Эдуард Геворкян.
    Правила игры без правил

   -----------------------------------------------------------------------
   Сборник "НФ-28". М., "Знание", 1983.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 27 April 2001
   -----------------------------------------------------------------------



1

   Цепочка дорожных столбиков таяла с каждой  минутой  -  наползал  туман.
Дорога исчезла, только фары высвечивали два расплывчатых овала. Я медленно
катил вперед, потом осмелел, поддал газу и чуть не проскочил развилку.
   Видимо, здесь  раньше  стоял  шлагбаум.  Расплющенный  узел  поворотной
штанги был вмят в асфальт, словно по нему проехал каток.
   Через несколько минут лучи фар скользнули по бетонной стене и  уперлись
в решетчатые ворота, сваренные из толстых металлических прутьев.  Я  вышел
из машины, пошарил по стене, но звонка не обнаружил.
   Меня ждали к утру. Я не рассчитывал  на  торжественную  встречу,  но  у
ворот должна быть охрана или хотя бы привратник.
   Ночевать в машине  не  хотелось,  поворачивать  обратно  -  тем  более.
Несколько минут я топтался у ворот, потом достал  фонарь.  Почти  к  самой
стене подступали кусты, трава у решетки вытоптана. Я посигналил. Или туман
заглушает звук, или спят крепко. Еще бы не спать  за  такими  воротами!  Я
злобно пнул решетку.
   Ворота ржаво скрипнули и медленно распахнулись.
   Это называется строгая изоляция!
   Минуту или две я стоял  перед  воротами,  ожидая  прожекторов,  сирены,
окрика на худой конец.  Ничего  не  дождавшись,  взял  с  заднего  сиденья
портфель, сунул в карман плаща коробок с  электроникой  и,  обойдя  врытый
перед воротами рельс, пошел по выложенной плитами дороге, подсвечивая себе
фонарем.
   Дорога кружила меж толстенных деревьев, некоторые росли прямо не ней, в
бетонных кольцах. Я обошел ствол, уперся в другой и обнаружил, что это  не
дерево, а мужчина в темном плаще.
   - Чего надо? - грубо спросил он.
   Я полез в карман за удостоверением. В ту же секунду руку плотно зажали.
Справа от меня оказался еще один. Сопя в ухо, он деловито вывернул  мне  и
вторую руку. Нейтрализовать его ничего не стоило, но я решил не  обострять
отношений.
   - Удостоверение в правом кармане, - миролюбиво сказал я.
   - Что - в правом кармане?
   - Видите ли, я инспектор по школам и приютам.
   Державший меня отпустил руки, буркнул что-то и исчез.
   - Извините! - сказал мужчина в плаще. - У нас  режим,  а  вас  ждали  к
утру.
   - Понятно, - согласился я. - Проводите меня к  директору,  если  он  не
спит, разумеется.
   - К директору? Да хоть сейчас. Собственно говоря, я директор. Пойдемте,
что нам здесь стоять, в сырости!
   Он повернулся и пошел в темноту.  Я  подобрал  фонарь  и,  стараясь  не
отставать, молча удивлялся. Режим, видите ли!  А  ворота  не  запирают,  и
директор сам ловит посторонних.
   Здание школы возникло сразу, черным  квадратом;  местами  сквозь  узкие
вертикальные щели пробивался слабый свет. Директор лязгнул связкой  ключей
и завозился у замка. Мне показалось, что дверь была открыта и  ключами  он
гремит для виде.
   В длинном светло-зеленом коридоре было пусто. На дверях по обе  стороны
не было ни надписей, ни номеров. Коридор ломался под прямым углом и шел  к
лифту. Я знал, что воспитатели и часть охранников живут на  первом  этаже,
на остальных двух - воспитанники.
   Директор остановился у ближайшей к лифту двери, толкнул ее и  вошел.  Я
последовал за ним.
   Когда я вошел, директор уже сидел за столом у зашторенного окна.  Стол,
несколько кресел и шкаф в полстены - вот все, что было в комнате.
   Между тем директор вываливал из стола  палки,  бумаги,  извлек  наконец
толстую прошнурованную книгу и придвинул ее ко мне.
   - Вот, - облегченно вздохнул он, - можете начинать.
   - Прямо сейчас? - спросил я, демонстративно глянув на часы.
   Он поднял голову, кашлянул и засмеялся.
   - Совсем заработался.  Не  хватает  рук,  не  хватает  средств,  бюджет
трещит, дотации мизерные. Все приходится самому... Сейчас вас  проведут  в
гостевую, у нас, извините, без роскошеств.
