных тысяч его полков?
     Не удивились они, когда из мрака барханов возникли, молчаливые и грозные в своей немоте, черные когорты ливийских сотен и бактрийских всадников. Многоголосый крик отчаяния и ярости пронесся над караваном и затерялся в шуме короткой схватки.
     Объятые ужасом изменники бросали оружие и с мольбой простирали руки навстречу беспощадным мечам.
     Взбешенный Алан сам ворвался в середину каравана и вытащил из-под брюха верблюда дрожащего Лагоса.
     - Так-то дорожишь ты подаренной жизнью! Умри же, гиена!
     И, не слушая отчаянных воплей предателя, Алан ударил его кинжалом.
     С рассветом выстраивались готовые к походу тысячи. Никто не смотрел на трупы предателей, над которыми уже кружились грифы. Зато все с сожалением поглядывали на распоротые бурдюки, все до единого отдавшие свою хмельную влагу сухому песку. Не помогли даже просьбы тех, кто участвовал в ночной схватке. Наконец полки двинулись дальше...
     Алан ехал впереди, весь отдавшись своим, никому не поведанным думам. Песчинки хрустели под копытами коня, словно снег под лыжами охотника. Красива предрассветная пустыня.
     Впереди Мараканда... Еще день пути, и город откроется перёд ними. Тот город, где, может быть, до сих пор в плену томится Мипоксай. Смелый и верный друг, вместе с ним рисковавший жизнью. Алан не успел спасти Узмета. Неужели и этот друг потерян навсегда?
     Тревожный сигнал флейтиста заставил его очнуться от дум. Алан встрепенулся и привстал на стременах, но разглядеть, что происходит на левом фланге, было невозможно. И Алан, вдруг спокойно улыбнувшись, опустился в седло.
     Армия, настоящая армия, словно послушный механизм, подчинялась его воле, ее сила стала его силой. Вон их сколько! Не разглядеть - справа и слева движутся бесконечные отряды пехоты и конницы. После Мараканды можно будет идти на Бактру. Разгром индусов принесет ему славу, и имя ничтожного изгнанника прозвучит на весь мир! Племя узнает еще о нем, и, быть может, тогда Совет старейшин... Нет, нет, об этом не нужно думать!
     - Начальник! Гоплиты поймали скифа, что прикажешь с ним делать?
     - Скифа?..
     Изумление в голосе полководца было так велико, что посыльный недоуменно пожал плечами.
     - Ну да, какой-то бродячий скиф, они к нам часто заходят, здесь недалеко граница.
     - Ведите его сюда! Скорей!
     Странное совпадение поразило Алана. Именно сейчас, словно в ответ на свои думы, он встретит соотечественника!
     Сколько лет он ничего не знал о родине! А ведь, возможно, что этот скиф слышал о его племени... Может быть, бывал в родных горах...
     Нетерпение было так велико, что Алан сам готов был скакать вслед за посыльным. И только мысль о том, что все вз