   - Вы не беспокойтесь, -  сказал  я,  -  это  не  тотальная  ревизия,  а
календарная инспекция по  выборочным  школам.  Иногда  федеральные  власти
вспоминают, что  в  их  ведомстве  не  только  больницы  и  тюрьмы,  но  и
спецшколы. Похожу, полистаю бумаги, и... все.
   Вздоха облегчения я не услышал. Директор испытующе глядел  на  меня.  Я
зевнул и тут же почувствовал, что сзади кто-то есть, но  оборачиваться  не
стал.
   - Проводите инспектора в гостевую, - сказал директор.
   - Там кондиционер не работает, - прохрипел кто-то.
   Теперь я оглянулся. Лысый верзила в форме охранника.
   - Как это не работает?! Где Пупер?
   - Спит.
   Пока они выясняли, кто, чем и  когда  должен  заниматься,  я  осторожно
покопался в кармане, еще раз зевнул и аккуратно всадил  "кнопку"  в  ножку
директорского стола. Наконец директор уговорил лысого разбудить Пупера  и,
в  свою  очередь,  уговорить  его  включить  кондиционер.  Лысый  пообещал
директору  наслать  на  него  Пупера  и  мотнул  головой,  приглашая  меня
следовать за ним.
   Директор задумчиво пожевал губами, глядя вслед лысому.
   Я пожелал директору спокойной ночи и, не дожидаясь ответа, вышел. Лысый
уже заворачивал за угол, когда я догнал его.
   - Чертовский туман, не правда ли? - вежливо сообщил я ему.
   - Туман? - переспросил он.
   - Да-да, туман.
   - Ах, туман... - задумчиво  протянул  он,  и  это  было  все,  что  мне
довелось от него услышать.
   Молча он провел меня до двери и, не пожелав спокойной ночи, удалился.
   Комната действительно  была  без  роскошеств.  Складной  стол,  стулья,
широкий диван, застеленный простыней и одеялом. Окно,  шторы...  Приподняв
штору, я обнаружил за ней металлические ставни.
   Я достал авторучку  и  прошелся  по  всем  местам,  куда  только  можно
воткнуть микрофоны. Неонка не мигала - пусто. Я обшарил почти всю комнату,
когда до меня дошел идиотизм этого занятия - не  храп  же  мой  они  будут
записывать!
   Быстро раздевшись, я лег. Пусть они благородно не подслушивают, но я не
собираюсь состязаться с ними а  благородстве.  Вынув  из  кармана  пиджака
зажигалку, я  подкрутил  колесико  и  прижал  к  уху,  однако  сколько  ни
вслушивался, ничего, кроме слабого  звука,  напоминающего  храп,  не  было
слышно.
   Я представил себе,  как  директор  спит  за  столом,  хмыкнул,  спрятал
зажигалку и погасил свет.


   Утром я проснулся, дрожа от сырости и холода. Видимо, лысому так  и  не
удалось разбудить Пупера. Я лежал, кутаясь в  негреющее  одеяло,  когда  в
дверь стукнули.
   - Войдите, - сказал я.
   В дверном проеме возник директор.
   - С добрым утром! Завтрак через двадцать минут, - сказал он. - Я  зайду
за вами.
   - Весьма признателен, - ответил я.
   Директор вышел. Минуту я соображал, где у них санблок, потом  догадался
отодвинуть настенное зеркало, за которым обнаружилась ниша с  умывальником
и  все  остальное.  Приведя  себя  в  порядок,  я  разложил  по   карманам
магнитофон, обойму с "кнопками", за ними  последовали  другие  мелкие,  но
полезные устройства.
   Директор пришел точно через двадцать минут.
   - Мы завтракаем вместе с воспитанниками,  -  сказал  он,  -  на  втором
этаже.
   Перспектива совместного завтрака с бандой правонарушителей не восхитила
меня. Представляю себе, что это за завтрак:  шеренги  затянутых  в  черную
кожу надзирателей, стоящих над головами понурых, забитых оливеров  твистов
и поигрывающих кнутами...
   - Это наша традиция, - без всякой причины пояснил  директор,  когда  мы
подходили к лифту, - совместный завтрак, такая вот традиция. Обед  и  ужин
раздельно, но завтрак - вместе. Делинквенты необычайно чувствительны...
   Второй этаж в отличие от спартанской обстановки  первого  бил  в  глаза
вызывающей роскошью. Большой холл, во весь пол  ковер  с  длинным  ворсом,
стены под резной дуб, в углу цветной телевизор, одна из последних моделей,
настенный двухметровик. Если в такой  холл  запустить  десяток  нормальных
подростков без отклонений, то через неделю, ну через месяц  они  превратят
этот салон в бак для мусора. А тут не просто подростки. Так  что  же  -  в
самом деле затянутые в кожу и с кнутами?
   Директор глянул на часы.
   - Все уже в столовой.
   Мы пересекли холл и вошли в столовую.
   Хрустальных подвесок, правде, не  было,  но  стекла  и  никеля  хватало
вполне. Подростки сидели  за  длинными  столами  и  чинно  брали  с  ленты
транспортера подносы с тарелками. Воспитатели и охранники сидели  рядом  и
брали подносы с другой ленты. На нас никто не обратил  внимания.  Директор
подвел меня к столу воспитателей, взяв два подноса, один придвинул ко мне.
   С едой все в порядке - масло свежее, джема  порядочно,  чай  крепкий  и
печенье в меру рассыпчато. Искоса я наблюдал за подростками. Четыре группы
по десять - двенадцать человек, группы собраны  по  возрасту,  за  крайним
столом взрослые парни, а  ближе  к  нам  -  почти  дети.  Странно,  обычно
комплектуют по степени...
   После завтрака директор повел меня по этажу. В классах никого не было.
   - Рано еще, - пояснил директор, - а вот, кстати, библиотека...
   Классы были чистые, мебель целая, библиотека большая. Я  вспомнил  свою
бесплатную районную  среднеобразовательную  руину,  которой  муниципальные
подачки помогали, как самоубийце  страховка,  вспомнил  грязь,  ободранные
столы и заляпанные стены...
   На обратном пути я заглянул в спортзал и  опешил:  четыре  подростка  в
присутствии воспитателя, поощряемые его азартными криками,  избивали  друг
друга палками. Заметив, что удары не достигают цели или ловко  парируются,
я спросил директора:
   - Вы уверены, что палочная драка пойдет им на пользу?
   - Несомненно! Сублимация агрессивных влечений. Кроме того, они проходят
курс каратэ. Появляется уверенность в  себе,  стадный  инстинкт  при  этом
подавляется.  Понимаете,   исчезает   желание   объединяться   в   группы.
Разумеется, все под контролем, у нас опытные преподаватели.
   Я покачал головой, но ничего не сказал. Сублимация так сублимация. Ну а
если взбунтуются, как в Гаранском интернате?
   Мастерские  были  оборудованы  великолепно.  Станки,  верстаки  и   все
такое... В этом я слабо разбираюсь, но, судя по внешнему виду,  у  них  не
утиль и не бросовый товар.
   Несколько подростков собирали  большое  устройство  с  толстой  трубой.
Присмотревшись, я  с  удивлением  обнаружил,  что  вырисовывается  полевое
безоткатное орудие.
   - Это что, - ткнул я в ствол, - тоже сублимация?
   Директор мягко взял меня за локоть и вывел в  коридор.  Он  втолковывал
мне  о  врожденной  агрессивности,  об  избытке  энергии,  все  о  той  же
сублимации, а я вспоминал, как еще до школы выклянчил  у  старшего  брата,
тогда еще живого, подержать тяжеленный люгер и как мы с дворовой  мелюзгой
ползали по мосту и подбирали автоматные гильзы после стычки двух  банд,  а
пределом мечтаний у всех был "глостер" с удлиненным стволом. Может, не так
уж и глупо с этой пушкой,  подумал  я,  дай  нам  тогда  кто-нибудь  вволю
набабахать из орудия, впечатлений хватило бы надолго и не сразу начали  бы
лить кастеты и точить напильники.
   - Надеюсь, - перебил я директора, - пушку будут испытывать в достаточно
отдаленном  месте?  Жертвы  среди  мирного  населения  для  сублимации,  я
полагаю, не обязательны.
   - О да! - улыбнулся директор. - У нас под боком ущелье, рядом с  бывшим
полигоном. На полигон когда-то и химию сбрасывали, туда мы не  забираемся,
а ущелье - глубокое и глухое. Снаряды холостые, но  грохот  порядочный,  а
мирному, как вы говорите, населению ни к чему знать о  наших  забавах.  Не
так поймут...
   - А ваши...
   - Ребята в восторге! Масса впечатлений! Вторая группа уже месяц живет в
ожидании испытаний. Ни одного нарушения, за  три  замечания  лишаем  права
присутствовать...
   Может,  они  и  перегибают  палку  со  своими  методами,  но  если  это
действительно помогает держать их в узде, то и черт с  ней,  с  пушкой.  К
тому же вполне в духе старых славных традиций. Для чего им безоткатка, как
не для воспитания? Не собираются же они в самом деле штурмовать Долину?
   Миссия моя с  формальной  стороны  была  выполнена.  Перебрать  бумаги,
просмотреть на выбор пару досье - и можно смело писать  в  отчете,  что  в
школе для подростков-делинквентов N_85 все в порядке. Идеальном.
   Оставалась одна неувязка, и необходимо было  ее  увязать.  Директору  я
сказал почти правду, по крайней мере ни  на  букву  не  отойдя  от  текста
сопроводительного  листа.  Действительно,  я  инспектор,  но   только   не
федеральный, а федерального бюро, а это несколько иное, не  муниципальное,
ведомство. К тому же инспектором я был  не  по  несовершеннолетним,  а  по
расследованию...  как  там  в  Уложении:  "Преступной  или  могущей  стать
преступной деятельности".
   Не мог же я сразу после завтрака заявить директору, что у них  в  школе
неладно, и небрежно спросить, почему за последние двенадцать лет  ни  один
из выпускников не был  затребован  родителями?  Причем  это  еще  половина
апельсина, как сказал старина Бидо, когда на очередном допросе я  пообещал
упечь его за бродяжничество, поскольку ни в чем серьезном уличить не  мог.
Так вот, родителей у многих не было, а наличествующие чаще всего были  под
надзором либо уже изолированы. Хуже другое - ни один из выпускников не был
обнаружение только на территории графства,  но  и  по  всей  конфедерации.
Если, выходя из школы, они меняли фамилии и жили по чужим  документам,  то
это попахивало если и не заговором, то чем-то очень похожим на заговор.


   Рассортированные бумаги лежали аккуратными стопками.  Директор  широким
жестом указал на свое  кресло  и,  пообещав  зайти  через  час,  вышел.  Я
рассеянно полистал платежные ведомости, не глядя переложил  слева  направо
стопки учетных карточек, наконец добрался  до  списка  учащихся.  Так-так,
сорок шесть человек: Цезар Коржо, Хач Мангал, Стив Орнитц, Пит Джеджер...
   Пит Джеджер... Тогда он сидел перед нами на жесткой скамье в отделении,
вцепившись трясущимися руками в барьер и, весь перекошенный,  с  идиотским
смехом исходил слюной. Его подобрала патрульная машина в Веселом  квартале
у дверей какого-то притона. Придя в себя, он назвался,  а  когда  дежурный
составил акт и заполнил форму на принудительное лечение, то  компьютер,  в
который ввели данные Пита, неожиданно блокировал выход.
   Дежурный запросил отдел информации и вызвал следователя. Следователь  и
распечатка на Пита пришли одновременно. Судя по бумаге, сейчас  он  должен
был находиться в спецшколе, за триста миль отсюда и под надежной охраной.
   Я засиделся в конторе и заехал с патрульными в отделение выпить кофе  и
перекусить - третий час ночи, а утром, в субботу, я собирался вылететь  на
Побережье, решить, наконец, с женой, в каких отношениях мы с ней находимся
и долго ли эта неопределенность будет длиться. В буфете я  взял  несколько
бутербродов, кофе не было, запивал минералкой. Когда  я  пошел  к  выходу,
меня чуть не сшиб дюжий сержант, выскочивший  в  коридор  с  криком;  "Где
док?"
   За ним из комнаты несся дикий вой, сопровождаемый глухими ударами.
   Дежурный выкручивал руки долговязому подростку, а тот вырывался и бился
головой о барьер.
   - Позвольте, - сказали за моей спиной. Полицейский доктор отпихнул меня
от барьера, выхватил шприц и ловко вкатил в  руку  буйствующего  несколько
кубиков чего-то желтого.
   Подросток обмяк и привалился к барьеру.  Дежурный  вытер  со  лба  пот,
кинул фуражку на стол и уставился на меня. Я показал ему свою карточку.
   - Что с ним?
   - Взбесился, молокосос, - обиженно сказал  дежурный.  -  Его  притащили
сюда, ну, в стельку, привели в  чувство,  а  тут  выяснилось,  что  ему  в
спецшколе полагается быть. Только спросил про школу,  а  с  ним  истерика.
Следователя укусил, сейчас руку перевязывает. Этот, как его. Пит  Джеджер,
беглец, по всей видимости...
   Юнец несколько пришел в себя.
   - Послушай, парень, - мягко сказал я, - тебя никто не тронет и  плохого
не сделает. Тебя что, обижали в школе?
   Он вдруг вскочил и уставился совершенно круглыми глазами так, словно за
моей спиной увидел привидение, и не одно  к  тому  же.  Когда  я  невольно
оглянулся, он с криком "сволочи!" боднул меня в живот и  перескочил  через
барьер. В дверях его остановил кулак сержанта.
   - Зря ты его так, - сказал я.
   - Виноват, - равнодушно ответил  сержант  и  пошевелил  носком  ботинка
голову лежащего на полу Джеджера. - Минут через пять очнется, а если водой
окатить, то сразу.
   И вот Пит Джеджер косо сидел  перед  нами  и  трясся,  лепетал  что-то,
закатывая мутные глаза, а пока дежурный  выяснял  по  телефону,  куда  его
сунуть до утра, я прикидывал, успею ли взять билет на ночной  рейс,  чтобы
не тратить времени днем.
   Раскисшего подростка отволокли в камеру, а я с попутным патрулем  уехал
в аэропорт.
   Жену я не застал, придавленная тяжелой китайской вазой записка гласила,
что у нее репетиция, она извиняется, но всю волокиту придется отложить  на
месяц, до премьеры, и что надо поговорить с сыном - плохо ходит  в  школу.
Сына тоже не было дома. В  его  комнате  все  как  обычно:  стены  оклеены
фотоблоками, в углу неизменный хаос. Травкой  не  пахло,  упаковок  из-под
таблеток тоже не было видно, это уже славно, а что не посещает  занятия  -
так еще неизвестно,  поможет  ли  ему  образование  выбиться  на  местечко
потеплее. Мне лично оно только мешало. Этого  ему,  конечно,  говорить  не
надо;  пару  слов  об  упорстве,  настойчивости,  ну   там   общеизвестные
примеры...
   Зачем ей понадобилось это  перед  премьерой,  думал  я,  возвращаясь  с
Побережья. Только при посадке сообразил, что все просто - она и  из  этого
хотела извлечь выгоду - бесплатная реклама, успех фильма обеспечен!
   Утром меня вызвал Шеф и попросил ознакомиться с новым  делом.  Судя  по
его вежливому тону, он опять поссорился с  секретаршей  и  искал,  на  ком
сорвать зло.
   Я взял папку  и  тихо  вышел.  Минут  через  пять  он  вызвал  меня  по
селектору.
   - Ты забыл отчитаться по делу Ванмеена, - сказал он.
   - Дело закрыто и передано в суд.
   - Вот и славно! Тогда приступай. Ознакомься и приступай.
   - Слушаюсь! - рявкнул я и щелкнул каблуками.
   Выходя, я услышал его довольное хмыканье. Такая вот  жизнь:  приходится
маневрировать, ловчить и при этом блюсти собственное достоинство, а  когда
это невозможно, то не терять хотя бы чувство юмора. В кабинете я взялся за
папку. По делу проходил недавний знакомец.  Пит  Джеджер.  В  памяти  была
свежа его истерика в отделении, я вначале даже не понял,  почему  на  него
завели дело. И чем больше вчитывался, тем меньше понимал.
   К делу прилагались показания Пита, из кармашка торчала кассета -  копия
допроса. Протокол в основном  состоял  из  отдельных  слов,  многоточий  и
ремарок типа "допрашиваемый молчит", "допрашиваемый истерично  хохочет"  и
т.п. На все вопросы о причинах побега он отмалчивался или плакал, а  когда
ему сказали, что позвонят в школу, - потерял сознание. Прослушав  кассету,
я ничего нового не выяснил. Между всхлипыванием, плачем и надсадным кашлем
он, как заведенный, повторял, что  в  школе  ему  будет  крышка,  что  там
нечисто  и  что  Хенки,  Колин  и  Етрос  все  расскажут,  если  вырвутся.
Медэкспертиза: типичный случай запущенного невроза  параноидального  типа,
возможно употребление психотомиметиков.
   Запросив материалы по  школе  перед  тем  как  трясти  Пита,  я  копнул
глубже... и пошло-поехало!
   И вот я за столом директора  перебираю  большие  коленкоровые  папки  с
личными делами, Так, досье Джеджера: родился  в  Остоне,  Норт-Энд,  семья
среднеблагополучная,  учился  в  бесплатной  государственной,  связался  с
компанией "пиратов". Интеллект - 94. Агрессивность -  115.  Автобиография.
Родился, учился. Школьный